Мирской град в межкультурной перспективе

Эпоха мирского града наступает во всем мире, а не только на Западе. Семена секуляризации, когда-то разнесенные по всему свету купцами и путешественниками, миссионерами и ре­волюционерами, давно проросли, а ростки отцвели и стали при­носить плоды. Урбанизация Латинской Америки и Индии, инду­стриализация Африки и Китая разворачиваются с огромной ско­ростью. По мере развития этих процессов становится очевидно, что, хотя секуляризация всегда проявляется сходным образом, где бы она ни происходила, тем не менее существенные куль­турно-исторические различия порождают ярко выраженные раз­личия в maniere d'etre каждого технополиса. Во всех случаях мирской град имеет собственные неповторимые черты.

В этой главе на примере четырех городов, представляющих четыре разных культурных региона, мы увидим, как специфика каждого из них проявляется в процессе секуляризации. Несо­мненно, это разнообразие — одна из ценнейших особенностей современного мира, которую необходимо сохранить. Секулярная цивилизация вовсе не должна быть однородной или одноцвет­ной. Но цвет и характер, рождающиеся из богатства многообра­зия, нельзя оставлять на волю случая. Как и все в мирском граде, разнообразие должно быть продумано заранее, иначе его не будет. Об этом надо непременно помнить градостроителям, занимающимся модернизацией. Контраст и многообразие — необходимые элементы нашего мира. Теперь, когда человек берет на себя ответственность за формирование облика своего мира, он должен позаботиться о сохранении его многообразия.

В этой главе мы посетим четыре города: Нью Дели, Рим, Прагу и Бостон. Я сам бывал во всех четырех, хотя не везде по­долгу. Они иллюстрируют процесс секуляризации соответ­ственно в Южной Азии, Западной Европе, Восточной Европе и

США. Эти города испытали воздействие секуляризации по-разному, отчасти в силу исторических различий. Их судьба доказывает, что мировая урбанистическая цивилизация совсем необязательно стирает индивидуальные краски города или разрушает
его неповторимые особенности.

Наше путешествие должно также проиллюстрировать то, о чем мы говорили раньше, — различие между историческим про­цессом секуляризации и идеологией секуляризма. Их не следует путать. Секуляризация — это процесс освобождения. Она раз­рушает то, что издавна угнетало человека, и ломает бессмыс­ленные установления прошлого. Она полностью доверяет чело­веку его социальную и культурную жизнь, требуя от него по­стоянных интеллектуальных усилий и профессионализма. Секуляризм препятствует секулярной революции, превращая ее в за­стывшее мировоззрение. Он подрезает крылья эмансипации, стремясь зажать общество в тесные рамки еще одной ортодок­сии. Цель нашего кругосветного путешествия состоит в том, чтобы показать, что многообразие проявлений секуляризации в разных концах планеты требует от живущих там христиан со­вершенно разных действий; что разнообразие — величайшая ценность, которую следует оберегать и заранее иметь в виду; что секуляризм — еще один опасный «изм», которому надо противодействовать независимо от его обличий.

Нью дели и индия

Само существование Нового Дели (Нью Дели) свидетель­ствует о грандиозных переменах, происшедших в Индии в ре­зультате ее соприкосновения с Западом. Нью Дели строился с 1912 по 1929 г. англичанами, которые хотели перенести туда из Калькутты столицу Индии. Но и по сей день город кажется не­достроенным, незавершенным. Наверное, именно так в первые годы своего существования выглядел Вашингтон. Хотя Новый Дели, как и Старый, составляет лишь часть Большого Дели, все же и сам по себе он производит впечатление поразительного, даже грандиозного города. Несмотря на то что руины зданий, построенных за много веков до прихода династии Великих Мо­голов, молчаливо напоминают о прошлом, сегодняшний Дели устремлен в будущее. И ни в одном другом городе я не видел столь бурных проявлений культурного многообразия и социальных перемен.

