Июня 1941 года. Нападение фашистской Германии на Советский Союз. Начало Великой Отечественной войны.

Это была война, оставившая глубокий след в истории страны и зарубинку в каждой человеческой судьбе, незажившую до сих пор рану в душе народа. Проиллюстрировать эту мысль можно строками из стихотворения Давида Самойлова «Сороковые…». Они же могут стать эпиграфом к новой главе.

«Сороковые, роковые,

Военные и фронтовые,

Где извещенья похоронные

И перестуки эшелонные.

Гудят накатанные рельсы.

Просторно. Холодно. Высоко.

И погорельцы, погорельцы

Кочуют с запада к востоку…

А это я на полустанке

В своей замурзанной ушанке,

Где звёздочка не уставная,

А вырезанная из банки.

Да, это я на белом свете,

Худой, весёлый и задорный.

И у меня табак в кисете,

И у меня мундштук наборный.

И я с девчонкой балагурю,

И больше нужного хромаю,

И пайку надвое ломаю,

И всё на свете понимаю.

Как это было! Как совпало –

Война, беда, мечта и юность!

И это всё в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!..

Сороковые, роковые,

Свинцовые, пороховые…

Война гуляет по России,

А мы такие молодые!»

(Д. Самойлов. Сороковые… // Путешествие в страну Поэзия. – Л., 1970. – К. 2. − С. 447 – 448.)

(К. Васильев. Прощание славянки. 1975)

Это была действительно Великая Отечественная война за свободу и независимость нашей родины. И мощным действенным оружием в этой борьбе с мировым злом, кроме героизма бойцов Красной армии, самоотверженности тружеников тыла, таланта полководцев стала художественная литература и, в особенности, меткое поэтическое слово. Как это не покажется странным, но начавшаяся война раскрепостила художественное творчество. Если даже в стихах и поэмах проскальзывали верноподданнические нотки в адрес коммунистического режима, то не они определяли главное содержание произведения. Её определяли боль за народ и призыв к отпору ненавистного врага. Кроме того, так довольно часто бывает с русской духовной культурой, когда тяжелейшая в обществе ситуация или опасность, нависшая над страной и её народом, способствовали творческому взлёту людей искусства и литературы, у которых загоралась душа и которые получали новый жизненно важный материал для своего творчества. Пожалуй, ни один период в жизни нашей страны не получил столь мощного отзвука в художественной литературе, в том числе и в поэзии, как борьба народов России против фашистской Германии. Не иссякает поток этой литературы и в настоящее время. Нет-нет да появится поэтическое творение, полное воспоминаний о прошедшей тяжкой войне. Взять хотя бы стихотворение Михаила Луконина «Эти дни весны».

«А были дни и ночи − стали

даты,

Нас, разделив на мёртвых

и живых.

Читают постаревшие

солдаты

Воспоминанья маршалов

своих.

Листают, возвращаются и –

дальше.

Сон не идёт… кивают

головой –

Ага – деревня помнится

на марше,

А вот ещё, − а дальше,

первый бой.

Передовая – это нам

известно.

А здесь траншея,

правильно, была.

Здесь ночевали сумрачно

и тесно,

Здесь ранило – отметина

цела.

Вот названа не раз бригада

наша.

Фамилию свою не видит,

нет,

Да разве всех бойцов

упомнит маршал,

Когда прошло с победы

столько лет.

Читают…

Удивительно солдату,

Как в Ставке, там –

в далёком далеке,

Его дороги наносил на карту

Верховный сам

с карандашом в руке.

Как от Генштаба

и до рядового,

до сердца, замеревшего

в груди,

Летело,

долетело

Слово в слово –

Зовущее: В атаку выходи!

А на груди не так уж

и светило,

С подвозом трудно, − шли

в снегу, в грязи,

Немыслимо, чтобы на всех

Хватило

Медалей нам.

Снарядов подвози!

Разглядывают карты битв

Великих,

К Берлину – стрел

стальные острия,

Вот точка тут, в кровавых

этих бликах,

Находят точку, вот она, моя!

Трёхвёрстку бы достать –

другое дело,

Масштаб не тот, а то бы

и нашли −

Свою травинку в прорези

прицела,

Свою кровинку на комке

земли.

Вперёд, вперёд!

В жарыни и в метели,

Бегом за танком – танку

помоги! –

Шинели длиннополые

свистели,

Кирзовые стучали сапоги.

Затягивали ватники потуже,

Бежали в шапках –

звёздочкой вперёд,

Четыре года спали

без подушек,

Из котелков кидали что-то

в рот.

