Изменение сербской стратегии в Cтарой Сербии в начале XX века.

Обострение ситуации в Старой Сербии в связи с преследованиями, направленными против сербов в Ибарском Колашине, вновь привлекли внимание к проблемам сербского населения в Косовском вилайете. Преследования и жестокости, которым там подвергались сербы со стороны албанцев при полном попустительстве местных турецких властей, были подобны геноциду, творимому турецким правительством над армянами руками курдов[413]. Однако, если страдания армянского населения вызывали большой общественный резонанс, то проблемы Старой Сербии часто замалчивались, так как их активное освещение не было выгодно Австро-Венгрии и другим западноевропейским державам, боявшимся, что помощь тамошнему сербскому населению может способствовать крайне нежелательному для них усилению Сербии[414]. Даже газеты, выходившие в Сербии, не уделяли большого внимания проблемам Старой Сербии, а если и сообщали об ужасах, происходивших в анархичных условиях Косова и Метохии, "…то эти сообщения носили черты простой констатации факта, об этом писалось холодно и без той теплоты и соучастия, которые необходимы, чтобы вызвать сочувствие…"[415] читателей.

Важно отметить в этом аспекте активизацию русского общественного мнения вокруг проблем Старой Сербии и Македонии. В Косовском вилайете в то время побывали русские ученые: Н.Кондаков, П.Милюков, П.Лавров. В 1901 году Старую Сербию посетили сотрудники газет "Россия" и "Новое время" Вожин, В.Святковский и А.Н.Амфитеатров[416].

События в Ибарском Колашине, в очередной раз, показали, что действия правительства Сербии по защите и укреплению сербского населения в Старой Сербии были явно недостаточными. Появившиеся в начале века критические работы Светислава Симича[417], который сам некоторое время был королевским консулом в Приштине, привлекли внимание общественности к результатам двадцатилетней работы МИД Сербии по поддержанию и укреплению сербского элемента в Старой Сербии.

Достижения сербской политики в Старой Сербии в ходе 20-летней активности были невелики. Со времени окончания сербо-турецких войн 1877-1878 годов до конца века Старую Сербию покинуло около 60 000 православных сербов, что составляло почти треть всего сербского населения этого края[418]. "Призренский и Печский санджаки почти опустели. Там с трудом еще сохраняются сербские оазисы, окруженные со всех сторон албанцами. В Косово [имеется в виду Косово в узком смысле слова – территория Косова поля и прилегающие районы – А.Т.] ситуация еще более-менее, а в Гилянской казе их количество сократилось вдвое и все уменьшается в результате постоянной эмиграции. От Рашки до Буяновца Сербия уже опоясана мощным поясом албанских сел"[419]. Симич, на практике ознакомившийся с положением дел в Старой Сербии, считал основными причинами сербских бед нежелание и неспособность турецких властей совладать с анархическим состоянием в крае, неурегулированность там правовых отношений и неэффективность дипломатических мер, предпринимавшихся сербским правительством. Важным просчетом Симич считал и ошибочную международную политику сербского правительства, которое выбирало друзей среди извечных врагов и толкало потенциальных и традиционных союзников в стан равнодушных или даже противников[420].

Кроме албанско-мусульманских погромных акций большой ущерб сербам Старой Сербии наносили террористические методы болгарских экзархистов. Хотя в отношениях между Сербией и Болгарией и намечались некоторые временные потепления, в самих районах столкновения интересов, т.е. в Старой Сербии и Македонии шла беспрестанная конкуренция. Болгары (под маской экзархата или "македонствуюштих") имели в своих руках грозное оружие в лице своих чет, и не опасаясь его применяли.

Вопрос о Старой Сербии, где сербский элемент стоял на грани полного уничтожения и вытеснения, стал одним из самых актуальных вопросов сербской внутренней политики. Если ранее он служил лишь маргинальным сюжетом в различных сербских внутриполитических программах, то теперь он был вынесен на заседание Королевского Сената. Заседание Сената, проведенное 10 ноября 1901 года, впервые целиком было посвящено вопросу о Старой Сербии. Прозвучавшие на нем мнения стали отражением различных подходов к решению вопроса о Старой Сербии, который в то время затрагивал как проблему сербов в Турецкой империи, так и албанскую проблему[421].

