Первая двухпартийная система США: федералисты и республиканцы.
Одобрение федеральной Конституции заложило фундамент американского национального государства. Оно обрело жизнь после первых национальных выборов и начала деятельности в 1789 г. федеральной исполнительной, законодательной и судебной власти.
Для складывания национальной политической системы принципиальное значение имело также образование национальных политических партий, последовавшее сразу за возникновением национального государства. Именно эти два института — национальное государство и национальные политические партии — составляли основу американской политической системы и обеспечили ее жизнедеятельность. Причем национальные политические партии достаточно быстро выработали нормы взаимоотношений и «распределение ролей», которые превратили их самих в систему. Состав участников этой двухпартийной системы на протяжении американской истории неоднократно менялся, но некоторые фундаментальные принципы, сложившиеся изначально, сохранились на протяжении последующих столетий.
Первое национальное правительство США было создано еще на внепартийной основе. Формирование политических фракций началось вскоре после того, как Д. Вашингтон принес президентскую присягу и палата представителей и сенат приступили к работе. По иронии судьбы, Вашингтон, ярый противник фракционных размежеваний, назначил на два ключевых поста в правительстве — министра финансов и государственного секретаря — создателей будущих политических партий-соперниц: 34-летнего А. Гамильтона и 46-летнего Т. Джефферсона.
Зарождение первых политических партий происходило вопреки острому неприятию партий и партийной борьбы практически всеми американскими политическими лидерами. Неизменно отрицательно относились к разделению политиков на партии федералисты, находившиеся у власти с 1789 по 1801 г. В отношении своих оппонентов, джефферсоновских республиканцев, они употребляли чаще всего определение фракция, в которое в англо-американской политической традиции вкладывался отрицательный смысл. Гамильтон приравнивал «фракционную» деятельность республиканцев к раскольнической, направленной на разрушение федерального Союза. Вашингтон перед своей отставкой с поста президента в «Прощальном обращении» к нации объявил «дух партий» злейшим врагом американского единства. Наконец, в период пребывания на президентском посту Д. Адамса (1797-1801) федералисты, навязав законы об иностранцах и мятеже, попытались с их помощью пресечь или по крайней мере ограничить оппозицию. Республиканцы были представлены ими как «иностранные агенты», «французская фракция» (республиканцы, в отличие от федералистов, ориентировались во внешней политике не на Великобританию, а на Францию).
Отрицательным было отношение к партиям и партийному противоборству и у джефферсоновских республиканцев. Один из их видных идейно-политических лидеров, Д. Тейлор, доказывал, что наличие соперничающих политических партий противоречит природе республиканского строя, и предлагал даже, если потребуется, внести поправку в федеральную Конституцию для пресечения опасных партийных размежеваний. Ф. Френо, ведущий республиканский издатель, даже в 1799 г. полагал, что искоренение невежества и заблуждений, настойчивая просветительская деятельность исключат партийные размежевания.
Лидер Республиканской партии Джефферсон подводил под отрицательное отношение к партиям философское обоснование. Подобно другим американским просветителям-демократам, он грезил об утверждении в стране вслед за достижением независимости и победой республиканского строя царства разума, основой которого стали бы классовый мир и политическое единство. Он был убежден, что противоречия между богатыми и бедными, имущественные контрасты и сословные различия характерны для европейских обществ, а не для Соединенных Штатов, поэтому в североамериканской республике нет социально-экономической основы для подлинной вражды и соперничества партий. Джефферсон предпочитал, чтобы разделения на партии вообще не существовало в США: «Если бы мне пришлось вознестись на небеса с партией, я бы предпочел отказаться от этой чести». Заступая в 1801 г. на президентский пост, Джефферсон произнес ставшую знаменитой «примиренческую» фразу: «Все мы республиканцы, все мы федералисты», которая, однако, в контексте его выступления и мировоззрения означала не что иное, как желание поглотить Федералистскую партию, растворить ее в Республиканской.
