Прекрасное Далеко
Рассекая могучую гладь океана, отблескивая своими начищенными до блеска иллюминаторами, навстречу порывам соленого ветра шел на всех парах огромный теплоход-колония. Над капитанской рубкой гордо развевался красный флаг.
По начищенным палубам сновали взад-вперед сильные матросы, спешащие с одного уровня на другой. На нижних палубах, где было сырее всего, была разбита целая наводная ферма, там выращивалась пшеница, овощи и даже в больших кадках развесили свои ветви фруктовые деревья, поодаль, на скотном дворе были созданы отличные условия для выращивания как крупного скота, так и куриц с поросятами. При помощи новейших технологий здесь поддерживался искусственный климат, который сохранялся благодаря постоянному контролю специалистов денно и нощно наблюдающих за ним. Тут поселилось цветение и жизнь.
Уровнем выше располагались цеха легкой промышленности, где тысячи рук помогали станкам создавать вещи первой необходимости, для обеспечения нужд этого корабля-государства. Процесс был максимально механизирован, однако без человеческого фактора вообще производство безнадежно встало бы. Текстиль, обувь, книги, предметы интерьера и даже декора массово производились здесь, но, конечно, с учетом запросов потребителей. Отдельный цех был посвящен тяжелой промышленности и электроники, однако он запускался лишь в случаях поломки какого-либо оборудования. Здесь было царство гудения и суеты. Круглолицые улыбающиеся девушки в платках, чтобы волосы не попали в станок, кружились по помещениям, то проверяя показатели на множестве приборов, то переключая какие-то рычажки.
Еще выше начиналась территория химиков, где производились лекарства и схожие с ними продукты массового потребления как шампуни или, к примеру, моющие средства. В белых халатах врачи рассматривали пробирки и подкручивали вентиль на горелке, чтобы добиться необходимой температуры. Они также работали в случае надобности, потому что на корабле был достаточный запас лекарств. Их основной деятельностью на том же уровне были исследовательские проекты, где они встречались с физиками, нано-биологами, механиками и другими представителями точных наук. Прямо на корабле делались величайшие открытия, не даром на нем были собраны светлейшие головы мировой науки. Их лица буквально светились улыбками, когда в очередной раз над незнанием была одержана победа. Это было царство точности и надежды.
Социальная часть представляла собой совокупность отсеков, где оказывалась первоклассная медицинская помощь, детям давалось начальное и профессиональное образование, тут же были и малочисленные органы поддержания правового порядка, в которых практически не было нужды – каждый здесь знал свое место – место элемента в огромном механизме, маленькой шестеренке, движущей огромную систему к Великой Цели. На этом уровне можно было найти и пункты раздачи необходимых вещей, на корабле не было магазинов, каждый получал то, что ему причиталось по Праву. Не было здесь и денежной системы, все высчитывалось лишь в Правовом эквиваленте, Право начислялось за общественно полезные работы, причем в равном количестве всем, зависимость была, только от часов, проведенных на работе. И последнее, что находилось на этой палубе были органы, обеспечивающие безопасность в чрезвычайных ситуациях, они работали в сменном режиме – однако действиям при различных коллапсах на корабле изучались детьми с ранних лет. На этой палубе произрастало милосердие и человечность.
И, наконец, начинались жилые сектора. Всего население корабля составляло 700 тысяч человек, с колебанием в десять тысяч, в зависимости от уровня рождаемости и смертности. Процедура захоронения проходила торжественно и гроб с телом на тросах опускали на воду, где он отправлялся в долгое плавание, словно в последний путь.
Выше находилась административная палуба, доступ на которую имели лишь высокопоставленные должностные лица и сам Кормчий. Здесь постоянно велась политическая работа, направленная на создание максимально естественных и нормальных условий для проживания. Выше этой палубы было только само небо.
Он сидел, прислонившись широкой спиной к серебристой трубе, нежась в лучах заходящего солнца, и курил самодельный бычок из сушеных еловых иголок, завернутых в газету «Вестник». В его ушах были черные наушники, из которых чуть слышалось гитарное соло. Он покачивал головой в такт аккордам. Откуда-то к нему подбежала босоногая девушка в цветастом платье, с длинными светлыми волосами, уселась рядом, чмокнув его по-дружески в щеку. Выставила перед его носом растопыренные два пальца, куда он с невозмутимым видом вложил самокрутку. Она затянулась и откинулась головой на трубу. Улыбка озарила ее юное лицо, и она радостно спросила:
- Саш, сыграй сегодня на дне рождения у Андрея, а?
Саша взял у нее из рук сигаретку, втянул дым, потом, подождав немного, пока закончится композиция, снял наушники и вымолвил:
- Что?
- Дурак, я говорю, сегодня день рождения у Андрюхи, пойди, сыграй у него, а? – она посмотрела на него большими серыми глазами, ожидая ответа. Саша снова затянулся и ответил:
- Нет, – и он надел наушники, даже не включив музыки, отвернулся.
- Саш, ну послушай меня. Он ведь слушает нашу музыку, он как и мы мечтает, он хочет увидеть Прекрасное Далеко, к которому мы стремимся много поколений.
Он делал вид, что не слышит.
- Он также призирает правила нашей жизни на этой плавучей тюрьме, он ждет свободы…
- Даша, он работает
- Я тоже работаю, но мы же с тобой друзья! Мы ведь друзья? – ее глаза начинали блестеть.
- Послушай, ты мой единственный друг, и я боюсь потерять тебя, потому что ты встретила этого Андрея. Знаешь, ты работаешь, чтобы иметь Право покупать то, что тебе нужно, а он работает лишь для того, чтобы служить своим хозяевам. Нашим хозяевам. Да и кем! Юристом, этой продажной душой, закрепощенной страницами глупых документов, забывший значения слова «Свобода», к которой, по-твоему, он стремится. Прекрасное Далеко – мечта для свободных людей, он говорит об этом месте, лишь, чтобы привлечь твое внимание, а ты, наивная, веришь. Даша куда ты?
