От манифеста 17 октября 1905 г. к третьеиюньскому перевороту 1907 г. 2 страница

Гучков усмотрел в этом проекте заигрывание с пролетариатом, а во введении всеобщего избирательного права «общественники» видели средство противопоставления революционному фабрично-заводскому пролетариату «огромной массы консервативных эле-

³⁰ Совет министров Российской империи: 1905—1906. С. 80—82.

³¹ Там же.

³² Былое. 1917. № 3. С. 241.

³³ Там же. С. 247, 257.

ментов» (так выразился один из них, барон П. Л. Корф).³⁴ Витте как бы в ответ на это сослался на свои действия против рабочего движения («Явилась возможность арестовать 236 членов Совета рабочих депутатов, и этому в душе все радуются»³⁵).

Провалив с помощью Александры Федоровны проект № 2, пре­дусматривавший всеобщее избирательное право, Витте решил от­казаться от отдельного рабочего представительства в проекте соб-ствещюго кабинета (проекте № 1). «Если допустить в Думу че­тырнадцать членов от рабочих, они будут непременно требовать себе двадцать пять, а потом и пятьдесят мест в Думе. И если вы это им дадите, то без крови вы не будете впоследствии в состоянии отнять у них это право. Поэтому проект № 1 представляется мне невозможным. Он может быть принят только без особого предста­вительства от рабочих», — заявлял он и тут же добавлял, что иг­норировать «право труда» в XX в. «опасно». «Рассуждая умом», он «перекрестился бы и решил бы в пользу второго проекта», но «по чутью» он боялся его и опять склонялся к первому, по которому «все опасные элементы сосредоточены в городах; они составляют меньшинство», «Дума будет, может быть, слаба по своему интел­лекту, а не по своему консерватизму».³⁶

Впрочем, он то готов был солидаризироваться с Дурново и во­обще не собирать Думу, то отсрочить ее созыв и провести его по закону 6 августа, «может быть, и самому совершенному», в кото­ром он хотел бы тем не менее сделать «некоторые поправки в еще более консервативном направлении». «Нельзя, однако, забывать, что в настоящее время в России происходит революция», — объяс­нял он свои колебания, считая, что войск для ее подавления не хватит, а потому нельзя не использовать «путь нравственного ус­покоения» путем созыва Думы.³⁷

Речь царя началась признанием, что до 17 октября он не ин­тересовался вопросом о выборах, который был ему «совершенно непонятен». Но «с сегодняшнего утра» ему «стало ясно» и «чутье» подсказало, что всеобщее избирательное право невозможно. Дело происходило на следующий день после того, как Витте внушил это Александре Федоровне. «Идти слишком большими шагами нельзя. Сегодня — всеобщее голосование, а затем недалеко и до демокра­тической республики. Это было бы бессмысленно и преступно», — объявил царь свое решение.³⁸

Предотвратив введение всеобщего избирательного права, Вит­те, однако, вместе с Тимирязевым и Треповым воспротивился по­пытке вернуться к полному лишению избирательных прав рабо­чих, которая была предпринята на совещании в ходе осуществлен­ной все же отмены особого для них представительства (их выборные уполномоченные должны были избирать выборщиков на

34 Там же. С. 241—242.

³⁵ Там же. С. 242—244, 248.

36 там же. С. 251—253.

37 там же. С. 245.

38 Там же. С. 258—259.

гооодские _и губернские съезды).³⁹ Закончить же совещание Витте ^шил на минорной и консервативной ноте, специально попросив лля этого у царя слова. «Следует ожидать, — заявил Витте, — что новый избирательный закон не внесет успокоения не только в ре­волюционные кружки, но и среди умеренных элементов. Резуль­таты будут плохие, но в какой интенсивности они проявятся — предвидеть, конечно, невозможно. О сроке созыва Государствен­ной Думы ничего сказать нельзя. Приступить немедленно к выбо­рам — даже этого сказать нельзя». Но царь, не обращая внимания на угрозы Витте, заявил, что откладывать созыв Думы не наме­рен.⁴⁰ 12 декабря царский указ с изменениями положения о выбо­рах в Думу был опубликован.

