Представления ирландцев о королевской власти 5 страница

Tuidecht fri Chrfst, mac De bf,

do'i'b ba rind fri giallnai;

ressa na rfginse se:

ba senae iar n-aitite.

Cach feb tecomnacht in rf

do Iudib ara celsini,

batar mofni do mogaib;

ro-coillset a cobfolaid.

Противодействие Христу, сыну Бога живого,

было для них острием, (направленным) против подчинения;

(как гласят) повести этого королевского острова:

это было отвержение после признания.

Всякое добро, которое даровал король

иудеям после того, как они стали (его) клиентами,

было богатствами, (выделяемыми) рабам;

они же нарушили свои обязательства.

Последнее слово в приведенном отрывке используется также в загла­вии древнеирландского трактата, посвященного взаимоотношениям короля Кашеля и низших королей Мунстера, хотя в данном случае к нему присоединяется другая приставка: (frithfolaid, «взаимные обязательства»). Хотя Блатмак на самом деле и не употребляет юридического термина rath, тем не менее он раскрывает для нас тот образ мышления, благодаря которому и по сей день теологическая концепция милости Божьей выра­жается в ирландском языке с помощью словосочетания rath De.

Столь свободная система племенных союзов почти не оставляла места правлению или прямому контролю со стороны высшего короля. Однако она обеспечивала определенную степень сплоченности на относительно обширном пространстве. По всей видимости, пятины изначально являлись [58]общепризнанными политическими единицами. Как писал Мак-Нейлл, их существование представляется самым ранним и лучше всего засвидетель­ствованным фактом ирландской истории. Конечно, племена иногда отка­зывались выплачивать дань, и многие «войны», занимающие столь много места в анналах, были всего лишь военными походами, которые предпри­нимались высшими королями, чтобы собрать ее силой (и, несомненно, чтобы изъять излишки в возмещение затраченных усилий). Некоторые племена, гордившиеся своими легендарными традициями доисторического величия, по-видимому, считали делом чести изъявить свою верность толь­ко после того, как король продемонстрирует свою способность лично собрать с них дань. Впрочем, в целом племена-данники обычно с большей охотой предлагали свою поддержку соперничающему высшему королю, чем требовали полной независимости. Некоторые из них, такие как Мускрайге в Мунстере и Шотайрт и Лойгис в Лейнстере, судя по всему, пользова­лись определенными преимуществами, вступая с правящей династией в отношения «самого любимого народа» в качестве особенно надежных вассалов. Часто утверждали, будто эти вассальные племена являлись потомками докельтского или во всяком случае догойдельского населения Ирландии, однако, так как между гипотетическими доисторическими кельт­скими нашествиями и периодом полноценной исторической документации лежит многовековой временной разрыв, подобные теории в принципе недоказуемы.

Господствующее племя или правящая династия пятины обычно сами разделялись на несколько королевств. В древнеирландский период разви­того династического правления короли, входившие в ту же династию, что и верховный король пятины, признавали его верховенство, принимая rath или tuarastal, но не платили дани. В Книге Прав подобные королевства называются saer-thuatha и противопоставляются королевствам, выплачи­вающим дань (daer-thuatha). В генеалогиях королевства, не состоящие под прямым управлением членов господствующей династии пятины, обыч­но именуются fortuatha, «внешние племена». Их сложно отличить от aithech-thuatha, «несвободных племен». Если само слово aithech-thuatha могло быть уничижительным обозначением королевств-данников, то его более точное определение, по-видимому, относится к группам населения, утратившим действительный политический статус и превратившимся в выплачивающие арендную плату сообщества без собственного короля. Слово aithech означает «арендатор», «простолюдин», «земледелец», а также «сосед». Однако не вполне четкое разграничение, проводимое между [59]«свободными» королевствами и королевствами-данниками, также отража­ет общественное устройство в политической сфере, так как в нем присут­ствует очевидная аналогия между этими двумя типами подчиненных коро­левств и «свободными» и «несвободными» клиентами во внутренней структуре самого туата. Подобно тому как дань обычно исчислялась в головах скота, «войны» сводились прежде всего к угону стад. Выражение tain bo, «похищение стад», является привычным заголовком в сагах. В дан­ном случае мы опять наблюдаем расширение правового процесса описи принадлежащего должнику скота (аthgabail). И точно так же, как знат­ные ирландцы посещали своих несвободных клиентов между Новым годом и масленицей, прерогативу высших королей составляло право объез­жать вассальные туаты и развлекаться за счет низших королей.