Четыре года жизни −

Год за годом,

Четыре года смерти −

День за днём,

Во имя мира всем земным

народам,

Бежали опоясаны огнём.

Так, до конца –

страница за страницей.

Солдатским душам вороты

тесны.

Да, сколько лет им что-то

плохо спится,

Когда приходят эти дни

весны.

Всё, что свершили, −

памятно и свято.

Навеки будут рядом,

навсегда

Могила неизвестного

солдата

и наше счастье

мира и труда».

(М. Самсонов. Бойцы Сталинграда. 1983)

С первых же дней войны поэты России откликнулись на это всенародное горе, опровергнув древнюю пословицу: «Если грохочут пушки – музы молчат». Музы советских поэтов смолчать не могли. Их голоса в годы войны звучали особенно патетически и громогласно. Вот, например, как рисовал начало войны её современник Сергей Щипачёв в стихотворении «22 июня 1941 года».

«Казалось, было холодно цветам

И от росы они поблекли.

Зарю, что шла по травам и кустам,

Обшарили немецкие бинокли.

Цветок, в росинках весь, к цвету приник,

И пограничник протянул к ним руки.

А немцы, кончив кофе пить, в тот миг

Влезали в танки, закрывали люки.

Такою всё дышало тишиной,

Что вся земля ещё спала, казалось.

Кто знал, что между миром и войной

Всего каких-то пять минут осталось!

Шли самолёты за звеном звено.

С животным рёвом танки шли – и стало

Над белорусскою землёй темно,

Над Украиной будто не светало.

С трудом всходило солнце над кустами,

В дыму, в пыли, не видя ничего,

А самолёты с чёрными крестами

Пикировали прямо на него.

Земля тряслась, гудела от металла,

И было больно, было тяжко ей,

Но солнце и тогда над нею встало, −

Ему сиять, как Родине моей».

(С.П. Щипачёв. Стихотворения и поэмы. – М., 1954. – С. 52 − 53.)

(Г. Севастьянов. Тревожный 41-й. 1982).

(П. Кривоногов. Защитники Брестской крепости. 1951)

22 июня 1941 года – 18 ноября 1942 года. Первый период Великой Отечественной войны.

Однако, возвращаясь к прерванной нити повествования о первых, трагических днях Великой Отечественной войны, можно привести полное трагизма стихотворение Константина Симонова.

«Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины,

Прижав, как детей, от дождя их к груди.

Как слёзы они вытирали украдкою,

Как вслед нам шептали: «Господь вас спаси!» −

И снова себя называли солдатками,

Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем вёрстами,

Шёл тракт, на пригорках скрываясь из глаз:

Деревни, деревни, деревни с погостами,

Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, всё-таки родина –

Не дом городской, где я празднично жил,

А эти просёлки, что дедами пройдены,

С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою

Дорожной тоской от села до села,

Со вдовьей слезою и с песнею женскою

Впервые война на просёлках свела.

Ты помнишь, Алёша: изба под Борисовом,

По мёртвому плачущий девичий крик,

Седая старуха в салопчике плисовом,

Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?

Но, горе поняв своим бабьим чутьём,

Ты помнишь, старуха сказала: «Родимые,

Покуда идите, мы вас подождём».

«Мы вас подождём!» − говорили нам пажити.

«Мы вас подождём!» − говорили леса.

Ты знаешь, Алёша, ночами мне кажется,

Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирают товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока ещё милуют.

Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,

Я всё-таки горд был за самую милую,

За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,

Что русская мать нас на свет родила,

Что, в бой провожая нас, русская женщина

По-русски три раза меня обняла.»

(К. Симонов. Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины… // Путешествие в страну Поэзия. – Л., 1970. – К. 2. – С. 310 – 311.)

(Ю. Кугач. Летом 1941 года. Наши солдаты. 1960)

Это произведение Константина Симонова иллюстрирует тот факт, что, оказавшись в смертельной опасности в результате собственных ошибок и преступлений, сталинский режим взял на вооружение мощный инстинкт национального самосохранения. Оттого в прозе и в стихах зазвучали патриотические мотивы, партийная пропаганда и агитация были увенчаны образами героев русской истории, что в двадцатые-тридцатые годы было немыслимым фактом. За одно только фразу «я русский патриот» можно было получить огромный срок или даже совсем распроститься с жизнью. Теперь же никого не удивляло, что в качестве символов новой советской государственности выступают цари, полководцы и политические деятели старой России. Но иначе власть не могла поступить. В той ситуации солдат в атаку нельзя было поднять со словами « Да здравствует интернационал». Требовалось обращение к исторической памяти народа, в том плане, что Россия не та страна, которую можно покорить. Подтверждением этих мыслей, указывающих на глубокую историческую связь всех живших на русской земле поколений, стали строки из стихотворения Дмитрия Кедрина «1941».

