Кристиан Жак, или Что такое «историческая правда»?
Кристиан Жак Нефертити и Эхнатон
Серия: Жизнь замечательных людей – 987
Scan Ustas; OCR Miledi, Readcheck Marina
«Нефертити и Эхнатон: солнечная чета»:
Молодая гвардия; Москва; 2006; ISBN 5-235-02918-6
Перевод: Татьяна Баскакова
Аннотация
Книга известного французского египтолога Кристиана Жака – первое на русском языке подробное описание одного из самых загадочных периодов истории Древнего Египта. В ней доступно рассказывается о жизни и деятельности «солнечной четы» – фараона Эхнатона и его супруги Нефертити. С периодом правления Эхнатона, жившего более трех тысяч лет назад, связано немало загадок. Исследователи до их пор не могут прийти к единому мнению по вопросам о том, каковы были предпосылки «религиозной реформы» Эхнатона, почему он решил построить для себя новую столицу, как объяснить, что изображения фараона резко отличаются от изображений его предшественников и преемников… Кристиан Жак предлагает читателям свою версию тех давних событий.
Кристиан Жак Нефертити и Эхнатон: солнечная чета
Кристиан Жак, или Что такое «историческая правда»?
История – это исток современности, а может быть, и в буквальном смысле ее живая часть (так, по крайней мере, полагал любимый мною Фолкнер). Мы обрекли бы себя на материальную и духовную нищету, если бы стали это отрицать. К сожалению, именно в нашей стране отношение к истории, если можно так выразиться, – не совсем адекватное. Ее столько раз переписывали в угоду господствующей идеологии, что мнения профессионалов-историков у многих (особенно молодых) людей вызывают огульное недоверие. С другой стороны, слишком легко принимаются на веру вовсе бездоказательные концепции самого нелепого свойства, если только они удовлетворяют смутную тягу читателей к поверхностному мистицизму, паранормальным явлениям и прочему в таком роде.
Тот и другой подходы – следствие непонимания специфики исторических исследований, критериев, позволяющих оценивать их «правдивость».
Отвергать что-либо «огульно» вообще никогда не следует. Конечно, историки – люди, они могут ошибаться, испытывать на себе идеологическое давление и даже сознательно лгать ради идеи, а то и просто ради карьеры. Однако «корпорация» историков (или, уже, египтологов) – корпорация международная. Можно написать недобросовестную работу – но коллеги разнесут ее в пух и прах, и ты навсегда утратишь их уважение. Другое дело, что долгое время нас отделял от Запада «железный занавес» и мнением зарубежных коллег можно было просто пренебречь. Но, между прочим, как раз египтологи советской России ложью себя не запятнали. Великий русский египтолог Ю. Я. Перепелкин, всю жизнь занимавшийся эпохой Амарны, написал статью о Древнем Египте для многотомной «Всемирной истории». По мнению редактора, статью непременно надо было поправить, потому что Юрий Яковлевич ничего не говорил о преобладании в Египте рабского труда, то есть не подтверждал общепринятую тогда марксистскую концепцию развития Древнего Востока, но – он отказался это сделать. Статья все-таки вышла, подписанная так: «По материалам Ю. Я. Перепелкина». Позже, в брежневский застойный период, начинали свою профессиональную деятельность два ученика Ю. Я. Перепелкина, египтологи высочайшего класса – Олег Дмитриевич Берлев и (ныне покойный) Евгений Степанович Богословский. В их работах также не было ни следа приспособленчества к политической конъюнктуре, и работы эти пользуются заслуженной известностью в России и за рубежом. У всех упомянутых историков есть одна общая черта, свойственная настоящим профессионалам: они тщательно изучают весь комплекс доступных материалов, прежде чем решаются сделать те или иные выводы, а не подкрепляют предвзятые идеи надерганными из текстов цитатами.
Как-то в журнале по медиевистике мне попалась публикация, которой было предпослано следующее сообщение. В годы Второй мировой войны один французский историк (имени его я, к сожалению, не помню), желая помочь незнакомому молодому человеку, участнику Сопротивления, который скрывался от немцев, объявил его своим аспирантом. Юноша был очень далек от медиевистики, латыни не знал. Казалось бы, чего проще? Он должен был делать вид, что пишет диссертацию у знаменитого профессора, писать какую-нибудь ерунду. Но, с точки зрения профессионала, стыдно допустить, чтобы твой аспирант защитил недоброкачественную работу. Поэтому мнимому ученику предложили такую тему, которая была ему по силам, – он должен был изучать фасоны стрижки бороды по миниатюрам в рукописных книгах. Молодой человек диссертацию написал, в руки к немцам не попал, а работа его, как это ни удивительно, оказалась и интересной, и перспективной. Прически тоже многое говорят о людях и их менталитете, как теперь принято выражаться…
Знаем ли мы «историческую правду» о Древнем Египте? И да, и нет. Несколько лет назад английский египтолог Джеффри Мартин рассказывал в Москве о своих сенсационных раскопках гробницы генерала (будущего фараона) Хоремхеба,[1] о котором вы будете читать в этой книге. Мартин показал слайд: песчаные дюны под голубым небом. И сказал: «Это мемфисский некрополь времени Нового царства. Каждая дюна – еще не раскопанная гробница. Здесь хватит работы для многих поколений археологов».