При подобном отношении лидеров североамериканской республики к партиям и партийной оппозиции возможности для их развития должны были, казалось бы, оставаться весьма узкими. Но в действительности процесс складывания политических партий и вызревания принципов двухпартийности просматривается с конца XVIII в. весьма отчетливо. Фракционные размежевания, давшие толчок зарождению Федералистской и Республиканской партий, обозначились в Конгрессе США уже в 1789—1790 гг. В 1792 г. разделение политических деятелей Соединенных Штатов на две противоборствующие партии становится реальным фактом. В мае 1792 г. министр финансов Гамильтон гневно указал, что Мэдисон и Джефферсон возглавили фракцию, составившую оппозицию правительству, «подрывающую основы хорошего управления, создающую опасность для Союза, мира и счастья страны». В июне Джефферсон в письме Мэдисону с нескрываемым раздражением указывал, что Гамильтон «осмеливается называть Республиканскую партию фракцией».
В том же году Мэдисон выступил со статьей «Современное состояние политических партий», в которой выделил три этапа развития партийных размежеваний в Соединенных Штатах. К первому он относил разделение американцев на сторонников независимости и ее противников в революционный период, ко второму — борьбу между федералистами и антифедералистами вокруг проекта конституции 1787 г., к третьему — партийные размежевания в Конгрессе США с начала 1790-х гг. С того времени статьи и памфлеты о партийных размежеваниях стали в Соединенных Штатах обычным явлением. В 1794 г. Тейлор опубликовал памфлет «Определение партий», в котором указывал, что «существование двух партий в Конгрессе является очевидным фактом» и что они выражают «противоположные взгляды по всем вопросам внутренней и внешней политики».
Главную причину размежевания американской политической элиты по основным вопросам «внутренней и внешней политики», может быть, лучше всего раскрывает неожиданный, на первый взгляд, конфликт между Гамильтоном, ставшим главой Федералистской партии, и Мэдисоном, возглавившим оппозицию федералистам в Конгрессе США и выступившим главным партнером Джефферсона в образовании Республиканской партии. Еще совсем недавно, во время выработки и принятия федеральной Конституции, Гамильтон и Мэдисон были ближайшими союзниками. Гамильтон был потрясен и искренне возмущен, когда, представив в 1790 г. на рассмотрение Конгресса свои экономические законопроекты, увидел во главе оппозиции не кого иного, как Мэдисона. Несколько позднее он напишет, что, заступая в должность министра финансов, был абсолютно уверен в полной поддержке Мэдисоном основных направлений его политики, что в противном случае, «сознавая силу влияния Мэдисона», не согласился бы взвалить на себя это бремя.
Необходимо отметить, что полного единства между Мэдисоном и Гамильтоном не было и в предшествующий период. Мэдисону было чуждо откровенно циничное и презрительное отношение к политической демократии и народу, отличавшее Гамильтона. Но причина разрыва между ним и Гамильтоном заключалась в другом — начавшемся разладе в буржуазно-плантаторской элите. Буржуазно-плантаторский блок, возникший на почве антиколониальной борьбы, достиг наибольшей прочности в год принятия федеральной Конституции, сплотившей две части верхнего класса США перед угрозой социального и экономического хаоса. Но единство двух верхних слоев, серьезно различавшихся по социально-экономическим интересам, не имело исторической перспективы. Оно стало давать трещину, как только к началу 1790-х гг. было достигнуто упрочение внутриполитического и международного положения США. Федерализм образца 1787 г. начал рушиться, а утверждение на ведущей позиции в американском правительстве Гамильтона, подчинившего Федералистскую партию интересам северо-восточного капитала и пренебрегшего интересами аграриев, привело к отходу от федералистов влиятельных политиков-южан во главе с Мэдисоном.
