Две традиции единой культуры

Нам необходимо ответить еще на один принципиальный вопрос: как возникла единая политическая культура в тех странах этой цивилизации, где конфуцианство уступает доминанту буддизму? Это стало возможным благодаря высокой этической совместимости и взаимодополняемости двух религий. Анализ наиболее важных этических ценностей конфуцианства и буддизма позволяет аргументировать эту точку зрения. При всем различии конфуцианства и буддизма как религиозных систем по своим этическим принципам они во многом совпадают.

Н.Кандзи, основываясь на методологии М.Вебера, исследовал роль буддийской этики в политической модернизации Японии (на примере новой буддийской секты «чистой земли»). Ему удалось показать, что буддизм наряду с конфуцианством поддерживал и укреплял в Японии этику мирского аскетизма, трудолюбия, бережливости, накопительства, поклонения старшим, патернализма, преданности государству.

Н.Кандзи приводит наиболее важные заповеди буддийской секты «чистой земли»: работай усердно дома, не играй в азартные игры; бодрствуй и не уклоняйся от усердного труда утром и вечером; будь умерен в бесцельной роскоши; чем брать много, лучше взять немного. Можно привести целый ряд аналогичных постулатов из конфуцианской этики: середина является наиважнейшей основой действий людей в Поднебесной; гармония — это путь, которому должны следовать люди в Поднебесной; Счастье или несчастье приобретается через упорство. Дао неба и земли становятся видимы через упорство¹⁹.

Буддизм и конфуцианство проповедают этику взаимности как главный этический принцип. Старайся относиться к другим так же хорошо, как бы ты хотел, чтобы относились к тебе, и ты обнаружишь, что это кратчайший путь к благосклонности (конфуцианство). Когда кто-либо обращается с другими думая так: «Как и я, так и они, как они, так и я», он никогда не убьет и не подвигнет других к убийству (буддизм)²⁰.

Конфуцианство как духовно-религиозная традиция с самого начала своего возникновения содержало определенные правила управления государством, поскольку сам Конфуций (Кун-цзы, 551-479 до н.э.) был реформатором, который пытался придать гуманистический характер политическим и социальным традициям управления обществом. Напротив, буддизм — «интеллектуальная религия спасения» — концентрирует внимание на мистическом озарении. Буддийская духовно-религиозная традиция не содержит никаких указаний к «рационально этическому» формированию рукотворного «мира» согласно божественным заветам. Социальный и политический мир для буддиста — это нечто «несокрушимо данное» и даже лучшее из всех возможных миров. Человек должен либо приспособиться к этому миру в качестве «единственно возможного божественного», либо погрузиться в нирвану — вечный сон без сновидений. Поэтому буддизм, не предлагая собственных принципов социально-политической этики, вполне лояльно воспринимает конфуцианские политические ценности.

Этика межличностных отношений в конфуцианско-буддийской картине мира необычайно высока: они должны быть пронизаны чувством глубокой любви, не становясь формальными обязанностями. Конфуцианская традиция описывает «благородного и возвышенного человека» как преисполненного любви к родителям, искреннего и покорного своему господину, следующего социально-политическим нормам, опирающегося на взаимность в отношениях с другими. Правитель должен непременно обладать всеми перечисленными добродетелями возвышенного человека и управлять обществом, демонстрируя эти качества и не применяя силы: «Император Яо был почтителен, умен, воспитан, искренен и добросердечен. Он был поистине уважителен и способен на скромность... Он был способен заставить сверкать свою великую добродетель...»²¹.

Этатистская доминанта

Следует напомнить, что развитие политической культуры в каждой цивилизации происходило в неразрывной связи с эволюцией основного политического института—государства. И поскольку творцом конфуцианства была бюрократия, то она отбирала из учения Конфуция преимущественно те концепции и положения, которые вели к стабилизации императорской системы правления. Как отмечают современные исследователи, этот процесс не прерывался в Новое и Новейшее время: государственная бюрократия (точнее, ее высшее звено) самовольно присвоила себе статус «благородного мужа». 1Ъ, что с такой симпатией Конфуций говорил о благородном интеллектуальном рыцарстве, автоматически распространяется на реально правящий слой государственных чиновников, но с соответствующей поправкой: гипертрофируются лишь права; в той же степени, но в обратной пропорции сужается все, связанное с нравственным содержанием этого образа и его обязанностями перед народом²².