Она встала и быстрым шагом направилась в сторону палубы. Саша вскочил и, догнав ее, обнял за плечи:
- Я согласен.
Она повернулась к нему и тоже обняла. Стерла с щек слезы и сказала:
- Ты самый лучший друг, Саш.
На этих словах она убежала.
В девять часов он стоял с гитарным чехлом за спиной перед дверью в Андрея, его каюта находилась в элитном жилом районе, где проживали работники номенклатуры. Его отец был влиятельной личностью на корабле, пристроившимся у кормушки власти.
Саша стучит и ему отворяет дверь парень с коротко стрижеными волосами и черными глазами. Улыбка озаряет его точеное лицо, и он произносит:
- А вот и наш «гвоздь» программы! – он оборачивается к людям, заполнившим комнату, среди которых Саша замечает и свою подругу, – поприветствуем нашего музыканта!
Из глубины каюты раздается гром аплодисментов и восторженные крики. Девушки и парни, одетые с иголочки, так, как не могли позволить себе Даша и Саша, машут руками прибывшему.
Саша проходит в комнату, Андрей хлопает его по плечу и предлагает вина. Получив вежливый отказ, он восклицает:
- Сегодня, в мой день рождения, пускай не будет грусти, сегодня день, когда нам не нужно сдерживать наши мечты, так давайте веселиться! Давайте пить до упада, ведь в другие дни мы не достанем этого чудесного напитка – и он откупоривает зубами бутыль с бурой жидкостью, выливает ее в рот и уже тише говорит Саше, – мой отец достал, такого нигде не найти!
Даша подходит к вновь прибывшему и, обнимая за шею Андрея, убирает спутанные волосы с раскрасневшегося лица:
- Саш, а сыграй свою фирменную! – и заливается смехом, а потом целует в губы Андрея – Давай! И…Народ! Давайте послушаем нашего кумира, нашего великого поэта и музыканта! Маэстро – Саша!
Все вновь начинают аплодировать и рассаживаются в круг, путаясь в полах пиджака, через некоторое время наступает относительная тишина, все взоры уставлен на молодого человека.
Он садится на маленькую тумбочку, не спеша открывает чехол и извлекает оттуда потрепанную старенькую гитару. Вытаскивает из маленького кармашка медиатор и начинает наигрывать, легко покручивая тюнеры. Когда он заканчивает, то кто-то из собравшихся просит:
- Сыграй песню про нас!
Он задумывается и проводит рукой по струнам, наигрывая первые аккорды мелодии. Повторяя их, он произносит:
- Наше поколение, это поколение мечтателей, которые живут надеждой увидеть Обетованную Землю, Прекрасное Далеко, о котором с детства нам рассказывают родители, мы противостоим правилам, установленным на этой машине, в которой шестеренки – мы, в которой масло – наш пот. Мы ждем новой жизни, мы не такие, как наши отцы и матери, закрепощенные в своих мастерских и кабинетах. Так вот. Свободному поколению посвящается: Вместо тепла зелень стекла…
Когда последним жизнеутверждающим аккордом, он закончил песню, слушатели закричали от восторга, повыскакивали с мест и начали обнимать Сашу. Он прижал к себе гитару, чтобы уберечь ее от неосторожных объятий и не повредить корпус. Андрей тоже подскочил к нему и, пожимая руку, провозгласил его своим лучшим другом. Даша стояла чуть поодаль и улыбалась, когда их глаза встретились, она прочла в его зрачках бесконечную боль и тоску, но только на одну секунду. После этой слабости, Саша надел улыбку, он вскинул голову и посмотрел в глаза имениннику.
Всю ночь он играл на гитаре, и каждую песню собравшиеся встречали визгом и неподдельным восторгом. После каждой композиции молодые люди обсуждали царившую политическую систему, рассуждали о косности их отцов, основавших регулируемые межличностные отношения, представляли будущие изменения, которые они могли бы внести в их мир и, конечно мечтали о той далекой земле, где создано идеальное общество, которое примет их народ и они перейдут на новый уровень развития. Они мечтали, кричали, что они свободны, что именно они смогут сделать то, что не удавалось поколениям, устроить революцию, бескровную, но подрывающую устои их общества. Они мечтали, и мечты их смешивались с клубами сигаретного дыма, заполнившего каюту. А он не слушал их разговоров, а прочищал вином горло или уходил выпить чая на кухню, курил на балконе с Дашей, которая неизменно обнимала своего друга.
Ночь шла своими крадущимися шагами и вскоре некоторые девушки, привалившись к плечам своих молодых людей, засыпали, а, когда утро своими нежными лучами стало проникать через окно каюты, на полу уже спали опьяненные мечтами и вином молодые люди. Саша поднялся с тумбы, на которой он так и сидел, бережно положил гитару в чехол, поплелся к выходу. Его остановила сильная рука Андрея:
- Слушай, ты молодец, - сказал тот заплетающимся языком, - на, держи, купишь себе чего-нибудь, - и вложил в карман ему несколько бумажек Права.
Ошарашенный, Саша вышел в коридор и направился в свое скромное жилище, где его не могли достать навязчивые приятели из высокого общества Корабля. По его щеке потекла скромная слеза, которую он тут же стер рукавом свой рубашки. Придя в свою каюту, он упал на не застеленную кровать и уснул, прижимая к себе свое самое дорогое сокровище – гитару.