Я читаю иероглифические тексты и прекрасно понимаю, каким великим открытием была расшифровка иероглифов, предложенная Ж.-Ф. Шампольоном, как хороша грамматика древнеегипетского языка, написанная в 1923 году сэром Аланом Гардинером (получившим именно за эту работу титул лорда). И вместе с тем знаю, что египетские тексты, которые писались без пробелов между словами и знаков препинания, можно интерпретировать – в определенных пределах – по-разному; что смысл многих слов (особенно тех, что обозначают мировоззренческие понятия) известен нам приблизительно; что принципы построения египетского текста только в самое последнее время начали изучаться всерьез.
С каждым новым открытием (даже если потом оно оказывается ложным) мы все более приближаемся к истине, освобождаемся от прежних ошибок и после первых, «детских» вопросов («В каком году была битва при Кадеше?», «Был ли Эхнатон[2] психически больным человеком?»), начинаем задавать себе вопросы более серьезные: «Что такое цивилизация?», «Как она устроена?», «Какие возможности заложены в человеческом языке?», «Что собой представляли египетские религия, искусство, система ценностей и повлияли ли они на христианскую культуру Запада?». И, по всей видимости, процесс этот будет бесконечным.
Кристиан Жак – египтолог, автор многих книг, популяризующих достижения египтологической науки (из них на русском языке была опубликована работа «Египет великих фараонов»,[3] удостоенная премии Французской академии), и исторических романов («Шампольон-египтянин», «Царица-Солнце», «Дело Тутанхамона[4]», недавно переведенный на русский язык «Рамсес» и др.). Книга, которую вы сейчас открыли, – первое на русском языке доступное для неспециалистов комплексное описание одного из самых интересных и «темных» периодов в истории Древнего Египта. Автор не пытается делать вид, что способен точно реконструировать ход тогдашних событий, – и это очень хорошо. Он обращает внимание на лакуны в наших знаниях, излагает разные, порой противоположные точки зрения на ту или иную проблему. Правда, версии, возникавшие в разное время, на протяжении XIX–XX веков, зачастую пересказываются вперемешку, и читателю будет непросто оценить их относительную значимость, а также составить представление о приоритетных на сегодняшний день проблемах и направлениях в изучении Амарны. И все же он получит надежные сведения и о биографии «солнечной четы», и о жизни ее столицы Ахетатона,[5] и о запутанной ситуации в азиатских владениях Египта, и об амарнском искусстве. В книге содержатся отрывки из подлинных египетских документов, полные переводы двух самых знаменитых религиозных памятников того времени – так называемых «малого» и «большого» гимнов Атону, а на рисунках в тексте и в фототетрадях – редкие репродукции статуй и гробничных росписей.
Разумеется, Кристиан Жак имеет собственную концепцию «амарнской авантюры», но и она – увы! – не окончательна и не бесспорна.
Образ Эхнатона, который рисует автор, окрашен его любовью к этому персонажу. Кристиан Жак настаивает на том, что фараон не был деспотом, никого не преследовал, никому не запрещал верить в традиционных богов. Однако он не приводит противоречащих этому высказываний из надписей, которые хорошо ему известны и которые он сам упоминает в тексте книги. В гробнице Туту, например, можно прочитать такие слова: Всякий ненавистный (попадет) на плаху… он подпадает мечу, огонь пожирает [его] плоть… Обращает он (Эхнатон) мощь свою против тех, кто игнорирует учение его, милости свои – к тем, кто знает его. В письме Абимилки, царя Тира (из амарнского архива), содержатся эпитеты фараона, которые, возможно, являются дословным переводом из египетского источника:…дающий жизнь посредством своего дыхания, сокращающий ее своею властью. В тексте бухенской стелы о нубийском походе сообщается, что фараон велел предать пленников мучительной казни – посадить на кол. При жизни Эхнатона были изуродованы гробницы его собственных, попавших в немилость чиновников – например, Саха и Пареннефера. Жак пренебрегает мнением известного египтолога Д. Редфорда, который писал, что фараон заставлял своих подданных стоять во время долгих церемоний под открытым небом, на жаре. По его мнению, вельможи в случае крайней нужды могли укрыться под балдахинами. Но стоящими под балдахином мы видим только царя и Нефертити. А как быть с изображениями из гробницы начальника полиции Маху, где один из самых влиятельных вельмож государства – визирь – бежит по дороге перед скачущими лошадьми фараона?
