Место политических институтов в политической теории

Классическая политическая теория включает в себя не только обсуждение политических идеалов и индивидуальных обязанностей. Для Платона и Арис­тотеля, как и для Н. Макиавелли, Дж. Локка, Ж.-Ж. Руссо, Т. Гоббса и других

представителей этой традиции, одна из основных проблем состояла в выясне­нии вопроса о том, какие политические институты могут обеспечить создание лучшего типа общества и личности. Книга «Государство» Платона в основном посвящена сравнению различных форм правления — тимократии, олигархии, демократии и тирании. В «Законах» Платона Афинянин, сравнивая конститу­ции Спарты и Крита, отмечает, что государство необходимо не только для защиты от внешних врагов, но также и для обеспечения внутреннего мира и упрочения гражданских добродетелей: хороший законодатель защищает обще­ство от дурного правления (от ошибок, заблуждений и искажения правил), что может быть сделано за счет достижения определенных институциональ­ных соглашений. Другим примером является ситуация, при которой Афиня­нин использует приводимую в спартанской конституции типологию поли­тических режимов для обсуждения вопроса о том, какой тип законов жите­ли Кноса должны применить в их новой колонии, созданной на острове Крит (и названной ими Магнезия), чтобы создать там наилучшую форму правительства.

Аристотель в «Политике» продолжил обсуждение политических институтов и «правильного» общества. В IV книге он выдвинул обширную программу изучения политических институтов, где поставил целый ряд вопросов. Какова идеальная форма правительства? Какой тип конституции является оптималь­ным в различных обстоятельствах, далеких от идеала? Что характеризует кон­ституции, не являющиеся «правильными» (идеальными) в различных неиде­альных обстоятельствах? И какой тип конституции уместен в большинстве случаев (естественно, имеются в виду неидеальные случаи)? Аристотель также указывал на необходимость наличия различных институтов в правительстве и органах совещательной, исполнительной и судебной власти. Его рассуждения, основанные на глубоком изучении всевозможных сочетаний различных поли­тических институтов, свидетельствуют о том, что Эллада представляла собой своеобразную лабораторию для исследования результатов этих процессов (Malnes, Midgaard, 1993; Sabin, 1961).

Аналогичные вопросы продолжали ставить многие мыслители на протяже­нии долгих столетий. И действительно, когда в конце XIX—начале XX вв. политическая наука начинала свое формирование в качестве современной ака­демической дисциплины, античная традиция играла особую роль в этом про­цессе (гл. 2 наст. изд.). Как в Европе, так и в США, исследователи придавали большое значение проблеме, которую можно было бы назвать «конституци­онной архитектурой». Ее центральной темой был вопрос о том, какие типы конституций наиболее предпочтительны. Нередко интерес к этой теме выли­вался в детальные комплексные исследования происхождения и действия раз­личных национальных конституций и отдельных политических институтов. В ряде стран, в частности, в северной Европе, это явилось следствием тесной взаимозависимости между политической наукой и конституционным законо­дательством, в значительной мере определяющейся немецкой традицией все­общего учения о государстве — Allgemeine Staatslehre (Andren, 1928).

В последнее время политические институты заняли центральное место и в политической теории. Возрождению интереса к этой проблеме положила нача­ло опубликованная в 1971 г. работа Дж. Роулза «Теория справедливости». Кон­цепция Роулза шла в разрез с господствовавшим в то время в политической философии утилитаризмом, в ней особое внимание вновь уделялось таким традиционно нормативным вопросам, как справедливость, равенство и права

человека. Отвечая на некоторые критические замечания в одной из своих статей, Роулз отметил (отчасти самокритично), что исходные принципы его теории, следует рассматривать не как некие метафизические постулаты, но как принципы, которые сочетают в себе «интуитивные идеи, лежащие в ос­нове политических институтов любого конституционно-демократического режима, и общественные традиции их интерпретаций» (Rawls, 1985, р. 226. — Курсив автора гл.). В своей последней книге, посвященной тематике полити­ческого либерализма, Роулз проводит различие между двумя типами логики действий — логикой «разума» и логикой «рассудка», причем логика «рассудка в отличие от логики разума носит общественный характер» (Rawls, 1993, р. 51). Вместо анонимной, стратегической ситуации игрового типа Роулз предлага­ет создание своеобразного дискурсивного политического института, в рам­ках которого представители различных точек зрения могли бы встречаться, чтобы путем обсуждений, дискуссий и соглашений пытаться находить те общие принципы социально-экономического порядка, которые должны пре­валировать в обществе (Rawls, 1993, р. 135f.; ср.: Soltan, 1987; Barry, 1995). Целью Роулза является создание общества, в котором всеобщее согласие значило бы больше, чем принципы справедливости, которым подчиняются политические институты. При этом такой консенсус ни в коей мере не ста­вится под сомнение, несмотря на наличие противоположных интересов у ин­дивидов и групп по культурным, религиозным и идеологическим вопросам (Rawls, 1993, р. 131-172).

Далее, по мнению Роулза, именно справедливые политические институты могут способствовать построению справедливого общества, а не наоборот, справедливое общество создаст справедливые политические институты. Оче­видно, что подобная позиция соответствует концепциям политических ин­ститутов античного периода. Институты — это не только «правила игры», они также воздействуют на бытующие в обществе ценности, такие, как справед­ливость, коллективная идентичность, принадлежность к сообществу, доверие и солидарность (March, Olsen, 1989, р. 126; ср.: Dworkin, 1977, р. 160 ff.). И. Элстер, например, доказывал, что «одной из задач политики, несомненно, является формирование таких социальных условий и институтов, при которых люди вели бы себя честно, поскольку они убеждены, что основополагающие струк­туры их общества справедливы» (Elster, 1987, р. 231). Если социальные нормы (например нормы, относящиеся к справедливости) изменяются в зависимос­ти от характера политических институтов, то это значит, что в определенной степени мы сами решаем, какие из них доминируют в обществе, в котором живем, поскольку сами (по крайней мере, иногда) принимаем участие в определении характера наших политических институтов.

В своей книге «Трагедия политической науки» Д. Риччи отметил, что клас­сические идеи политической науки были обусловлены нормативно насыщен­ными понятиями (справедливость, нация, права, патриотизм, общество, доб­родетель, тирания и т.д.). Трагедия современной политической науки, по его мнению, состоит в том, что большая часть таких понятий вытеснена, а на смену им дерзкий новый мир количественных данных и политического ана­лиза принес такие безжизненные понятия, как «установка», «когниция», «со­циализация» и «система». Именно это смещение научных интересов — с кри­тических, нормативно значимых вопросов об основах политики и демократии к вопросам об эмпирически управляемом и политически полезном — помога­ет объяснить тот кризис, в котором оказалась сегодня политическая наука

(Ricci, 1984, p. 296; ср.: Held, 1987, p. 273). Обновленное, с точки зрения по­зитивной и нормативной теории, понимание политических институтов может стать основой преодоления описанного Риччи кризиса. Роулз высказывает сход­ное мнение о том, что политические институты являются образованиями двойственной природы как эмпирической, так и нормативной, которые не­возможно понять, если их нормативные основы остаются пустыми, неза­полненными.