Москвы во второй половине XV в

ИСТОРИЯ

Тема 2.

Становление Московской Руси

(XIV – середина XVI в.)

Источник:

Кузьмин А.Г. История России с древнейших времен до 1618 г.: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: В 2-х кн. М., 2003. Кн. 2. Гл. 14-15. С. 143-198.

Содержание:

1. Объединение земель вокруг Москвы во второй половине XV в.

2. Окончательное присоединение Новгорода к Москве.

3. Окончательное освобождение от Ордынского ига.

4. Внутренняя и внешняя политика Ивана III в конце XV в.

5. Судебник 1497 г. и установление общегосударственного законодательства.

6. Проблемы «земли» и «власти» на рубеже XV – XVI вв.

7. Внутренняя и внешняя политика в годы правления Василия III.

8. Русское государство при наследниках Василия III.

Объединение земель вокруг

Москвы во второй половине XV в.

«Феодальная война» второй четверти XV в. существенно опусто­шила Русь. Победители в тех или иных сражениях угоняли массы людей из вотчин соперников в плен, грабили, продавали. Естествен­но, особенно отличались в этом «союзники» Василия Темного – татары Улуг-Мухаммед и его сын Махмутек. Но и великий князь своими расправами, в том числе с недавними союзниками, приво­дил в ужас свидетелей-москвичей: «Множество же народа видяще сиа, от боляр и от купець великих, и от священников, и от простых людей, во мнозе быша ужасе и удивлении», – пишет московский летописец. «Яко николи же таковая ни слышаша, ниже видеша в русских князех бываемо... Недостойно быше православному вели­кому госпадарю, по всей подсолнечной сущю, и такими казньми казнити и кровь проливати во святый Великий пост».

Гражданские войны всюду отличались особой жестокостью, а борьба за власть и собственность вносила в них еще и крайнюю беспринципность. Борис Александрович Тверской, участвовавший в осуждении и наказании Василия Васильевича в 1446 г., предал Дмитрия Шемяку, но и со сватом – московским князем – дружба не слишком ладилась. А удивившие летописцев и простых моск­вичей казни в 1462 г. (незадолго до кончины князя) были обруше­ны на сторонников брата жены - Василия Ярославича, последо­вательно выступавшего ранее против Шемяки и в 1456 г. заточенного Василием Темным в Угличе.

Оба Василия проводили политику, противоположную той, кото­рой следовали митрополит Алексий и Дмитрий Донской, в то время как сторонники Юрия Галицкого и его не слишком серьезных сыновей, следовали все-таки завещанию Дмитрия Донского, ясно обозначавше­го стратегических врагов Руси: Орду и Литву, а подспудно и Констан­тинополь. Правда, и в Литве после Витовта, и в Орде продолжались глубокие распри, что облегчало положение Руси.

В 30-е гг. XV в. Золотая Орда окончательно распалась. Большая Орда (Волжская Орда, Улуг Улус) - ханство, которое контролировало степи Северного Причерноморья и Нижнего Поволжья. Столица – Новый Сарай (располагался между современными Астраханью и Волгогра­дом). Ханы Большой Орды считали себя преемниками золотоордынских ханов, поэтому требовали от Руси уплаты дани и признания своей верховной власти. В Большой Орде Улуг-Мухаммеду противостоял один из сыновей Тохтамыша Сайд Ахмед, впрочем, совершивший в 40 – 50-е гг. несколько набегов на литовские и русские земли.

Еще одно татарское ханство, которое возникло в результате рас­пада Золотой Орды – Крымское, образовавшееся в Крыму и Север­ном Причерноморье в 1443 г. при хане Девлет-Хаджи-Гирее, ставше­го родоначальником династии Гиреев. Центром Крымского ханства стал г. Солхат (Старый Крым). Новое государство находилось на пе­ресечении важнейших торговых путей, ему принадлежали порты Чер­ного и Азовского морей. Важной статьей экспорта Крымского хан­ства были невольники, в большом числе приводившиеся татарами из набегов на русские, украинские и польские земли.