Он проснулся днем, разбуженный шумом машины уборщика, чистящей палубу. В кармане лежали бумажки Права, которые хрустели, словно листья капусты. Саша не работал постоянно, он лишь иногда посещал различные фабрики, чтобы получить Право на питание. Вечерами он сидел на верхней палубе под трубой, играя на гитаре, иногда с ним бывала Даша, но последнее время она совсем забыла про него. Он встал и направился в небольшой парк, чтобы набрать еловых опилок для сигарет. Официально на корабле было запрещено курить, и никто сигареты не продавал, но он, как и другая молодежь, нашел способ сгладить этот недостаток. Сама система приводила его в бешенство, у администрации было все, у пассажиров – ничего, за исключением возможности работать, чтобы получить Право на еду или предметы первой необходимости. Такие работники ходили в примерно одинаковой одежде, ели одинаковые блюда, вели одинаковый образ жизни. Но они были счастливы, лелея надежду, что с нахождением Прекрасного Далека, которое, по словам властвующих, уже было на горизонте. Никому и не пришло в голову, что горизонт есть несуществующая линия, отодвигающаяся по мере приближения к ней. Сам же властвующий класс купался в роскоши, а Кормчего Корабля, одновременно являющимся и главой политической силы в этой пресловутой Утопии, просто боготворили, его портреты можно было встретить на каждом уровне, на каждой фабрике или заводе.
Сам Саша окончил школу, отец перед смертью долго учил его играть на гитаре, он был таким же свободолюбивым человеком и все лелеял надежду увидеть своими мутными глазами тот остров свободы, к которому стремятся корабли всех народов, на котором уже многие живут и радуются жизни. Этот зеленый остров. Все уже слышали его голос. Его тонкий шепот, который, кружил голову обещанными возможностями, когда можно будет спокойно работать и жить наконец индивидуально, забыв об общей цели, заботясь о семье, когда в холодильнике всегда будет еда, много еды. Каждый сможет получить высшее образование и равные возможности для обретения государственной должности. Все клялись, что когда это счастье наступит, они станут лучше, чем сейчас, еще лучше, их счастье будет не притворным, а настоящим, подлинным, счастьем быть Свободными. И все шли вперед, не замечая, что следов на их пути нет.
Прошло время и на Корабле почувствовалось волнение, стало труднее достать товары первой необходимости, жители потеряли желание работать, ведь их Право на получение благ был вещественно не подкреплено. Бумаги, подтверждающие это право, обесценивались. Все больше жителей отказывалось работать и тем больше становилось дефицита благ.
В тот день Саша брел в одиночестве по палубе, когда сзади к нему подбежала Даша.
- Андрей с друзьями и народом осаживает палубу Кормчего, представляешь, среди них получился раскол и один решил поднять народ на восстание! – пойдем, ты им нужен
- Где ты была? – спросил он вместо ответа – тебя не было целый месяц…
- Я объясню все позже, только прошу, пойдем!
- Прости меня, я не хочу получить ответ их правды на нашу истину. Все это закончится трагедией.
- Тебе плевать на осуществление твоей мечты! Ты слаб! Все в твоих руках, иди вместе с ребятами и выбейте этих паршивцев от штурвала! Сейчас или никогда.
В этот момент Корабль сильно качнулся, и Даша была вынуждена замолчать и ухватиться за его рубашку. По палубам пронеслось предупреждение: «Внимание! Корабль дал течь! Просим всех сохранять спокойствие и продвигаться к спасательным катерам!»
- Нет, Даша, наш корабль дал течь, еще при его строительстве. А теперь бежим!
И они заторопились ко второй палубе, откуда на воду спускались спасательные катера.
- Саша, смотри! – она указала рукой на небо. Молодые люди задрали головы и смотрели зачарованно. В небе над ними парила чайка, раскинув свои белоснежные крылья.
- Земля! – их затрясло от волнения.
Еще быстрее устремившись к катерам, друзья почувствовали, как Корабль нагибается на один борт. В тот момент, откуда не возьмись, поднялся дождь и залил палубу лужами, в которой отражались чайки, кружившие с дикими криками над тонущем кораблем. Печаль этого судна тонула в огне восстания и в воде, захлестывающей нижние палубы. Люди смешались в одну серую массу, бегущую прочь от своей родной земли на новою землю. Ветер стучал цепями, оторванными от корпуса, словно древнегреческий титан раскручивал кистень. Никто не знал, доживет ли он до следующего дня, никто не знал, что для них станет новой Родиной. Буря была права в своих законах и швыряла многотонный корабль, словно листок на осеннем ветру.
А в это время на капитанской палубе шла борьба. В тишине грома. В темноте молний. Народ променял добро на зло, словно обменял валюту. Мчась на коне ненависти, одни били стекла в каютах и крушили мебель. Силы восставших получили поддержку службы безопасности, оттого, зажатые в углу политики бессильно трясли руками, отбиваясь лишь силами слабеющей поддержки. Молодые люди с одной и с другой стороны рвали друг другу глотки, не слушая крики о пощаде, давили ногами сопротивляющихся. Жалость в их сердцах молчала. Словно сама ночь выпустила своих темных зверей на охоту. Молодые прежде люди старились за миг. В этот миг их Истина получила силу дать отпор чужой Правде. Страх бродил по лицам умирающих парней. Когда одни спасались с корабля, другие дрались за власть на нем под обезумевший вой сирены, забыв, к чему идут. Корабль рвало убегающими людьми. Сапоги и ботинки топтали дорогую еду, падающую со столов. Огромный корабль-титан рыдал голосами восстания и сопротивления, и кровавые слезы текли по его щекам-палубам. Старики, державшиеся еле на ногах, играли в прятки со смертью от огня и воды. Над толпой, разъяренной ненавистью развевались зеленые флаги. Сама Справедливость не знала, к кому примкнуть. Зрелище, достойное самого Диавола ревело зычным басом.
Наступившее утро принесло конец ночному безумию. На каюту капитана забрался руководитель восставших и заорал:
- У нас будет столько Свободы, сколько мы сможем взять!
И радостные крики освобожденного народа, запятнанного кровью, раздались над опустевшими палубами. Вместе со всеми кричал и Андрей. Повсюду носилось громом слово «Свобода!», предаваемое из уст в уста и скандируемое сотнями ртов. Гром затих и люди, отомстившие за года добровольного рабства, потекли к спасательным катерам.