В самом Нью Дели и на его окраинах многие голодают. Только здесь призрак голода с таким безжалостным упорством следует по пятам за экономическим прогрессом. Важнейшие по­казатели для Индии — объем производства пищевых продуктов и рост населения. Если рождаемость в Индии существенно не

снизится, то к 1971 г. ее население достигнет 500 млн. человек. Хотя некоторые демографы и предсказывают к 1966г. снижение рождаемости, оно может оказаться запоздалым, так что все равно не удастся преодолеть уже наметившийся разрыв между производством пищевых продуктов и потребностью в них. В 1960 г комиссия по сельскохозяйственному производству при Фонде Форда мрачно констатировала, что годовой прирост производства продуктов питания составляет лишь 3,2%, и за­ключила, что к 1966 г. разрыв между спросом и предложением достигнет 28 млн. т зерновых в год. Комиссия прямо заявила, что «ни одна из существующих программ импорта и нормирова­ния продуктов не в состоянии преодолеть кризис такого мас­штаба, и настаивала на немедленном принятии «чрезвычайных мер, направленных на увеличение производства пищевых про­дуктов»¹. Сегодня индийские демографы и экономисты настро­ены не столь пессимистично, однако до оптимизма им тоже пока далеко. Индия — последняя возможность проверить, способна ли большая и более или менее демократическая страна решить проблему голода, не прибегая к тоталитарным мерам.

Помимо демографических и экономических проблем Индия вынуждена решать и задачи, связанные с языковой, религиозной и кастовой пестротой своего населения. До сих пор продолжа­ются горячие споры о том, должен ли стать государственным языком хинди — язык, который южане безусловно считают принадлежностью северной части страны. Периодически вспы­хивают столкновения между мусульманами и индусами. Многие наблюдатели полагают, что в течение последнего десятилетия Индия не распалась на части лишь благодаря харизматическим качествам Неру.

Будущее Индии зависит от продолжения процесса секуляри­зации. Племенные, кастовые и религиозные интересы должны быть подчинены более широким политическим целям. Этими интересами нельзя пренебрегать, но необходимо осознать, что они второстепенны по сравнению с главной и общей для всей страны проблемой — проблемой баланса между ростом произ­водства и населения. В связи с этим возникает вопрос о так на­зываемом секуляризме Неру и важнейших пунктах программы Индийского национального конгресса. Здесь мы находим пре­красный пример того, о чем уже говорилось раньше, — пример различия между секуляризмом и секуляризацией.

Неру, несмотря на приверженность идеям своего учителя Ганди, не был религиозным человеком. Необходимость участво­вать даже в самой незначительной религиозной церемонии не­изменно вызывала у него гримасу неудовольствия. Однажды, во время освящения какой-то плотины, он сердито отстранил саду,

пытавшегося побрызгать на него святой водой. В этом смысле Неру был совершенно «секулярным» человеком. Но был ли он настоящим секуляристом в том значении этого слова, о котором мы говорили раньше?

Неру руководил страной, где в братоубийственных религиоз­ных распрях было пролито больше крови, чем где бы то ни было еще, и в то же время эта страна с полным основанием славится своей «духовностью». Отношение Неру к религии определялось разнообразными факторами. Среди них — тяжелая борьба за независимость от «христианской» державы; интеллектуальная «отмирность» Хэрроу и Кембриджа, где он получил образова­ние; марксизм, увлечение которым в свое время привело его к резкому расхождению с Ганди по вопросу о необходимости индустриализации для Индии. Кроме того, на позицию Неру повлияла необходимость вести постоянную борьбу с Мусульман­ской лигой, с одной стороны, и с разнообразными индуист­скими партиями — с другой. В своем противостоянии этим ре­лигиозным партиям Неру всегда отстаивал идею светского госу­дарства, в структуре которого нет места для публичных религи­озных действий, никакая религия не пользуется поддержкой го­сударства, а взаимоотношения между религиозными группиров­ками регулируются совершенно беспристрастно.

В этом отношении Неру шел по меньшей мере столь же да­леко, как и многие из тех, кого Церковь в других странах опа­сается и клеймит как «секуляристов». Почему же «секулярист» Неру пользовался многолетней и неизменной поддержкой хри­стиан Индии?

А дело в том, что Неру никогда не был секуляристом-догматиком. Он хотел, чтобы Индия стала светским государством, и христиане Индии в большинстве своем были с ним согласны. Ведь возможной альтернативой, особенно после отделения Пакистана, представлялось лишь сакральное индуистское общество. Но даже если бы это был не единственный вариант, все же ясно, что огромное разнообразие религий и сект Индии (по сравнению с которым знаменитый американский плюрализм кажется уны­лым однообразием) сможет сохраниться только в светском госу­дарстве. Кроме того, лишь дальнейшая секуляризация позволит индийцам освободиться от жестких оков, налагаемых кастовым делением общества: ведь касты представляют собой пережиток племенных и кровнородственных образований.