Что касается того, что подданным Эхнатона ничто не мешало верить в прежних богов, то не могу не процитировать двух гимнов Амону, в которых Я. Ассман видит прямой намек на события эпохи Амарны.[6] Первый из них был записан в период расцвета атонизма жрецом Амона – в потаенном месте, в гробнице более старой эпохи:
Мое сердце тоскует по (возможности) видеть тебя, о владыка персеевых деревьев, когда шею твою украшают венками из цветов! Ты даруешь насыщение без вкушения пищи, опьянение без пития. Мое сердце стремится увидеть тебя, о радость моего сердца, Амун, борец за сироту! Ты – отец того, кто лишился матери, супруг вдовы.
О, сколь сладостно произносить твое имя: оно – как вкус жизни, как одежда для нагого, как аромат цветущей ветви во время летней жары (…), как глоток воздуха для того, кто побывал в темнице. Обратись к нам вновь, о владыка полноты времени! Ты был здесь, когда еще ничего не возникло, и ты будешь здесь, когда «им» (по интерпретации Ассмана – приверженцам Эхнатона) придет конец…
Следует обратить внимание на то, что, называя Амона «отцом» сироты, автор гимна присваивает ему прерогативу амарнского царя, который считался «отцом и матерью» всех людей; называя же Амона «владыкой полноты времени», присваивает ему качество Атона. То есть речь здесь идет не просто о почитании Амона наряду с Атоном, а именно о противопоставлении культа Амона культу Атона и царя. Противопоставление двух вероисповеданий подразумевается и во втором гимне, возможно написанном вскоре после смерти Эхнатона:
… Солнце того, кто не ведает тебя, зашло, о Амун;
но знающий тебя говорит:
Оно взошло на переднем дворе (храма)!
Тот, кто нападает на тебя, пребывает во тьме,
даже если вся земля лежит в лучах солнца.
Тот же, кто поместил тебя в свое сердце, – смотри, его солнце взошло![7]
Сохранилась, наконец, и надпись фараона Эйе,[8] в которой он прямо заявляет: Я удалил зло. Каждый теперь может молиться своему богу (пещерный храм в эс-Саламуни).
Наименее удачно, на мой взгляд, в книге описана именно религиозная реформа Эхнатона. Прочитав работу Кристиана Жака, читатель в принципе не может узнать правду об атонизме – потому, что автор почти ничего не сообщает о египетской религии более ранних периодов.
Суть дела заключается в том, что по верованиям египтян Бог-Творец постоянно принимает (на время или практически навсегда) самые разнообразные формы, каждая из которых может вести самостоятельное существование (как ведут самостоятельное существование дети, родившиеся от одной матери и одного отца). Богов может быть очень много, но в центре теологических споров эпохи Нового царства стояла проблема понимания сути главного божества и его взаимоотношений с людьми. Новое царство – время формирования и распространения религии «личного благочестия» (ее первые истоки относятся к Среднему царству): люди научились обращаться к Богу сами, без посредничества фараона и жрецов. Очень часто в качестве такого «личного» бога фигурировал Амон-Ра – «тот, кто слышит мольбу пребывающего в нужде», «отец и мать для того, кто помещает его в свое сердце». Но ведь сплоченность египетского государства всегда основывалась на личности фараона, которого в начале истории считали зримым воплощением бога Хора, а позже (с V династии) – сыном солнечного бога Ра, «младшим богом», то есть существом, соединяющим в себе человеческую и божескую природу. Столкнувшись с феноменом «личного благочестия», фараоны начали убеждать своих подданных (в официальных надписях) в том, что никто, кроме них, не может постичь истинную волю Бога и обеспечить благоденствие подданных. «На него смотрят, как на Ра», – говорит о себе царь Яхмос. Тутмос I называет себя «защитником Египта», его дочь Хатшепсут провозглашает себя «пастырем Египта». Но даже этого ей кажется мало, и она выражается о себе (в третьем лице) так:
Образ ее божествен,
Характер ее божествен,
Делает она вещь всякую, как Бог,
Просветленность ее, как у Бога
(«Легенда о юности Хатшепсут»).