Перспектива существования Думы и Государственного совета означала, что в стране появляется подобие двухпалатного парла­мента независимо от степени ограниченности его прав и от того, что в официальном словоупотреблении фигурировало обычно вы­ражение «законодательные учреждения», поскольку и «парла­мент», и «кабинет» были понятиями, связанными с западноевро­пейской государственностью, несовместимыми с самодержавным образом правления, отказ от которого представлялся невозмож­ным. Поэтому, с одной стороны, принятие думского положения влекло за собой реформирование Государственного совета, а с дру­гой — все преобразование было направлено к ограничению зако­нодательных прав Думы.⁴¹

С. Е. Крыжановский, приобретавший все большее значение в качестве автора проектов государственных преобразований, в уже упоминавшейся записке о Государственном совете как «регулято­ре по отношению к Государственной Думе» выступал в традици­онном для двухпалатной парламентской системы духе. В составе Государственного совета как верхней палаты, указывал он, долж­ны быть силы «консервативные не вследствие случайности личных воззрений, а вследствие других, более мощных движущих при­чин». «К ним будут относиться крупные материальные интересы, которые присущи указанным слоям населения и прочно связывают их с интересами порядка и спокойствия и возможного охранения того распределения собственности, которое имеет место ныне; их будут укреплять и те привычки к установившемуся строю, кото­рые наследственны в этих слоях общества», — писал Крыжанов­ский.⁴²

Не только эти расчеты, но и обсуждение преобразования Госу­дарственного совета в комиссии Сельского показывало, что пред­ставители капиталистов и помещиков вместе с великими князьями рассматривались как главная сила, способная воспрепятствовать ожидавшимся со стороны Думы либеральным и демократическим устремлениям. Началась борьба за представительство в Государ-

³⁹ Там же. С. 263—264.

⁴⁰ Там же. С. 264—265.

⁴¹ См.: Степанскип А. Д. Реформа Государственного совета в 1906 г. // Тру-Ды Московского историко-архивного ин-та. 1965. Т. 20. С. 179—211.

⁴² РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 16. Л. 90.

ственном совете между предпринимательскими организациями Дворянство добилось для себя специального представительства на­ряду с земским, хотя земства на 80—90% состояли из дворян. В число выборных членов включалось также несколько представи­телей православной церкви, профессуры. Членов Совета по назна­чению царю предстояло подбирать из лиц императорской фамилии и высших слоев бюрократии.

Судя по дневнику А. А. Половцова, Витте 5 ноября 1905 г. на заседании комиссии Сельского говорил, что так как войск для по­давления революции недостает, вся его надежда на Думу, хотя он сомневается, что ее удастся собрать. На следующий день он пред­ложил в качестве «опоры правительству» созвать выборную часть Государственного совета. При этом он, очевидно, предложил уменьшить его права. Тогда Половцов в качестве «компромисса» для спасения «хоть части» влияния Государственного совета пред­ложил, чтобы Дума имела право снова принять отклоненное по­становление лишь в следующую свою сессию. Такое вторичное по­становление Думы могло бы стать законом после утверждения ца­рем даже при несогласии Государственного совета. Но «старание» Половцова оказалось излишним, так как Витте, отвергавший зна­чение Совета, внезапно заявил, что Совет должен иметь одинако­вые с Думой права.⁴³ Из этого выросло сделанное 15 декабря 1905 г. предложение Кутлера, предусматривавшее, как и полов-цовское, предоставление Совету условного (суспензивного) откло­нения думских постановлений, причем вторичное постановление, принятое большинством в 2/3 голосов, представлялось бы царю независимо от позиции Совета. Кутлер предлагал «заранее при­мириться» с «преобладанием» Думы и во избежание конфликтов между палатами обеспечить царской власти положение арбитра.⁴⁴ Однако члены совещания Сельского не согласились на «умаление» значения Государственного совета, заявляя, что не хотят возла­гать на царя «всю тяжесть разрешения разногласий» между пала­тами.⁴⁵

Несомненно, существовала связь между этим предложением Кутлера, сводившимся к расширению компетенции Думы, и раз­рабатывавшимся в это время его аграрным законопроектом. Оба кутлеровских проекта исходили из представления о том, что для спасения режима нужны далеко идущие меры как социально-эко­номического, так и политического значения. За Кутлером стоял Витте, готовый, однако, пожертвовать им в своих маневрах.

