Глава II. Вам, значит, нужен лишь охотник Хирн?

Вам, значит, нужен лишь охотник Хирн?

«Виндзорские проказницы»

В одном из самых отдаленных районов Южной Шотландии, там, где воображаемая линия, проведенная по вершинам высоких каменистых гор, отделяет эту страну от братского королевства, молодой человек по имени Хэлберт, или просто Хобби Элиот, зажиточный фермер, ведущий свою родословную от воспетого в пограничных сказаниях и балладах старого Мартина Элиота из Прикин-тауэра, возвращался как-то домой после охоты на косуль. Когда-то косули водились в изобилии в этих пустынных, малонаселенных краях, но сейчас от них осталось лишь несколько разрозненных стад, которые прятались в самых укромных, почти недоступных для человека местах, и охота на них стала делом не только утомительным, но и рискованным. Все же среди молодежи еще можно было найти многих любителей этого опасного и нелегкого развлечения. Со времени мирного объединения двух тронов в царствование короля Великобритании Иакова — то есть уже более ста лет — на границе не обнажался меч. Однако далеко не все следы прошлого стерлись окончательно и бесповоротно: на протяжении всего предыдущего столетия мирный труд местного населения беспрерывно нарушался распрями и междоусобицами, и народ здесь едва начал привыкать к ведению хозяйства; причем овцеводство еще не успело распространиться, и склоны гор и долин по-прежнему служили источником подножного корма для рогатого скота. Около своего дома фермер-арендатор, как и прежде, ухитрялся выращивать небольшой урожай овса или ячменя, чтобы прокормить свою семью, но и скотоводство и земледелие вместе взятые, — словом, все хозяйство, которое велось кое-как, спустя рукава, — оставляли фермеру и его домочадцам много свободного времени. Молодые люди тратили его на охоту и рыбную ловлю, и в том самозабвении, с которым они отдавались своим деревенским забавам, легко было обнаружить ту же жажду приключений, которая некогда приводила к набегам и вооруженным стычкам.

В то время, когда начинается наше повествование, многие из более одаренных и смелых молодых людей округи ждали — скорее с надеждой, нежели со страхом — возможности соревноваться со своими отцами в ратных подвигах, рассказы о которых составляли их главное времяпрепровождение в вечерние часы и в непогоду. Англия была встревожена тем, что шотландский парламент принял закон о безопасности; казалось, стоит только скончаться царствовавшей тогда королеве Анне, и страна снова распадется на два королевства. Годолфин, стоявший во главе английского правительства, видел, что единственное средство избежать новой гражданской войны — это заключить договор о полном слиянии обоих королевств. Из книг по истории читатель может узнать, как этот договор был заключен и как мало было надежд, по крайней мере в первое время, что он принесет те благодатные плоды, которыми мы пользуемся доныне. Для наших целей достаточно упомянуть, что вся Шотландия с гневным осуждением встретила условия, на которых ее законодательное собрание пожертвовало независимостью родины. Всеобщее негодование породило самые невообразимые союзы и самые нелепые замыслы. Камеронцы готовы были взяться за оружие ради восстановления на престоле Стюартов, которых они с полным основанием считали своими врагами и угнетателями, и на фоне возникших интриг можно было наблюдать такие картины, когда, руководимые общим для всех сознанием, что с их родиной обошлись несправедливо, паписты, прелатисты и пресвитериане сговаривались между собой чтобы совместно действовать против английского правительства. Возмущение охватило всю страну, и поскольку по Закону о безопасности шотландцев учили пользоваться оружием, они были неплохо подготовлены к войне и ждали лишь сигнала со стороны кого-нибудь из дворян, чтобы начать открытые военные действия. Вот в этот-то период всеобщего брожения и начинается наш рассказ.

Когда сумерки стали сгущаться, Хобби Элиот уже был недалеко от дома, и каменистое ущелье, в которое он забрался, преследуя добычу, осталось далеко позади. Наступление ночи ничуть не смутило бы столь опытного охотника, как Хобби, ибо он мог и с завязанными глазами пройти свои родные вересковые пустоши в любом направлении, — но сумерки настигли его около открытого места, облюбованного, как говорили, всякого рода нечистой силой и пользовавшегося в местных преданиях особенно дурной славой. С раннего детства Хобби внимательно слушал такие истории, и, если во всей Шотландии не было уголка, породившего большее количество подобных легенд, то, пожалуй, во всей стране не было и человека, лучше знавшего их, чем Хобби из Хейфута, как окрестили нашего молодца, дабы не путать его с добрым десятком других Хобби Элиотов. Естественно, что нашему Хобби не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить все ужасные рассказы, связанные с обширной пустошью, на которую только что ступила его нога. Наоборот, все они вспоминались ему так быстро и отчетливо, что ему даже стало как-то не по себе.