Одним из парадоксов ирландской истории является то обстоятельство, что хотя разделение страны на пять пятин считалось возникшим в неза­памятные времена и хотя слово «пятина» оставалось общепризнанным названием провинции, ни в одну эпоху не существовало ясности в вопросе, сколько же пятин существует на самом деле. Эта путаница зародилась в результате уничтожения на заре исторического периода пятины Ульстера (coiced Ulad) со священной столицей Эмайн Махой под Армой. Пре­жняя слава Ульстера представляла собой излюбленную тему ирландских саг вплоть до XII века. Экспансия династии Уи Нейллов из Тары разрушила древнюю пятину, и к концу VII века территория уладов (жите­лей Ульстера) ограничивалась областью к востоку от Банна, хотя все еще сохраняла статус пятины.

По всей вероятности, в первоначальный состав пяти пятин входили Улад (Ульстер), Лаген (Лейнстер), Муман (Мунстер), Коннахт и Миде. Последняя пятина, возможно, включала и Тару, хотя само Миде (это название означает попросту «середина») состояло из современных графств Уэстмит, Аонгфорд и части графства Оффали, в то время как современное графство Мит с прилегающими районами графства Лаут и северного Дублина в древнеирландский период было известно под названием Брега («высоты»). Происхождение географического названия Муман неизвест­но, но Улад, Лаген и Коннахт являются названиями племен или народов. В грамматическом отношении слова Ulaid и Laigin представляют собой имена существительные множественного числа, как галльские эдуи, секваны или немецкие Bayern, Sachsen, Schwaben (Бавария, Саксония, Шва­бия). Название Коннахта является более поздним образованием: это — множественное число от собирательного имени, обозначающего потомков [60]Конна и первоначально относившегося к правящей династии и ее ответв­лениям и только во вторичном смысле ко всей управляемой ими провин­ции. Сходным образом имена Laigin и Ulaid имеют как узкое, так и широкое значение: первое — племенное, а второе — политическое и географическое.

Когда Уи Нейллы утвердили свои притязания на звание верховного короля всей Ирландии (а к X веку эта концепция стала общепризнанной доктриной), возникла уверенность, что короля Тары больше нельзя при­числять к числу правителей пятин. Чтобы обнаружить пятую «пятину», была создана теория, в соответствии с которой Мунстер, самая обширная провинция, содержал в себе две пятины. Сначала его разделяли на восточную и западную части, что до некоторой степени отражало реаль­ную политическую и географическую поляризацию; однако в XII веке произошел действительный раздел провинции между королевством Томонда (Тиаdmuma, «Северный Мунстер») под началом О'Брайенов и коро­левством Десмонда (Desmuma, «Южный Мунстер») во главе с династией Мак-Карти. Если Миде продолжали считать пятиной, возникало шесте­ричное деление страны, отраженное во многих ирландских текстах, а также в «Топографии Ирландии» Геральда Камбрийского и анонимной «Песни о Дермоте и ярле», которую мы цитировали в начале этой книги. По причине своего любительского интереса к ирландской древности Геральд совершил ошибку, посчитав, что древняя пятина Ульстер включает весь север Ирландии в качестве реальной политической единицы. Но такое положение создалось опять лишь тогда, когда в конце XIII века О'Нейллы приняли титул «королей Ульстера».