Агония Корабля длилась всю ночь и весь день, трупы на палубе закрыло водой не сразу и дневное солнце успело начать процесс разложения. На тонущем чудовище не осталось ни единой живой души. Остались лишь трупы, да вставшие заводы и фабрики. В этот момент государство-Утопия прекратило свое существование, и под радостные крики чаек обезглавленный Корабль пошел ко дну.
Тем временем люди, сидевшие в спасательных катерах, завидели землю. На ней было суждено образоваться новому государству. Примкнув к другим, уже образовавшимся ране и приняв их формы управления, народ основал свою мощную Федерацию. Впереди было еще много работы, но закаленные и поистине счастливые люди принялись за строительство обновленной жизни. Прекрасное Далеко было найдено.
С тех пор прошло десять лет. Саша шел по улице с работы на электростанции домой. Перед ним остановилась машина с затонированными стеклами, и из нее высунулось счастливое лицо. Даша ослепила его яркой улыбкой и белизной ее рубашки. Пригласила сесть. Рассказала, что вышла за муж за Андрея, и многое в ее жизни поменялось, у них пока нет детей, но они серьезно думают об этом. А потом она сказала:
- Завтра ведь его день рождения, приходи к нам, ты, наверное, больше не играешь? Я-то сама перестала интересоваться музыкой после Освобождения, так что приходи просто так, даже не покупай подарок.
На этих словах она протянула Саше листок с ее адресом, он выбрался из машины – Даша подвезла его до дома – и, пнув ногой дверь подъезда, отправился к себе.
Следующим вечером Саша, прихватив с собой немного купюр Свободы, выбрался из подъезда на прохладный осенний вечер, прошел пару кварталов, а потом поймал опустевший трамвай, который довез его до элитного района, где жила Даша со своим новым мужем. Их частный аккуратный домик окружал выкрашенный белилами забор, за которым был разбит небольшой садик. Он чувствовал ностальгию, давно ему не приходилось петь для кого-то, все меньше знакомых интересовались музыкой, все больше приходили поговорить о работе, семьях и политике. Открывая калитку, он услышал в доме звоночек на мотив 5 симфонии Бетховена, на улицу в белом платье торжественно вышла Даша, ее волосы были убраны в красивое гнездо сзади. Она пригласила Сашу в дом, который почувствовал себя неуютно в старой пожелтевшей рубашке. На пороге его встретил Андрей, который протянул свою сильную руку для рукопожатия, после чего Саша с искренней улыбкой протянул ему зеленый сверток. Он решил пренебречь советом Даши, но при этом не чувствовал никого отвращения к Андрею как прежде, он просто был рад за девушку, которая была ему практически сестрой.
В кругу друзей Андрея он узнал и лица тех, что были еще на Корабле, наверняка они как и их друг стали влиятельными и солидными людьми. Когда закончился торжественный ужин, Андрей вдруг заметил:
- О, да ты и гитару с собой притащил, слушай, по старой дружбе, когда все разойдутся, сыграй нам с Дашей что-нибудь!
Саша согласился тем более, он был уверен, что ему будет о чем поболтать со знакомыми, о которых с момента крушения у него не было и весточки. Когда гости потихоньку стали расходиться, Саша подошел к ней и спросил:
- Скажи, а сейчас ты счастлива?
- Да, - ответила она уверенно и улыбнулась какой-то новой улыбкой, которую Саша не мог пока еще понять.
И вот, наконец, они остались втроем. Саша достал гитару и начал перебирать ласково струны:
- Ну что, начнем с той самой? – и он подмигнул ребятам. Теперь он сидел не на маленькой неудобной тумбочке, а на диване, широком и удобном.
- Да, ту самую – зычным голосом ответил Андрей.
Саша сыграл ее и еще одну и еще две, а потом ему почудилось, что ребята как-то нехотя слушают его, словно только и ждут, чтобы песня поскорее закончилась.
- Что-то не так? – спросил он, перестав играть.
- Нет, от чего все прекрасно, продолжай играть!
- Ваши глаза
- Что с ними не так?
- Они не горят.
На это у Даши не было ответа.
- В чем дело, да что с вами?
- С нами все в порядке, а вот, похоже, у тебя есть определенные проблемы – ответил Андрей.
Тогда он собрал вещи и вышел из дома. Даша догнала его на улице и взяла за руку:
- Что не так?
- Ты изменилась. На том вечере эти клоуны притворялись мечтателями и что? Что теперь, они пришли к вам лишь для того, чтобы набить желудки и поскорей уйти. А ты, ты перестала гореть.
- Но ведь сейчас у всех есть все, что необходимо! Тогда зачем мечтать, посмотри – и она вытащила из кармана платья пачку бумажек Свободы, устроив из них маленький салют – меня не интересует количество моих возможностей, потому что у меня их много, о чем еще можно мечтать?
- У меня не так много Свободы, как у тебя, но свободы у меня больше. Хотя, если честно, то и сам я превратился в батарейку, питающую новый режим. Ирония то, что я и работаю на электростанции. А ты тоже стала подпиткой, правда для свободного рынка. Когда-то я знал тебя совсем другой. Тебе не нужно было для счастья и красоты накрашивать себя два часа и носить эти дорогие украшения на шее. Ты просто была красивой. Внутренне. А теперь тебя заботит красота внешняя. Ты больше не мечтаешь, потому что мечтать тебе не о чем. Новый режим дал тебе все. Но все он и отнял.
- Я тебя не понимаю
- Посмотри вокруг! Все нацелено на поддержание Свободы, все тоже самое и нет различий между прошлым и настоящим, прощай, Даша, я никогда к тебе не вернусь.