В условиях распада Орды и противоборства многочисленных конкурентов, естественно, некоторые искали помощи и на Руси. Улуг-Мухаммед был убит собственными сыновьями, и власть в улусе захватил Махмутек. Преследуемые Махмутеком его братья – тоже сыновья Улуг-Мухаммеда – Касим (старший) и Якуб – пришли на Русь, на службу к Василию Темному. С именем Касима связано начало «Касимовского царства», просуществовавшего до времени Петра I в качестве вассала московских князей и царей. Городец Мещерский, переданный Василием Темным Касиму в конце 40-х или начале 50-х гг. XV в., будет позднее назван «Касимовым».

В Среднем Поволжье в 1445 г. возникло еще одно татарское госу­дарство – Казанское ханство. Первым казанским ханом стал Махму­тек, сын Улуг-Мухаммеда. Столицей ханства был город Казань. Насе­ляли его казанские татары, которые в большинстве своем являлись потомками волжских булгар. Под властью казанских ханов находи­лись многие народы Поволжья: чуваши, удмурты, марийцы, часть мордвы и башкир. С момента образования Казанского ханства оно находилось в состоянии конфронтации с Московским государством.

События 1453 г.повели на практике к определенной реабили­тации основных стратегических установок, выработанных еще митрополитом Алексием и Дмитрием Донским. При этом важ­нейшее для всего христианского мира событие – падение Кон­стантинополя, последнего бастиона некогда могучей Византий­ской империи – московские летописцы отметили одной строкой. Для них явно важней было полученное из Новгорода уведомле­ние о внезапной кончине Дмитрия Шемяки («даша ему лютаго зелия и испусти нужно душу» – сообщает Устюжский летопис­ный свод; Ермолинская летопись называет и участников отрав­ления – великокняжеского дьяка Степана Бородатого и повара Шемяки Поганку). Разные летописи отмечают, указывая точную дату, кончину Софьи Витовтовны (15 июня 1453 г.), игравшей первостепенную роль во внешнеполитической ориентации и суп­руга, и сына.

Эти три события повлияли на изменение настроений в окруже­нии Василия Темного. Падение Константинополя оправдывало утверждение русского митрополита соборным решением. Устранение главного соперника Дмитрия Шемяки открывало возможности при­влечения почитателей выдающихся московских патриотов Алексия и Дмитрия. Кончина Софьи облегчала переход к более взвешенным отношениям и с литовскими князьями, и ориентированным на Лит­ву Казанским ханством. В рамках этой коррекции можно рассмат­ривать и акции против Ивана Андреевича Можайского в 1454-м и против брата собственной супруги Василия Ярославича, всегда на­строенного пролитовски, в 1454–1456 гг.

Сын Василия Темного и наследник Иван Васильевич, воспи­тывался в обычном духе, но в необычной атмосфере кровавых распрей в кругу ближайших родственников. С двенадцати лет он начал участвовать в политической и военной деятельности свое­го отца. И в походе на Новгород в 1456 г. княжич уже был не простым наблюдателем.

Новгородцы, согласно рассказу московского летописца, сра­жались неумело и, имея значительное численное превосходство над одним московским отрядом, потерпели поражение. В итоге на вече было решено просить мира и направить с этим архиеписко­па. Василий Темный взял с новгородцев «за свою истому» десять тысяч рублей, обязал «им быти у него в послушании, а его лиходе­ев изменников у себе не держати». В докончальной грамоте о Яжелбицком мире Иван Васильевич титулован «великим князем всея Руси», т. е. признавался соправителем отца. Рождение в 1458 г. у молодого соправителя сына Ивана как бы завершало превращение отрока в полноценного мужа.