Порвав с Гамильтоном, Мэдисон тут же совершил другой неожиданный шаг — вступил в тесный политический альянс с Джефферсоном. Мэдисон и Джефферсон были знакомы не первый год, но их политический союз был странен во многих отношениях. Джефферсон обосновывал политическое значение сельских сходок и городских собраний, демократического самоуправления мелких собственников, а «философ американской Конституции» Мэдисон настаивал на передаче политической власти элите. В аграрной Америке, о которой грезил Джефферсон, главная роль отводилась фермерам, а Мэдисон стоял на страже интересов плантаторского класса. Альянс Джефферсона и Мэдисона был исключительно прагматичен: их партнерству способствовала разнящаяся по мотивам, но решительная оппозиция гамильтоновскому плану развития США, расчищавшему путь торжеству финансово-промышленного капитализма над аграрными интересами страны. Джефферсон и Мэдисон продемонстрировали высокое искусство политического компромисса, пойдя на разнообразные взаимные уступки.
Напор и блестящие способности Гамильтона, сумевшего увлечь своей философией и планами президента Вашингтона и занявшего в первом американском правительстве фактически позицию премьера, побуждали Джефферсона и Мэдисона к быстрым контрдействиям, в первую очередь к созданию максимально широкой антигамильтоновской коалиции. В 1791 г. ими был создан своего рода организационно-идеологический центр: таковым оказалась «National Gazette», ставшая главным печатным органом Республиканской партии (Гамильтон начал издание газеты, отстаивавшей интересы его фракции, еще в 1789 г.). В том же году Джефферсон и Мэдисон установили первые политические контакты с политическими единомышленниками из влиятельных американских штатов. В ходе «ботанического путешествия» (поводом для него послужило знакомство с флорой и фауной Нью-Йорка и близлежащих штатов) они вступили в тесные контакты с Д. Клинтоном, А. Бэрром, другими антигамильтоновцами. Очень скоро опорными центрами Республиканской партии стали три штата — Виргиния, Пенсильвания и Нью-Йорк. Организационные усилия по цементированию собственной партии предпринимались и федералистами, но их успехи были скромнее.
До 1796 г. формирование обеих партий происходило по преимуществу через Конгресс США, импульсы от которого шли «вниз», в легислатуры штатов. Большинство делегатов, прибывавших в национальный Конгресс, не имели четких партийных привязанностей. Лидеры республиканцев и федералистов начинали активно склонять их на свою сторону. Эти же лидеры налаживали связи с влиятельными политиками различных штатов, стремясь заручиться их поддержкой на федеральных выборах. В 1796 г. республиканская фракция в Конгрессе США впервые выдвинула национального кандидата на президентских выборах. С этого времени президентские выборы, как и выборы в Конгресс, стали вестись на основе открытого партийного соперничества. Наметилась институиионализация двух политических партий, которая, однако, еще не была закреплена созданием партийных организаций в штатах. Партийная деятельность направлялась политической элитой неформальными эпизодическими собраниями республиканцев и федералистов, получившими на английский манер название кокусов, в Конгрессе США.
Постепенно формирование политических партий и их деятельность стали перемещаться в штаты. Партийные организации достаточно прочно утвердились в штатах в период федеральных выборов 1800 г. Первыми их смогли создать республиканцы. Они не только использовали традиционные корреспондентские комитеты, с помощью которых поддерживались связи между отдельными штатами, но и создали разветвленную систему партийных организаций, направлявших избирательную кампанию в округах, графствах, городах. Так, в Виргинии возник постоянный комитет республиканцев из пяти человек, руководивший избирательной кампанией в штате от ее начала и до окончания. В Пенсильвании подобные комитеты появились уже и на более низких уровнях. В Нью-Йорке комитеты Республиканской партии были организованы в каждом из семи городских округов. Примеру республиканцев Виргинии, Пенсильвании и Нью-Йорка последовали и в других штатах и городах. Федералисты и в 1800 г. продолжали уступать республиканцам в развитии и укреплении своей организационной структуры.