Улица обняла его. Улица, по которой теперь каждое утро люди ходили на работу, на которой уже не было розовощеких женщин в платках, на лицах которых всегда горела улыбка. Ученые изобретали не технологии развития человечества, а технологии развлечений. Молодежь не брала в руки гитару, они считали себя свободными от общества, от людей и брали трясущимися пальцами шприцы. Дети ходили сначала в школу, а потом в университет, становились студентами, а по окончании становились на круговой конвейер жизни, который в конце концов ломался, принося обыкновенную смерть. Не услышишь ни в одном дворе ностальгической песни под гитару, не увидишь человека, слушающего прежнюю музыку. Наличие всего и высасывание сил из большинства заставило стереть в людях желание. Властвующие слои устраивали балы, каждый вечер выходили в свет в новом платье, а те, у кого было меньше Свободы, в это время были еще на работе. В кабинете или у станка. Границы становились четкими. Они рождались и получали профессию, которая никому не нужна, работали на чужие государства и уезжали в них. Страну рвало, и скорая помощь милицией приезжала оказать благотворный эффект на опасные клетки. Производственные и хозяйственные силы встали, уступив место доминантной сфере услуг. Мечты стирались и улетучивались вместе с дымом дорогих сигарет. Прекрасное Далеко жило по своим правилам.
А что он?
Никто не знал, куда он направляется. И сам он – тоже.
Чепелево. Лето 2012
Хвала
«А улица присела и орала:
Идемте жрать!»
В.В.Маяковский «Облако в штанах»
Трущобы погружались в зловонные сумерки. На каждом пороге, в каждом подъезде, на каждом теплом канализационном люке люди, а это были именно они, не смотря на свой недочеловеческий вид, устраивались на ночлег. Ночлег, чтобы попытаться пережить следующий день, в котором каждое движение будет требовать всей силы воли, на которую так не хватает сахара. Его дырявое пальто, изгрызенное крысами и пропахшее немытым телом укрыло двух девочек, которые в свои маленькие годики повидали больше, чем другие, те, из элиты, за всю свою никчемную жизнь. Роберт обнял сестер и они втроем, прижавшись друг к другу приготовились к беспокойной ночи. Беспокоить их мог лишь холод, ибо те, кто был еще похож на людей сюда уже не приходили, а их «соседи» вряд ли бы смогли заметить их в надежно скрытой фанерой дыре, сливающейся со стеной дома. В поисках пищи последние три дня им попадались только крысы, которые после шипели на кострах в бочках-буржуйках в кругу людей, таких же как эти трое, с пустыми глазами, и чертами лица, которые огонь уже не мог согреть своими веселыми языками. Роберт понимал, что дни их сочтены, в мыслях его роились фантазии и мечты о достойной смерти, но о чем здесь следовало рассуждать, когда тебя окружает Улица, та самая, которая сажает мальчишек на иглу, а девочек выводит на панель.
Их родители когда-то пытались работать на заводе, образования детям дать не смогли из-за своего низкого уровня ранга, а без образования ранг не поднять, людей с низким рангом выбрасывали ы трущобы, где те обычно погибали от голода или руки голодного «соседа». Все просто – обществу ты нужен, твой ранг высокий, например, чиновники имели ранг B, ты получаешь доступ к его благам. Ты ничего не производишь и твой чип выводит соответствующие данные – твой удел изгнание. Кто-то рассказывал, что в большом мире существуют огромные храмы, служащие Святому, в которых каждый будет доволен и счастлив. Такие храма обслуживались людьми класса F, предпоследнего, за которым – смерть, каждый боролся за свое место в системе и оттого показатели были высокими.
Роберт лежал на спине и его взгляд скользил вдоль стен наверх – к звездному небу, в котором россыпь звезд слегка искажался под действием защитного купола вокруг Земли. Внезапно в подворотне раздались незнакомые Роберту шаги, было ощущение, словно кто-то носит обувь с увесистыми пятками. Цок-цок, цок-цок. Он приподнялся, тронул Анжелу и Софи за плечи, те тут же проснулись и слепо уставились в темноту. Роберт схватил их за шкирки, не дожидаясь, пока те окончательно проснутся и метнулся прочь от их уже не укромного убежища, фонари вокруг уже давно были разбиты и тьма стояла кромешная, он бежал сквозь бесконечный мрак, волоча за собой сестер, за которых был в ответе перед своими родителями. Внезапно, что-то статное и твердое встало у него на пути, он почувствовал железную хватку на своих плечах и понял, что сил сдвинуться с места уже нет, голод брал верх. Новые руки схватили его за запястье и разорвали тряпичную рубашку:
- Это он, - стальной тон заставил Софи всхлипнуть от страха.
Внезапный свет озарил улицу, осветив испуганные лица двух детей и подростка и троих людей в черных плащах и пистолетами в кобуре. Старший нес на своей бритой голове, обрамленной орлиным лицом, фуражку со знаком власти – птицей на литере «А». Он обратился к подростку:
- Роберт Колтан, это вы?
- Какого черта вам от нас надо, отпустите, мы не совершали преступлений ни против Святого, ни против Наместника! – он посмотрел на лица девочек, которые держались как могли, но глаза их уже были на мокром месте
- По нашим данным вы, будучи сыном свободного рабочего писали и читали стихи и рассказы, развлекая тем самым служащих завода. Мои сведения верны?
- Да, но как это связанно…
- Вас приказано немедленно в Храм и придать ранг уровня A, что означает полный доступ к благам Цивилизации, - внезапно голос его смягчился и стал прямо по-отечески теплым, - вы же знаете, Роберт, наше государство не какая-то древняя община, а прогрессивное гражданское общество, мы с уважением относимся к деятелям культуры и искусства…ведь они, в конце концов, прославляют Святого и мудрейшего Наместника…
- Я не смогу принять это предложение, я лучше умру на свалке, чем склонюсь перед вами. Вы звери. И Наместник ваш глупец. Я ненавижу Святого и всех, кто пресмыкается перед ним. Во имя моих родителей, я не оставлю своих сестер здесь, а вы проваливайте. Передайте начальству, что ушли ни с чем.