Таким образом, хотя победа над Дмитрием Шемякой была одер­жана в значительной мере благодаря поддержке Орды и Литвы, объективные интересы княжества требовали изменения политики в отношении своекорыстных союзников. Не исключено, что на осоз­нание московским князем необходимости такого поворота повли­яла и позиция наследника. Борьба с Ордой и Литвой станут ос­новным содержанием внешней политики Ивана Васильевича, и женитьба на дочери тверского князя не повлияет на отношение к самой Твери как форпосту литовского влияния на подступах к Москве. Рязанский князь Иван Федорович, в 1430 г. присягав­ший Витовту, в 1456 г.перед кончиной передавал восьмилетнего сына Василия вместе с княжеством под покровительство Василия Темного. Видимо, такое решение рязанского князя не вызывало восторга у рязанских бояр. В 1464 г. молодой Иван III возвратит юного Василия Ивановича на Рязань, поженив его со своей сест­рой Анной. Но Рязань, открытая для татарских набегов и с юга, и с востока, никуда уйти, по существу, не могла.

Гораздо сложнее обстояло дело с Новгородом. Яжелбицкое докончание существенно ограничивало права вече и выборных долж­ностных лиц Новгорода, а ссылки на «старину» уже не действовали. В той или иной мере страдали интересы самых разных социальных слоев новгородцев и неудивительно, что вскоре после заключения соглашения новгородцы устанавливают контакты с Казимиром IV и на какое-то время был принят на новгородские «пригороды» став­ленник «польского короля и великого князя Литовского» Юрий Се­менович. Правда, пробыл он здесь недолго и отъехал назад, не дожи­даясь прямой конфронтации с Москвой.

В 1460 г., когда Василий Темный с детьми Юрием и Андреем навестил Новгород, собравшиеся у Софийского собора «вечники» даже намеревались «великого князя убити и сь его детьми». Кровавую развязку предотвратил новгородский архиепископ Иона. И князю удалось в 1461 г. собрать с новгородцев «черный бор», угроза которого и толкала новгородцев на крайние меры.

Кончина Василия Темного в марте 1462 г. на какое-то время оттянула прямое военное столкновение сторон. Но и после вокняжения Ивана III Васильевича (1440 – 1505) и та и другая стороны сознавали его неотвратимость и готовились к нему: Новгород ис­кал помощи на Западе, а Москва укрепляла позиции на Верхней Волге - по основным путям новгородских торговых караванов. И здесь узловым центром являлся город Ярославль, центр Ярос­лавского княжества. Вокняжение наследников на княжеских сто­лах обычно сопровождалось подтверждением или какими-то из­менениями в прежних договорных грамотах. Очевидно, какие-то изменения вносились и в недошедшие до нас грамоты, определяв­шие взаимоотношения Москвы и Ярославля. Развернувшиеся в Ярославле события датированы 1463 г. и потому этим годом обыч­но датировали и сам факт присоединения Ярославского княже­ства к Москве. Но, как показали Л. В. Черепнин и Ю.Г. Алексеев, этим годом обозначалось лишь начало сложного противостояния, затянувшегося на несколько лет. Противостояние это характерно для всего Средневековья, поскольку связано с канонизацией но­вых местных святых, обычно предполагающей укрепление сепа­ратистского настроя той или иной земли.

Москве, естественно, приходилось считаться с подобными местническими настроениями. Так, в 1456 г. от епископа Мисаила находившегося под литовской властью Смоленска, последова­ла просьба вернуть икону Пресвятой Богородицы. По совету митрополита Ионы икона была возвращена после торжественной литургии в присутствии смоленской делегации во главе с еписко­пом Мисаилом. Посланцам Смоленска вручили также ряд икон с богатыми окладами. Так митрополия укрепляла связи с право­славным населением русского города.

Еще один пример – признание Москвой культа новгородско­го святого Варлаама Хутынского. После трудных переговоров Ва­силия Темного в Новгороде в 1461 г. в Московском Кремле была заложена церковь в честь Варлаама Хутынского, в связи с чем появилось и литературное произведение «Сказание об умершем отроке», в котором проводилась идея идеологического единства Руси. Как отметил Ю.Г. Алексеев, «выходец из Рязани (речь идет о постельничем Василия Темного рязанце Григории. - А.К.) слу­жит великому князю Московскому, почитает новгородского свя­того и сам великий князь способствует установлению культа этого святого в Москве».

