Осетинское мухаджирство
Мухаджирство стало одним из звеньев этой целенаправленной политики. Само явление исхода кавказских народов получило название «мухаджирства», поскольку выселяемые горцы именовали себя мухаджирами (в значении «эмигрантов», «изгнанников»). Больше всего от мухаджирства пострадал Северо-западный Кавказ, откуда в Турцию уезжали не только семьи и села, но целые народы. В результате мухаджирства и последующей ассимилятивной политики Турции вообще исчезли такие народы адыго-абхазской группы, как абадзехи, убыхи, хатукайцы, шапсуги, бесленеевцы и другие.
В немалой степени решение горцев на столь кардинальный шаг, как отрыв от родины, определялось пропагандой горских владетелей, а также турецкой стороны и протурецки настроенных европейцев. В середине XIX века английская и французская пресса писали о том, что Кавказ — это вавилонская башня фанатизма, и для удаления отсюда русских «западным цивилизаторам» необходимо подать руку помощи «кавказскому пророку», а затем, подчинив весь Кавказ Турции, поставить над ним султанского наместника в лице Шамиля.294
«Во всяком случае, — писал в конце прошлого века А. Берже, — нельзя не признать, что вмешательство турецкой и европейской дипломатии в дела горцев не принесло и не могло принести им ничего, кроме зла, так как оно происходило не в интересах их, или с какой-нибудь гуманной или нравственной целью, а являлось как бы средством загребать жар чужими руками. Горцы в глазах турок и в глазах Европы представляли только средство для противодействия России, и в пользовании этим средством ни Европа, ни Турция не обнаружили никакой жалости».295 Роль русских администраторов на Кавказе в вопросах переселения горцев была, за редким исключением, столь же неприглядной.
Многочисленные агенты, направляемые на Северный Кавказ Турцией, опираясь на мусульманское духовенство, обещали горцам «рай» на земле единоверцев-турок, а тому, кто останется на родине под властью неверных-русских, — страшную кару и на земле, и на небе. В одной из прокламаций к горцам представителя Турции Мухаммада Насарета, говорилось: «Берите ваши семейства и все необходимые вещи, потому что наше правительство заботится о постройке для вас домов, и весь народ наш принимает в этом деятельное участие. Если тяжебные дела задержат вас до весны, то по окончании их поспешите переселиться с таким же рвением, как ваши предшественники».296
Десятки тысяч семейств после окончания Большой Кавказской войны и вплоть до 20-х годов ХХ века переселились в Турцию. Только через восточные порты Черного моря с 1858 по 1865 год были отправлены 493193 жителя Северного Кавказа.297 10 мая 1862 года была создана комиссия по выселению горцев, которая выдавала эмигрантам денежное пособие в размере 10 рублей на семью, вела переговоры о перевозке мухаджиров с русским Обществом пароходства и торговли и владельцами транспортных судов.298 Из числа 500000 горцев Северо-западного Кавказа, проживавших за Кубанью в начале 60-х годов, к 1865 году осталось невыселенными в Турцию всего лишь 90000.299
Осетины переселялись в Турцию в 1859 и 1860 годы. Организатором первой партии переселенцев стал представитель дигорских баделят Абисалов. Из Тагаурии с некоторым количеством крепостных в Турцию ушли алдары Тугановы. В 1860 году таубий Ахмед Цаликов организовал переселение очередной партии осетин из Куртатинского ущелья: известно, что в этот период из Осетии выселились около 350 дворов, то есть более двух тысяч осетин-мусульман. Но в этом же году 90 осетинских семей из второй партии ушедших сумели вернуться на родину, а в 1861 году в Осетию возвратились еще несколько десятков семей.300
Вторая волна эмиграции из Северной Осетии в Турцию пришлась на 1865 год. Этот переселенческий этап связан с именем генерала Мусы Кундухова. Численность осетин, которых увел Кундухов, в разных источниках колеблется от ста человек до нескольких сотен. Из Осетии выселялись со своими крепостными алдары и баделята Кундуховы, Мамсуровы, Кануковы, Алдатовы, Есеновы, Тхостовы и др. Основная задача по выселению, которую возлагали на Кундухова как турецкая, так и российская стороны, была связана с удалением из родных земель чеченцев — их с Кундуховым ушло по разным данным от 5301 до 20302 тысяч человек. Впрочем, некоторые из чеченцев на вопрос, переселяться ли им в Турцию «для сохранения своей религии и благочестия», отвечали, что в этом нет необходимости, поскольку «русский царь благоволит магометанству как и Шамиль, и со временем все русские сольются с магометанами».303