Согласно конфуцианской традиции государство—нечто изначально присущее органическому порядку мира, поэтому политическую культуру конфуцианско-буддийской цивилизации можно интерпретировать как этатистскую. (Этатистская культура — это государственническая культура, связанная с этикой подданического служения.) В таком обществе государство основывает свой контроль путем создания системы внутренних ценностей. И поскольку государство само по себе воспринимается как моральная сущность, здесь никогда не было разделения между церковью и государством. Например, японцы полагают, что император благодаря своему божественному происхождению состоит в родстве со всем народом, он является главой нации-семьи²³.

В современной политической культуре тихоокеанских стран этатизм соединился с рыночной экономикой. Государственная опека экономического и научно-технического развития выражается в том, что правительственные ведомства выступают и как попечители грядущих новаций, и как эксперты перманентного отраслевого развития, и как финансовые гаранты в случае неизбежных для всякого нового дела потерь. Например, Япония в 1996 г. обнародовала новую программу крупных правительственных субсидий, призванных усилить влияние перспективных направлений в электронике, в применении жидких кристаллов, в биотехнологии. Над проектом шефствует Министерство торговли и промышленности, которое отвечает за полное претворение в жизнь этой программы²⁴.

Китайская газета «Цзинцзи жибао» опубликовала анализ экономического развития АТР в 1996 г., в котором сделан вывод о том, что одной из главных причин азиатского экономического чуда является стремление правительств многих азиатских государств играть руководящую роль в экономике, что выражается в разработке хозяйственных планов. Газета напомнила, что в Сингапуре были осуществлены два пятилетних и два десятилетних плана, на Тайване — шесть четырехлетних и один шестилетний. Разумеется, это не директивные, а инструктивные планы, указывающие цель и направление хозяйственного развития, но частный капитал вынужден подстраиваться под эти государственные ориентиры²⁵.

Однако, несмотря на ярко выраженный этатизм, конфуцианская традиция всегда искала гармонии в обществе и стремилась к совершенствованию земной жизни политическими средствами. Конфуцианская этика создает прочные основы политической организации, поскольку выполнение социальных обязанностей в данном случае обретает высший смысл. Политический и социальный мир поделен на четкие структуры: старшие-младшие, патрон-клиент, лидер-электорат. Выше уже отмечалось, что эта политическая культура строго иерархическая, причем связи в ней преимущественно вертикальные, а горизонтальные почти не специфицированы. Это означает, что отношения между равными (патрон-патрон, клиент-клиент) здесь гораздо менее значимы, чем отношения подчинения (патрон-клиент)²⁶.

Все это позволяет создать особое, сквозное социально-политическое пространство власти и властных отношений. Центральная власть при этом сознательно выводится из-под влияния возможных лобби — освобождается от давления любых корпоративных интересов. В условиях, когда горизонтальные связи не специфицированы, тактику лоббирования осуществлять достаточно сложно. Поэтому центральная государственная власть способна проводить политику независимого контроля по отношению не только к низам общества, но и к привилегированным верхам: так складывается консенсус служилых интересов различных социальных слоев общества.

Эти принципы централизованного государственного строительства на основе единых правил политической игры были разработаны уже в глубокой древности. В знаменитом легистском трактате «Книга правителя области Шан» говорится: «То, что называют "установить единые правила наград", означает: (все) привилегии и жалованья, чиновничьи должности и ранги знатности должны даваться лишь за службу в войске, иных путей не должно быть». «То, что называют "установить единые (правила) наставлений" означает: "нельзя стать богатым и знатным, нельзя (претендовать) на смягчение наказаний и нельзя высказывать собственное мнение и докладывать его своему правителю только потому, что обладаешь обширными знаниями, красноречием, (являешь пример) честности и бескорыстия..."». «То, что называют "установить единые правила наказаний", означает: "ранги знатности не спасают от наказаний"»²⁷.