Та же проблема встала и во взаимоотношениях с Ярославлем. Но здесь признание претендентов на канонизацию затянулось на несколько лет (1463 – 1471 гг.), встречая противодействие и со стороны высшего духовенства. Канонизация предусматривала причисление к лику святых Федора Ростиславича Черного, князя Ярославского и Смоленского, и его сыновей Давыда и Константина. По справедливому замечанию Ю.Г. Алексеева, эти князья «ничем не были примечательны и не дали ни малейшего повода для своей канонизации». Но канонизируемые князья были предками ярос­лавского князя Александра Федоровича, поэтому для Ярославля факт святости предков князя был очень важен. Большинство ле­тописей кратко отмечают лишь самый факт подготовки канони­зации в явно позднейшем изложении. Рассказ же о самом ходе сомнительной акции приведен в Софийской Второй и некоторых других немосковских летописях. Между тем был достигнут ка­кой-то компромисс между Ярославлем и Москвой: Москва при­знает или не возражает против канонизации новых «чудотворцев», оставляет в Ярославле и князя Александра Федоровича, но, види­мо, с ограниченными правами, а уже после его кончины в 1471 г.Ярославль входит в состав единого государства как владение ве­ликого князя Московского. [...]

В 1467 г. внезапно скончалась молодая супруга Ивана Василь­евича. Московские летописи сообщают об этом крайне лаконично: скончалась и была погребена в церкви Вознесения. Более обстоя­тельна запись в проростовской Типографской летописи, а Софий­ская Вторая летопись прямо указывает, что княгиня была отравле­на. Видимо, так же считал и находившийся в Коломне великий князь. Он «восполеся... на Олексееву жену Полуектова Наталью», а также на самого весьма чтимого дьяка, и тот «шесть лет не был у него на очех, едва пожалова его».

В1469 г.начинаются переговоры о женитьбе овдовевшего ве­ликого князя на проживавшей в Риме племяннице последнего ви­зантийского императора Константина IX, дочери деспота Морейского – Зои Палеолог (1443 или 1449–1503). Морейский деспотат – это Пелопоннес, отвоеванная Византией в XIII - XIV вв. у лати­нян часть Греции и завоеванная в 1460 г. турками. В Риме реаль­ная турецкая угроза побуждала искать союзников на Востоке. Согласно Московскому летописному своду, именно Рим был ини­циатором переговоров о браке: «Февраля 11 прииде из Рима от гардинала Висариона грек Юрьи с листом». В листе сообщалось о наличии в Риме подходящей невесты «именем Софья, право­славная христианка». На самом деле Зоя демонстрировала в Риме верность если и не ортодоксальному католичеству, то принятой Константинополем унии. Во всяком случае никому из женихов Зоя не отказывала из-за их «латинства».