43 Дневник А. А. Половцова // КА. 1923. Т. 4. С. 84—85. 44 РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 16. Л. 316—318. 45 Там же. Д. 17. Л. 144. 46 См.: Дякин В. С. Чрезвычайно-указное законодательство в России (1 1914 гг.) // ВИД. Л., 1976. Т. 7. С. 242, 244—248.

В комиссии Сельского не вызвало особых прений заимствован­ное из австрийской, прусской и испанской конституций право царя проводить своими указами законодательные меры в отсутствие Думы с последующим их утверждением ею в течение первых двух месяцев после возобновления ее работы.⁴⁶ Но другой важный во-

прос, связанный с прерогативами царя, оказался спорным. Актами 6 августа 1905 г. предоставленное Думе право законодательной инициативы не распространялось на «начала государственного устройства, установленные законами Основными». В соответствии _с установленным манифестом 17 октября «незыблемым прави­лом», по которому «никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы», соответствующая статья ново­го думского «учреждения» была проектирована как предоставля­ющая Думе право законодательной инициативы и пересмотра всех законов, в том числе и Основных, за исключением той их части, которая относилась к престолонаследию и императорской фами­лии и подлежала законодательному пересмотру лишь по указанию царя.⁴⁷ Это вызвало протест Коковцова, который утверждал, что «точный смысл манифеста 17 октября» предложенного изменения не требует, что «каковы бы ни были соображения об изменениях в существе и объеме верховной власти», вытекающих из этого ма­нифеста, нельзя «до известной степени искусственно наталкивать Думу на возбуждение законодательных предположений о верхов­ной власти».⁴⁸

14 февраля открылось совещание под председательством царя для окончательного рассмотрения «учреждений» Думы и Госу­дарственного совета. Игнатьев сетовал, что превращение Государ­ственного совета из «совета монарха по законодательным делам» в «верхнюю палату» есть «решительный шаг к конституционному устройству». Стишинский предлагал хотя бы упразднить предпо­лагавшееся равенство числа назначаемых и выборных членов, чтобы увеличить влияние царя на состав Совета. Витте возражал («Государственный совет будет глубоко консервативен, поэтому нет оснований к увеличению числа членов по назначению ... это произведет дурное впечатление»⁴⁹). Но в целом его позиция на совещании была двойственной. С одной стороны, он потребовал, чтобы в манифесте об изменении учреждений Думы и Государ­ственного совета не было указано в соответствии с манифестом 17 октября, что никакой закон не может получить силу без их одобрения, и стал доказывать, что «рассматриваемое преобразова­ние еще не составляет конституции».⁵⁰ Но, с другой стороны, в соответствии с предложением уже уволенного к этому времени Кутлера он хотел, чтобы Дума могла представить отклоненный Государственным советом законопроект царю.

Коковцов объявил премьера радикалом, сказав: «То, что ныне предлагается, уничтожает Государственный совет и знаменует пе­реход к одной палате. Этого добиваются все крайние партии». «Я смотрю так, что Владимир Николаевич желает конституционный порядок управления, а я считаю, что этого нельзя», — вернул Вит­те Коковцову его обвинение и продолжал: «Незачем копировать положения конституций, по которым верхняя палата отделяет

⁴⁷ РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 16. Л. 232.

⁴⁸ Там же. Л. 300.

⁴⁹ Былое. 1917. № 5. С. 293.

⁵⁰ Там же. С. 294—295.