И, тем не менее, находилось все больше людей, которые предпочитали обращаться со своими житейскими просьбами не к Хатшепсут, или к Тутмосу III, или к другому царствующему фараону, а непосредственно к Амону-Ра…
Эхнатон, как справедливо пишет Кристиан Жак, попытался вернуться к религии V династии. Это значит, что на «личное благочестие» был наложен полный запрет. Атон отличается от Амона не просто тем, что представляет собой иную форму воплощения главного божества. Атон – бог, который создает живых существ и обеспечивает элементарные условия их существования: чередование дня и ночи, плодородие земли, нильское половодье. Но обратиться к нему с просьбой нельзя. «Отцом и матерью» живущих, их защитником и благодетелем (в социальном смысле) может быть только сын и соправитель Бога, Эхнатон. «Солнцепоклонничество и царепоклонничество, переходящее одно в другое, пронизывающее одно другое, неотделимое одно от другого, – не это ли сама душа, само существо фараоновской солнечной веры Аменхотепа IV», – писал один из лучших знатоков эпохи Амарны Ю.Я. Перепелкин.[9]
Уже отец Эхнатона, Аменхотеп III,[10] искал пути укрепления пошатнувшегося авторитета фараона. Он построил особый храмовый комплекс, Луксор,[11] где ежегодно (а не после тридцати лет царствования, как его предшественники) совершал обряд магического возрождения.[12] Он повелел создать множество своих статуй в образах богов и называл себя «сияющим Атоном»… В самое последнее время возникла интересная, подкрепленная иконографическим материалом гипотеза. Ее автор, У. Р. Джонсон, предполагает, что совместное правление Аменхотепа III и Эхнатона длилось очень долго, до 12-го года правления второго из упомянутых царей, и что под именем Атона почитался не кто иной, как старший фараон, в то время как его младший соправитель был воплощением бога светоносного воздуха Шу.[13]
Мысль Кристиана Жака о том, что Эхнатон задумывал свою реформу как программу на срок одного – его собственного – царствования, кажется мне абсолютно ничем не подкрепленной. Речь шла об очень серьезных, глобальных вещах – понимании природы Бога. Египетские же фараоны вообще всегда планировали свои деяния (будь то постройки, надписи, изображения) «на срок вечности».
Эхнатону не удалось повернуть историю вспять. После отказа от атонизма начинается лавинообразное распространение «личного благочестия» (и почитания Амона) в самых широких слоях населения. Отношение к Амону в послеамарнский период хорошо выражено в следующем гимне:
Каждый говорит: «Мы принадлежим тебе!»– сильные и слабые вместе,
богатые и бедные, как одни уста,
все одновременно…
Каждый обращается к тебе, чтобы высказать свою мольбу,
твои уши открыты, дабы ты мог услышать их и исполнить их желания.[14]
А что же фараоны? Отвергнув радикализм Эхнатона, они все же пытались сохранить ту часть его учения, которая фактически ставила фараона на место «личного бога» человека. Отчасти им это удавалось. Крупные вельможи, которых цари осыпали благодеяниями, выражались о своих повелителях так:
Свет, благодаря видению которого живут;
Жизненная сила (или: пропитание – ка) каждого;
Мой бог, создавший меня и постоянно созидающий меня
(наместник Нубии Инени о Сети I).
Он – Хнум (то есть Творец) людей,
Укрепляющий сироту, направляющий беспомощного…
Нил человечества,
Свет для того, кто помещает его в свое сердце
(везир Пасер о Сети I или Рамсесе II).
Но так продолжалось только до тех пор, пока фараоны обладали реальной властью (до конца XIX династии). В Поздний период (в правление ливийских династий: середина 10-го – 1-я половина 8 в. до н. э.) наследник престола царевич Осоркон (9 в. до н. э.) еще называет себя: «любящая сердцем мать (!), дающая хлеб голодному и одевающая нагого, приходящая на зов страждущего…». Но царские эпитеты подобного рода уже не стесняются присваивать себе и просто крупные вельможи (Шепенупет II, например, говорит о себе: «Образ бога Ра, добрый пастырь народа»), и уже все знают, что боги «главнее» царя (один сановник, например, вскользь упоминает: «Я вышел оправданным из дома царя по приказу богов»).
Неубедительным мне представляется и то, как оценивает Кристиан Жак отношение к Эхнатону его ближайших преемников. Выше я уже приводила слова Эйе о том, что он «удалил зло» (сделанное его знаменитым предшественником). По мнению французского исследователя, в так называемой «Реставрационной надписи» Тутанхамона не содержится прямого осуждения Эхнатона. На самом деле трудно, пожалуй, выразить неприязнь к создателю атонизма более откровенно, чем это сделал Тутанхамон. Он прямо обвиняет Эхнатона в том, что тот навлек на Египет гнев богов и, соответственно, неприятности во внешнеполитической сфере – подобные обвинения встречаются в египетских официальных текстах исключительно редко (по отношению, например, к иноземным завоевателям Египта гиксосам). Процитируем строфу надписи, где содержится это обвинение, целиком:
Пребывала земля (в состоянии) прохождения болезни:
Боги отвернулись от земли этой.