«Ты, что хлеб свой любовно выращивал,

Пел, рыбачил, глядел на зарю.

Голосами седых твоих пращуров

Я, Россия, с тобой говорю.

Для того ль новосёл заколачивал

В первый сруб на Москве первый гвоздь,

Для того ль астраханцам не плачивал

Дани гордый владимирский гость;

Для того ль окрест города хитрые

Выводились заслоны да рвы

И палили мы пеплом Димитрия

На четыре заставы Москвы;

Для того ль Ермаковы охотники

Белку били дробинкою в глаз;

Для того ль пугачёвские сотники

Смердам чли государев указ;

Для того ли, незнамы-неведомы,

Мы в холодных могилах лежим,

Для того ли тягались со шведами

Ветераны Петровских дружин;

Для того ли в годину суровую,

Как пришёл на Москву Бонапарт,

Попалили людишки дворовые

Огоньком его воинский фарт;

Для того ль стыла изморозь хрусткая

У пяти декабристов на лбу;

Для того ль мы из бед землю Русскую

На своём вывозили горбу…

И от ярого натиска вражьего

Отстояли его для того ль, −

Чтоб теперь истлевать тебе заживо

В самой горькой из горьких неволь?

Бейся ж так, чтоб пришельцы поганые

К нам ходить заказали другим.

Неприятелям на поругание

Не давай наших честных могил!

Оглянись на леса и на пажити,

Выдвигаясь с винтовкою в бой:

Всё, что кровным трудом нашим нажито,

За твоею спиной, за тобой!

Чтоб добру тому не быть растащену,

Чтоб отчизне цвести и сиять,

Голосами седых твоих пращуров

Я велю тебе насмерть стоять».

(Д. Кедрин. 1941 // Путешествие в страну Поэзия. – Л., 1970. – Кн. 2. – С.

(К. Васильев. Нашествие.)

Защита отечества была святым делом не для одного русского народа. Невозможно во всей полноте представить себе советскую поэзию времён поэзию Великой Отечественной войны без имени татарского поэта Мусы Джалиля, попавшего во вражеский плен и донёсшего в своей «Моабитской тетради» весть о своей борьбе с фашизмом даже в жутких условиях вражеского застенка. В своих стихах-песнях он поведал миру о своей нелёгкой судьбе, смерти и бессмертии. Какой глубокой болью пронизано его стихотворение «Прости, Родина».

«Прости меня, твоего рядового,

Самую малую часть твою.

Прости за то, что я не умер

Смертью солдата в жарком бою…

Судьба посмеялась надо мной:

Смерть обошла – прошла стороной.

Последний миг – и выстрела нет!

Мне изменил

мой пистолет.

Скорпион себя убивает жалом,

Орёл разбивается о скалу.

Разве орлом я не был, чтобы

Умереть, как подобает орлу?

Поверь мне, Родина, был таким я, −

Горела во мне орлиная страсть!

Уж я и крылья сложил, готовый

Камнем в бездну смерти упасть.

Что делать?

Отказался от слова,

От последнего слова друг-пистолет.

Враг мне сковал полумёртвые руки,

Пыль занесла мой кровавый след…

Вновь заря над колючим забором

Я жив, и поэзия не умерла:

Пламенем ненависти исходит

Раненое сердце орла».

Поэт не был простым созерцателем событий. Он нашёл в себе мужество стать активным участником подпольного движения в фашистских застенках. В страстном по своей эмоциональной силе стихотворении «Мои песни» он поведал всем людям о направленности своего поэтического дара и о тех идеалах, ради которых он отдал свою жизнь.

«В песне зажёг я огонь, исполняя

Сердца приказ и народа приказ.

Друга лелеяла песня простая,

Песня врага побеждала не раз

Низкие радости, мелкое счастье

Я отвергаю, над ними смеюсь.

Песня исполнена правды и страсти –

Тем, для чего я живу и борюсь.

Сердце с последним дыханием жизни

Выполнит твёрдую клятву свою;

Песни всегда посвящал я Отчизне,

Ныне Отчизне я жизнь отдаю.

Пел я, весеннюю свежесть почуя,

Пел я, вступая за Родину в бой.

Вот и последнюю песню пишу я,

Видя топор палача над собой.

Песня меня научила свободе,

Песня борцом умереть мне велит.