Из манифеста 17 октября вытекала необходимость и в таких законодательных мерах, которые служили бы выполнению данных в нем обещаний предоставления гражданских свобод. Правитель­ство проводило эти меры в спешном порядке, чтобы успеть до со­зыва Думы обеспечить сочетание гражданских свобод с государ­ственным контролем над их осуществлением. Временные правила об обществах и союзах, введенные указом 4 марта 1906 г., при­знавали законным их образование без разрешения властей. Одна­ко министр внутренних дел мог закрывать «общества, в коих об­разованы отделения, а также союзы, если деятельность этих об­ществ и союзов признается им угрожающею общественному спокойствию и безопасности». Образование таких обществ воспре­щалось, как и управляемых учреждениями и лицами из-за грани­цы при наличии у таких обществ политических целей. Учрежде­ние профессиональных обществ рабочих и служащих торгово-про­мышленных предприятий, а также их владельцев разрешалось лишь для «изыскания способов» к урегулированию промышленных конфликтов, «выяснения размеров заработной платы», выдачи по­собий, устройства касс взаимопомощи, похоронных и т. п. Объ­единение профессиональных обществ в союзы не допускалось.56 Одновременно утвержденные царским указом правила о собра­ниях повторяли введенные еще осенью положения о необходимо­сти предварительного получения разрешения полиции, присутст­вия на собрании ее представителя, который мог закрыть собрание по многим поводам — от принятия «характера, угрожающего об­щественному спокойствию и безопасности» до отклонения «от предмета его занятий».57 В самый день открытия Думы 26 апреля 1906 г. была упразднена предварительная цензура для книжных изданий. Однако властям предоставлялось право ареста тиража с передачей дела в суд и уголовного преследования виновных.58 Стремлением опередить созыв Думы руководствовались и при ускоренном обсуждении и принятии Основных законов. «В первом случае необходимо было издать Основные законы, соответствую­щие 17 октября, до созыва Думы, —вспоминал Витте, —во вто-

нижнюю от монарха».⁵¹ В завязавшейся полемике Витте получи* неожиданную, казалось бы, поддержку справа — у Стишинского который утверждал, что Государственный совет должен быть дл^ царя «щитом» «при увлечениях» Думы, но не должен быть дл_я него «тормозом». Но в целом рассматривавшийся еще в процессе подготовки булыгинского закона способ обеспечить верховной вла­сти возможность лавирования между палатами был отвергнут как связанный с необходимостью расширения функций Думы. Витте же держался с напускным смирением, настаивая, однако, на том, что самый твердый сторонник неограниченности царской власти -1 именно он. «Я соглашаюсь с приводимыми доводами, — говорил он, — но, я полагаю, не надо только ограничивать монарха». «За­бавно, что Витте основывал свою речь на том, что необходимо устранить всякое средостение между царем и народом, утверждая, что никакой конституции государь не давал, так как никакой при­сяги не приносил, а что просто установил такой порядок законо­дательства и управления, который считал наилучшим и который ежечасно изменить может», — записал Половцов.

В перерыве заседания Пален заявил царю, что принятие вит-тевского предложения означало бы «гибель монархического нача­ла». «А говорить, что Вы не дали конституции, значит куртиза-нить. Вы дали конституцию и должны ее сохранять», —добавил он, отвергая все, что говорил Витте.⁵²

В какой мере и в чем именно изданный 20 февраля 1906 г. ма­нифест об изменении учреждения Государственного совета и пе­ресмотре думского учреждения вместе с сопровождавшими его двумя указами и новым думским учреждением⁵³ означал отступ­ление от манифеста 17 октября 1905 г.?

В литературе находим по этому поводу две точки зрения. А. Д. Степанский считает, что акты 20 февраля 1906 г. были тем способом исполнения манифеста 17 октября, который царь из­начально имел в виду.⁵⁴ Н. И. Васильева, Г. Б. Гальперин и А. И. Королев усматривают отступление от манифеста 17 октября в самом преобразовании Государственного совета во вторую зако­нодательную палату.⁵⁵ Они исходят при этом из того, что мани­фест 17 октября декларировал переход к конституционно-монар­хическому правлению с однопалатной системой. Однако вопрос об одно- или двухпалатной системе был в манифесте 17 октября обойден, и отход от принципов этого манифеста в актах 20 фев­раля 1906 г. носил несколько более сложный характер. Во-первых, как мы видели, противникам преобразований превращение Госу­дарственного совета в верхнюю палату представлялось не отступ­лением от принципов 17 октября, а, наоборот, шагом к конститу-

⁵¹ Там же. С. 306—307.

⁵² Там же.; Дневник А. А. Половцова. С. 91 — 92.

⁵³ Законодательные акты переходного времени (1904 — 1906 гг.) / Под ред. Н. И. Лазаревского. СПб., 1907. С. 366 и ел.

⁵⁴ Степанский А. Д. Государственный совет в период революции 1905 — 1907 гг. М., 1965. С. 9.