Принцип вертикального деления политического пространства последовательно проводился и в административном делении государственных территорий. Это деление призвано было рассекать традиционные сословно-групповые и клиентальные связи, заменяя их сугубо административными, контролируемыми верховной государственной властью. При этом деление традиционных китайских провинций на уезды, управляемые из центра, ущемляло не только права наследственной аристократии, но и органов местного самоуправления, противопоставляя им альтернативную властную вертикаль — центрально-государственную: «Управление общими уездами страны должно осуществляться по единому образцу, и тогда уклоняющиеся от истинного пути не осмелятся менять эту систему управления, а если кто-либо совершит проступок и его снимут с должности, то (он) уже не сможет скрыть тех, кто его рекомендовал (на это место)»²⁸.

Складывающаяся на протяжении столетий вертикальная модель организации социально-политического пространства нашла своеобразное выражение в современной вертикальной модели конфуцианского капитализма. Эта модель предполагает первоочередное развитие крупных промышленных компаний, производящих технологически- и капиталоемкую продукцию, что образует своеобразный вертикальный костяк экономики, Особая роль при этом отводится государству, которое действует в роли посредника, устраняющего «все несчастья» свободной экономики. Государство не должно наносить вред капиталистическим отношениям, напротив, оно должно делать их более здоровыми и рациональными. Вертикальный конфуцианский капитализм предполагает соединение государственной и социальной политики и прежде всего выделение активной роли правительства в обеспечении социальных благ в условиях рыночной экономики.

Многие современные исследователи отмечают, что принципиальное различие между западным и конфуцианским видами капитализма состоит в том, что в первом случае социально-экономические проблемы решают после того, как они возникли, в то время как во втором случае стремятся проводить такую политику, которая позволяет избежать возникновения социальных проблем²⁹.

Еще одним древним принципом организации большого социально-политического пространства, нашедшим адекватную современную интерпретацию, является принцип развития больших государственных идей. В уже упоминавшейся «Книге правителя области Шан» говорится: «Обычно добивающийся хорошего управления беспокоится, как бы народ не оказался рассеян, и тогда невозможно будет подчинить его какой-то одной идее. Вот почему совершенно мудрый человек добивается сосредоточения всех усилий на Едином, дабы объединить его помыслы. Государство, добившееся сосредоточения всех усилий народа на Едином хотя бы на один год, будет могущественно десять лег; государство, добившееся сосредоточения всех усилий народа на Едином на десять лет, будет могущественно сто лет; государство, добившееся сосредоточения всех усилий народа на Едином на сто лет, будет могущественно тысячу лет...»³⁰.

Лидеры и подданные

В сильном, централизованном государстве политические лидеры возносятся очень высоко, почти обожествляются. Конфуцианская мудрость гласит: «Отношения между высшими и низшими подобны отношениям между ветром и травой: трава должна склониться, когда подует ветер». Дух покорности по-своему культивирует буддизм. На страницах «Джаммападе» возникает образ совершенного человека, покорного старшим и правителям: «Я называю брахманом того, кто не будучи виноватым, сносит упреки, наказания, заточение, у кого терпение — сила, а сила — войско»³¹.

Послушание и покорность, культивировавшиеся в течение веков, выработали определенный тип человека политического: законопослушного, преданного, исполнительного, дисциплинированного, почтительного. Многие современные политологи подчеркивают, что личная преданность в этой культуре значит гораздо больше, чем партийные вопросы³². Г. Алмонд и С.Верба называют политическую культуру такого типа подданнической. Однако не покорность и послушание являются ключевыми в определении политической культуры конфуцианско-буддийского типа. Эта духовно-религиозная традиция содержит достаточно сильные импульсы к практическому политическому действию: слишком настойчиво в этой культуре звучит мотив усовершенствования земной жизни.