Если посылали войско в Джахи (Сирию),
Чтобы расширить границы Египта,
Не случалось успеха их никакого.
Если обращались с мольбой к Богу,
Чтобы посоветоваться с ним о чем-то,
Не приходил он [вовсе].
Если просили богиню какую-либо
О том же самом,
Не приходила она вовсе.
Сердца их (последователей Эхнатона?) ослабли на плоти их,
Погубили они сделанное (ранее).
Жак видит в описании запустения храмов (в той же надписи) литературную условность. Скорее всего, в буквальном смысле храмы действительно не были разрушены. Но ведь Тутанхамон детально описывает то, что он сделал для храмов, что обязан был сделать Эхнатон (как любой фараон) и чем он явно пренебрег: Тутанхамон заказывает новые статуи Амона и других богов, обеспечивает жертвоприношения, назначает жрецов, умножает подати в пользу храмов, передает им дворцовую челядь (каждый фараон должен был, согласно египетской традиции, умножать сделанное его предшественниками). Все это молодой царь свершает для того,
Чтобы умиротворить богов,
Чтобы сделать то, чего хотят их ка,
Чтобы они защищали Землю Любимую (Египет).
Есть документ, который подтверждает правдивость царя.[15] Он датируется 22 днем 3 месяца Половодья 8 года Тутанхамона. В нем сообщается: В день этот повелело Его Величество… начальнику сокровищницы Майе обложить податью землю до края ее, и назначить жертвоприношения богам всем Земли Любимой (Египта), начиная от Элефантины и кончая Сема-неб-Бехдет (Дельтой).
А как относился к атонизму Хоремхеб?
Он тоже подчеркивает свою роль в восстановлении прежней веры:
Обновил он храмы богов
От болот Дельты до Нубии
(«Коронационная надпись»).
Но еще важнее, пожалуй, свидетельства иного рода. В той же «Коронационной надписи» Хоремхеб рассказывает о своей карьере при царях-солнцепоклонниках. Он гордится этой карьерой, то есть, как будто бы не осуждает своих прежних владык. Однако, по словам Хоремхеба, он был возведен на престол волею Амона и, что очень важно, бога своего родного города – Хора, владыки Хут-Нисут. Описание взаимоотношений Хоремхеба с Хором города Хут-Нисут однозначно показывает, что сам Хоремхеб был (или стал) приверженцем религии «личного благочестия» – религии, противоположной по своей сути атонизму!
И еще одно обстоятельство. Аменхотеп III, Эхнатон и даже Тутанхамон активно распространяли в Нубии культы единого общегосударственного бога (Амона, Атона) и правящего царя. Почитались, например, такие воплощения божественного царя, как «Неб-маат-Ра (Аменхотеп III), владыка Нубии бог старший (!) владыка неба» и «Неб-хепру-Ра (Тутанхамон), пребывающий в крепости Фарас». Данных о том, что подобные культы божественной составляющей собственной личности учреждал Хоремхеб, у нас нет. Напротив, в построенном им скальном святилище Абу Ода мы видим изображения традиционных (для эпохи Нового царства) нубийских богов: Хора владыки Баки, Хора владыки Миама, Хора владыки Бухена и упоминаемого в первый раз Хора владыки Меха.[16]
Говоря об отношении к Эхнатону Рамессидов, Жак упоминает египетское словечко херу, которое употребляли в тогдашних надписях по отношению к Эхнатону, и интерпретирует его как «павший», то есть «покойный» – в противовес общепринятой интерпретации «преступник», «враг». Действительно, херу – причастие от глагола хер, «падать»; однако оно имеет уничижительный оттенок – нечто вроде нашего «падаль» – и употребляется исключительно по отношению к вражеским воинам (а все враги Египта считались преступниками, мятежниками).
Мне представляется целесообразным добавить несколько дополнительных штрихов и к тому, что пишет Кристиан Жак о ситуации в азиатских владениях Египта.
