Символика и мифология политической коммуникации
Теоретики массовой коммуникации разрабатывали основы этой теории и развивали ее положения, прежде всего с целью исследования того, каковыми могут быть направления и методы, условия и результаты воздействия определенных идей, стереотипов, мнений, образов на умы и души, мнения и политические взгляды людей, читателей и зрителей, потребляющих массовую информацию.
Не случайно широко развернулись подобные исследования в период массового распространения, и, прежде всего – в США, радио- и телевизионного вещания. Одним из первых детальный ответ на этот вопрос дал уже цитировавшийся нами Г. Лассауэлл. Его считают основателем так называемого «количественного метода анализа содержания». Он напрямую связывал успех любого символа в соревновании с другими символами, во-первых, с частотой его употребления в формах, способных вызвать благоприятную реакцию, и, во-вторых, с появлением его в такое время, когда у населения высоки возможности спокойного восприятия символа и приспособления к нему. Именно Лассауэлл стал рассматривать содержание материалов массовой коммуникации только в рамках политики [3]. Для этого им были введены в научный оборот соответствующие понятия и определена единица измерения. Содержание рассматривается им с точки зрения наличия в сообщении следующих единиц:
· ряда политических ценностей (ими могут быть ценности, связанные с доходом, уважением, личной безопасностью и т.д.);
· совокупности «ключевых символов» для анализа политики в мировом масштабе (таких, как свобода, демократия, фашизм, коммунизм);
· описания методов, используемых для реализации политических ценностей (насилие, подкуп, переговоры, манипуляция символами);
· выражения степени приобщения к ценностям (принятие, отвержение, нейтральность).
Для подобных понятий Лассауэлл ввел общую единицу измерения – «символ», или «политический символ». Первый определялся как технический термин для слов, которые фиксируют (символизируют) отношение субъектов коммуникации, а второй – как символ, функционирующий в практике осуществления самой власти.
Так как процесс коммуникации – это бесконечное множество различных символов, то Лассауэлл, опираясь на психологическую концепцию стимула и реакции, установил ряд границ. Содержание коммуникации, являющееся частью внешней Среды (то есть частью внешних стимулов) попадает, по Лассауэллу, в «рамку внимания». В ее границах уже можно оперировать с заключенными в нее символами, делать вывод о всем содержании газет.
Далее он предложил анализировать содержание коммуникации уже не только путем измерения частоты символов, но и устанавливая для каждого подсчета определенные категории (нация, известные люди, союзники, враги, коммунисты в США, расовые отношения, деньги и т.д.). Анализ проводился также и исходя из так называемых стандартизированных категорий, например, «категории направления», с помощью которой выяснялось отношение автора текста к анализируемому символу (положительное, отрицательное, нейтральное и т.д.), или элементы текстов коммуникации (сцены в фильме, песни в радиопрограмме, фотографии в статье и т.д.). Им были также предложены такие направления анализа, как структурный анализ (взаимоотношение различных тем в коммуникативном действии), анализ кампании (взаимоотношение различных документов, использованных в коммуникативном действии). Все типы анализа содержания коммуникации имеют одну общую черту: в центре внимания стоит частота употребления определенных символов, тем, образов, стереотипов, отдельных документов и материалов.
Выработка критериев отношения к определенным событиям и фактам, содержащихся в акте коммуникации – одна из наименее разработанных сторон анализа содержания, хотя со времени методик Лассауэлла прошло более полувека. Мы не ставили своей целью детализацию этих методик; для дальнейшего исследования важно лишь указать на пути определения механизма воздействия СМИ на политические взгляды. Для этого обращение к классическим методикам и подходам весьма необходимо.
Как видим, отмеченный подход указывает на такой путь воздействия СМИ на политические взгляды телевизионной аудитории, как частота обращения к самой реальности в тех или иных символах, образах, отношениях. Другими словами, в этом случае имеет место своеобразное «опрокидывание» тех или иных фрагментов этой реальности в определенных вербальных или аудиовизуальных формах на читателя и зрителя. Воздействует, таким образом, сама объективная действительность, и степень этого воздействия зависит от количества «вылитого» материала. Не случайно в наши дни в политическую терминологию вошло понятие «слив компромата». Путем подсчета подобных эпизодов можно сделать вывод о содержании коммуникативных актов некоторых действующих элементов политической коммуникации.