Осенью 1901 года, вскоре после происшествий в Ибарском Колашине, сенаторы, взволнованные событиями в Старой Сербии, подали премьер-министру Сербии Михаилу Вуичу запрос с целью добиться от него отчета о том, "…что сделано для защиты сербских жителей в Старой Сербии, против которых албанцы не прекращают совершать насилия…".[422] Показательно, что сенаторов волновали не только шаги, предпринятые правительством Сербии, но и их конкретные результаты.

Михаил Вуич, возглавлявший тогда правительство и стоявший на центристских позициях примирения радикальной партии и режима Обреновичей, долго говорил собравшимся о дипломатических шагах сербского правительства, начав еще с "Синей книги" и протестов 1898 года. Очередная нота Сербии вызвала новые увертки Порты. Вуич в очередной раз выразил официальную позицию Сербии (которой, судя по документам, она придерживалась на протяжении всех лет, прошедших со времен окончания сербо-турецких войн): упомянул о недавно прошедшем в Сербии процессе против людей, пытавшихся контрабандой поставить оружие турецким сербам[423]; опроверг все турецкие инсинуации по поводу существования хоть какого-либо действия сербских властей, нарушающего мирную и добрососедскую политику по отношению к Порте[424]. Вуич, в принципе, признал, что турки, как и обычно, проигнорировали обращение сербского правительства, и лишь русское вмешательство и непосредственный выезд на место событий консула Машкова смогли исправить положение[425]. Однако, разовое вмешательство русского консула не могло обеспечить постоянную безопасность в Косово и Метохии и гарантировать условия для возвращения туда беженцев[426]. Выразив благодарность русскому правительству, Вуич закончил свою речь словами надежды: "…общественное мнение Европы проявило интерес к этим событиям, а это, вместе с остальным, является добрым залогом лучшего будущего наших соплеменников в Турции."

Хотя, как свидетельствует стенограмма заседания[427], его речь и вызвала бурные апплодисменты, причина радости сербских сенаторов непонятна. Если абстрагироваться от цветистости речи премьера, можно сказать, что он, проанализировав всю программу деятельности сербского правительства, косвенно признался в ее полной несостоятельности. Туркофильская политика Сербии не вызвала ответной любви Порты или ее реальной помощи по сохранению жизни, чести и имущества сербов - подданых Турецкой империи. Реальную помощь удалось получить лишь от России, что помогло лишь временно стабилизировать положение, но не решить саму проблему. Надежды на общественное мнение Европы были крайне туманными, а "остальное", упомянутое в последней фразе Вуича, вообще трудно истолковать.

Выслушав речь премьер-министра, сенаторы высказали и собственное мнение по вопросу о Старой Сербии. Прозвучало два программных заявления, отразивших различные подходы к решению проблемы Старой Сербии.

Так, Чедомил Миятович, несколько раз стоявший во главе МИД на протяжении последних 20 лет и ответственный поэтому за судьбу 60 тысяч сербских изгнанников с Косова, выразился весьма осторожно[428]. Он признал, что сербское население в Старой Сербии находится практически без защиты и подвергается различным преследованиям[429]. Основываясь на собственном опыте, он подтвердил и то, что дипломатические ноты Сербии и даже иногда посылаемые в край султанские комиссии не приносят должного результата[430]. Однако, отвечая на вопрос о том, что же в сложившейся ситуации следует делать, он выразил уверенность, что Сербия должна "…и далее давать Султану и Турции доказательства умеренности, терпеливости и миролюбия…"[431] По его мнению, можно было ожидать того, что "Султан употребит свое неизмеримо большое влияние на албанских лидеров и убедит их, и прикажет им пытаться всеми силами удерживать албанцев в рамках закона и порядка".[432] Далее он предложил сербскому правительству попробовать добиться соглашения с албанскими лидерами. Он категорически отверг все возможности подкупа как недейственные и недостойные! Вместо этого он предлагал апеллировать к пробудившемуся национальному чувству албанцев, учитывая то, что их национальные интересы якобы полностью совпадают с сербскими, а добрые взаимоотношения были, по абсолютно непонятным ему, Миятовичу, причинам, нарушены бессмысленным и бесчеловечным выселением из районов, присоединенных к Сербии в 1878 году[433]. Кроме того, он предостерег сербский народ от надежд на Россию и предложил ориентироваться на ровные и дружеские отношения со всеми великими державами[434]. Особый интерес заслуживает его предложение ориентироваться на союз всех балканских народов без исключения, в том числе турок и албанцев[435].