В целом же организационное оформление двух партий определенно отставало от их идеологической и политической активности. В идейно-политических баталиях партий и закладывались основы их взаимоотношений, в которых обозначались контуры двухпартийной системы. Соперничество двух партий было принципиальным: спор шел о выборе пути развития нации, только что обретшей независимость и государственность. По имени лидеров федералистов и республиканцев альтернативные пути были названы «гамильтоновским» и «джефферсоновским». В глазах некоторых американских историков эта альтернатива выступила как антагонизм аристократических и капиталистических интересов, с одной стороны, и демократических и аграрных — с другой. Другая группа американских историков склонялась к выводу, что разногласия между федералистами и республиканцами носили функциональный характер, а суть их взаимоотношений характеризовалась в первую очередь консенсусом. Согласно моему заключению, взаимоотношениям партий были присущи как консенсус (согласие по ряду основополагающих вопросов), так и альтернативность. Разногласия первых национальных партий носили реальный и глубокий характер, но конфликт федералистов и республиканцев не был антагонистическим. Смена первых вторыми у кормила власти в 1800 г. носила мирный конституционный характер и сопровождалась как обновлением, так и преемственностью общественно-политического курса.
Первые разногласия федералистов и республиканцев возникли по экономическим вопросам. Экономическая программа федералистов, предложенная Гамильтоном в качестве правительственной, была изложена в докладах «Об общественном кредите» (14 января 1790 г.), «О национальном банке» (13 декабря 1790г.), «О монетном дворе» (28 января 1791 г.), «О мануфактурах» (5 декабря 1791 г.). Она означала серьезную трансформацию федерализма образца 1787—1788 гг., вызвав перегруппировку в буржуазно-плантаторском блоке и разделение политической элиты на Федералистскую и Республиканскую партии.
Первое требование Гамильтона о консолидации правительством США и выплате по нарицательной стоимости государственного долга (как отдельных штатов, так и центральной власти) было выгодно финансистам Северо-Востока, сосредоточившим в своих руках львиную долю государственных облигаций и иных долговых обязательств Континентального конгресса и легислатур штатов революционного периода. Большую часть этих обязательств составляли «солдатские» сертификаты, которые от первоначальных владельцев, утративших в них веру, перекочевали в руки денежных воротил. Учитывая, что финансисты скупали «солдатские» сертификаты по цене не выше 10—12% их нарицательной стоимости, можно было легко сосчитать, что их барыш в случае осуществления плана Гамильтона составил бы до 1000%.
Министр финансов разъяснял оппонентам, что цель заключалась не в аннулировании государственного долга, а в выплате его людям, которые потенциально являются главными кредиторами государства, но будут предоставлять кредиты правительству только в том случае, если оно начнет честно возвращать долги. Такими людьми были не бывшие солдаты, а денежные спекулянты. В целом гамильтоновская концепция государственного долга, чего не скрывал и сам министр финансов, была главным средством сплочения правительства и финансового капитала, которое рассматривалось им как бастион экономического благополучия любого государства.
Предложение Гамильтона было заблокировано в палате представителей. Тогда он пошел на закулисную сделку с Джефферсоном и Мэдисоном: пообещал им за уступку в вопросе о государственном долге добиться переноса столицы США из банкирского Нью-Йорка в пределы южных штатов.
Предложение Гамильтона показалось Джефферсону заманчивым: предоставлялась возможность вырвать столицу из рук денежных воротил. Мэдисон также считал, что перенесение столицы на Юг укрепит позиции южных штатов, даст толчок развитию в них торговли и промышленности, покончит с финансовой зависимостью от северо-восточных банков. Три политика ударили по рукам. Через два года в автобиографических записках Джефферсон горько пожалеет об этой сделке.