Еще одно разделение можно найти в Книге Прав, в которой речь идет о гептархии, состоящей из Айлеха (столицы Северных Уи Нейллов из Донегола, Дерри и Тирона), Айргиаллы (первоначально государства-са­теллита Уи Нейллов с центром в Арме, Ферманаге и Монагане), Улада, Темры (Тары, то есть Южных Уи Нейллов), Лагена, Кашеля (Мунстера) и Коннахта. Судя по всему, это произведение было создано с целью подкрепить точку зрения, по которой не Тара, а Кашель обладал большим правом на звание столицы верховного короля Ирландии: оно отражает успехи Бриана Боромы и его потомков, королей О'Брайенов конца XI ве­ка. Отсюда независимый статус, приписанный Айргиалле и не находящий подтверждения в других источниках. Тем не менее оно соответствует действительности своей эпохи в том смысле, что северная и южная ветви великой династии Уи Нейллов уже утратили всякое понятие общей цели.[61]

Тот факт, что, несмотря на все осложнения, термин «пятина» сохранил­ся (даже сегодня слово сuige используется в ирландском языке для обозначения оставшихся четырех провинций), свидетельствует о силе древ­ней традиции и показывает, что, хотя представления о верховной королев­ской власти не пришли из доисторической эпохи, страна вовсе не пред­ставляла собой калейдоскопически разрозненную мешанину взаимовраж­дебных племен. Как говорили Алвин и Бринли Рисы, «в пятине заключается целое».[62]

ГЛАВА IV

КОРОЛЕВСТВО ТАРЫ

Самые ранние достоверные исторические традиции Ирландии пове­ствуют о борьбе между уладами и коннахтами. Правда, эти традиции содержатся в легендах и сагах, а не в исторических памятниках. Более того, саги записывались в VIII и IX веках людьми, знакомыми с новой монастырской ученостью, и продолжали рассказываться и украшаться каждым последующим поколением как из интереса к древности, так и ради развлечения. Писец, старательно переписавший в XII веке послед­нюю версию «Похищения быка из Куальнге» на 50 страниц Лейнстерской Книги, скептически отметил:

«Я же, который записал эту повесть или, вернее, вымысел, не беру на веру рассказанных тут историй. Ибо многое здесь наущение лукавого, иное причуда поэзии. Одно возможно, другое нет. Иное назначено быть развлечением глупцам» [Похищение. С. 327].

Ученый IX века в предисловии к своему своду генеалогических трак­татов также жалуется на «неразумное племя скоттов» (imprudens Scottorum gens)и их прискорбную привычку предпочитать вымысел прав­дивой истории, хотя несколько портит дело, принимаясь далее пересказы­вать всю мешанину псевдоисторических родословных и ученых подделок, возводящих знатные ирландские роды к сыновьям Миля и в конечном итоге к Адаму.

Памятуя обо всех этих обстоятельствах, тем не менее следует считать справедливым мнение Кеннета Джексона о том, что эти древнеирландские саги представляют собой окно в железный век. Сравнительные исследования в области эпической литературы показали, что легенды героической эпохи обычно содержат зерно исторической истины. Однако в тех случаях, когда мы не располагаем современной описываемым собы­тиям документацией, которая могла бы служить путеводной нитью и [63]позволила бы нам определить степень поэтического искажения (например, в «Песни о Роланде» и «Песни о нибелунгах»), по материалам саг невозможно воссоздать подлинный ход истории. Саги отображают тот образ жизни, который по большей части устарел ко времени их создания. Север Ирландии предстает в них единым королевством, находящимся под владычеством воинской касты, уладов, давших свое имя Ульстеру. Их король правит из Эмайн Махи близ Армы. Уладские герои ведут сраже­ния с колесниц, подобно воинам Гомера и санскритской Махабхараты. Они составляют варварскую аристократию, проводящую время в войнах и пирах, а их жены столь же пылки и страстны, как и они сами. Героичес­кий кодекс чести ставится превыше всего и вовсе не препятствует свире­пой охоте за головами. Утонченная, даже изысканная атмосфера, сквозь которую проглядывают неизжитые черты варварских обычаев, контрасти­рует с другим крупным циклом ирландских саг, который наполнен вол­шебством и посвящен Финну и фениям, ведущим романтическую жизнь охотников и воинов в лесах Ирландии.