В «листе», под пером позднейшего летописца, называвшего ее Софьей, каковой она в Риме не была (в Софийской Второй лето­писи она названа Зинаидой), значение невесты поднималось тем, что «присылалися к ней король Франчюжскы и князь великы Меделяньскы (т.е. Миланский. - А.К.), но она не хочет в Латынство». В действительности ни тот, ни другой к знатной, но бедной сироте никогда ни сватались. И три реальных сватовства оказа­лись безрезультатными не по вине невесты. Далее летопись сооб­щает, что «тогда приидоша и фрязи, Карло именем, Ивану Фрязину московскому денежнику брат болшей, да братанич, старейшего их брата сын Антон». Прибывший в Москву ранее в качестве ма­стера «денежного» дела Иван Фрязин (Джьян Баттиста делла Вольпе), видимо, принимал активное участие в этой деликатной дип­ломатической сделке. Князь посоветовался с митрополитом Филиппом, матерью и боярами и уже 20 марта направил Ивана Фрязина «к папе Павлу и к тому гардиналу Висариону и царевну видети». Папа Павел II и сменивший его Сикст IV проявили большую заинтересованность в намечавшемся браке, рассчитывая на Зою и преданное ей латинское окружение как на опору распространения католического влияния на Руси. Вольпе (Иван Фрязин) был принят папой и по возвращению в Москву, согласно Софийской Второй летописи, «царевну на иконе написану принесе». В январе 1472 г. Вольпе был отправлен за невестой в Рим. Папа Сикст IV торже­ственно встретил русских послов, и 1 июля была произведена по­молвка Зои с московским женихом, от имени которого выступали послы. 24 июля Зоя покинула Рим. Кортеж невесты состоял, по­мимо русского посольства, из греков и итальянцев. С ней ехали ее брат Дмитрий Ралев Палеолог, Юрий Траханиот и искатели счас­тья и удачи греки и итальянцы. Интересы Рима представлял пап­ский легат Бонумбре – перед ним ставилась задача всемерно со­действовать объединению церквей.

Путь занимал несколько месяцев. После 11 дней морского пути караван прибыл из Любека в Колыванъ (Ревель). Путь на Москву предполагался не через Новгород, а через Псков. Псков был пре­дупрежден о прибытии царевны, и описание первых шагов по рус­ской земле заморской царевны наиболее обстоятельно дано в псков­ских летописях. Царевну торжественно встретили у Узменья, где в свое время произошло Ледовое побоище. Псковичи на шести на­садах «великих» и множестве ладей пересекли озеро (Узменье – узкая его горловина) и «вышедше из насад, изналивавши кубци и роги злащеныя с медом и с вином, и пришедше к ней челом удариша. И она же приемши от них в честь и в любовь велику».

Царевна сразу пожелала ехать далее к Пскову, «дабы от Немець отъехати». После двух дней дороги царевна «порты царскыя надевши, и поеха ко Пскову». Уже на пути в церкви Богоро­дицы царевна участвовала в молебне как истинно православная. Псковичей обеспокоило то, что бывший с ней легат Бонумбре «...не по чину нашему облочен бе всь черьвленым платьем, имей на собе куколь червлен же, на главе обвит глухо, яко же каптур (теплый головной убор. - А.К.) литовской». «Рук его никому же видети, и в той благословляет, да тако же и крест пред ним и рас­пятье осязаему, яко же всем человеком видети вылитое носять пред ним, на высокое древо восткнуто горе; не имея же поклонениа к святым иконам, и креста на собе рукою не перекрестяся, и в дому святей Троици толко знаменася к Пречистей, и то повеле­нию царевне».

Для Бонумбре, очевидно, было неожиданным столь резкое изме­нение в поведении Зои, ставшей после венчания в Москве 12 ноября Софьей. Ему пришлось отказаться от демонстрации католических обрядов, и он уклонился от диспута, который готовили митрополит Филипп и «книжник» Никита Попович. Проведя 11 недель в Моск­ве, он зондировал почву для создания если и не религиозного, то политического союза. Но у Москвы были в это время более акту­альные задачи, и дело ограничилось ни к чему не обязывающими общими декларациями.

Связи с Римом продолжались и после отъезда Бонумбре. Источники зафиксировали пять посольств из Москвы в Италию (в основном в Милан и Венецию), целью которых был сбор инфор­мации и найм разного рода специалистов – градостроителей, ору­жейников, мастеров-серебряников. Видимо, под влиянием интере­са к Риму, пробудившемуся в связи с полемикой вокруг Флорентийского собора, в Никоновской летописи появятся сведе­ния о давних римских посольствах, заимствованные, возможно, из какой-то папской буллы.