Осетины, отведавшие жизни на чужбине и вернувшиеся домой в 1860 году, являлись наглядным примером для других своих соотечественников. Возможно, именно поэтому, когда генерал Кундухов начал среди них активную пропаганду по переселению, осетинская мусульманская община отправила в Турцию своего представителя Гуцыра Шанаева. Шанаев должен был узнать: так ли хороши дела на самом деле, как их рисует Кундухов. Письмо Гуцыра, направленное из Турции, предостерегало осетин-мусульман от необдуманных поступков. Гуцыр говорил своим соотечественникам, что в Турции их ждут страшные бедствия. Впоследствии, вернувшись домой, он также призывал мусульман не верить ложным обещаниям и не покидать родных мест.304
Решившись на отрыв от родины, горцы оставляли свои жилища, неубранные поля, скот, запасы продовольствия. Горские хозяйства подвергались беспощадному разорению русскими отрядами. Давая оценку горскому мухаджирству, осетинский общественный деятель начала ХХ века Ахмед Цаликов писал, что вряд ли религиозный фанатизм сыграл здесь доминирующую роль: «Если бы религиозный фанатизм играл ту роль, которую ему стараются приписать, то массовое выселение горцев имело бы место прежде всего в Дагестане, где религиозное начало пустило более глубокие корни, где шариат победил адат, тогда как у черкесов шариат никогда не мог сломить адата».305 В штабе командующего Кавказской армией, бытовало другое мнение: «...Вообще же стремление к переселению как обыкновенное и, так сказать, уже нормальное явление, проявляется более всего в Дагестане, и преимущественно в Северном и Южном его отделах (будучи почти незначительным собственно в нагорных его частях), и затем в Кабарде, — где религиозный фанатизм всегда был более развит, чем во всех других племенах Терской области...».306
Ошибочность мнения Цаликова, скорее всего, была связана как с малоизученностью проблемы мухаджирства в начале ХХ века, так и закрытостью в этот период многих документов по проблеме мухаджиров. Только с 1930-х годов исследователи станут уделять больше внимания переселенческой политике царской России на Северном Кавказе (их разработки продолжают современные исследователи и журналисты как в России так и за рубежом, с интересом следящие за проблемами в эмигрантской среде горцев Северного Кавказа и влиянием мухаджиров на современные этно-политические процессы в кавказском регионе).307
Но все же нельзя не признать, что замечание Цаликова отчасти верно, поскольку именно религиозные убеждения народов Северного Кавказа использовались как турецкой, так и российской стороной для достижения своих целей. И если степень религиозного фанатизма виделась недостаточной, то обе стороны прибегали к различным пропагандистским трюкам и нагнетали атмосферу религиозной истерии, способствующей массовому исходу.
В поддержке первой волны осетинского мухаджирства доминирующую роль со стороны России сыграло желание избавиться от неспокойной части подданных, прибрав заодно к рукам опустевшие земли. С турецкой же стороны прослеживалось стремление получить большое число новых подданных-мусульман, могущих быть использованными в качестве боевого материала в турецких военных кампаниях и своеобразного щита-барьера на пограничье с христианскими странами.
Насколько российским властям была выгодна сложившаяся ситуация, свидетельствуют строки из отчета наместника Кавказа (1862–1881) великого князя Михаила, сына Николая I.308 Итак, в 1870 году Михаил Николаевич следующим образом характеризовал исход горцев с родных земель: «Вообще, совершившееся... в громадных массах переселение горцев Западного Кавказа, а равно повторявшиеся затем довольно частые... случаи переселения горцев в Турцию... ясно показывают, что тяготение к этой единственной стране во всем вообще мусульманском горском населении Кавказа существовало и будет существовать, пока религиозный фанатизм и порождаемые им невежественные представления о благоденствии под властию султана не рассеются мерами просвещения и указания горького опыта...». Однако Михаил Николаевич сразу же оговаривается, что «с другой стороны, те же самые факты переселения указывают, что таким тяготением горцев к Турции, за невозможностью до времени искоренить его, Правительство может пользоваться в своих интересах как вернейшим средством давать благополучный исход невежественному, хотя — в большей части — и пассивному упорству и религиозному фанатизму, в большей или меньшей степени всегда проявляющимся при проведении в жизнь горцев какой-либо важной реформы».309
Таким образом, все северокавказские народы были подталкиваемы к идее ориентации на «единоверную» Турцию. Думается, что это сыграло не последнюю роль в закреплении религиозных предпочтений у осетин-мусульман (в частности, ориентация на суннизм). Не разбираясь в тонкостях ислама, само российское правительство способствовало выбору приоритетов мусульманских народов Кавказа.