Коротко говоря, ирландский эпос, несмотря на то что излюбленной формой сказителей являлась проза, а не стихи, дает нам классическую картину героического века. Еще большую значимость несут в себе близ­кие параллели, которые можно провести между некоторыми отрывками из этих средневековых повестей и ранними описаниями кельтов латенской эпохи, вышедшими из-под пера греческих и латинских писателей. Рассказ Посидония о жизни галлов до завоеваний Цезаря вряд ли был известен ирландским авторам VIII века, хотя их слова порой поразительным обра­зом перекликаются с его наблюдениями. Сам Посидоний отмечал гоме­ровский характер галльских воинов, сражающихся на колесницах: колес­ницы уже вышли из моды в Галлии во времена походов Цезаря, однако Цезарь столкнулся с ними в Британии, а несколькими столетиями позже ту же картину пришлось наблюдать Септимию Северу в ходе экспедиции в Каледонию. Во времена самого Гомера точно так же, как и в раннехри­стианской Ирландии, боевые колесницы уже исчезли. В центре сюжета древнеирландских саг «Пир у Брикрена» (Fled Bricrenn) и «Повесть о кабане Мак Дато» (Scela Muicce Maic DaTho) — первая из которых явилась прототипом «Сэра Гавейна и Зеленого Рыцаря», — находится тема, особенно привлекшая внимание Посидония: бой насмерть на пиру за право обладания «долей героя».

Эти бурные дни уже давно ушли в прошлое, когда саги записывались в монастырях христианской Ирландии. Разумеется, ирландские короли [64]этой эпохи не отличались особенным миролюбием, однако они утратили черты великих военных властителей. Крупные центры прежней поры, — Тара, Круахан, Аленн и Эмайн Маха, — первоначально выполнявшие функции святилищ или укреплений, опустели и заросли травой. Войны сводились к угону скота с целью вынудить непокорного вассала выпла­тить причитающуюся дань: в случаях, когда имели место настоящие сра­жения, они не могли продолжаться долгое время. Возможно, законы брегонов описывают чрезвычайно архаичное общество, но для него не характерна особая воинственность. Даже аристократы высшего ранга в сущности являются крестьянами: их достояние исчисляется в головах коров и овец, а также в количестве земли под плугом, а их престиж определяется размерами свиты и продовольственной платы, составляющей долг клиентов. Все свободные люди, будь то аристократы или простолю­дины, имеют право и обязанность в определенных случаях участвовать в королевских военных походах, однако воинской касты как таковой не существует. Инициатива перешла в руки святых из новых монашеских родов. Возможно, жизнь казалась однообразной и серой даже королям, и это объясняет популярность саг.

Общая достоверность ульстерских традиций до некоторой степени подтверждается археологией, так как довольно скудные находки латенского периода в Ирландии сосредоточены именно на севере страны. В начале II века до н. э. имя уладов появляется на карте Ирландии, составленной Птолемеем Александрийским, хотя в искаженной орфографии рукописей оно выглядит как Ouolontioi (Voluntii), а название их столицы Эмайн Махи записано в древней кельтской форме Isamnion. Археологические данные, судя по всему, указывают на связь с Северной Британией, и хотя нам никогда не суждено будет узнать, правил ли в Эмайн король Конхобар, сын Несс, и был ли Кухулин человеком или полубогом, детское имя великого уладского героя Сетанта тождественно названию племени сетантиев, жившего на территории современного Ланкашира, которое также упоминается Птолемеем.

У нас нет достоверных свидетельств, опровергающих представления средневековых ирландцев о том, что Конхобар и его двор процветали во времена Иисуса Христа, однако подобные временные сопоставления яв­ляются делом рук ученых монахов: подлинной традиции саг неведомо понятие хронологии. Войны между уладами и коннахтами могли иметь место в любой период до V века. Наверняка нам известно только то, что ко времени зарождения документальной истории слава Эмайн была [65]в прошлом. Как уместно предположить, основание Армы, традиционно при­писываемое св. Патрику и произошедшее в 444 или 457 году, говорит о том, что находившаяся неподалеку Эмайн Маха все еще существовала, и если позднейшие притязания Армы на главенствующее положение среди ирландских церквей имеют под собой какое-либо основание, то Эмайн, вероятно, была самым могущественным королевством в Ирландии. Было выдвинуто предположение, что смерть Патрика в Сауле и туманные сообщения VII века о его могиле в Сауле или в Даунпатрике, отражают исторический факт и свидетельствуют о том, что после того, как Эмайн Маха была окончательно разрушена, улады удалились в графство Даун, а Даунпатрик стал их главным центром. Однако в интересах Армы, притя­завшей на старшинство в ирландской Церкви, агиографы Муирьху и Тирехан, писавшие в VII веке, пожелали связать имя Патрика с представ­лениями о верховной власти Уи Нейллов над Ирландией и создали впечатляющую, но, вероятно, совершенно вымышленную легенду о проти­воборстве святого с Аоэгайре, сыном Ниалла, и его друидами в Таре. Сложный и до сих пор неразрешенный вопрос о том, длилась ли миссия Патрика с 432 по 461 либо же с 457 по 492 или 493 год, неразрывно связан с официальной историей династии Уи Нейллов и вытекающими из нее хронологическими натяжками.