⁵⁵ Васильева Н. И., Гальперин Г. Б., Королев А. И. Первая российская рево­люция и самодержавие. Л., 1975. С. 107.

пионному устройству. Во-вторых, напомним, что Государствен­ный совет рассматривался как верхняя палата еще при разработке булыгинского закона. И, наконец, не правильнее ли видеть шаг назад от манифеста 17 октября в отказе от придания праву откло­нения Государственным советом думских законопроектов суспен­зивного характера, а также в отнесении инициативы пересмотра Основных законов к прерогативам царя, на чем настоял Коковцов? Ведь недаром Витте требовал не включать в манифест 20 февраля 1906 г. фразу из манифеста 17 октября о том, что никакой закон не может получить силы без одобрения Думы, ни применительно к ней самой, ни по отношению к Государственному совету.

С. 420 и ел.

56 Законодательные акты. 57 Там же. С. 438 и ел. 58 Там же. С. 602 и ел.

* * *

ром — не издавать, и в таком случае мне было ясно, что Дума об­ратится в Учредительное собрание, что это вызовет необходимость вмешательства вооруженной силы и что в результате новый строй погибнет. Будет ли это к лучшему?.. Пожалуй, да, если бы явился Петр Великий... Но такого не было и покуда не предвидится. По­этому я стоял за необходимость издания Основных законов до Ду-

S Q ^^J

МЫ».^ЬУ

Дело было в том, чтобы не только лишить Думу возможности рассмотрения Основных законов, но и спешно включить в их со­став некоторые положения из учреждений Думы и Государствен­ного совета, чтобы возможность их пересмотра зависела от царя. Три проекта Основных законов, в составлении которых участво­вали директор Александровского лицея А. П. Саломон и флигель-адъютант граф А. Ф. Гейден, были получены Сельским от царя. Под руководством государственного секретаря Ю. А. Икскуля фон Гильденбандта и его помощника П. А. Харитонова был составлен проект Государственной канцелярии, который предполагалось внести в Государственный совет.⁶⁰ Этот проект Витте поручил сравнить «с консервативными конституциями (прусской, австрий­ской, японской, английской) и заимствовать оттуда полезные кон­сервативные начала».⁶¹

Во всеподданнейшем докладе 2 марта 1906 г. Витте предложил определить понятия закона и декрета, издаваемого в порядке вер­ховного управления, т. е. единолично царем, так как если до тех пор отсутствие разграничения представляло «известное удобство для монарха» («В настоящее время почти все представляется за­коном»), то «при новом положении вещей» оно может доставить ему «самые большие затруднения». Он настаивал на том, чтобы Основные законы, даже если они будут оставлены без изменения^ предусматривали все же право монарха издавать декреты.⁶² 4 мар­та царь приказал «при условии полной тайны» обсудить проект в Совете министров, и Витте занялся его правкой. «Более распро­странительным определением» указов, называемых «повеления­ми», и установлением прав царя на издание чрезвычайных «ука­зов, направленных к ограждению государственной и общественной безопасности и обеспечения народного благосостояния», он, в сущ­ности, возвращал дело к старому порядку. Но когда он захотел вставить слова об ограничении царских указов «пределами зако­на», против этого выступил Дурново.⁶³ По образцу японской кон­ституции Витте предложил установить ответственность прави­тельства перед царем.⁶⁴

Совет министров на заседаниях 10, 12, 14, 18 и 19 марта все это принял и, чтобы лишить Думу возможности влиять на госу­дарственную политику путем изменения порядка производства де-

⁵⁹ Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 3. С. 296—297.

⁶⁰ РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 23. Л. 388.

⁶¹ Таганцев Н. С. Пережитое: Учреждение Государственной думы в 1905—
1906 гг. Пг., 1919. С. 157 и ел.

⁶² Совет министров Российской империи: 1905—1906. С. 331.

⁶³ РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 23. Л. 408—409, 429, 445—446.

⁶⁴ Там же. Л. 412.