В следующем периоде, пришедшемся на середину 1860-х годов, заинтересованными в переселении оказалась еще одна сторона — влиятельные владельцы-помещики. Накануне этого периода произошло очень важное историческое событие — отмена крепостного права в России. После 1861 года волна реформ постепенно, в течение нескольких лет, докатилась и до Кавказа.310 Как мы уже отмечали выше, в большей степени сословное деление было развито в Дигории и Тагаурии; здесь также сильны были и позиции ислама. В отличии от дигорцев и тагаурцев, в Куртатии и Алагире сохранялась родовая демократия, отрицавшая принцип сословного неравенства; здесь христианство зачастую противостояло исламу. Дигорским баделятам и тагаурам, имеющим в своем распоряжении крепостных и рабов, было что терять. Для многих из них утрата общественного положения могла иметь даже большее значение, чем пленение русскими единоверного, но все-таки далекого имама Шамиля.
Комментируя происходящие события, наместник Кавказский великий князь Михаил Николаевич писал о том, что «нельзя было ожидать, чтобы все эти реформы, изменяющие понятия населения и, большею частью, затрагивающие столь сильно интересы лиц и сословий, первенствующих и влиятельных в среде горцев, не вызвали такого противодействия нигде совершенно и не сопровождались в некоторых случаях волнением умов, и даже явными частными вспышками и беспорядками...».311 Обыкновенная же форма протеста горцев против не нравившихся им мер состояла в увеличении числа заявлений и просьб начальству о дозволении переселиться в Турцию.
При переселении народов Северо-западного Кавказа и горцев Дагестана были созданы условия, которые многие из них не смогли вынести. По сведениям из разных источников, более 50% эмигрантов погибли в пути от голода и болезней. Переселенцы, с мизерным запасом продовольствия и имущества, собирались в Анапе, Новороссийске и других портовых городах на Черноморском побережье. Отсюда их перевозили турецкие суда, специально арендованные для этого русским правительством. Зачастую транспорта для перевозки горцев не хватало, и иногда они ждали до полугода, без средств к существованию, находясь под открытым небом — когда же появится возможность отплыть в Турцию. Русские и турецкие судовладельцы строили свое благополучие на несчастье горцев. Плата за перевозки доходила до 5–6 рублей с человека. На судна, которые были рассчитаны на 50–60 человек, иногда сажали по 200–300 человек; перегруженные судна терпели аварии, унося жизни сотен людей. Турецкие власти не могли обеспечить выходцев из Северного Кавказа даже пропитанием. На просьбу о займе Турции для обустройства мухаджиров, Россия ответила отказом.312
Для осетин же и чеченцев, выселяющихся под руководством Мусы Кундухова, были созданы несколько иные условия. В письме на имя наместника Кавказского М. Кундухов отмечал, что нельзя оставлять на месте чеченское население, склонное к смутам. В рапорте же, предоставленном начальнику Терского округа генерал-адъютанту Лорис-Меликову, Кундухов предложил организовать выселение чеченцев в Турцию.
Начальник главного штаба Кавказской армии генерал-адъютант Карцев в донесении в Петербург сообщал, что в восточной части Кавказа против России настроены 800 тысяч фанатичных мусульман, и завершившаяся Кавказская война, уже без Шамиля, может вспыхнуть прежними масштабами и силой. Карцев во избежание новой войны предлагал выселить чеченцев на левый берег Терека и Сунжы, а на местах их прежнего поселения разместить станицы Сунженских казачьих полков, таким образом отрезав чеченцев как от Нагорной части Терского округа, так и от Дагестана. В случае провала вышеназванных мероприятий Карцев соглашался с мнением о выселении чеченцев в Турцию. Таким образом, Кундухов получил дополнительное подтверждение и санкцию от командира Кавказской армии.