- Простите, кто, вы сказали вас здесь держит?
- Мои сестры.
- Какие сестры? – Роберта оглушили выстрелы, в глазах осталось ухмыляющееся лицо офицера, а ноздри почувствовали запах пороха. Две маленькие фигурки лежали на грязной земле, закатив глаза и приоткрыв рты. Его крик разорвал легкие и вырвался на воздух, глаза застили кровавые слезы и, собрав силы, он повернулся к офицеру, чтобы нанести сокрушительный удар и…темнота.
Он очнулся в красивой комнате, дубовая мебель, дорогие ковры на стенах и полу, резной с завитками стол, за которым сидел человек в шелковом костюме и курил сигару, за окном проплывали гравимобили, сам Роберт сидел в кресле, обитом синим бархатом, солнце из окна немного слепило глаза, он хотел пошевелиться, но не мог. Его голова гудела, но воспоминание наполнило его и он зарыдал, тогда руки смогли двигаться и он закрыл ими лицо. Рыдания душили его, он кричал и метался, но встать не мог. Человек пристально смотрел на него, не произнося ни слова. Дождавшись, когда рыдания подростка иссякли, человек, наконец сказал:
- Значит, вы не хотите присоединяться к нам?
Роберт молчал и лишь смотрел на солнце, к которому, наверняка отправились несчастные девочки. Человек затушил сигарету и встал. Подошел, похлопал его по плечу и промолвил:
- Ничего, не вы первый, не вы последний, боль обязательно пройдет, вот увидите, а потом наступит Счастье.
Роберт метнул на него взгляд полный свирепой ненависти и отвращения. Человек улыбнулся ненавистной, жеманной улыбкой, а потом приказал кому-то:
- Направьте его в изолятор.
Роберта подняли и потащили – ноги его не хотели слушаться, он провалился в обморок. Вновь очнувшись, он увидел свое тело, лежащее на дорогом диване. Рядом с ним сидел подросток его возраста и радушно махнул ему рукой:
- Привет, очнулся?
- Очнулся.
- Вот и здорово! Ты в изоляторе, он весь твой, будешь здесь так долго, как потребуется, мы следим за тобой и будем на стороже.
Роберт рванулся вперед, чтобы схватить мерзавца за горло, но внезапно его тело словно парализовало:
- Даже не пытайся, - засмеялся подросток, - чип будет сканировать твои мысли, так что привыкай... Меня Джим зовут, если я вдруг понадоблюсь, чип также сообщит, отдыхай, Роб, приятного времяпрепровождения!
Когда Джим ушел, Роберт смог вновь совладать со своим телом и подняться на диване.
А потом? Потом он жил в роскошной квартире, ему подавали трижды в сутки скромную пищу, которая никак не подходила под такое жилище, от еды он отказывался, морил себя голодом, пока в какой-то момент не терял управления своим телом. Часто пытался покончить с собой, но всякий раз неведомая сила останавливала его. Постоянно рыдал, громко, как ребенок, а потом перестал, ему стало все равно, вскоре дорогие стены осточертели, сон не шел и время превратилось в пустоту. Недели-месяцы. Кто знает? Его разум уже витал вне времени, в квартире не было решительно ничего, что дало бы пищу для ума, и все же она была шикарно отделана. Когда-то он поймал себя на мысли, что уже не знает, как сюда попал, голова болела, воспоминания медленно таяли в ней, он уже с трудом помнил, как его зовут. А потом он принял ванну. Ему понравилось. А в один день входная дверь отворилась и вошел человек в шелковом костюме.
- Ты готов, брат.
А Роберт пошел за ним, даже не пытаясь сопротивляться. В гравимобиле его везли через весь город, мимо мелькали высотные дома со светящимися табло, он внимал, внимал каждому шуму, каждой надписи, благо мать когда-то научила его читать и писать. Теперь мозг наслаждался этим. Гравимобиль остановился перед приземистым красивым зданием. Фасад венчало панно, изображавшее неизвестных ему людей, а вход венчала литера «А» с птицей.
- Добро пожаловать в храм Кнашан, брат!
Двери машины открылись и Роберт прошествовал через гостеприимно распахнутые двери…
Люди, сопровождавшие его ушли и внутри он остался один на один с окружавшим его изобилием. Он шел среди стеллажей, ломящихся от еды, вокруг ехали на электронных креслах толстые люди и ели… Ели, то слово, которое Роберт так до сих пор и не попробовал на вкус. Он удивленно смотрел на них, а они, завидев его, широко улыбаясь, махали пухлыми руками, он прошествовал вперед через завесы из колбас, источавших приятный аромат, через полки с тысячами видов сыров, и много-много другого. Внезапно, слух уловил прежде тихую, но теперь набирающую силу мелодию, да, да конечно, это была Ave Maria, Шуберта… Роберт прошел к источнику звука – там стояли столы, на них лежали огромные гамбургеры, а рядом сидели толстые люди в светло-желтых рясах и улыбались, впереди стояла кафедра, за которую на носилках четверо сильных мужчин внесли дородного старика, который возглашал:
- Причастимся Потреблением братья! Возрадуемся Благу!
Все, словно по команде стали медленно, торжественно разворачивать упаковки гамбургеров и направлять их в рот. Медленно жевать, закатив глаза от удовольствия, а старик на кафедре воздел руки к верху и его лицо осветил невидимый прожектор, один из людей в светло-желтой рясе благоговейно склонился перед ним и протянул упаковку, старик улыбнулся и начал есть, умильно улыбаясь. Роберт подошел к нему, тот все понял по его глазам и протянул упаковку:
- Братья, поприветствуем нашего нового служителя храма Кнашан!
Все закивали и несколько рас поднесли ладони ко рту в знак приветствия. Служитель возложил руки на живот Роберта и возгласил:
- Потребляй! – и голос его был в разы усилен микрофоном, зал откликнулся:
- Потребляй!! – слившись с чавканьем и смехом.