Жизнь моя песней звенела в народе,

Смерть моя песней борьбы прозвучит».

(Муса Джалиль. Моабитская тетрадь. – М.: Госполитиздат, 1957. − С. 17 − 19; 13 − 14.)

Страшными, как уже отмечалось, были первые два года войны. Неимоверные испытания пришлось перенести народу страны. Перед этим новым нашествием бледнели прежние трагедии русского народа, преступления завоевателей и врагов русской земли. И закипала в сердцах людей ненависть, становясь мощной силой на пути врага. Это получило отражение и в произведениях поэтов-фронтовиков. Среди них особо следует выделить Сергея Наровчатого с его стихотворением «В те годы».

«Я проходил, скрипя зубами, мимо

Сожжённых сёл, казнённых городов,

По горестной, по русской, по родимой,

Завещанной от дедов и отцов.

Запоминал над деревнями пламя,

И ветер, разносивший жаркий прах,

И девушек, библейскими гвоздями

Распятых на райкомовских дверях.

И вороньё кружилось без боязни,

И коршун рвал добычу на глазах,

И метил все бесчинства и все казни

Паучий извивающийся знак.

В своей печали древним песням равный,

Я сёла, словно летопись, листал

И в каждой бабе видел Ярославну,

Во всех ручьях Непрядву узнавал.

Крови своей, своим святыням верный,

Слова старинные я повторял, скорбя:

− Россия-мати! Свете мой безмерный,

Которой местью мстить мне за тебя?!»

(С. Наровчатов. В те годы // Путешествие в страну Поэзия. – Л., 1970. – Кн. 2. – С. 442.)

(В. Серов. Здесь прошёл враг. 1942)

Обращая внимание на этическую сторону проблемы святой мести, склонны заявить, что всегда палач и убийца должен сознавать, что то горе, что он принёс людям, обязательно обернётся либо на него, либо на его близких. Может быть, осознание этого факта позволит удержать чьи-то преступные руки, ибо очевидно, что снисходительность к убийце – это жестокость по отношению к его жертве. Это всё, что хотелось бы заметить по поводу этической составляющей проблемы возмездия за преступления против человечества и человечности. Тем более, что путь к победе народов России был нелёгок и долог, и сопровождался большими жертвами.

Сейчас самое время помянуть их в ряд, начиная с тех, кто не пришёл с Большой войны. На этот счёт есть очень проникновенное, затрагивающее душу стихотворение Александра Твардовского «Я убит подо Ржевом».

«Я убит подо Ржевом,

В безыменном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жёстком налёте.

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки, −

Точно в пропасть с обрыва –

И ни дна, ни покрышки.

И во всём этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастёрки моей.

Я – где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я – где с облачком пыли

Ходит рожь на холме;

Я – где крик петушиный

На заре по росе;

Я – где ваши машины

Воздух рвут на шоссе;

Где травинку к травинке

Речка травы прядёт,

Там, куда на поминки

Даже мать не придёт.

Подсчитайте, живые,

Сколько сроку назад

Был на фронте впервые

Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,

Как на теле рубец.

Я убит, и не знаю:

Наш ли Ржев, наконец?

Удержались ли наши

Там, на Среднем Дону?..

Этот месяц был страшен,

Было всё на кону.

Неужели до осени

Был за ним уже Дон,

И хотя бы колёсами

К Волге вырвался он?

Нет, неправда. Задачи

Той не выиграл враг!

Нет же, нет! А иначе

Даже мёртвому – как?

И у мёртвых, безгласных,

Есть отрада одна:

Мы за Родину пали,

Но она – спасена.

Наши очи померкли,

Пламень сердца погас.

На земле на поверке

Выкликают не нас.

Нам свои боевые

Не носит ордена.

Вам всё это, живые.

Нам – отрада одна:

Что недаром боролись

Мы за Родину – мать.

Пусть не слышен наш голос, −

Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,

Устоять, как стена,

Ибо мёртвых проклятье –

Это кара страшна…

Я убит подо Ржевом,

Тот − ещё под Москвой.

Где-то, воины, где вы,

Кто остался живой?..

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть

И родимой Отчизне

С честью дольше служить.

Горевать – горделиво,

Не клонясь головой,

Ликовать – не хвастливо

В час победы самой.

И беречь её свято,

Братья, счастье своё –

В память воина-брата,

Что погиб за неё».

(А.Т. Твардовский. Я убит подо Ржевом // Путешествие в страну Поэзия. – Л., 1970. – Кн. 2. – С. 267 − 272.)

(И. Игошев. Она всё сына ждёт. 1974)