Софья впоследствии примет участие в общественно-политичес­кой борьбе на Руси и будет оценена весьма неоднозначно. Но пока ей надо было входить в придворный круг, а у великого князя ос­тавалось еще много нерешенных или не до конца решенных дел. По-прежнему важное место занимала татарская проблема, прежде всего отношения с Большой Ордой, где воцарился весьма энер­гичный хан Ахмед (ум. 1481 г.). В этих отношениях Москва стре­милась использовать противоречия между Большой Ордой, Казанью и Крымом. А в самой Руси надо было завершить включе­ние в состав единого государства княжений Верхнего Поволжья и Новгородской земли.

В 1468 г. состоялся большой поход на Казань хана Касима с русскими воеводами. Но он закончился неудачей: войско не суме­ло переправиться через Волгу. В 1469 г. был более удачный поход, возглавляемый уже собственно русскими воеводами, причем ново­стью явилась «судовая рать», которая и обеспечила относительно легкую переправу через Волгу. В походе участвовали устюжане, за что получили «по денге золотом», а также «700 четвертей муки, да 300 пудов масла, да 300 луков, да 6000 стрел, да 300 шуб бараньих,... да 300 сермяг». Перечень любопытен сам по себе, в качестве некой «нормы» оплаты союзников и наемников.

Крупнейшим событием на пути объединения земель Северо-Восточной Руси был поход Московского войска на Новгород в 1471 г.В борьбе против Москвы Новгород всегда стремился опе­реться на помощь литовских князей. Сын Ягайло, король польский и великий князь литовский Казимир после Торуньского мирного до­говора 1466 г. с Тевтонским орденом, по которому Польша получала выход к морю, а Орден признавал себя польским вассалом, заметно активизировал политику в отношении Северо-Запада Руси и прежде всего Новгорода.

В 1470 г. скончался новгородский архиепископ Иона, который удерживал новгородцев от опрометчивых выступлений против Москвы. На вече, по обычаю выбиравшего архиепископа, произо­шел – тоже по обычаю – раскол, и часть бояр во главе с Дмитрием Исааковичем и его матерью Марфой Борецкой обратились за помо­щью к Казимиру. Казимир направил в Новгород князя киевского Михаила Олельковича (Александровича). В Софийской Первой летописи воспроизводится повесть «Словеса избранны» о событи­ях 1470–1471 гг. По «Повести», далеко не молодая Марфа Борецкая «по слову» Михаила Олельковича согласилась выйти замуж за «королевского литовского пана», «а мыслячи привести его к собе в Великий Новъград да с ним хотячи владети от короля всею Но­вогородскою землею». Приписывается ей и намерение поставить новгородскую церковь под юрисдикцию литовского митрополита, последователя Исидора, Григория. В Новгороде сторонников такой ориентации возглавил «лукавый чернец Пимин».

Поход на Новгород теперь был неотвратим. В Новгород были посланы «грамоты розметные за их неисправление», а в Тверь и Псков направлены уведомления, с предложением присоединить­ся к походу. Не оправдались ожидания части новгородских бояр на помощь со стороны Казимира, у которого назревали проблемы в отношениях с Венгрией. В конце мая 1471 г. Иван III отправил рать на Двинскую землю, 6 июня московские воеводы Данила Дмитриевич Холмский и Федор Давидович Стародубский, а с ними братья князя Юрий и Борис были с большим войском отправлены к Русе (обычно князья присоединялись к походам из своих вот­чин), 13 июня воевода Василий Иванович Оболенский Стрига «со многими вой» и с татарами Даньяра Касимовича были направле­ны к Волочку и реке Мете. А 20 июня и сам великий князь с Даньяром и многими другими князьями также выступил в поход. В Торжке к нему присоединился тверской отряд.

Войско шло к Новгороду разными дорогами, и основное сра­жение развернулось 14 июля 1471 г. на реке Шелоне.Несмотря на большой численный перевес (по летописи, – не исключено, что цифры и преувеличены, – новгородцы имели 40 тысяч, а московс­кий отряд лишь 5 тысяч), новгородцы потерпели сокрушительное поражение. Городское ополчение было больше приспособлено к защите с городских стен, а не к маневренным сражениям в чистом поле. К тому же новгородцы явно не испытывали энтузиазма, за­щищая то, во что сами не верили.