Саги повествуют о войне между уладами и коннахтами, которую вели Айлиль и его неистовая супруга Медб из своей твердыни Круахана в современном графстве Роскоммон. Однако в конечном итоге в течение V века пятина Ульстера распалась под ударами Ниалла Девяти Заложни­ков и его сыновей, и династия Уи Нейллов стала именоваться королями Тары. Семантическая двусмысленность, заложенная в наименовании «коннахты», которое первоначально относилось к племени или династии и обозначало потомков Конна Ста Битв, но позднее стало прилагаться к провинции к западу от реки Шеннон, не позволяет с полной уверенностью определить, где помещала первоначальная традиция врагов Ульстера — в Круахане или в Таре. Несмотря на свидетельства существования могущественных кельтских королев в Британии (например, Боудикки и Картимандуи), у нас есть все основания полагать, что в случае с королевой Медб мы имеем дело с евгемеризированной богиней, тождественной зага­дочной Медб Летдерг («Краснобокой») из Тары, о которой говорилось, что никто не может стать королем Тары, не женившись на ней. Точно так же, как Медб из Круахана разделила отряд галеойн (лейнстерский контин­гент в коннахтской армии во время войны с Ульстером) на несколько [66]частей и рассеяла их среди своего войска, чтобы они не завоевали благо­даря своей доблести и Ульстер, и Коннахт, так и Медб Летдерг якобы отравила Лугайда Аайгсе, доисторического короля племени Аойгис, а после этого разделила Лойгис и Фотайрт на семь групп, рассеянных по всему Лейнстеру, чтобы ослабить их могущество.

Имя Медб означает «хмельная» или «опьяняющая», и вряд ли могут возникнуть сомнения в том, что она была богиней королевства Тары, с которой должен был соединиться король после того, как она предлагала ему глоток пива или вина, который в ирландской традиции символизиро­вал королевскую власть. Оборачиваясь враждебной стороной своей бо­жественной природы, богиня предлагала королю смертельный напиток, и легенда мифологизирует политическое положение, в соответствии с кото­рым представители племени Лойгис не имели права избираться королями Лейнстера. Согласно составителям генеалогий, Айлиль был лейнстерцем, хотя это вовсе не противоречит его связи с Круаханом, так как некоторые смутные традиции говорят о доисторическом владычестве лагенов над Коннахтом. Распутный характер Медб, изображаемый в «Похищении быка из Куальнге» и других сагах, объясняется ее истинной природой богини, вступавшей в брак со многими королями. В роли ее самого выдающегося любовника выступает изгнанник из Ульстера, присоединив­шийся к коннахтской армии Фергус, сын Ройга, который был королем Эмайн до того, как его сместил Конхобар. В XIX веке камень Аиа Фаль в Таре был известен местному гэлоязычному населению под названием «фаллос Фергуса» (bod Fhearghusa). Имя героя имеет примечательное значение «мужская сила» и вполне могло быть культовым обозначением ульстерского короля или его бога-покровителя. Имя Фергус носило несколько персонажей, фигурирующих в псевдоисторических списках ко­ролей Эмайн Махи, включая Фергуса, сына Аейте (который, очевидно, является двойником Фергуса, сына Ройга), Фергуса Фоге, последнего короля Эмайн, и каждого из трех королей-соправителей, потерпевших поражение и погибших в битве при Кринне, когда Кормак, сын Арта, предположительно распространил власть Тары к северу от реки Войн. Троичные божества часто встречаются в ирландской мифологии, а их изображения в виде идолов обнаруживаются как в Ирландии, так и в Галлии. У Эмайн также была богиня-покровительница, Маха, также выс­тупающая в тройственном облике и подобно многим кельтским боже­ствам сочетающая в своем образе черты богини-матери и королевы-воительницы; с ней ассоциируются атрибуты хорошо известной бриттской [67]и галльской богини-лошади, Эпоны. В Уэльсе она была известна под именем Рианнон, «великая королева». Эпитет Фергуса «мак Ройг» означает «сын великой лошади», а такие «лошадиные» имена, как Эоху и Эохайд, пользовались большой популярностью у поздних исторических королей Ульстера.