Говоря о политической коммуникации в США, А. Шлезингер-младший писал: «Видимо, наибольшее воздействие на формирование политических взглядов американцев оказывает реальность самих событий. Депрессии, война, дебаты по внутренней политике, защита или нарушение конституционных прав, расширение экономической стабильности или угроза для нее, принятие или провал законопроекта – все эти и им подобные факты по-прежнему остаются важной детерминантой политического мнения. И именно их освещение приносило и приносит телевидению наиболее внушительный успех» (Телевидение США, с. 148). Ради удобства исследования он выделяет четыре типа передач о политике: новости, псевдоновости, интерпретации, программы политических партий.
Важно подчеркнуть, что наряду с количественными направлениями анализа содержания политической коммуникации, и ее воздействия на зрительские взгляды, существуют и качественные направления классификации воздействий СМИ на политические ориентации читателей и зрителей. Но не в смысле высокого качества этих путей, а в смысле варьирования качества сообщений. Сделаем оговорку, что и в этом случае количество передаваемой объективной информации часто влияет на ее качество.
И хотя право на свободу слова и свободу получения информации закреплено в России в ее Конституции, ряде законов о СМИ и регулировании отношений действующих элементов в информационном поле, мы сталкиваемся с явлениями и действиями, которые еще Л. Толстой называл «отрицательной ложью»: «Мало того, чтобы прямо не лгать, надо стараться не лгать отрицательно – умалчивая» (Толстой, т. 21, с. 106). Замалчивание каких-то элементов информации лежит в основе полуправды – феномена не столько гносеологического, сколько информационного, возникающего в сфере социальных коммуникаций. В одноименной статье В.И. Синцова «Полуправда» (Синцов, №6) анализируется книга польского автора М. Мазура «Качественная теория информации», в которой предложена интересная классификация дезинформационных процессов. Наряду с обычной (симуляционной) дезинформацией, состоящей в передаче ложных сообщений, в книге выделяется также дезинформация путем замалчивания некоторых достоверных данных. Ее М. Мазур называет диссимуляционной.
Последние годы минувшего века и первые нынешнего не были исключением относительно подобной диссимуляции правды в сообщениях российской печатной и электронной прессы. Чтобы получить более или менее правдивую информацию о событиях, связанных с чеченской проблемой, надо обязательно обратиться к публикациям ряда газет и телеканалов. Даже создание Информационного центра при Правительстве РФ не привело к упорядочению информации. В период российских избирательных кампаний в сообщениях СМИ нередко одни данные не стыковались с другими, замалчивались невыигрышные для определенных информационных каналов сведения, преувеличивались рейтинги и количество голосов одних политиков, партий и движений и приуменьшались соответствующие цифры относительно других, активно показывались на экране одни фигуры и замалчивались выступления их оппонентов.
Противоречивой была информация о трагедиях и катастрофах (нападения на российские колонны в Чечне, гибель атомохода «Курск», пожар на Останкинской башне и т.д.). Симуляцию и диссимуляцию правды, информации в целом даже стали связывать с необходимостью соблюдения принципов «Доктрины информационной безопасности», принятие которой вовсе не должно исключать правдивое информирование общества о политических, экономических, военных шагах по его стабилизации.
Начало нового тысячелетия продолжает эту устойчивую традицию. Если проанализировать события, связанные с трагедией захвата самолета в Турции, с так называемым «вотумом недоверия» правительству, громко заявленным многими депутатами Госдумы и внезапно мирно завершившимся после изменения позиции движения «Единство», события вокруг захоронения в России облученного ядерного топлива, относительно которых Госдума РФ также меняла свои ориентации, вокруг ответственности Украины за авиакатастрофу над Черным морем, то вывод неутешителен. Происходит вновь дезинформация относительно одних шагов и мер (симуляция правды) и замалчивание других явлений и фактов, невыгодных многим политическим и финансовым силам, подконтрольным СМИ (диссимуляция). Особенно неприглядной в последнем примере выглядит позиция «Независимой газеты», в первой декаде октября 2001 г. опубликовавшей диаметрально противоположные материалы относительно причастности Украины к гибели российского самолета.
Приведем в методических целях классификацию Р. Барта, которую он дал риторическим формам буржуазного либерального мифа, составляющим совокупность фиксированных, регламентированных, повторяющихся фигур, в которые составляются те или иные формы мифического означающего:
1. Прививка. В этом случае признается частный вред одного института, явления, чтобы замаскировать главное зло. Эта форма риторики тем чаще применяется, чем более либерализируется общество.
2. Изъятие из Истории. Предмет, о котором говорится в мифе, лишается всякой истории. Ничто никем не сделано, ничто никем не выбрано; остается лишь владеть новыми вещами. Подобная внеисторичность – одна из форм общего понятия для всей буржуазной мифологии, а именно – безответственности человека. Выше уже говорилось о 72 годах жизни страны, изъятой демократическими средствами массовой информации из ее истории.