После ряда несущественных и отрывочных высказываний некоторых сенаторов, выяснявших для себя позицию премьера и Миятовича, речь взял Глиша Гершич. Он имел значительный опыт государственной работы, успев побывать во главе министерства юстиции. Гершич занимал видное место в радикальной партии и в своих воззрениях был полной противоположностью Миятовича. Сделав несколько традиционных реверансов в адрес многоуважаемого коллеги, Гершич выступил с критикой и уточнениями основных положений речи Миятовича[436].

Во-первых, он усомнился в возможности Султана влиять на положение в Старой Сербии и в действенности его апелляций к голосу разума албанских лидеров. Во-вторых, если бы такое и было возможно, то, как совершенно логично заметил Гершич, что же мешало Султану и его правительству уже сделать это на протяжении прошедших 20 лет. Кроме того, как совершенно странную и неуместную щепетильность он расценил заявление Миятовича о гнусности тактики подкупа албанских лидеров. Что-же касается самого предложения Миятовича подождать еще немного и продолжить в том же духе политику, проводимую на протяжении последних 20 лет, то тут сенатор-радикал сказал прямо, что сербы "…в Турецкой империи не могут долго ждать…", и что им "…нужна быстрая помощь…"[437]

Гершич выразил согласие с политикой правительства по постоянному давлению на Порту резкими нотами протеста против притеснений сербов в Старой Сербии. Однако, тактику поддержания равномерно дружественных отношений со всеми международными супердержавами он подверг жесткой критике. Приоритет, по мнению этого представителя сербского радикализма, следовало отдать "крайне полезной политике поддержания как можно более сердечных отношений с Россией и опоре на эту великую державу во всех тяжелых вопросах нашего национального существования и нашего будущего".[438] Он также выступил в поддержку не абстрактного всебалканского союза, а более реального союза со славянской и православной Болгарией, которая должна была бы превратиться из противника в союзника Сербии. Гершича, закончившего свою речь призывом к опоре на активные действия Сербии, поддержал его коллега Алекса Йованович. В своем кратком, но эмоциональном выступлении он дополнил критические замечания своего предшественника в адрес Миятовича уточнением по правовому характеру албанского вопроса. Он напомнил сенаторам, что после 1878 года сербы "…имели большие проблемы с албанцами…, так как это необузданное племя, которое еще живет примитивной жизнью и не ценит человеческую кровь". Тем не менее, албанцы, уходившие из Сербии, получали полную материальную компенсацию от государства, и, следовательно, по мнению Йовановича, не стоило настолько заострять внимание сенаторов на событиях, произошедших во вновь приоединенных округах[439].

В результате всех прений по данному вопросу Сенат принял постановление, поддерживающее активные действия правительства Сербии и выражающее благодарность правительству России за оказанную помощь. Однако, приняв эту одобрительную резолюцию, Сенат так и не смог принять или выразить четкой программы по проблеме Старой Сербии. Важным этапом можно назвать лишь предложенный Гершичем пакет мер по решению кризиса в Старой Сербии. Опора на Россию, отказ от туркофильства, ориентация на конкретный союз с Болгарией – все это предполагало новую, более активную политику Сербии. Хотя Гершич и не конкретизировал, что он понимал под активной собственной политикой Сербии, необходимой для поддержания порядка в косовском вилайете, было очевидно, что упорядочение и оживление необходимо было ввести и в конкретную пропагандистскую работу в Старой Сербии[440].

Однако эти радикальные меры требовали резкой смены высшего руководства и полного разрыва с предшествующим дипломатическим курсом, каковые и произошли после 1903 года. Пока же промедление и малая активность Сербии способствовали осуществлению мрачного предсказания ее верного сына, не жалевшего своей жизни для ее защиты Алексы Богосавлевича, сербского офицера-пограничника, награжденного за заслуги в войне 1877-1878 годах русским орденом. Он с горечью писал о Старой Сербии: "Косово - гробница царства сербского, могила сербских героев, но с точки зрения населения, из-за нашей нерадивости, для нас, сербов, оно будет совсем потеряно".[441]

