Поворот в вероисповедной политике советского руководства в годы Великой Отечественной войны

К нач. 1940-х гг. наметились изменения в государственной религиоз­ной политике: в 1939 г. на страницах органа ЦК ВКП(б) журнала «Большевик» сплошное закрытие церквей характеризовалось уже как «рецидив контрреволюционного троцкизма». Подобная корректи­ровка курса в отношении религии во многом объяснялась внешне­политической обстановкой накануне второй мировой войны. После того как митрополиту Сергию удалось включить в юрисдикцию Мос­ковской патриархии православные приходы западных территорий, присоединенных в 1939-1940 гг., Сталин и коммунистическое Полит­бюро увидели новую грань в деятельности и возможностях Русской Церкви, позволяющую укреплять советское влияние в сферах, где тра­диционные методы революционной диктатуры оказывались непригодными или малоэффективными.

Однако такой поворот имел и более глубокие причины. Во-пер­вых, несмотря на политический и идеологический террор, религиоз­ность в стране так и не была уничтожена. В ходе Всесоюзной переписи 1937 г. 57% респондентов заявили о своей вере в Бога. И хотя к конце 1930-х гг., по социологическим данным, в церковной ограде остались верующие преимущественно среднего и пожилого возраста, за двад­цать лет советской власти в результате репрессий и безудержной ан­тирелигиозной пропаганды от православия, выступавшего на протя­жении без малого тысячелетия составной частью российской циви­лизации, отошла только треть сельского населения и не менее двух третей городского.

Во-вторых, когда в форме СССР была фактически восстанов­лена Российская империя с преобладанием русского населения, у «вождя всех народов» возникла потребность укрепить свой режим с помощью традиционных национально-патриотических ценностей российской цивилизации, сложившихся под влиянием православия.

Окончательно контуры сталинской модели вероисповедной поли­тики сложились в годы Великой Отечественной войны под влиянием активной патриотической позиции православной Церкви и других ре­лигиозных организаций. Известно, что уже 22 июня 1941 г. митрополит Сергий обратился к верующим с посланием, призывая выдержать испытание и «развеять в прах фашистскую вражескую силу».

Национал-социалистическая Германия представляла серьезную угрозу и для СССР, и для ослабленных сталинским террором россий­ских религиозных объединений. Вероисповедная политика фашист­ского режима сосредоточивалась на двух направлениях: во-первых, на разрушении сложившихся традиционных религиозных структур, «атомизации» конфессий и церквей; во-вторых, на осуществлении тоталь­ного контроля за всеми проявлениями религиозной жизни. Адольф Гит­лер считал религиозный фактор одним из важнейших в деле «управ­ления покоренными народами». Его видение религиозной политики сводилось к действиям по насильственному дроблению церквей, лик­видации централизованных органов религиозных объединений, формированию «марионеточных» религиозных центров, использованию религии и священнослужителей в политических целях и т. д. «Нашим интересам,— говорил он,— соответствовало бы такое положение, при котором каждая деревня имела бы собственную секту, где развивались бы свои особые представления о Боге. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американо-индейским, то мы могли бы это только приветствовать, ибо это лишь увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы». Рубежным событием в развитии отношений Церкви и совет­ского государства, наполнявшихся в условиях ожесточенной борьбы с фашистским агрессором новым патриотическим содержанием, стала встреча Сталина с ведущими иерархами — митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем) — 4 сентября 1943 г., на которой были обсуждены актуальные вопросы возрождения церковной организации и Церковь получила разреше­ние на формирование канонических органов управления.

В сентябре 1943 г Архиерейский Собор избрал предстоятелем Русской Церкви с титулом «патриарх Московский и всея Руси» мит­рополита Сергия, а освобождение из заключения архиереев позволило восстановить деятельность епархий. Правительственное постановле­ние 1943 г. «О порядке открытия молитвенных зданий религиозных культов» создало благоприятные возможности для резкого увеличе­ния количества храмов и монастырей. К 1945 г. Русская Православ­ная Церковь имела 10,5 тыс. действующих храмов, из которых 6 тыс. находились на Украине и 2,8 тыс.— в Российской Федерации. Для от­крывавшихся храмов требовалось все больше священников, и в но­ябре 1944 г. СНК СССР освободил священнослужителей православ­ной Церкви от призыва в Красную Армию.

Произошло расширение правосубъектности Церкви, которая смогла открыть свои учебные заведения, а также вести издательскую деятельность и наладить производство для обеспечения богослуже­ния (было разрешено создавать в епархиях свечные заводы и мастер­ские церковной утвари). Совнарком принял ряд постановлений, из­менивших или дополнивших нормы постановления «О религиозных объединениях» 1929 г. в сторону отмены ограничений религиозной жизни. Так, в августе 1945 г. религиозным обществам, включая мона­стыри, было предоставлено право юридического лица в части арен­ды, строительства и покупки в собственность для церковных нужд домов, строений, транспорта и утвари, снимались ограничения на ко­локольный звон, местным органам предлагалось не препятствовать деятельности монастырей и т. п.

Для Русской Православной Церкви изменения в церковной политике оказались поистине благодатными, позволив ей не только избежать уничтожения, но и значительно укрепить организационную структуру, материальное положение, усилить позиции в обществе. В послании патриарха Сергия к пастве 7 ноября 1943 г. содержался призыв помолиться «о богохранимой стране нашей и о властех ее во главе с нашим богоданным вождем».