Законопослушный подданный имеет право... на революцию! Если мир хорош, а законы плохи, люди через политическую деятельность должны вернуть гармонию в общество. Цель такой политики — идти вместе, чтобы выжить. Согласно Конфуцию, правление, которое не поддерживает народ, теряет мандат Неба и вскоре свергается. Это служит оправданием для революций: «В Ко переворот, вода и огонь уничтожают друг друга, подобно двум женщинам, что живут вместе, но воля их враждует — такова природа переворота... При необходимости переворота сожаление исчезает. Обновляющая деятельность небесных и земных сил производит смену четырех времен года. Чэн-тан и У-ван подняли мятеж в соответствии с волей Небес и народ ответил им»³³.

Интересно, что символ социального преображения мира по-своему разработан и в буддизме. В одной из легенд Будда укрывает голубя от тигра, и тогда тигр обращается к нему как защитник мирового порядка от сентиментального прекраснодушия: «Не я создал себя таким. Если ты такой добрый, то накорми меня». Будда отрезает кусок своего тела и кладет на одну чашу весов, а на другую — голубя. Голубь перевешивает. И сколько бы ни прибавлял Будда кусков — голубь все равно перевешивает.

И только когда Будда сам встал на весы, чаши их уравновесились³⁴.

В буддизме каждая целостность равна другой целостности. И потому человек, желающий изменить мировой порядок, должен отдаться этому целиком, без остатка. Готовность к самопожертвованию должна преобразить мир, потрясти его. Тем самым буддизм не только не опровергает конфуцианские принципы практического переустройства мира, но в определенном смысле даже усиливает их, доводя до нравственного абсолюта.

Лояльность, спокойствие, гармония, коллективизм—вот наиболее важные ценности политической культуры в конфуцианско-буддийской духовно-религиозной традиции. Здесь торжествуют долг, обязанность, иерархия, подчинение личности интересам группы. Но одновременно — и право защищать все эти ценности, даже опираясь на насилие. Если попытаться определить все сказанное одной фразой, то политическую культуру такого типа можно назвать культурой консенсуса и долга.

Современные Китай, Япония, Южная Корея демонстрируют особенности конфуцианско-буддийской политической культуры в условиях высокого динамизма современного общества. При относительной политической стабильности в целом эти общества время от времени сотрясают значительные политические взрывы: массовые демонстрации, митинги и шествия объединяют миллионы людей, если определенные политические группы считают, что их политические интересы нарушаются. И добившись «справедливости», все снова вспоминают о долге и покорности, гармонии и консенсусе,— в обществе опять воцаряются порядок и гармония.

Следует подчеркнуть, что политическая стабильность в конфуцианско-буддийской цивилизации во многом связана также с высокой внутренней гомогенностью[1]* политической культуры. Исторически эта черта сформировалась благодаря значительной этнокультурной однородности населения, что помогает поддерживать высокий уровень национальной самоиндентификации и национального самосознания. Эту цивилизацию сформировали глубокие традиции внутриэтнической солидарности: чувство принадлежности к древней культуре и сегодня является условием самоуважения и идентичности для народов Восточной Азии.

Например, согласно представлениям китайцев, все они находятся «в родственных отношениях друг с другом». Как отмечает В.Г.Буров, в течение многих тысячелетий китайцы жили в одном и том же географическом ареале, «естественно у них сложилось убеждение, что они происходят от одного предка, находятся между собой в кровнородственной связи»³⁵. Если семья для китайца — это государство в миниатюре, то государство—большая семья: каждый человек обязан проявлять лояльность по отношению к семье (соседям, друзьям, соученикам, землякам) на протяжение всей своей жизни. Вплоть до настоящего времени эти отношения играют определяющую роль в китайских общинах по всему миру: они влияют на служебную карьеру и формирование чиновничьего аппарата, на парламентские выборы и занятие бизнесом.

Семейный коллективизм выступает ярким антиподом западному индивидуализму, окрашивая в теплые тона межличностную культуру общения в конфуцианско-буддийской цивилизации.