* * * * *

Положение сербского народа в Старой Сербии в начале XX века можно назвать критическим. С одной стороны - натиск агрессивной албанской среды, поддерживаемой как турецкими властями, так и австрийскими деньгами. С другой стороны - террористические методы вооруженных организаций, действовавших под руководством болгарских политических кругов. Плоды 15 лет активной сербской культурно-просветительской деятельности в Старой Сербии оказались также под угрозой. Н.Спасич, известный меценат и крупный предприниматель, чьи деньги помогли многим сербским просветительно-церковным учреждениям вне Сербии, отказался помогать в постройке сербской гимназии в Призрене, мотивируя свой отказ тем, что "… подозревает, что Австрия в один прекрасный день возьмет и подарит все эти края (албанцам - А.Т.), и тогда моя помощь будет напрасной"[442]. Положение православных (сербов) в Скопском санджаке было не лучше и вызывало ужас у непривычных к албанскому зулюму европейцев, пораженных "удивительно дерзким своеволием албанцев"[443].

Поэтому официальная Сербия была вынуждена изменить старую тактику и начать работать по-новому. Это важное изменение произошло после богатого событиями 1903 года, ставшего своего рода рубежом в истории Балкан. В рамках исследуемой темы особенно важны два события: Илинденское восстание в Македонии и майский переворот 1903 года в Сербии.

Рассматривая с точки зрения изучаемой темы насильственное свержение династии Обреновичей, стоит отметить, что оно не имело ту решающую роль во внешнеполитической переориентации Сербии[444], которую ему иногда приписывала югославская историография. Мы имеем в виду кадровые изменения, которые привели в МИД Сербии (как и во все правительство и государственный аппарат в целом) новых людей, которые нашли новые подходы к старым, казавшимся неразрешимыми, проблемам.

Илинденское восстание сыграло значительно бóльшую роль в изменении сербской внешнеполитической деятельности на южном направленни, т.е. в Старой Сербии и Македонии. Во-первых, изменения были связаны с реформами, которые европейские государства попытались навязать Турции[445]. Хотя в самом Косовском вилайете не предусматривалось проведения полного пакета реформ, предусмотренных Европой для северо-западных районов Турции, тем не менее, некоторые изменения должны были произойти. Кроме того, активные и масштабные действия македонских революционных комитетов, наглядно продемонстрировали, что вооруженная организация была необходима для защиты национальных интересов в Турции.

Уже в начале 1903 года на повестку дня встал вопрос об участии сербского населения в турецкой полицейской службе, куда Османская империя под влиянием европейского давления была вынуждена принять наравне с мусульманами и христиан. Например, жандармский батальон Приштинского санджака от общей численности в 560 полицейских должен был предоставить места для 122 православных[446]. Парадоксально, но отбор кандидатов в турецкую жандармерию шел под пристальным вниманием и даже негласным контролем сербского консула. Конечно, консул был вынужден предоставлять кандидатуры не на прямую, а через митрополита, а точные данные по кандидатурам он получал у своих агентов[447], но тем не менее роль консула была решающей.

К сожалению, сербы, носившие оружие и форму турецких полицейских, несомненно возмущали своим видом мусульманское население, но при вышеупомянутом соотношении сил в полиции не могли оказать действенной помощи сербам в условиях албанской анархии и болгарского комитского террора. В качестве ответа на этот вызов в начале XX века в Сербии зарождается идея о четническом движении. "Серебрянный герб белого орла на шапке и винтовка сербского производства" вызывали восхищение, смешанное со страхом и надеждой на освобождение у сербов Старой Сербии.[448] Хотя само движение и возникло вне стен МИДа, по мере своего развития оно все больше и больше взаимодействовало с официальными органами сербской дипломатии.

Прекрасным примером сотрудничества сербских чиновников МИД и сербской четнической организации была деятельность М.Ракича на различных должностях в сербских консульствах в Старой Сербии в период от Илинденского восстания до Балканских войн. В 1905-1906 году М.Ракич служил вице-консулом III класса в генеральном консульстве Сербии в Скопье. Он часто ездил во Вранье, чтобы привезти оружие и боеприпасы для вооружения сербских национальных активистов Старой Сербии. Перевозка шла значительными партиями; так, пользуясь дипломатической неприкосновенностью багажа, Ракич провез, например, за один раз 2 февраля 1906 года 49 сербских револьверов и 1750 револьверных патронов[449]. Соотношение патронов и оружия (свыше 35 выстрелов на ствол) дает нам возможность предположить, что оружие предназначалось для ведения активных боевых действий. Важно отметить, что подобная поездка не была единичной, да и занимался такими перевозками не только Ракич[450].