Большинство христиан Индии не сомневаются в необходимо­сти созданий светского государства. Возможно, это самый бла-

гоприятный путь также для Бирмы и Таиланда, где постоянно существует опасность сакрализации государственной власти. По­этому в тех странах, где на смену древним сакральным обще­ствам начинает приходить светское государство, христианам не стоит брюзжать о вреде секуляризации. В этих странах особенно наглядно проявляется освобождающее действие секуляризации, и, как не раз заявляла Церковь в Индии, христиане должны ее всячески поддерживать.

РИМ И ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА

Самолет донесет вас от Нью Дели до Рима в считанные часы. И снова вы оказываетесь в городе, который, как и Нью Дели, разворачивает перед вами все периоды своей истории. Существует не один Рим — их много. Есть Рим суровой и доброде­тельной Республики, населенный стройными потомками Ромула и Рема. Есть Рим надменной Империи, разрываемой внутрен­ними конфликтами и тронутой распадом. Есть Рим католического господства, где папы — словно Цезари — правят духовной империей. Есть Рим революции, среди участников которой — Гарибальди и Мадзини, боровшиеся за освобождение Италии от иностранного и клерикального контроля. Есть Рим Муссолини, разукрашенный псевдоримской символикой и четко марширу­ющий к военным эшелонам которые строго по расписанию мчат всю страну к катастрофе. Наконец, есть послевоенный «Рим — открытый город», а позже — родина «Сладкой жизни», официальная резиденция киномагнатов, столица итальянской автомобильной промышленности и скуки.

В сегодняшнем Риме легко открывается каждый из этих ликов города. У него нет тайн. Можно пройти пешком от Форума до Ватиканского музея, а оттуда — к Виа Венето, переходя от эпохи к эпохе и ничто, кроме напряженного дорожного движения не помешает вашим странствиям. Бурная секуляризация Рима особенно выразительно свидетельствует о том, что про­изошло со всей Западной Европой. И это свидетельство трудно не заметить. Хотя Рим по-прежнему стоит все на тех же семи холмах, однако это уже не тот город, где Юлий Цезарь упал к подножию статуи Помпея, или где монах брат Мартин в ужасе отшатнулся от роскоши и разложения ренессансного папства, или где Генри Джеймс писал в 1873 г, сидя на залитой солнцем террасе на Корсо «В майском Риме все имеет привлекательные стороны, даже народные бунты»². Конечно, убийства разложе-

ние и даже привлекательные бунты и сегодня в духе Рима. Но секуляризация, процветающая там, по крайней мере, еще со вре­мен Возрождения, наконец-то добилась признания. То обсто­ятельство, что это произошло в столице христианского мира, делает Рим особенно интересным для нашего исследования. Кроме того, это вынуждает всех добросовестных противников секуляризации перейти к обороне: ведь современный Рим — одно из самых удобных для человеческой жизни мест в мире.

Ну, а бурная секуляризация? Не жалко ли, что нельзя при­остановить ее хоть на секунду, чтобы не видеть ее разруши­тельного действия в колыбели христианства? Нет, не жалко, христианам не стоит оплакивать уход сакральных цивилизаций, независимо от их характера. С тех пор как наши глаза откры­лись всемирному охвату библейской веры, мы видим то, чего могли не замечать несколько десятилетий назад: хотя Европа и не стала вполне сакральным обществом, все же средневековая «христианская цивилизация» имеет много общего с такими клас­сическими сакральными культурами, как буддийский Тибет или государство инков в Перу. Христианство было европейской рели­гией. Оно было тесно связано с европейской культурой, и именно как религию Европы воспринимали его неевропейцы. Но так называемый константиновский период завершился, и хри­стиане должны этому радоваться. Медленно, очень медленно на­чинают неевропейцы воспринимать Евангелие не только как ре­лигиозное освящение ценностей западной культуры. Секуляри­зация Европы позволила нам увидеть истинно вселенский («католический») потенциал той религии, которая прежде была немыслима без греческой метафизики, римских ритуалов и го­тической архитектуры. Некогда «быть христианином» означало одно: быть рожденным (или крещеным) в пределах христиан­ского мира. Но после того как аббат Мишонно и кардинал Суар обнаружили, что Франция, как и Мозамбик, тоже «страна, открытая для миссионерства», после аналогичного религиозного пробуждения в Англии и Германии прежнее географическое по­нимание больше неприменимо. Кардинал Суар когда-то назвал Францию страной крещеных язычников.