Это неприветливое место звалось Маклстоунской пустошью, то есть пустошью Большого Камня — благодаря огромной вертикальной глыбе неотесанного гранита, вздымавшей свою массивную главу над холмом около центра пустоши и установленной там или в память какого-нибудь кровопролитного сражения, или погребенного под ней великого покойника. Истинная причина появления здесь гранитной глыбы была давно забыта, а устные сказания, которые способствуют рождению небылиц ничуть не реже, чем помогают сохранению исторических фактов, связали с этим местом одно из преданий, которое теперь и возникло в памяти Хобби Элиота. Земля вокруг гранитного столпа была усеяна или, точнее, завалена крупными обломками такого же камня, как и вся глыба. Разбросанные повсюду, они получили название Серых Гусей Маклстоунской пустоши. Как название, так и само появление камней на пустоши предание объясняло историей гибели хорошо известной и весьма опасной ведьмы, которая в прежние времена часто бродила здесь по горам, заставляя коров и овец скидывать плод и принося все прочие беды, которые обычно приписываются нечистой силе.

На этой пустоши она справляла шабаш со своими косматыми подругами, и люди до сих пор показывали друг другу круги, на которых не росли ни трава, ни вереск, потому что некогда дерн здесь был вытоптан во время плясок раскаленными копытами ведьминых дружков.

Говорят, что как-то старая колдунья пересекала пустошь, гоня перед собою стадо гусей, которых она намеревалась с выгодой для себя продать на соседней ярмарке; ибо хорошо известно, что хотя враг рода человеческого щедро одаряет своих слуг возможностью причинить зло, однако самым недостойным образом заставляет их добывать себе пропитание тяжелым, повседневным сельским трудом. Час был уже не ранний, а хорошую цену за гусей старуха могла получить, только придя на базар первой. Но гуси, которые до сих пор чинно и мирно шествовали впереди нее, дойдя до обширной пустоши, сплошь покрытой болотцами и лужами, вдруг разбежались в разные стороны и принялись плескаться в своей любимой стихии. Колдунья, разъяренная упрямством гусей, не поддававшихся никаким ее попыткам собрать их воедино, запамятовала на минуту слова заклятья, принуждавшего сатану до поры до времени подчиняться ее приказам; вне себя от гнева она воскликнула:

«О дьявол! Чтоб ни мне, ни гусям с места не сдвинуться!» Едва она произнесла эти слова, как произошла столь же мгновенная, как у Овидия, метаморфоза, и колдунья вместе со своим непокорным стадом была тут же обращена в камень, ибо дух, которому она служила, будучи строгим формалистом и поймав ее на слове, с жадностью ухватился за возможность окончательно погубить ее душу и тело. Говорят, что когда ведьма почувствовала, какое с нею происходит превращение, она крикнула предателю: «Ах ты, подлый обманщик! Сколько раз ты обещал подарить мне серое платье, чтоб я могла носить его веки вечные!

Так вот, значит, какое оно!» Говоря о гранитной глыбе и окружающих ее камнях, поклонники старины, считающие, что человечество постепенно вырождается, часто ссылаются на их грандиозные размеры как на доказательство того, что в прошлом и старухи и гуси были куда крупнее нынешних.

Пока Хобби шагал по пустоши, все подробности этой легенды приходили ему в голову одна за другой.

Он вспомнил также, что со времени трагического происшествия с колдуньей все простые смертные после наступления ночи обходят это место стороной, так как всякие эльфы и гномы, лешие и водяные, некогда участвовавшие в ведьминых увеселениях, по-прежнему собираются здесь, вокруг своей бывшей повелительницы. Будучи по природе храбрым, Хобби мужественно сопротивлялся нахлынувшему на него суеверному страху. Он подозвал поближе пару огромных гончих псов, всегда сопровождавших его на охоту и, по его словам, не боявшихся ни черта, ни дьявола, проверил кремень на своем ружье, и словно ряженый в сочельник, принялся насвистывать воинственную мелодию «Джок с нашей стороны»; словом, он поступил так, как поступает полководец, приказывая бить в барабаны, чтобы поднять боевой дух своих солдат.