Роберт медленно, сначала осторожно, а потом смелее развернул упаковку и попробовал на вкус гамбургер. Это было чудесно, тело наполнилось неведомым восторгом и душа отозвалась трепетом, он укусил еще и еще. А когда доел, отправился бродить между витринами. «Это все мое» - кричало его внутреннее я. Он шел и смотрел на счастливые лица людей, шел и его все, что было рядом, шел и потреблял, а потом он заплакал. От счастья. Умиления. Восторга. Мысли о сестрах больше не посещали его.
Вечером дома Роберт написал свою первую Хвалу Потреблению.
Москва 10.09.2013
Квинте
«Мир сдвинулся с места, Эдди»
Стивен Кинг. Темная башня.
Далеко на севере, за бескрайним морем, там, где среди скал, круглый год покрытых снегом, гнездились причудливые птицы и древние силы держали прекрасный город Даларан в воздухе, высилась среди безбрежного спокойствия Нордскола, темнмая Крепость Ледяной Короны. Ее острые шпили взметались в самую высь, грозно прорезая низкие облака и тенью своей затмевали солнце, которое и без того редко приходило в эти темные края. На вершине одной из башен стояли две фигуры. У одного за спиной был двуручный меч, окованный золотом, резной шлем венчал голову со стрижкой торчком, а позади развевался темный плащ. Лицо второго носило пышные усы, а темные волосы развевались на холодном ветру. Его колдовской посох грациозно смотрелся поверх голубой мантии ледяного мага. Они стояли и смотрели на розовеющий горизонт. Под ногами уютно трещал костер. На лицах их читалось ожидание чего-то, что неизбежно должно случиться в ближайшие если не часы, то минуты.
Внезапно маг промолвил:
- А знаешь, Гуд, все-таки наша жизнь была не такой скверной штукой. Сколько всего можно вспомнить. Я был сыном фермера, ты – дровосека, жили в Элвинском лесу, и ведь не подозревали, что придется вместе испытать. Друг-друга тогда еле знали. Как окончил Аббатство, поначалу сам все ходил везде, разнюхивал, осторожно. Магию пробовал на вкус, медленно…
- Ну да, а я потом пришел. Встретил тебя по дороге в нашу таверну. Шел один, трясся, как заячий хвост…
- Ой, вот не надо! Сам-то, вспомни, подходишь и говоришь, мол, извините…
- Нет! Ты врешь – говорю: «Ты на Боярского похож!». А потом оба смеялись. А пещеры? Шахты Кобольтов, помнишь? Как сражались с предводителем их, страшное дело! Я помню тогда так перепугался, что чуть меч не выронил, а у тебя заклинание все не выходило.
- Но потом и его одолели. Тогда-то и почувствовали ее, силу. Решили, что уже герои. В Красногорье отправились, по дороге идем, а там паук, огромный, черный! Жвалами лязгает. Бросились на него, а он рванет на нас, как начал жалить, доспехи все помял, тебя поранил, мы еле ноги унесли. Ты потом неделю в горячке лежал, но выходили, живой остался.
- Да, а ты сидел у моей кровати и днем и ночью, не отходил, по-настоящему, по-дружески. А помнишь парней наших – Дядю Фергуса, Вейдена, Делорва с Экзорцистом? Были времена, мы ведь с ними рынок обрушили, нет, серьезно, целую финансовую пирамиду выстроили, слитки продавали таким количеством в Штормграде, что цена всему упала до нуля. Потом за это арестовывать начали, а мы на дно легли. Лихие дела.
- Лихие. А Штормград, его белые башни на фоне заката, аллея героев, по которой скачут всадники на прекрасных лошадях, Замок, где прекрасные девушки распевают чудесными голосами хвалы Королю? А насест грифонов, с которого летали в любой конец света! И гильдейский банк. Да, банк.
- Гильдия, моя гильдия…
- Не грусти, теперь ничего не вернешь, ныне у нас друге заботы…
- Нет других забот, понимаешь нет, и ничего не будет!
- Давай не будем об этом? Может, еще что-нибудь вспомним. Мертвые копи хотя бы, Огромный корабль, который по заговору должен был взорвать стены Штормграда, а мы впятером разрушили коварный план пиратов Алого паруса. Их там были сотни. А нас лишь пять. Наверное, это был наш первый настоящий бой. А после были хмельной праздник в Стальгорне, мы там так напились, что видели розовых слонов, прыгали вверх по магической башне, да так и не смогли, а кто-то смог, его на руках носили, пивом отпаивали до потери сознания. А потом мы впятером домой ехали на подземном поезде, под озером… Всегда любил это место, Шварц, всегда любил.
- Вспомни заброшенный Аэропорт! Как играли в прятки там, словно дети какие-то. Вокруг самолеты разбитые, взлетная полоса, а чтобы туда попасть по скалам карабкались. Ноги так болели потом. А Вейдена из-за кустов за ухо сторож вытащил, тот вырвался, да мы и рванули оттуда, кто-же знал, что это кусок земли так охраняется?
- Как вспоминаю это, от души смеюсь! И Хмельной Фестиваль, когда нам стобой пообещали доброго скакуна из-а моря, если разгромим подпольную таверну в глубинах Темной горы… Таверну-то разгромили, да Штопора-Наливайкинса на чистую воду вывели, только этого носорога так и не подарили… Да оно и к лучшему, где мне его держать-то? А как было красиво там, по всюду лава, мосты узкие, механизмы, шестерни, колеса, лебедки, големы бродят, огонь со всех сторон.