Кундухов побывал со специальной миссией в Стамбуле; Османская империя объявила о согласии принять чеченцев. По возвращении в Петербург Кундухов представил рапорт, где отмечалось, что турецкие власти согласны принять и разместить 5 тысяч чеченских семей на своей территории. Получив согласие от Турции, Лорис-Меликов в срочном порядке обязал Кундухова приступить к выселению чеченцев. На их переселение правительство выделило 130 тысяч рублей серебром; семьям эмигрантов был предоставлен транспорт для продвижения по Военно-Грузинской дороге.313
Правительство выделило Мусе Кундухов 45 тысяч рублей серебром за дом и поместье, 10 тысяч рублей серебром для подготовки выселения и отправку заранее членов своей семьи в Стамбул. Если черкесские племена выселялись в жесточайших условиях при отсутствии элементарной помощи от властей, чеченцев правительство обещало проводить до границы, предоставив им транспорт и разрешив забрать имущество и скот. 5 тысяч чеченских семей явились на сборный пункт около города Владикавказа. Здесь их разделили на 28 групп по 150 семей в каждой. Двигались чеченские мухаджиры по военно-грузинской дороге маршрутом Владикавказ — Мцхета-Ацкури-Ахалцихе-Ахалкалаки. Первая группа переселенцев. Выдвинулась из Владикавказа 23 мая 1865 года и перешла границу 17 июня. Последняя группа пересекла границу 1 сентября.
По договоренности с османскими властями, чеченцам не разрешалось селиться в приграничных с Россией Карском и Эрзерумском краях. Опасаясь за точность исполнения данного указания, правительство командировало вслед за мухаджирами штабс-капитана Зеленого. Штабс-капитан оставался в Анатолии до 1867 года и следил за местами расселения осетин и чеченцев в Турции. В 1868 году немалое число переселенцев через Грузию и Дагестан возвратились к своим родным очагам.
В Турции осетины жили довольно изолированно, без тесных контактов с окружающим населением, что помогло им на протяжении многих лет сохранять родной язык, различные элементы материальной культуры. Религиозных конфликтов у переселенцев с автохтонным населением также не наблюдалось, поскольку в Турцию мигрировали в основном мусульмане.
В последние годы между диаспорой и народами Северного Кавказа происходит установление культурных и политических связей, что уже сегодня оказывает серьезное влияние как на политическую, так и на религиозную жизнь северокавказских народов.314 Потомки мухаджиров зачастую проявляют недовольство по поводу «исторической несправедливости», обиды за своих предков, соответственно высказывается и нетерпимость по отношению к русским как источнику национальных бед. Ошибки, совершенные царской администрацией на Северном Кавказе в конце XIX — начале XX века, отражаются негативно и на современной обстановке на Северном Кавказе, становясь при этом предпосылкой для нагнетания антирусских настроений у части населения, в том числе носящих и религиозную окраску.
По сообщению газеты «Социалистическая Осетия» за 1958 год, корреспонденты которой вели переписку с потомками осетинских мухаджиров, в начале ХХ века численность осетин в Турции составляла 4500 человек.315 Согласно данным современного осетинского исследователя Г.В. Чочиева, численность осетин в Турции за 100 лет возросла более чем в 4 раза и в начале XXI века составила до 20 тысяч человек. В основном это — городские жители. Всего два осетинских села (иронское и дигорское) сохранились в провинции Йозгат, причем численность населения в них быстро сокращается. Все меньшее число осетинской молодежи владеет родным языком. Турецкие осетины несколько раз обращались к осетинам Северного Кавказа с просьбой прислать профессионального преподавателя осетинского языка, однако эта просьба по разным причинам не была реализована. В Анкаре и в Стамбуле при осетинском клубе «Алан» открыты курсы для детей по изучению осетинского языка, в которых преподают мухаджиры старшего поколения. Однако, как отмечает Г.В. Чочиев: «Эффективность этих усилий невысока и будет таковой, пока сама Осетия не заинтересуется этой проблемой».316
Контакты со своими соплеменниками осетины пытались поддерживать и в советский, и в постсоветский периоды. В конце 1950-х годов шла интенсивная переписка между осетинскими мухаджирами в Сирии и государственным музеем Южной Осетии. Из музея в Сирию направлялись газеты и книги на осетинском языке, грампластинки с осетинской музыкой, портреты народных артистов и художников, фотографии достопримечательностей края.317
После распада СССР появилась возможность для более тесных взаимоотношений. В середине 1990-х годов был заключен договор о сотрудничестве между осетинским клубом «Алан» в Турции и Министерством культуры РСО-Алания. На основании договора из Турции в Северо-Осетинский Государственный Университет были направлены несколько представителей диаспоры. Однако широкомасштабной программы поддержки осетинской диаспоры в Северной Осетии разработано не было. Да и у самих мухаджиров идеализированный ореол исторической родины был разрушен после того, как участились их контакты с Осетией в 1990-е годы.
Как говорит Г. Чочиев «разочарование было неизбежным, и оно оказалось настолько сильным, что часть этнических осетин даже склоняется к идее полной ассимиляции [с турками]».318 В то же время исследователь продолжает настаивать на необходимости «утвердить, поддержать и реанимировать их осетинскую идентичность».