Кроме воружения сербских чет чиновники МИД в Косовском вилайете использовали сербских четников как одно из средств в борьбе за поддержание сербского населения в Старой Сербии. Благодаря этому сербский консул получал колоссальную неофициальную власть. По просьбе сербской консульской службы четники охотно устраняли врагов сербского народа: предателей[451], особо опасных мусульманских бандитов[452] и просто лиц, стоявших на пути сербской акции в Старой Сербии[453].

Четническая акция не была единственным новым элементом в сербской деятельности в Старой Сербии. После младотурецкой революции 1908 года сербские консулы активно включились (как всегда, через посредников) в процесс организации сербского политического движения. Если выборы в Парламент первого созыва протекали все-таки в рамках Сербского клуба и организации Сербов в Османской империи, при определенном неофициальном влиянии сербского МИД, то после запрета на действие в Турции политических партий на национальной основе, все стало еще очевиднее. Организация и координирование сербских избирателей при подготовке к выборам в Турецкий парламент в 1912 году шли через сербские консульства. Впрочем, начавшаяся война помешала осушествлению предвыборных планов, которые, даже в случае их успеха, не имели большого значения для сербского населения Старой Сербии[454].

Новые направления деятельности сочетались в официальной сербской активности в Старой Сербии со старыми методами. Церковные и просветительные учреждения сербского народа в Турции были объединены под руководством сербской консульской службы в единую сеть. Главными узлами этой сети стали митрополиты.

Еще в 1898 году Сербии удалось поставить на пост рашко-призренского митрополита своего человека. В начале XX века на этом месте оказался митрополит Никифор. Вскоре Сербии удалось посадить сербских иерархов на митрополичий престол в Скопье и на престол Дебарской епископии (т.е. в той части южной Старой Сербии, которая не входила в Скопскую митрополию). Назначения эти, стоившие Сербии больших денежных и дипломатических усилий, вселяли в консулов чувство превосходства по отношению к иерархам. И в более раннее время сербские консулы в Старой Сербии относились свысока к иерархам, тогда еще грекам, состоявшим de facto на содержании сербской казны[455]. Сербские иерархи в новых условиях воспринимались практически как прямые подчиненные сербского консула, что ухудшало отношения между митрополитом скопским Викентием и сербским консулом в Скопье, митрополитом рашко-призренским Никифором и сербским консулом в Приштине. Ссора последних приобрела особо затяжной характер и длилась практически с 1903[456] до 1911 года, когда Никифор, по требованию МИД Сербии, вынужден был уйти в отставку. Эти ссоры становились регулярными, негативные взаимоотношения сложились у МИД Сербии и с приемником митрополита Никифора, Гавриилом Дожичем, будущим сербским патриархом. Дожич отличался бóльшим расположением к Черногории, чем к Сербии. В результате Дожичу не позволили занять рашко-призренскую кафедру, а сам МИД Сербии, по признанию В.Трбича, даже планировал ликвидацию Г.Дожича[457].

Все эти неурядицы не помешали сербскому МИД окончательно сформировать систему контроля и руководства над сербскими учителями в Старой Сербии. В составе митрополичьей администрации функционировал постоянный неофициальный представитель сербских властей, должность которого сводилась к координации, контролю и выдаче жалования серсбким учителям, проживавшим на территории данной епархии.[458]

* * * * *

Анализ деятельности сербских официальных институтов в Старой Сербии позволяет сделать следущие выводы. Во-первых, как показал опыт сербской акции, во главе всех сербских инициатив в Старой Сербии - политических, просветительских, разведывательных должна была стоять только одна организация - Министерство иностранных дел. Во-вторых, несмотря на значительные препятствия, Сербии удалось достаточно точно воплотить в жизнь план М.Гарашанина, позволявший поддержать и развивать самосознание сербского населения Старой Сербии и вести религиозно-просветительные работу. Этот план был скорректирован практической проверкой, которая заставила Сербию ориентироваться не на Австрию и Турцию, а на Россию и антитурецкий союз православных балканских государств. Наконец, в-третьих, по мере своего осуществления план мирных культурно-пропагандистских действий все больше наталкивался на вооруженное противостояние и лишь содействие четнической организации помогло его полному осуществлению. Роль сербской четнической организации как крайне важную в общем контексте развития сербской деятельности в Старой Сербии мы рассмотрим в IV главе.