Не удивительно, что, услышав за спиной дружеский голос, предлагавший ему подождать и идти вместе, Хобби очень обрадовался. Он замедлил шаги, и скоро его догнал молодой дворянин, тоже возвращавшийся с охоты. Молодой Эрнсклиф — из «роду и племени» Эрнсклифов, считавшихся в тех отдаленных краях людьми довольно богатыми, лишь недавно достиг совершеннолетия и унаследовал скромное состояние, которое могло бы быть больше, если бы его семья не принимала столь горячего участия в бурных событиях недалекого прошлого. В родных местах Эрнсклифы пользовались всеобщим почетом и уважением, и, судя по всему, это уважение должно было перейти на молодого Эрнсклифа, ибо он отличался не только прекрасным образованием и воспитанием, но и превосходным характером.

— Эрнсклиф! — воскликнул Хобби. — Вашу честь всегда приятно повстречать, а найти попутчика в таком глухом месте — и того приятнее! Где вы охотились?

— На Карлаклю, Хобби, — ответил Эрнсклиф, в свою очередь поздоровавшись с ним. — А наши собаки не вцепятся друг в друга, как вы думаете?

— Моим не до того, — сказал Хобби, — они и так еле плетутся. Что за чертовщина! Можно подумать, что у нас тут не оралось ни одной косули. Добрался Хобби до самого Ингерфела и хоть бы пару рогов увидел! Погонялся было за тремя рыжими косулями, да они меня даже на выстрел не подпустили, хоть я и дал круг в целую милю, чтоб подойти к ним с подветренной стороны, как полагается. Ну и леший с ними! Но больно уж мне хотелось принести оленины нашей старой бабке. Она себе сидит в своем теплом углу и все твердит о том, какие, мол, охотники были в старые времена, не нам, дескать, чета. А я думаю, что они-то всех косуль и перестреляли в наших краях.

— Зато я, Хобби, подстрелил утром здорового оленя. Я уже отослал его в Эрнсклиф, но, если хотите, возьмите половину для вашей бабушки.

— Спасибо вам, мистер Патрик. Недаром вся округа говорит, что у вас доброе сердце. Вот уж старуха-то обрадуется, особенно когда узнает, от кого подарочек. А если вы еще сами придете посидеть с нами за столом, это будет для нее самая большая радость. Вам одному небось тоскливо в старом замке, ведь у вас все родные в этом скучном Эдинбурге.

Удивительно мне, чего они пропадают там, среди каменных домов с каменными плитами на крышах, когда могли бы жить среди родных зеленых гор.

— В последние годы, пока я и сестра учились, моей матери поневоле пришлось жить в Эдинбурге.

Но можете быть уверены, что я наверстаю упущенное.

— И подновите малость старый замок, — подхватил Хобби, — а потом заживете в нем весело, по-добрососедски, не забывая о старых друзьях своей семьи, как и положено владетелю Эрнсклифа. Я ведь что хотел сказать, наша матушка — то есть не матушка, а бабушка: с тех пор, как мать умерла, мы ее зовем то так, то этак — ну, да все равно; она, одним словом, считает, что приходится вам не просто старым другом, а чем-то побольше.

— Верно, Хобби, и завтра я обязательно приду в Хейфут и с большой охотой отобедаю с вами.

— Вот это добрые слова! Пусть мы с вами и не родня, зато старые соседи, и старухе очень хочется вас повидать. Она нет-нет, да и вспомнит про вашего батюшку, которого убили еще в давние времена.

— Оставьте, Хобби, оставьте: об этом ни слова.

О таких делах лучше забыть.

— Вам виднее. Случись такое среди нашего брата, мы бы помнили; помнили обо всем, пока не рассчитались бы с обидчиками. Но вы, лэрды, знаете лучше нас, как вам быть и что делать. Только слышал я, что дружок старого Эллисло всадил клинок в вашего батюшку, уже когда сам лэрд схватился за шпагу.

— Ну, полно, Хобби, полно. Это была глупая ссора: спорили о политике за стаканом вина. А шпагами все махали, и нельзя точно сказать, кто нанес удар.

— Во всяком случае, старый Эллисло тут и пособлял и подстрекал, и я уверен, что, захоти вы рассчитаться с ним, никто и слова не скажет: ведь кровь вашего батюшки на его руках, и к тому же он один и остался из всех, с кого можно потребовать ответа; кроме того, он заядлый прелатист и якобит. У нас тут в округе все говорят, что не миновать вам встречи с ним.

— Стыдно, Хобби! — ответил молодой лэрд. — Вы же человек верующий, а сами подстрекаете друзей нарушать законы и творить возмездие своей рукой — да еще где: в таком глухом месте, где никто не знает, кто подслушивает наши разговоры.