Среди подобного изобилия постоянно меняющих обличье богов и богинь, искаженных в свете поздних политических амбиций легенд, евге-меризированных монахами в угоду христианским рассказчикам и слуша­телям мифов, историку почти невозможно найти истинный путь. И, конеч­но же, задача исследователя становится еще более трудной из-за того, что его средневековые предшественники придавали столь большое значение созданию связного повествования об ирландской предыстории, вращаю­щегося вокруг незапамятного верховного королевства Тары и успехов Уи Нейллов. К счастью, мифологический материал столь богат и разнообра­зен, что ни один даже самый усердный монах-синхронизатор, ни самый изощренный подделыватель родословных не сумел бы внести полный порядок в этот хаос. Возникающие в итоге противоречия и анахронизмы предоставляют в наше распоряжение ценные ключи. Однако с их помо­щью нельзя проникнуть во все закоулки лабиринта. В отсутствие памят­ников той эпохи невозможно воссоздать политическую обстановку V века и уж тем более предшествующих столетий. Ниалл и его сыновья дей­ствительно были историческими лицами, хотя, возможно, составители гене­алогий подчас приписывали им сыновей и внуков, которых они сами никогда бы не признали. Однако жил ли когда-нибудь на свете их великий прародитель Конн или он был, по классическому выражению, «всего лишь богом»? Правил ли когда-нибудь в Таре Кормак, сын Арта, и чем было отмечено его правление? Лишенные воображения римляне приписывали своим легендарным царям практические достижения, а гре­ческие историки сумели сплести правдоподобную и приемлемую раннюю историю Рима с таким успехом, что она торжественно воспроизводится (с большими или меньшими изменениями) в большинстве современных учебников, несмотря на полное отсутствие документальных свидетельств существования этих царей. Однако только чрезвычайно самоуверенный историк в наши дни выведет на страницах своего произведения Конхоба-ра, Конна или Кормака в качестве исторических лиц. На самом деле в том, что мы слишком охотно склоняемся к предположению, будто все подобные доисторические персонажи были чисто мифологическими фигу­рами, я вижу опасную тенденцию.[68]

Впрочем, мы не можем обойти проблемы доисторического прошлого, которые ставят перед исследователем мифы и легенды, так как именно в этом прошлом следует искать объяснения вопросов, связанных с Тарой и ее королевством. Ныне очевидно, что Ниалла и его потомков на протяже­нии нескольких веков нельзя считать верховными королями всей Ирлан­дии в подлинном смысле слова. Конечно, честолюбивые стремления этой династии нашли отражение в произведениях Адомнана и Муирху конца VII века. Однако, хотя они и являются важным свидетельством развития представлений о власти верховного короля, их не следует принимать в расчет из-за предвзятого настроя упомянутых авторов: немногие другие памятники той эпохи говорят об особом уважении, которым пользовались Уи Нейллы за пределами своей непосредственной сферы влияния, а законы не предусматривают должности верховного короля Ирландии.

Главный парадокс заключается в отождествлении верховной королев­ской власти с королевством Тары. Чем дальше в прошлое мы погружа­емся, изучая документальную историю Ирландии, тем меньше мы находим свидетельств в пользу существования централизованной монархии. И все же к IX веку, когда мы сталкиваемся с первыми попытками сформулиро­вать подобные представления, Тара уже давно пришла в упадок. Прибли­зительно в 800 году Энгус Кадди в стихотворном мартирологе радовался торжеству христианской церкви:

Аi-bath borg tromm Temra

le tairthim a flathe;

co llin corad sruthe

maraid Ard mor Machae...