- И то верно говоришь. А вот я своего первого полета на грифоне не забуду, как взмыл в голубую высь, спина у него ильная, крылья громадные, перья – мягчайшие. А сам белоснежный, словно снег в ноябре. На полуострове Адского пламени было это, оглянулся вокруг – аж голова закружилась. Привык. И полетел, а подо мной люди – муравьи, ущелья, замки, пропасти, леса... все мчится, все проносится, словами и не опишешь! С тех пор неразлучен я с ним, везде поносил меня, вот и в Нордсколе тоже.
- Нордскол, холодный край, в Ревущий фьорд я впервые приплыл еще совсем несмышлёным, еле-еле меч в руках держал, на корабль зайцем пролез, да и приплыл, а тут – чудища невиданные, великаны, я как за кордон вышел, на меня их с десяток да и набросилось, я – удирать со всех ног, стражники их отпугнули, а меня в трюм бросили, да обратно в Штормград отправили, стыдно было, но зато всем сердцем я влюбился в тот край…
- Да мало ли как бывает. Думается мне, что уж что-что, а этот стыд ты искупил сполна. Много воды утекло, чествовали нас как героев. Тогда мы в Даларане были, сначала там праздник был, потом к твоим родным в Элвинский лес приехали, а там – напились. Помню очнулся я голым в темнице Красногорья, среди явно недружелюбно настроенных пиратов, но мне не привыкать, магия она и без одежды свое дело вершит. Выбрался, в общем, а снаружи ты меня ждал, голый такой же. Одежда у пиратов по сундукам запрятана была, как оделись пошли вместе того окаянного паука бить. Пещеру нашли его, да ты сам помнишь – отомстили за позор прежний.
- А помнишь, когда была осада Ледяной Короны нам дали секретное задание – пролететь на тихом истребителе гномской конструкции и сбросить бомбы на головы нежити? Только нам доверяли, никому больше! А потом оказалось, что самолет еле живет, трещит, разваливается, двигатель еле кряхтит. Мы переглянулись, делать нечего, люди на нас рассчитывают, их дома дети, жены, да матери ждут. Пошли с тобой в рукопашную. Жаркая битва была. Да дрогнула нежить, побежала, прогнали мы их с Зараженных полей, а армии путь очистили. И направили нас на передовую – в Ущелье Песни Войны.
- …на борьбу с Ордой. Там мы и снискали славы, хоть раны были нам тяжкие нанесены, да не посрамили честь Альянса, бились до последнего, победа была сомнительна, но все же вырвали ее из лап неприятеля. Долго лечили раны наши, но рог Войны звал и вновь мы поднялись в бой. И нещадно крушили врагов в пылу схватки. А вскоре…
- Вскоре все стало гаснуть. Я помню, мы потеряли друзей.
- Да, потеряли, иначе и не назовешь. Как-то их вычеркнуло из мира, будто их и вовсе не было. Сначала Делорв, Потом Фрегус, а потом Вейден с Экзорцистом. Мы как-то поругались с ними из-за ерунды, они были с нами, а потом пропали, ни родня, никто не знал куда. Их словно стерли. Одного за другим. А потом мир начал рушиться. Площади стали пустеть, на них оставались только стражники, да редкие торговцы, люди просто исчезали, все, каждый. Мы долго в одиночестве бродили по опустевшим улочкам, вспоминая былое, крысы появились в стоках, пылью заполнились дома. Все привычное катилось за горизонт. Мощные и прекрасные механизмы, прежде работавшие стали приходить в негодность – некому было их обслуживать, иногда, места скопления Силы теряли свою благодатную энергию, взаимодействие с ними не приносило мужества и ума.
- Прежние магические плетения перестали сотворяться, просто потому что Силы, держащие этот мир в равновесии стали истончаться, судьбы стали расплетаться, вереницы событий теряли свое начало и конец. Магия ослабевала, а Создатели все реже обращали туманные очи в нашу сторону.
- На главной улице Штормграда появились люди в черных капюшонах. Они призывали к покаянию и пророчили конец света. Тогда это казалось абсурдным, но сейчас я верю в правдивость их слов. Помню тот день, когда улицы наполнились элементалями воды, которые стояли и смотрели в никуда, просто стояли и смотрели. Это было самое жуткое, что когда-либо я видел в своей жизни, а видел я, как и ты, очень многое…
- Шварц, взгляни на небо.
В вышине над ними пролетел черный ворон, небо почернело и подернулось грозовыми тучами. Внезапно из них грянул мощный ливень, затушивший костер в мгновенье ока. Двое обернулись, по лицу Гуда пролетела легкая усмешка.
- И правда, это была чудесная жизнь. Подойди сюда брат.
Шварц подошел, совсем близко к нему, они раскинули руки в стороны, обнялись по-дружески. Крепко-накрепко. А когда разошлись, встали рядом, устремив грустный взгляд на горизонт, по щекам обоих текли слезы. А на горизонте, за которым уже не существовало белого города Штормграда, одна за другой, отправлялись в небытие части моря, стирались с лица мира леса, деревеньки, городки, речушки, поля, холмы, все словно падало в пустоту. Горы перед ними уже начали растекаться в серую массу и темноты накрыла две одинокие фигуры на вершине башни, поглотив в бескрайнее Ничего. Последняя яркая вспышка света и мир погрузился в бесконечный мрак Пустоты.
Некто по прозвищу Рекрут сдул с коптившей лампы пыль. На чердаке гудел механическим урчанием сервер. Он подошел к серебристой коробке, вытащил руку из кармана, с грустью взглянул на устройство и повернул рычаг в положение «выкл». Звук тут же смолк. На чердаке воцарилась тишина. Рекрут направился к лестнице, его шаги гулко отдавались в наступившей тишине. Ступив на верхнюю ступень, он погасил коптившую керосинку, дунув на нее и запер чердак на ключ.
На двух концах скайпа молодые люди сняли с ушей наушники.
- Это конец?
- Да, это конец.
На глазах обоих наворачивались слезы. Часть их жизни ушла в небытие.
На экранах перед ними высветилась надпись «You have been disconnected from the server[1]».
Москва. 29.09.2013