— Тише, тише! — зашикал Хобби, придвигаясь поближе к своему попутчику. — О них-то я и не подумал. Но, кажись, я тоже могу отгадать, почему у вас рука не поднимается, мистер Патрик. Тут дело не в том, что у вас не хватает смелости, это мы все знаем; если вы и держитесь так скромно, то только из-за серых глаз одной милой девицы, которую зовут мисс Изабелла Вир.

— Уверяю вас, — довольно сердито заговорил его спутник, — уверяю вас, Хобби, что вы ошибаетесь; ни вы, ни кто иной не имеет права говорить такие вещи.

Я никому не позволю связывать мое имя с именем какой бы то ни было молодой особы. Это слишком большая вольность.

— Успокойтесь, успокойтесь! — откликнулся Элиот. — Недаром я говорил, что вы вовсе не из робости держитесь таким тихоней. Я не хотел вас обидеть, но дозвольте уж по-дружески напомнить вам кое-что.

В жилах старого лэрда Эллисло течет кровь его удалых предков и кипит горячее, чем у вас. Правда, ему никакого дела нет до всех нынешних разговоров о мире и покое: он по-прежнему считает, что главное в жизни это — хватай и бей! И за спиной у него стоит немало добрых молодцов, которым он умеет разогреть кровь; недаром они брыкаются, как годовалые жеребята. Откуда у него достатки, никто не знает, живет он широко, тратит больше, чем получает со здешних земель, однако деньги всюду расчищают ему путь.

Помяните мое слово: если у нас тут заварится каша, то он будет среди первых поваров, а свои счеты с вами он помнит куда как хорошо. Я так полагаю: чуть что — и он сразу очутится под стенами старого замка в Эрнсклифе.

— Ну, Хобби, — ответил молодой дворянин, — если он и решится на такой опрометчивый шаг, то я позабочусь о том, чтобы старый замок устоял против него, как и в прежние дни, когда он отражал удары и не таких вояк.

— Вот это верно, вот это по-мужски сказано, — проговорил отважный иомен, — и коли доведись такое дело, вам достаточно послать слугу раскачать большой замковый колокол, и как только вы ударите кремнем по кресалу, сейчас же мы — я, и два мои брата, и маленький Дэви из Стэнхауса — придем к вам на помощь вместе со всеми, кого нам удастся собрать.

— Большое спасибо, Хобби, — ответил Эрнсклиф, — но я надеюсь, что в наше время вряд ли возникнет такая противоестественная, противная христианской душе война.

— Что вы, сэр, что вы! — возразил Элиот. — Просто небольшая война между двумя соседями; если в наших непросвещенных краях такое и случится, то ни богу, ни королю до этого никакого дела нет: это же у нас в крови, мы не можем жить спокойно, как лондонцы, — у нас слишком много свободного времени.

— Должен вам сказать, Хобби, — промолвил молодой лэрд, — что для человека, верящего во всякие сверхъестественные силы, вы говорите о боге чересчур свободно, особенно если вспомнить, г», ° мы сейчас находимся.

— А почему я должен бояться Маклстоунской пустоши больше, чем вы сами, Эрнсклиф? — немного обиженным тоном спросил Хобби. — Здесь водятся эльфы, насылающие порчу на скот, и не только эльфы, это верно; но почему мне их бояться? Совесть у меня чиста, и если мне и надо держать ответ, то разве за какую-нибудь проделку с девчонками или за скандал на ярмарке, а это не такой уж большой грех. Хоть мне и не подобает говорить о себе, но я такой же мирный и спокойный малый, как…

— А кто проломил голову Дику Тэрнбуллу, кто стрелял в Уилли из Уинтона? — спросил его попутчик.

— Эге, Эрнсклиф, да вы, оказывается, ведете счет всем моим проступкам! Голова у Дика давно зажила, и в воздвиженье мы нашу ссору уладим в честном кулачном бою на ярмарке в Джеддарте: считайте, что этот спор разрешен мирным путем. А с Уилли мы опять друзья, да и попало-то в него, беднягу, каких-нибудь две-три дробинки. Да за пинту бренди я такую штуку охотно позволю кому угодно.

Но Уилли не горец и слишком трясется за свою шкуру. А что до тех, кто насылает порчу, то доведись нам сейчас встретиться с кем-нибудь из них…

— Что вполне возможно, — проговорил молодой Эрнсклиф, — потому что вон там стоит ваша старая колдунья.

— Я же вам говорю, — продолжал Элиот, казалось возмущенный последним намеком, — если бы эта старая карга вдруг поднялась из могилы и встала туг передо мной, я бы обратил на нее не больше внимания, чем… Но что это, Эрнсклиф? Спаси нас господь, что это такое?