Уступка окрылила министра финансов: после одобрения Конгрессом законопроекта о государственном долге он добился прохождения в нем и других своих важных экономических мер, главной среди которых явилось создание в 1791 г. Национального банка. Конгресс недолго противостоял в этом вопросе главе федералистов. Концепция Гамильтона основывалась на изучении практики Английского банка. Национальный банк призван был кредитовать государственные и частные нужды и в единственном лице осуществлять эмиссию бумажных денег.
В ходе дискуссий о Национальном банке республиканцы и федералисты выдвинули основополагающие для американской политической мысли концепции «узкого» и «широкого» толкования федеральной Конституции. Республиканцы, выступившие в пользу «узкого» толкования, то есть следования букве Конституции, доказывали, что, поскольку она прямо не предполагает возможности организации Национального банка, он и не может быть создан. Гамильтон, выступивший с «широким» толкованием Основного закона, доказывал, что в Конституции заключены «подразумеваемые полномочия» государства, которые вытекают, например, из закрепленного в ней права и обязанности власти заботиться о «всеобщем благе». А поскольку создание Национального банка отвечало «всеобщему благу», закон о нем не противоречил Конституции. В будущем американские политические партии и политики в зависимости от конкретных потребностей и интересов прибегали как к «узкому», так и к «широкому» толкованию Основного закона.
С большой настойчивостью Гамильтон проповедовал план развития крупных мануфактур. На возражения критиков, доказывавших несостоятельность идеи больших предприятий в силу нехватки в США рабочих рук и отсутствия крупных состояний, он приводил весомые контраргументы. Ручной труд на предприятиях, доказывал Гамильтон, уступит место машинному, и при условии энергичного внедрения на мануфактурах новых технологических изобретений дефицит рабочей силы может быть легко преодолен. Кроме того, в США, по его мнению, совершенно не использовался опыт по привлечению на мануфактуры женщин и детей. Что же касается отсутствия в стране достаточного количества крупных индивидуальных состояний, необходимых для массового развития больших предприятий, то эта проблема, разъяснял Гамильтон, будет легко разрешена с созданием Национального банка, который предоставит ссуды на любую сумму. Мероприятия Гамильтона и Федералистской партии, направленные на поощрение промышленности и включавшие серию протекционистских мер, отвечали в первую очередь интересам предпринимателей и финансистов. Что касается средних и мелких собственников, в том числе владельцев рассеянных мануфактур, то им в планах правительства, по заключению отечественного исследователя В. Ушакова, места не нашлось.
В отличие от федералистов джефферсоновские республиканцы выступали прежде всего от имени аграрных слоев. Фактически первые национальные партии защищали разные пути развития капитализма США: федералисты - финансово-индустриальный, а республиканцы - аграрный. При этом последние выступали выразителями аграрной идеи, выраженной в широкой демократической форме. Идеал утверждения в стране правления «фермеров, фермерами и для фермеров» высказывали не только Джефферсон и его единомышленники, но и умеренные представители Республиканской партии. Этот идеал, находившийся в противоречии с утверждением в руководстве партии плантаторов-рабовладельцев, сохранялся тем не менее в ее идеологических заповедях, позволяя собирать вокруг партии широкие слои фермерства южных, северо-восточных и центральных районов (мелкотоварные и натуральные хозяйства западных районов Пенсильвании и Нью-Йорка, например, были для республиканцев на протяжении всего рассматриваемого периода одной из главных опор).
Осознавал ли лидер республиканцев опасность соединения в его аграрной партии столь противоречивых социальных начал? В своих прогнозах судеб плантационного рабства Джефферсон, подобно многим другим демократам, надеялся на его мирное и весьма скорое отмирание. При этом он пытался опираться на экономические показатели 1770—1780-х гг. Крупное плантаторское хозяйство, специализировавшееся тогда на производстве табака, переживало затяжной кризис. Джефферсон полагал, что действие этого фактора и запрет ввоза рабов в США с 1808 г. (это было предусмотрено федеральной Конституцией) приведут рабство к естественной смерти. Ни он, ни другие демократы-аграрии не могли предвидеть неожиданного, необычайно благоприятного для плантационного рабства поворота событий в конце XVIII в.