Египетская империя, возникшая в результате завоеваний Тутмоса I, Тутмоса III, Аменхотепа II и – в меньшей степени – других фараонов XVIII династии, включала в себя Нубию и Сиро-Палестину. Ко времени правления Аменхотепа III провинции прочно вошли в состав Египта, их подати были сопоставимы с налогами, которые платили государству исконно египетские территории, а местные правители фактически превратились в египетских чиновников. Царь подтверждал их вступление на престол, они подчинялись египетскому наместнику (в Азии он назывался «рабису») и были связаны с фараоном многочисленными обязательствами:
– должны были охранять провинциальные центры и египетские караваны;
– «охраняли» свои собственные города (письма из амарнского архива 74 и 99: князь не может даже на небольшой срок покинуть свой город, пока фараон не пришлет кого-то, кто будет замещать его в его отсутствие);
– обязаны были содействовать поимке находящихся в их владениях врагов фараона;
– информировали вышестоящих египетских чиновников или самого царя обо всех политических новостях в регионе;
– не имели права вести самостоятельную внешнюю политику и должны были по первому требованию фараона являться в Египет или посылать туда своих ближайших родственников.
Князь Иерусалима Абдихиба в письме к фараону характеризует свой статус таким образом: «Вот, я не правитель. Я – солдат царя, моего господина. Смотри, я – пастух царя. Я тот, кто несет дань царя. Не отец мой, не мать моя, но могущественная рука царя посадила меня в доме моего отца».
После разгрома наиболее упорных противников фараона, княжеств Кадеша и Тунипа (при Тутмосе III и Аменхотепе II), и установления дружеских отношений между Египтом и Митанни[17] (в правление Тутмоса IV) князья окончательно покорились египетской власти, стали перенимать египетскую культуру, образ жизни и моду египетского двора. Особенно это касается Нубии, но и князь Библа Рибадди с ностальгией вспоминает: «Кто давал что-нибудь? А царь (Египта) давал продовольствие правителям, моим коллегам… Прежде моим отцам присылали из (египетского) дворца серебро и все необходимое для их жизни. И мой господин присылал им солдат» (ЕА 126). Карликовые государства Сиро-Палестины вообще не могли в ту эпоху существовать самостоятельно, для них было важно найти себе сильного покровителя, который защитил бы их от нападений соседних крупных держав, превратностей междоусобной борьбы, периодически возникавшей угрозы голода.
В отношении иноземцев, которые сохраняли верность Египту, не было никакой дискриминации, и они могли даже сделать блестящую карьеру при египетском дворе (так, азиат Аперэль, гробница которого была недавно издана А. П. Живи,[18] стал визирем; известны и другие крупные чиновники и военные азиатского и нубийского происхождения). В мемфисской гробнице генерала Хоремхеба[19] сохранилась сцена, где египтяне и иноземцы приветствуют фараона. В отличие от изображений более раннего времени, здесь иноземцы держат в руках посохи, знаки высокого общественного ранга (а один из них имеет при себе кинжал), и приветствуют фараона стоя, как и египтяне. В другой сцене из той же гробницы, сцене посольства, иноземцев ожидают их собственные колесницы со слугами.
Все обстояло вполне благополучно до того момента, пока на международной арене не появилась новая крупная держава – хеттская.[20] Ее царь Суппилулиума стал создавать свою империю, по структуре не очень отличавшуюся от египетской. А Эхнатон, как справедливо отмечает Кристиан Жак, не спешил вмешиваться… Были и другие, менее крупные неприятности: коррупция египетских чиновников (так, в письме ЕА 270 Милькили из Гезера обвиняет египетского чиновника Янхаму в слишком больших требованиях и в том, что тот задержал его жену и сына в качестве обеспечения дани), формирование банд «головорезов» – хапиру (это не этническое название, как утверждает К. Жак) – из маргинальных элементов сиро-палестинского общества и их набеги на города. Северосирийские правители, не получая помощи от фараона, оказывались вынужденными переходить на сторону хеттов.
Кристиан Жак рисует образ коварного злодея Азиру, князя Амурру. На мой взгляд, эту интересную фигуру не следовало бы оценивать так однозначно негативно. Азиатские провинции Амурру (горные и предгорные области Ливана) и Упе были созданы, как полагает В. Хелк, на месте разгромленных княжеств Кадеша и Тунипа. Их центрами стали города, не игравшие прежде значительной роли, – Симира и Кумиди. Во главе Амурру царь поставил человека местного происхождения, но не связанного с царским родом, – некоего Абди-Аширту (отца Азиру). Он занимал промежуточное положение между египетской администрацией (рабису Симиры) и местными правителями городов – хазану, то есть был как бы заместителем рабису. Абди-Аширта конфликтовал с князьями, освободил Симиру от захвативших ее войск города Шелаль, участвовал в походе хеттов против Митанни и, в конце концов, был убит (во время ответного рейда митаннийского царя Тушратты?). Несмотря на «неудобную» самостоятельность князя Амурру, его смерть оценивается в письме из Библа (ЕА 101) так: «Ведь они убили Абди-Аширту, которого царь (Египта) поставил над ними, а не они сами».