Несмотря на пример Испании, как будто свидетельствующий о противном, подлинно христианское сакральное общество не­возможно. «Христианского мира» больше нет. Церковь повсюду живет «в условиях миссии», но именно так и должно быть.

Каждый церковный приход — это или communaute missionnaire (термин аббата Мишонно) или это вообще не христианская община а всего лишь рудимент христианства как культуры³.

Более столетия назад Кьеркегор спрашивал, как вообще можно быть «христианином в христианском мире»? Ему представлялось невозможным принять Евангелие смысл которого оказался совершенно затуманенным в результате его почти полного отождествления с европейской культурой и буржуазными ценностями.

По мере секуляризации Европы поставленная Кьеркегором проблема становится менее острой. Разные варианты марксизма экзистенциализм во всех его формах, страстный гуманизм Камю, отказ — в духе «Сладкой жизни» — от всякой вообще идеологии постоянно предлагают европейцам все новые живые альтернативы христианской вере. «Быть христианином» все чаще становится делом сознательного выбора не обусловленным местом рождения или культурной инерцией.

Молодые христиане Европы в частности члены Евангелического студенческого движения (ESG) в Германии или «Молодые рабочие католики» (JOC) во Франции не оплакивают закат христианской цивилизации. Многим из них атмосфера новой «постхристианской» Европы представляется более здоровой. Теперь в университетах и профсоюзах они могут говорить о требованиях Евангелия не испытывая постоянной необходимости извиняться за буржуазный багаж ветшающего христианского мира.

Конечно в новом европейском климате есть и свои опасности. Его богатство часто приводит к утрате устойчивых ориентиров что характерно для всякого переходного периода и порождает тот тип аномии который прекрасно отражен например в фильмах Жана Люка Годара. Но нелепо было бы думать что такого рода потерянность можно устранить повернув Европу вспять к одной из ушедших эпох культурного синтеза — к викторианской, габсбургской или средневековой. Сейчас христианская Церковь может содействовать созданию в Европе новой духовной среды подлинно гуманистической и пригодной для человеческой жизни но в этой среде христианская вера уже не будет формировать господствующий этос а предоставит человеку возможность сделать собственный выбор предлагаемый истинно плюралистической культурой.

ПРАГА И ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА

Эти записи я сделал в дорожном дневнике после посещения Праги в 1963г но запечатленные в них ощущения живы для

меня и сегодня. «Все туристы в восторге от Праги. Некоторые утверждают, что это самый прекрасный город между Ленингра­дом и Флоренцией. Думаю, что они не преувеличивают Мой первый полный день в Праге начался с поездки по центру го рода, а затем к почтенному Карлову университету, величе­ственный зал заседании которого используется лишь для особо важных академических собраний. Стояла чудесная погода. Солнце оставляло неровные жаркие отблески на металлической крыше собора св. Вита. В водах Влтавы казалось, рокочут хоры Сметаны. И еще мне виделся призрак Кафки вот он, изможден­ный, с горящим взглядом, пробирается по лабиринту вечного гетто»⁴.

Прага всегда была городом на перекрестке. Многоликая сто­лица государства, составленного в 1918 г из частей распавшейся Австро-Венгерской империи, она всегда была либо самым запад­ным городом Восточной Европы либо самым восточ­ным — Западной. Сосуществование разных народов и традиций всегда плодотворно для культуры, хотя, конечно, создает поли­тические трудности. И сегодня в отношениях между немцами и славянами в Праге между чехами и словаками во всей Чехо­словакии чередуются периоды холодной враждебности и актив­ного сотрудничества. Сейчас Праге больше всего хотелось бы играть свою прежнюю роль посредника между Востоком и Западом. А ее культурное и географическое положение в сочетании с собственной бурной историей делают Прагу самым подходящим кандидатом на эту роль

Прага дала миру невероятное разнообразие религиозных и интеллектуальных движений. Возглавляемая Яном Гусом реформация началась здесь за сто лет до того, как Лютер прибил свои знаменитые тезисы к дверям кафедрального собора в Виттенберге. Здесь же Тихо Браге и Иоганн Кеплер совершили про­рыв в современную математику и астрономию. Между двумя мировыми войнами тут процветала немецко-еврейская культура, одно из лучших проявлений которой — творчество Франца Кафки.