Изобретение в 1793 г. Э. Уитни хлопкоочистительной машины имело следствием своего рода «второе издание» рабовладения в США. Плантаторы-рабовладельцы быстро извлекли пользу из изобретения Уитни и стали переводить плантации на выращивание хлопка, пользовавшегося высоким спросом на мировом рынке. Промышленный переворот и капитализм выступили в роли «повивальной бабки» плантационного рабства. Джефферсон критиковал многие пороки, сопровождавшие развитие промышленного капитализма, но подобного «сюрприза» не ожидали ни он, ни кто-либо другой из американских демократов. Впрочем, в полной мере стимулирующее воздействие промышленного перепорота на рабовладение проявилось спустя десятилетия.
Защиту аграрного пути развития Республиканская партия совмещала с попытками привлечь на свою сторону разные слои городского населения. В своей риторике она осуждала не ремесленников и лавочников и даже не купцов и владельцев мануфактур, а ростовщиков, банкиров, в целом владельцев, по определению ее идеологов, «нечестных богатств». Во время обсуждения экономической программы Гамильтона представители республиканской фракции У. Джайлз и Д. Джексон подвергли критике его концепцию государственного долга и Национального банка как увековечивающую господство «крупных денежных интересов», подрывающую основы республиканизма и создающую экономическую основу для перерождения Соединенных Штатов в монархию. В последующем республиканцы все более усиливали эгалитарно-демократическую окраску своей критики. Государственный долги Национальный банк, утверждали они, углубляют неравенство в распределении собственности, создают опасную касту денежных спекулянтов, являются источником политической коррупции. Что же касается развития в Соединенных Штатах ремесел, мануфактур, торговли, то их целесообразность большинством республиканцев не подвергалась сомнению.
Маневр гамильтоновских федералистов был более ограничен. Их экономическая программа затрудняла приобретение массовой социальной базы в стране, состоявшей более чем на 90% из аграрного населения. Если они хотели быть подлинно национальной партией, им необходимо было интегрировать в свою платформу аграрные интересы США. Гамильтоновские федералисты решали эту задачу при помощи очень простого, но далеко не самого убедительного способа: доказывали, что развитие промышленности и торговли заключает в себе наилучшее естественное решение всех проблем сельского хозяйства. Вместе с тем в докладе Гамильтона «О мануфактурах», который изобиловал мерами государственного покровительства промышленности, не было ни одного практического предложения, направленного на удовлетворение нужд сельского хозяйства.
Укрепление связей с аграрными слоями и, следовательно, нейтрализация аграрной альтернативы республиканцев выпали на долю южной фракции федералистов, занимавшей подчиненное положение по отношению к северо-восточному руководству. Лидер южных федералистов Р.Г. Харпер видел главную цель партии в достижении гармонии между промышленными и аграрными интересами нации и доказывал, что поощрение торговли является «наиболее действенным способом развития сельского хозяйства и других отраслей экономики». Харпер отражал позиции владельцев коммерческих плантаций и ферм, стремившихся расширить национальные рыночные связи, а также выйти на мировой рынок. Быстрый рост американских городов, поощрение национального мореплавания, доказывал он, увеличивают возможности сбыта сельскохозяйственной продукции и самым непосредственным образом отвечают аграрным интересам США.
В южной фракции Федералистской партии существовала группа политиков, признававшая приоритет аграрного сектора и подчиненное по отношению к нему положение торговли и промышленности. Так, мэрилендец Ф.Б. Кей требовал от правительства проявлять первоочередную заботу о сельском хозяйстве и утверждал, что щит и меч национальной независимости могут быть доверены только добродетельному йоменри, а не босякам с мануфактур. Другой мэрилендский федералист доказывал, что «в аграрных обществах, подобных нашему, где торговцы оспаривают позиции фермеров, коммерция должна отступить перед сельским хозяйством, ибо интересы фермеров составляют главенствующий интерес страны».