После смерти Абди-Аширты началась какая-то странная борьба между его сыновьями (союзниками которых стали портовые города Арвад, Тир, Берит, Сидон) и Риб-Адди, князем Библа. Сначала Риб-Адди захватил Симиру, потом, после хозяйственной блокады, этот город (и ряд других городов, союзников Библа) перешел в руки сыновей Абди-Аширты. Пленных египетских граждан Азиру заложил (!) в Митанни. Очевидно, речь шла о борьбе двух коалиций сирийских князей за контроль над крупным египетским центром, через который в Сирию поступало продовольствие. Тем не менее, в своих письмах Азиру настойчиво убеждает фараона, что продолжает оставаться вассалом Египта (хотя и совершает враждебные действия против лояльных царю князей). Он пишет: «Все, что князья давали, я тоже буду воистину давать, царю, моему господину, моему Богу, моему Солнцу, буду я, воистину, давать постоянно» (ЕА 157); «Пусть посланный моего господина придет, и все, о чем я говорил в присутствии моего господина, я дам: продовольствие, корабли, масло, дерево укарину и другое дерево я дам» (ЕА 161). Он ищет заступничества могущественного временщика Эхнатона Туту, который исполнял должность жреца царствующего фараона и был «устами верховными земли до края ее»:[21]«Вот, ты там, мой отец, и каково бы ни было желание Дуду, моего отца, напиши, и я воистину дам… Ты сидишь перед царем, моим господином… слов клеветы против меня не допускай» (Азиру – Туту, ЕА 158); «Что касается Дуду, вот, смотри, я направлю мое сердце и мои слова в направлении его сердца. Я буду действовать заодно с Дуду, моим господином» (Азиру – Хаи, ЕА 167). Он приезжает, по требованию царя, в Египет.
Двойственность поведения Азиру объяснялась тем, что в это время совершал свои рейды в Северной Сирии (то есть в непосредственной близости от Амурру) хеттский царь Суппилулиума. Азиру, этот «слуга двух господ», по меткому выражению итальянского ассириолога Марио Ливерани,[22] пытался поддерживать добрые отношения одновременно с двумя могущественными правителями. И, видимо, одно время платил дань обоим! Фараон выдвигает против него такое обвинение: «Вот, царь услышал, что ты заключил соглашение с человеком Кадеша (Этака-мой, князем Кадеша и союзником хеттов), что вы вместе вкушаете еду и питье. Если это действительно правда, то почему ты так делаешь? Почему ты заключил соглашение с человеком, с которым царь в ссоре?» Ответ на риторические вопросы фараона самоочевиден: потому, что Эхнатон не сумел гарантировать безопасность своего вассала перед лицом хеттской угрозы. И все-таки Азиру хранил верность Египту до смерти Тутанхамона – до того времени, пока соотношение сил в Северной Сирии не изменилось окончательно в пользу хеттского царя. А потом заключил с Суппилулиумой договор и стал его вассалом.[23] В составе хеттской империи царство Амурру, где правили наследники Азиру, существовало еще очень долго – до конца 12 в. до н. э.
На русском языке существует замечательное исследование: Перепелкин Ю. Я. Кэйе и Семнехкерэ. К исходу солнцепоклоннического переворота в Египте. М., 1979.[24] Его автор, проделав уникальный по своей тщательности анализ амарнских памятников, приходит к выводам, во многом отличным от концепции К. Жака. Так, он считает, что царица Нефертити не оказывала сколько-нибудь заметного влияния на государственные дела («Необыкновенное положение царицы рядом с фараоном было положением супруги, а не соправительницы» – с. 24). Что владелицей северного дворца и южной усадьбы Меру-Атон (до их передачи царевне Меритатон[25]) была побочная супруга царя, Кийа,[26] чье возвышение началось через несколько лет после женитьбы царя на Нефертити. Что в конце царствования – в 16 или 17-м году – Кийа стала соправителем Эхнатона (Сменхкара[27] же вступил на престол уже после его смерти). Что она впала в немилость еще до смерти Эхнатона, а Нефертити, напротив, оставалась царицей вплоть до смерти супруга. Что в царствование Тутанхамона, который сам не преследовал памяти Эхнатона, царская гробница в Ахетатоне была разгромлена противниками атонизма. Тогда же Эхнатон был вторично погребен в Фивах,[28] в гробнице 55, в золотом гробе, переделанном из гроба Кийи. Однако вскоре, «скажем, при фараоне Хар-м-ха (Хоремхебе. – Т.Е.), если только не позже, в укромный тайник нагрянули должностные лица с поручением истребить там имена и изображения отверженного преобразователя, вынуть его самого из гроба, а взамен положить туда другого царственного мертвеца» (с. 254). Этим «другим мертвецом» стал Сменхкара.