В 1944-1945 гг. были сделаны определенные шаги навстречу интересам католической, лютеранской, армяно-григорианской, ста­рообрядческой Церквей и некоторых протестантских организаций. В октябре 1943 г. создается Духовное управление мусульман Узбеки­стана, Казахстана, Туркмении, Таджикистана и Киргизии, а весной 1944 г. организовывается Духовное управление мусульман Северного Кавказа. Централизованные структуры восстанавливали и другие ре­лигиозные объединения. <…> В 1946 г. в новопостроенном Иволгинском дацане было воссоздано Центральное духовное управление буддистов СССР. Но эти действия носили по­ловинчатый характер и не шли ни в какое сравнение с поддержкой, оказываемой Русской Православной Церкви.

Следует согласиться с современной исследовательницей Т.Волокитиной в том, что компромисс, заключенный властью с Русской Православной Церковью осенью 1943 г., отразил совпадение интере­сов государства и Церкви на том этапе, а сделанные в подкрепление его реальные шаги фактически придали православию статус покро­вительствуемой религии, следствием чего явились относительная ли­тургическая свобода и явная терпимость государства.

В 1943 г. при Правительстве СССР был создан Совет по делам русской православной церкви, а в июле 1944 г. приступил к работе Совет по делам религиозных культов, которые имели своих уполно­моченных на местах.

Права, обязанности, сфера компетенции и организационная структура двух советов были идентичны. Совету по делам религиоз­ных культов при Совнаркоме СССР предписывалось «осуществлять связь между Правительством СССР и руководителями религиозных объединений: мусульманского, иудейского, буддийского вероиспове­даний, армяно-григорианской, старообрядческой, греко-католической, католической и лютеранской церквей и сектантских организаций по вопросам этих культов, требующим разрешения Правительства СССР».

Первоначально на эти органы, преобразованные в 1964 г. в Со­вет по делам религий при Совете министров СССР, возлагалась задача оказания содействия религиозным объединениям в их патриотичес­кой и миротворческой деятельности. Однако вскоре оба Совета и их уполномоченные фактически превратились в средство государствен­ного контроля за религиозной жизнью. В этой связи следует отметить, что распространенное, имеющее сегодня сравнение советских госу­дарственных органов в сфере религиозной жизни с деятельностью обер-прокурора Синода не имеет под собой достаточных оснований. Обер-прокурор представлял государство, покровительствующее Цер­кви, и сам был православным верующим, тогда как Совет по делам русской православной церкви и в дальнейшем Совет по делам религий состояли из лиц, не верующих по убеждениям и по должности и пред­ставлявших атеистическое государство.

Согласно «Положению об управлении Русской Православной Церкви», все вопросы церковного управления патриарх был обязан согла­совывать с Советом, а правящие архиереи — с уполномоченными на ме­стах. Принятие решений по вопросам религиозной жизни было жестко централизовано — на местах власти могли лишь отказать общине в просьбе об открытии храма, тогда как для положительного решения тре­бовалось согласие Совета по делам Русской Православной Церкви.

В отношении неправославных вероисповеданий власти исхо­дили из политики централизации культов — создания и организа­ционного укрепления религиозно-административных центров, с ко­торыми и осуществлялось прямое взаимодействие. Как указывает оте­чественный исследователь М.Одинцов, в рамках такой политики в 1944-1946 гг. были даны разрешения на проведение съездов мусуль­ман, достигнуто объединение евангельских христиан и баптистов в единый союз, насчитывавший до 200 тыс. членов, организовывались вновь или возобновляли свою деятельность религиозные центры старообрядцев-белокриничников, католикосат армяно-григорианской Церкви; шли объединительные процессы в религиозной среде иуде­ев, старообрядцев-беспоповцев, лютеран и т. д.

Сложившаяся в период войны модель вероисповедной политики сохранялась и в первые послевоенные годы. Русская Православная Церковь и другие религиозные объединения рассматривались руко­водством страны как серьезный внешнеполитический инструмент, призванный помочь в установлении контроля за Восточной Европой, противодействии Ватикану и оказании влияния на русскую эми­грацию. Как отмечал К.Ворошилов, курировавший Совет по делам русской православной церкви по линии ЦК ВКП(б): «У русской церкви — большое будущее. Она наш главный козырь в Прибалтике, Восточной Европе, за границей вообще».

Первым шагом, сделанным государством в рамках нового этапа религиозной политики, стало настойчивое и спешное восстановление международных контактов Московской патриархии, ликвидирован­ных в 1930-х гг. Процесс восстановления внешних связей интенси­фицировался к концу войны, что свидетельствовало о глубокой по­литизации этой сферы церковной деятельности. В январе 1945 г. на Поместный Собор, на котором патриархом был избран митрополит Ленинградский Алексий (патриарх Сергий скончался в мае 1944 г.), съехались представители восьми автокефальных Церквей.

В ряде случаев роль Церкви в укреплении советского влияния действительно оказывалась весьма значительной. В 1945 г. в состав Русской Православной Церкви вошли приходы Эстонской Право­славной Церкви и Мукачевской епархии Сербской Православной Церкви па Западной Украине. Используя стремление части униатов Галиции к возвращению в православие, Московская патриархия при активной поддержке советского руководства в 1946 г. добилась вос­соединения Украинской греко-католической Церкви, а в 1948 г.- униа­тов Закарпатской Украины. После осуществления данной акции уда­лось резко ослабить позиции Ватикана, проводившего враждебную СССР политику, число приходов Русской Православной Церкви воз­росло до 14,3 тыс., количество архиереев — до 74. Советское руководство не без успеха использовало Церковь для привлечения на свою сторону представителей русской эмиграции — в 1946 г. под юрисдикцию Московской патриархии перешла часть эмигрантских приходов и Русская духовная миссия в Китае, а в 1948 г.— Русская духовная миссия в Иерусалиме.

Источник: Логинов А.В. Власть и вера: государство и религиозные институты в истории и современности. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. – с.427-432.