Таким образом, обе партии — республиканцы в большей, федералисты в меньшей степени — вбирали в себя противоречивые социально-экономические интересы. Это создавало почву для возникновения в каждой из них различных фракций.
Если в экономических платформах федералистов и республиканцев обращает на себя внимание в первую очередь альтернативность, то в их политических воззрениях и позициях заметен консенсус в трактовке американских первооснов. Гамильтоновские федералисты и джефферсоновские республиканцы преодолели конфликт, характеризовавший отношение их предшественников, федералистов и антифедералистов, к Конституции США и центральному правительству. Обе партии, по сути, провозгласили верность федеральному государственному устройству, Конституции 1787 г. и основополагающим политическим принципам, восторжествовавшим на завершающих этапах Американской революции.
Это проявилось как в идеологии, так и в политической практике партий-соперниц. Уже названия выпускавшихся двумя партиями газет — джефферсоновской «National Gazette» («Национальная газета») и гамильтоновской «Gazette of the United States» («Газета Соединенных Штатов»), как и созвучные фамилии их редакторов — Френо и Фенно, — как бы символизировали их единство в отношении государственных основ США. Джефферсоновские республиканцы с самого начала недвусмысленно заявили о намерении сопротивляться гамильтоновским федералистам в рамках сложившейся государственно-политической системы. Избрав подобную форму политической оппозиции, Джефферсон и его партия заложили краеугольный камень двухпартийной системы США — консенсус в поддержании и упрочении государственно-правовых основ Соединенных Штатов.
Республиканская партия с особой решительностью противостояла попыткам обвинить ее в антифедерализме и тем более называть ее «антифедералистской». Она даже доказывала, сравнивая отношение двух партий к федеральной Конституции, что действительными антифедералистами являются Гамильтон и его последователи. Федералисты, в свою очередь, отвергали обвинения в антиреспубликанизме, а некоторые из них даже предлагали дополнить название партии определением «республиканская», чтобы нейтрализовать притязания оппонентов на монополию в защите республиканских принципов.
Но между партиями Гамильтона и Джефферсона имелись и достаточно серьезные политические различия. Гамильтон и его сторонники выступили за упрочение принципов и институтов, соответствовавших интересам верхнего класса, и одновременно за консервацию или за ограничение демократических преобразований Американской революции. Федералисты зарекомендовали себя, помимо всего прочего, в качестве партии порядка. Джефферсоновские республиканцы, напротив, проявили себя сторонниками развития демократических нововведений Американской революции, распространения демократических прав и свобод на новые слои населения. Политическая стратегия джефферсоновцев обеспечила им более широкую массовую базу и явилась важной причиной оттеснения республиканцами федералистов с господствующих позиций в политической системе страны в начале XIX в.
Большинство федералистов требовало провести принципиальное различие между понятиями республиканизм и демократия, доказывая при этом, что демократия является врагом республиканских устоев и может стать источником деспотии. Лидеры федералистов пронесли отрицательное отношение к демократии как эстафету на протяжении всего существования партии. Критика федералистами демократии в конце XVIII в. уже была охарактеризована. Продолжилась она и в начале XIX в. Д. Кэбот в письмах единомышленникам Р. Кингу и Т. Пикерингу в 1804 г. объявлял демократию «в ее естественных проявлениях наихудшей формой правительства» и считал систему «управления народом посредством самого народа» просто «нелепостью». Двумя годами раньше, на заседаниях Конгресса США, один из авторитетнейших федералистов, Г. Моррис, открыто высказал недоверие способности народа распоряжаться своей судьбой: «Для чего, собственно, мы здесь заседаем? Для того чтобы спасти народ от его опаснейшего врага, каковым является сам народ». Ф. Эймс, еще один федералистский авторитет, был столь же невысокого мнения о способности народа к управлению: «Единственное, что народ сможет свершить без представительства, это уничтожить правительство».