Ю. Я. Перепелкин реконструирует надпись на золотом гробе и интерпретирует ее как надпись Кийи, выражающую ее любовь к царственному супругу (с. 93). Поскольку эту надпись целиком цитирует К. Жак, мне кажется необходимым привести здесь и реконструкцию Перепелкина – чтобы читатель мог убедиться, насколько различными бывают прочтения одного и того же памятника.
1. Оказывание слов [(такою-то)] [Кэйе] [– жива она!(?)].
2. Буду обонять я дыхание сладостное, выходящее из уст твоих.
3. Буду видеть я красоту твою постоянно (– таково?) мое желание.
4. Буду слышать [я] голос твой сладостный северного ветра.
5. Будет молодеть плоть (моя) в жизни от любви твоей.
6. Будешь давать ты [мне] руки твои с питанием твоим, буду принимать [я] его, живущий правдою (?).
7. Будешь взывать ты во имя мое вековечно, не (надо) будет искать его
8. В устах твоих, [м]ой [владыка (?)] [(имярек)]. Будешь ты [со мною (?)]
9. вековечно вечно, живым, как Йот (то есть Атон. – Т.Б.)! [Для двойника жены-любимца большой]
10. цар[я] (и) государ[я], живущ[его] правдою, владык[и] обеих земель [Нефр-шепр-рэ Ва-н-рэ],отрок[а]
11. добр [ого] Йота живого, который будет тут
12. жив вековечно вечно, [Кэйе] [– жива она! (?)].[29]
Читателю, который захочет продолжить свое знакомство с эпохой Амарны, я советую прочитать (или перечитать) две египетские сказки, переведенные на русский язык: «Сказку об очарованном царевиче» и «Сказку о двух братьях».[30] По мнению В. Хелка,[31] первая сказка могла быть написана только в эпоху Амарны, поскольку в ней уже используются новоегипетские формы языка, а действие происходит в стране Митанни, которая перестала существовать как самостоятельное государство после походов Суппилулиумы. Хелк показывает, что в сказке нашли отражение моральные ценности военного сословия: любовь к путешествиям, бережное отношение к лошадям, вера в «личного бога», который может помочь индивиду изменить злую судьбу. В сказке важным положительным персонажем является женщина, митаннийская принцесса, – и немецкий египтолог сопоставляет это обстоятельство с повышением общественной роли женщин в амарнскую эпоху, в частности с ролью царицы.
Вторая сказка, которую Хелк датирует началом эпохи Рамессидов, представляется ему чуть ли не намеренным опровержением идей первой сказки, идеалов эпохи Амарны: здесь женщины-героини (одна из которых становится царицей) коварны и злы, с героем, который пускается в путешествие, случаются всякие несчастья, и все перипетии сюжета наводят на мысль, что человек никоим образом не может избежать своей судьбы.
Путешествие по лабиринту Амарны может быть бесконечным – тем более что, создавая свое учение, Эхнатон ориентировался на религиозные традиции Древнего царства, связь которых с атонизмом еще не вполне выяснена, а влияние религии Амарны на последующее развитие египетской теологии, ветхозаветную литературу и христианство также заслуживает отдельного пристального изучения. Но мы остановимся на том, что уже было сказано, и постараемся закончить рассуждение об «исторической правде». Современный человек видит эту правду так, как видит поврежденный рельеф в египетской гробнице: несколько фрагментов на стене, сверкающих живыми красками. Чей-то профиль и часть руки, натягивающей лук. Обод колеса. Заячьи уши… Так хочется продолжить прерванные линии, дорисовать картину. Кое-где мы можем это сделать почти с полной уверенностью. Но правый нижний угол рельефа разрушен полностью. Что там было? Быть может, нам повезет, и, наклонившись к куче мусора у подножия стены, мы найдем недостающий фрагмент. Быть может, его нашли уже давно, еще в прошлом веке, и он хранится в пыльных запасниках какого-то музея. Приложив массу усилий, сопоставляя тысячи обломков рельефов из разных коллекций, мы рано или поздно сможем восстановить разрушенную картину – такие случаи в науке бывали. Быть может, мы не найдем этот фрагмент и тогда, по аналогии с известными рельефами, попытаемся хотя бы приблизительно представить, что на нем изображено. Но полагаться на аналогии небезопасно: несмотря на традиционность египетского искусства, в нем всегда может открыться нечто неожиданное и даже сенсационное. Так, Джеффри Мартин нашел в гробнице генерала Хоремхеба исключительные, нигде более не встречающиеся изображения – этнографически точные портреты представителей подвластных Египту народов, бытовые сцены солдатской жизни.
Татьяна Баскакова