нежных ассигнований или с помощью неутверждения ежегодного контингента новобранцев, предложил включить в текст Основных законов только что принятые правила утверждения сметы и ого­ворку о том, что в случае неутверждения контингента новобран­цев к 1 мая он устанавливается в размере не свыше прошлогодне-

Кроме того, Совет министров предложил оговорить в Основных законах в числе прерогатив царя руководство международной по­литикой, право чеканки монеты, прощения осужденных, а также объявления местностей на военном или исключительном положе­нии. Большинство министров с Витте во главе настаивало на включении в Основные законы права царя на увольнение всех без исключения должностных лиц, включая судей, несменяемость ко­торых была установлена судебными уставами 1860-х годов. Дума, считали эти министры, сохранит их несменяемость, и царь лишит­ся «возможности устранить даже тех судей, которые по своим дей­ствиям оказались бы опасными для правильного хода государ­ственной жизни».

Все это дало Витте возможность впоследствии выставить себя в роли единственного спасителя монарших прерогатив в ходе состав­ления Основных законов.⁶⁶ Особенное значение он придавал при этом вопросу о титуле «самодержец». Соответствующая статья в проекте Государственной канцелярии гласила: «Государю импера­тору, самодержцу всероссийскому, принадлежит верховная в госу­дарстве власть». Измененная Советом министров формула звучала так: «Императору всероссийскому принадлежит верховная само­державная власть. Повиноваться власти его не только за страх, но и за совесть сам Бог повелевает». В сущности, разницы не было, и сам Николай II, выражая сомнение в «необходимости ... отречься от са­модержавных прав и изменить определение верховной власти, су­ществующее в статье 1 Основных законов уже 109 лет», считал опасным всякое «новое ее изложение, даже то, которое предложено Советом министров», поскольку понятие неограниченности не вош­ло ни в одно из них.⁶⁷ Витте же именно поэтому считал предпочти­тельной формулу Совета министров, настаивая на том, что, по­скольку власть царя не будет более определена как неограничен-

⁶⁵ Совет министров Российской империи: 1905—1906. С. 360—364.

⁶⁶ См.: Ананьин. Б. В., Ганелин Р. Ш. С. Ю. Витте—мемуарист. С. 70—72. Впрочем, такого же мнения придерживался и секретарь заседаний Совета мини­стров П. П. Менделеев. «Жаль, что государь не мог присутствовать на наших за­седаниях,— писал он.— Быть может, он сменил бы гнев (против Витте.— Авт.) на милость. Усилить значение монаршей власти по отношению к новым законода­тельным учреждениям, обеспечить государю возможность править в случае надоб­ности и без их участия— было главной заботой Витте. Дурново и Акимову остава­лось только помогать ему... Возражали большей частью гр. Толстой, Философов, Федоров, кн. Оболенский. Да и то не столько по соображениям принципиальным, сколько с точки зрения тактической (из боязни разочаровать общественность. — Авт.)*. См.: Менделеев П. П. Свет и тени в моей жизни (1864—1933): Обрывки воспоминаний. Рукопись хранится в Бахметьевском архиве Колумбийского уни­верситета п Нью-Йорке. Экземпляр рукописи хранится в ГАРФ. С. 120—121. ⁶⁷ Былое. 1917. № 4. С. 204.

ная, необходимо назвать ее самодержавной.⁶⁸ Он считал своей за­слугой принятие царем нового изложения этой статьи.

Чтобы обосновать сохранение самодержавного характера цар­ской власти, Витте обратился за помощью к В. О. Ключевскому Но тот уклонился, и Витте получил справку, составленную быв­шим слушателем профессора.⁶⁹ Смысл ее был в том, что хотя по­сле актов 6 августа и 17 октября царская власть «перестает быть абсолютной, неограниченной и становится конституционной», она тем не менее не перестает быть самодержавной. Доказывалось это с помощью такого исторического истолкования термина «самодер­жавие», согласно которому в древней Руси он не выражал понятий неограниченности и абсолютной власти, которые стали с ним свя­зывать в XVIII в., а означал лишь независимость монарха и стра­ны во внешнеполитическом отношении. Николаю II таким обра­зом внушалось, что, назвав свою власть самодержавной, он вернет «исконному старинному титулу русских государей» его первона­чальное значение. Эта же мысль о том, что манифест 17 октября не уничтожил власти самодержавного царя, с помощью юридиче­ской аргументации доказывалась и в трактате профессора-право­веда Киевского университета О. О. Эйхельмана, рекомендованно­го Витте царю и предложившего свой проект Основных законов, исходя из необходимости их пересмотра как бы независимо от объ­явленных реформ.⁷⁰