Федералисты любили ссылаться на примеры из истории античности, демонстрировавшие, как те или иные вожди-демагоги использовали завоеванную в народе популярность для сокрушения республиканских свобод. Но чаше всего лидеры Федералистской партии апеллировали к опыту свершившейся на их глазах Французской революции. Ее неожиданные зигзаги, стремительный переход от широкого участия в политической деятельности народа к олигархическому правлению Директории, консулов, а затем и бонапартистскому режиму служили, по убеждению федералистов, убедительной иллюстрацией тезиса: диктатура вырастает из демократии, является ее оборотной стороной.
Идея несовместимости политической демократии с республиканскими устоями служила федералистам теоретической основой для требований ограничения тех или иных свобод, привнесенных Американской революцией. Конституция 1787 г., которая по замыслу ее авторов должна была надежно защищать интересы верхнего класса и социальный порядок, с точки зрения Федералистской партии не вполне отвечала своему предназначению. Причиной тому являлось в первую очередь наличие в конституции Билля о правах, не предусмотренного ее создателями, но одобренного Конгрессом США по воле ратификационных конвентов штатов.
Укрепившись у власти, федералисты попытались ущемить Билль о правах, добившись наибольшего успеха в 1798 г. с принятием законов об иностранцах и мятеже. По закону об иностранцах президент США получил право высылать из страны граждан других стран, нелояльных по отношению к Соединенным Штатам. Закон о мятеже под угрозой штрафа в 5 тыс. долл. или тюремного заключения сроком до 5 лет запрещал «любые ложные, скандальные или оскорбительные публикации против правительства, любой палаты Конгресса Соединенных Штатов или Президента США...». После принятия закона были начаты судебные преследования редакторов влиятельных оппозиционных газет. В том же 1798 г. был принят закон о натурализации, увеличивавший срок проживания в США, необходимый для получения гражданства, с 5 до 14 лет.
На протяжении 12 лет пребывания Федералистской партии у власти (1789—1801) одной из ее излюбленных идей было расширение прерогатив президента США. Концепция сильной исполнительной власти приобрела наиболее ревностного защитника в лице Д. Адамса, избранного президентом США после Д. Вашингтона. Он первым среди федералистов заявил, что федеральная Конституция создала слабую президентскую власть. Адамса не устраивало то, что президент должен был делить прерогативу заключения международных договоров и назначения государственных служащих с сенатом и обладал правом лишь отлагательного, а не абсолютного вето. Высказанная Адамсом идея усиления президентской власти получила поддержку со стороны многих федералистов. Возвышение президента-федералиста над Конгрессом реально увеличило бы возможности Федералистской партии проводить угодный ей курс, ибо в законодательных палатах она не могла добиться политического превосходства.
В противоборстве федералистов и республиканцев на одно из ведущих мест постепенно выдвинулись внешнеполитические разногласия (в обиходе их даже стали называть «английской» и «французской» партиями). Федералистская партия столкнулась с очевидными трудностями в пропаганде своего внешнеполитического курса, рассчитанного на расширение связей с Англией и разрыв уз с Францией. Многие американцы, еще не забывшие антиколониальную борьбу против метрополии, как и помощь, оказанную им Францией, ставшей самым близким европейским союзником, расценивали внешнеполитическую доктрину федералистов как забвение революции и национальных интересов. От федералистов потребовались огромные усилия, чтобы представить в выгодном свете свой внешнеполитический выбор.
Лейтмотив федералистов заключался в том, что курс на поддержание экономических и политических связей с могущественной Великобританией носит тактический характер, ибо США могли стать сильной независимой державой только при условии длительного мира, и ради его поддержания необходимо пойти на определенные уступки Лондону. Этот мотив чаще всего использовался федералистами в период подготовки и ратификации договора Джея (одобрен сенатом 24 июня 1795 г), обеспечившего Англии необычайно благоприятные условия.