18 июля великого князя весть о победе застала в Яжелбицах, где собрались и его братья. Здесь же он встретил посланников псковичей, которые «со всей землей своею вышли на его службу». Затем двор перебрался в Русу, где князь распорядился казнить по­садников «за их измену и за отступление», «а мелких людей велел отпущати к Новугороду». Победу одержала и рать, посланная на Двину, а новгородские земли были пожжены вплоть до моря.

У устья Шелони Ивану III бил челом вновь избранный архи­епископ Феофил «с посадники и с тысяцкими и с житьими людь­ми со всех конець». Согласно ритуалу, просители сначала били челом боярам, воеводам и братьям великого князя, дабы те высту­пили в роли ходатаев и «печаловались» бы за новгородцев. В итоге великого князя за новгородцев просили уже его бояре и князья. Князь принимает теперь «к себе на очи» новгородскую депутацию, и «князь велики показа к ним милость свою и прият челобитье их, утоли гнев свой, и в той час повеле предстати (перестать. – А.К.)жечи и пленити и полон, которой тут есть, отпустити, а который отела и отведен, и тех отдати».

Так формировалось мировоззрение эпохи завершения объедине­ния Руси: высшая справедливость и милость – прерогатива вели­кого князя. В пользу великого князя с новгородцев было взыскано 16 тысяч новгородских рублей, и помимо того они должны были «отблагодарить» братьев и воевод князя и подписать «докончание» с псковичами на их условиях. 1 сентября нового сентябрьского года Иван III вернулся в Москву, где за 7 верст от города его встретили пешие москвичи, а у самого города - митрополит Филипп «со кре­сты... со всем освященным собором».

Убедительная и довольно легкая победа над новгородцами сняла и проблемы, связанные с Ярославским и Ростовским княжениями. Ростовское княжество и ранее в большой мере принадлежало мос­ковским князьям. В 1474 г. княжество полностью перешло под юрисдикцию московских наместников. Под власть московских наместников перешли и принадлежавшие ранее Новгороду земли европейского Северо-Востока (Пермская земля и смежные с ней). Московское государство, как и некогда Киевское, превратилось в многонациональное. При этом если в Ливонии покоренные племе­на становились крепостными, то на Руси крепостничество на се­вер вообще не пойдет, и все входившие в состав России народы получат возможность следовать своим обычаям и традициям, в том числе и религиозным.

Победа 1471 г. и изменившиеся государственно-идеологи­ческие представления вызвали к жизни акцию, напоминавшую подобную, предпринятую при Ярославе Мудром в 30-е гг. XI в.: сооружение в Москве нового кафедрального собора, которому пред­стояло воплотить идею могущества Москвы. Старый Успенский собор давно держался на подпорках, и даже ходить мимо него было небезопасно. «Хотением и многим желанием» митрополита Филип­па, при «благоволении и повелении» великого князя было решено построить на его месте новый. Митрополит «зело духом горяше и желанием одръжим» в качестве образца хотел взять построенный Андреем Боголюбским Успенский собор во Владимире. Перед строителями была поставлена задача создать храм «мерой» этого собора, но в несколько увеличенном размере. Строители были по­сланы во Владимир для изучения бывшего кафедрального собора Руси и «удивишася зело красоте зданиа еа и величьству и высоте еа». В 1472 г. после разборки старого собора в присутствии Освя­щенного собора и великокняжеской семьи состоялось торжествен­ное освящение основания нового храма, и сам митрополит «своима рукама» распланировал основание и символически начал строительство. Когда основание поднялось в человеческий рост, в «новозаложенную» церковь перенесли мощи прежних митро­политов. Относительно перенесения мощей признанного свято­го митрополита Петра Филипп пожелал посоветоваться с кня­зем, но тот решение вопроса отдал на усмотрение Филиппа и Освященного собора.

[...]