Как и булыгинский проект летом 1905 г., проект Основных за­конов не попал в Государственный совет, а стал предметом обсуж­дения особого совещания под председательством царя, открывше­гося 7 апреля 1906 г. В. О. Ключевский, Д. Н. Шипов и А. И. Гуч­ков, ранее представлявшие в такого рода совещаниях общественные круги, а также подозревавшиеся в недостатке консерватизма от­ставленный со своего поста Н. Н. Кутлер, министр народного про­свещения И. И. Толстой и Н. С. Таганцев не были включены в его состав. Зато крайне консервативное крыло было пополнено вел. кн. Николаем Николаевичем, графом К. И. Паленом, О. О. Эйхель-маном и со второго заседания — И. Л. Горемыкиным, которого царь пригласил не только как «охранителя исконных начал», но и как уже намеченного им следующего премьера.

Под влиянием угроз Витте, предсказывавшего, что Дума не только «погубит армию и приобретет пошиб республиканский», но и установит царю цивильный лист,⁷¹ Николай II заявил, что те главы Основных законов, которые касаются императорской фами­лии и ее имущественного положения, должны пересматриваться не только по его почину, но и только им самим. Дурново попы­тался было распространить это на всю совокупность Основных за­конов. «Постановление о том, что Основные законы могут быть изменяемы и дополняемы лишь по почину государя, недостаточ­но, — заявил он. — Надо сказать, что они могут быть государем

⁶⁸ Там же. С. 209.

⁶⁹ Князьков С. Самодержавие в его исконном смысле. СПб., 1906.

⁷⁰ РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 24. Л. 24.

⁷¹ Былое. 1917. № 4. С. 190.

императором изменяемы без всякого участия Думы и Совета... дкт 17 октября далеко не совершенен, и вся смута, происходящая после этого, является последствием этого несовершенства... Но с существом этого акта нельзя не считаться, и в тех пределах, как это проектируется ныне, это не будет его нарушением, а скорее его дополнением».⁷² Но после дискуссии все, в том числе и Дур­ново, ограничились сохранением за царем исключительного права пересмотра статей об императорской фамилии и удельных имуще-

ствах.⁷³

Появившийся во втором заседании, 9 апреля, Горемыкин заго­ворил о том, что, по-видимому, более всего волновало Николая II, выразив сомнение, следует ли вообще переиздавать Основные за­коны. Он опасался, «как бы Дума не подняла неудобных вопросов» по поводу ограничения ее компетенции, и считал, что неприкос­новенность главных статей Основных законов поможет сохране­нию старых порядков. Для реализации манифеста 17 октября он предлагал ограничиться принятием дополнительных правил. Явно по поручению царя он подчеркнул, что «поднятие вопроса» о статье, содержавшей титул «самодержец», «и ей подобных чревато событиями; трогать их не следует».⁷⁴ Отвечая Горемыкину, Витте заявил, что он и сам был бы рад не переиздавать Основных зако­нов, но движим страхом перед Думой, которая «может все пере­смотреть по своему почину, кроме Основных законов». «Поэтому надо отобрать от нее все, что опасно трогать ... иначе Дума пре­вратится в Учредительное собрание», — сказал он.⁷⁵

Вопрос же о царском титуле был снова поднят самим Никола­ем II. В необычно взволнованной речи он заявил, что его «мучает чувство», имеет ли он перед своими предками право отказаться от самодержавия. При этом он заверял, что с позиции манифеста 17 октября его «не сдвинут». Что именно имел в виду царь, сейчас же показал Горемыкин, сказав: «Если просто вычеркнуть слово „неограниченный", то нельзя будет выйти ни из одного затрудни­тельного положения». Тогда Витте, заявив, что он «и ныне сму­щен, как был смущен 17 октября», стал доказывать, что сделать изменение Основных законов исключительной привилегией царя возможно, если власть его будет объявлена неограниченной, тут же отрицая неограниченность царской власти, сравнивая ее с вла­стью турецкого султана («Там можно сказать, что власть управ­ления неограниченна, но у нас, с императора Александра I, зако­ны управляют основаниями верховного управления»).