Поворотным пунктом в истории Праги стал тот мрачный сентябрьский день в 1938 г, когда Франция и Англия согласились отдать нацистской Германии Судетскую область. Это событие остается незаживающей раной в душах чехов. Они считают его самым подлым из предательств. Некоторые из них видят в этом свидетельство слабости и нерешительности западной демократии. Мюнхенские соглашения значительно способствовали росту популярности чешских коммунистов, и когда в 1948 г произошел государственный переворот, то оказалось, что компартия Чехословакии — одна из самых больших в Европе

Сегодня в Праге, как и повсюду в Восточной Европе, процесс секуляризации идет быстро. Конечно, в Восточной Европе ситуация осложняется присутствием воинствующего секуляристского мировоззрения. Но и у этого колосса ноги из глины. Коммунизм играет двойственную роль в процессе секуляризации. Мы уже говорили о том, что присущий ему ате­изм и релятивации ценностей создают некоторые культурные предпосылки для секуляризации. Однако иногда коммунизм стремится стать квазирелигиозным мировоззрением со всеми по­ложенными новой государственной религии ритуалами. Это хо­рошо видно в случае ГДР, где коммунисты пытаются использо­вать в своих целях традиции и обряды слабеющей лютеранской церкви, в частности предлагая некие эрзацы конфирмации, цер­ковного бракосочетания и погребального обряда.

При нынешнем положении дел в Восточной Европе, в усло­виях квазирелигиозного марксистского истэблишмента, христи­ане оказываются главными сторонниками и активными провод­никами секуляризации. Так, в сегодняшней Польше в поддерж­ку «культурного плюрализма» наиболее последовательно вы­ступает католическая интеллигенция на страницах варшавского журнала Slowo powszechno. To же относится и к другим во­сточноевропейским странам. Один теолог из ГДР сказал: «Мы против коммунизма не из-за его рационализма, а потому что он недостаточно рационалистичен, не из-за его материализма, а потому что он метафизичен. Мы хотим, чтобы коммунизм был тем, за что он себя выдает, то есть научным и социалистичес­ким учением, а не новой священной ортодоксией».

Такие проницательные исследователи коммунизма, как Хельмут Гольвицер, работающий в Свободном университете Берлина, все больше убеждаются в том, что он представляет со­бой странное соединение политической теории и программы дей­ствий с мессианским утопизмом. Это вполне конкретная про­грамма в сочетании с экстатическим сектантским культом, име­ющим своих святых и свое представление о райском блажен­стве⁵.

Христиане Восточной Европы — одна из сил, способству­ющих распаду этого принципиально неустойчивого соединения. Сохраняя политическую верность государству, но отвергая при этом его закрытое атеистическое мировоззрение, христиане со­действуют тому, что некоторые исследователи называют «деидеологизацией» коммунизма. По-другому это можно назвать секуляризацией коммунизма. Христиане Восточной Европы хо­тят, чтобы он стал по-настоящему «секулярным». Они хотят, чтобы он освободился от своего холистского, квазирелигиозного ореола и стал тем, что он есть на самом деле: одним из много-

численных способов связи экономики с государственной властью. Тогда коммунизму придется показать, на что он способен в мирной конкуренции с другими обществами, в которой он пока что больших успехов не проявил.

Многие церковные деятели Запада с большим подозрением смотрят на восточноевропейских христиан, проявляющих хотя бы минимальную лояльность по отношению к коммунистичес­ким режимам. Эти критики полагают, что истинные христиане должны либо бежать на Запад, либо организовать сопротивление изнутри. Однако, оставаясь в своей стране и участвуя в движе­нии политически лояльном, но идеологически независимом, христиане тем самым приносят пользу своему обществу, а также способствуют скорейшей «деидеологизации» холодной войны. И эта их позиция поразительно напоминает отношения первых христиан к императору (мы говорили об этом в главе 1). Они рассчитывают на то, что в конце концов произойдет секуляри­зация коммунизма и марксизм перестанет быть отрицательной ортодоксией. Поэтому, когда христиане обличают всякую секу­ляризацию во всех ее формах, они лишь запутывают дело.