Мощная крепость Тара исчезла

со смертью ее владык;

полная хоров мудрецов,

продолжает жить Ард Маха...

и далее:

«Гордость отважного Лоэгайре усмирена — велико препятствие; имя Патрика, славное, знаменитое, все возрастает.

Вера возросла и будет жить до Судного дня; виновные язычники исчезли, и их крепости необитаемы».

На всем протяжении ирландской истории величие Тары рассматрива­лось как дело прошлого — времен Конайре Мора, Конна Ста Битв, Кормака, сына Арта, Ниалла Девяти Заложников или его сына Лоэгайре. В середине VI века, на туманном рубеже эпох между миром саг и летописными записями, согласно легенде, Тара была проклята св. Руада-ном в правление Диармайта, сына Керрбела, того самого короля, которого [69]Адомнан называл «правителем всей Ирландии» (totius Scotiae regnator). Звание короля Тары сохранило свою значимость и в конечном итоге действительно стало означать «короля Ирландии», но у нас нет данных о том, что само это место когда-либо использовалось вновь, за исключением некоторых редких символических обстоятельств.

Эта картина отчасти подтверждается археологами. Впечатляющий комплекс земляных укреплений на гряде холмов Тары, очевидно, относит­ся к кельтскому железному веку. Римские предметы II и III веков н. э. были найдены в «Доме собраний»; это место традиционно ассоциируется с Собором, якобы проведенным там Адомнаном в 695 году. Больше удивления вызвало открытие, что Тара была важным пунктом в древние доисторические времена. По крайней мере, в этом средневековые истори­ки были правы. Раскопки на «Холме заложников» показали, что холм скрывает неолитическую погребальную галерею, активно использовавшу­юся на протяжении Бронзового века. Среди вторичных захоронений была обнаружена могила мальчика с фаянсовыми бусами египетского происхождения, между тем как сама погребальная галерея датируется 2100 годом до н. э., то есть она на несколько столетий младше крупных мегалитических могильников Ньюгрейнджа и Ноута. Подобно им, она была украшена абстрактной резьбой. Превращение Тары из могильника в королевскую резиденцию имеет параллель в истории Ноута. Это место (о котором средневековые писатели знали, что оно было могильным курганом) начиная с VIII века избрала своим центром местная ветвь династии Уи Нейллов, королей северной Бреги. Два больших круглых замка, размещенных на одной линии с неолитическим курганом (один северней, а другой южнее на скале, занимающей важное стратегическое положение и господствующей над большой излучиной реки Войн) вполне могут представлять собой подлинные места жительства этой династии. Сходное концентрическое расположение земляных укреплений можно наблюдать в Таре применительно к «Холму заложников». Характер этих укреплений, которые все еще по большей части не исследованы, позволяет предположить, что они были воздвигнуты скорее для ритуальных, чем для оборонительных целей. Названия, под которыми они сегодня известны, происходят из стихотворений среднеирландского периода — собрания топографических легенд «Старины мест» (Dindshenchas), которое состав­ляло существенную часть репертуара каждого поэта. Поблизости от ком­плекса сооружений Тары, очевидно, находился менее примечательный замок Рат Мив.[70]

Некоторые намеки в ирландских сагах мифологического цикла позво­ляют предположить, что укрепления в Таре были предназначены для обороны против враждебных сил Иного мира. Древнейшим списком правителей Тары является текст VII века «Видение Конна» (Ваile Chuind). В IX веке он был переработан в сагу «Видение призрака» (Baile in Scail), в которой бог Луг предсказывает Конну Ста Битв имена его потомков, которым суждено будет править Ирландией из Тары. В первых строках этой саги рассказывается, как Конн и его друиды обходили укрепления ранним утром, чтобы оберегать Тару от сверхъестественных захватчиков, и мы вспоминаем гейс, запрещавший королю встречать восход в Таре. В другой саге Финн, сын Кумала, вождь фениев и воплощение Луга, хотя и предстающий перед читателем в евгемеризированном облике предводителя военного отряда при Кормаке, сыне Арта, защищает Тару от арфиста Айлена, который является, чтобы сжечь ее своим огненным дыха­нием, в каждый канун Самайна.

Наши рекомендации