3. Тождество. Это есть уподобление себе самому, когда любое противоречие сводится к взаимоотражению. Буржуа пусть и не может вжиться в Иного, но все-таки способен представить себе, что у того тоже есть свое место, которое называется либерализмом. На наш взгляд, такая тенденция продолжает иметь место, причем не только в отношении насаждаемых западных и американских политико-экономических и культурных ценностей, но и уже собственно федеральных российских по отношению к субъектам Федерации.
4. Тавтология. В этом случае предмет определяют через него же самого. Вспомним лозунги разных лет «Миру – мир», «Экономика должна быть экономной», «Возродим великую Россию». Собственно политические клише «ускорение прогресса», «перестройка» – тоже тавтологичны. Тавтология свидетельствует о глубоком недоверии к языку, к его глубинам и непознанным возможностям. Язык отбрасывают, так как он нас подводит.
5. Нинизм. «Этим словом, – пишет Р. Барт, – я называю такую мифологическую фигуру, когда две противоположности взвешиваются одна с помощью другой и в итоге обе отбрасываются (не хочу ни того, ни этого). Подобная фигура присуща скорее буржуазному мифу, так как связана с современной формой либерализма» (Барт, 1996, с. 280).
6. Квантификация качества. Это определение означает по Р. Барту сведение любого качества к количеству. Во время апрельского противостояния НТВ действиям большинства акционеров качество передач определялось цифрами интерактивных опросов. Сыплет цифрами в своих выступлениях Г. Зюганов.
7. Констатация. В ее основе – так называемый «здравый смысл», то есть истина, которую можно остановить в ее развитии по произвольному приказу говорящего. Примером, раскрывающим этот прием, могут служить действия в эфире ведущих многих телеканалов. Эти коммуникаторы резко обрывают коммуникацию или, скоропалительно (с выгодой для себя) подытожив, направляют ее в другое русло. Палочкой-выручалочкой в этих случаях часто стала служить реклама. Обрывая нить спора, дискуссии, она дает возможность продолжить тему уже на новой ноте и в новом ракурсе. Не хотелось бы повторяться, но такими «перевертышами» часто грешил «Глас народа», а позже к нему подключились «Времена», «Основной инстинкт» (ОРТ) и «Свобода слова» (НТВ).
В данном рассуждении мы оперировали терминами «риторика», «риторические фигуры», «риторические формы» в том смысле, который вкладывает в них Р. Барт, то есть в смысле речевого красноречия и искусства убеждения силой слова. Но современная риторика превратилась в многомерную систему интегрирующего типа, в которую вместе с классической риторикой включаются одни в большей другие в меньшей степени лингвистика, поэтика и стилистика речи, семиотика и общая семантика, логика, информатика, теория и практика речевой коммуникации, этика и эстетика, «а также средства массовой информации, в которой доминирует речевая ниша, именуемая «массовой коммуникацией». В самые последние годы нашего века на риторику в ее современном понимании все возрастающее воздействие оказывает укрепляющая свои интегральные позиции культурология» (Липатов, с. 181).
Если исходить из этих тенденций, то будет правомерно толковать вышеперечисленные формы и направления идеологического воздействия по Р. Барту более широко, нежели он сам, распространять не только на словесную и печатную формы политической коммуникации, но и на электронные СМИ. А здесь эти приемы все более усиливаются и ожесточаются. Как пишет Л.Н. Тимофеева, каково состояние и качество работы «кровеносных сосудов» политической системы, а именно – каналов политической коммуникации, таково и «здоровье» этой системы в целом. Сегодня можно констатировать, что она страдает явными расстройствами, связанными с намеренными искажениями политических сигналов, поступающих как «сверху» «низам», так и наоборот. Между субъектами политики: ветвями власти, партиями и движениями, группами давления и т.д., также существуют явные отклонения от нормы... Сегодня один из каналов политической коммуникации – средства массовой информации производят такой информационный товар, который относится к разряду политического манипулирования: информационная провокация, политическая брань, слухи, намеренная дезинформация и дезориентация граждан. 45,9% россиян считают, что СМИ ими манипулируют. Этот феномен требует анализа и ответа на вопрос: кому это выгодно? (Тимофеева, с. 157–158). Именно поэтому возник и властвует феномен парадоксального человека, который исследуется видным социологом Ж.Т. Тощенко в одноименной книге.
Электронные средства массовой информации и телевидение в частности как средства синкретического воздействия на массовую аудиторию широко пользуются риторическими приемами, выработанными в недрах речевой культуры и коммуникации, перенося их и на видеоряд, и на музыкальное и звукошумовое оформление. Наглядные образы больших пространств – площадей, залов заседаний, с соответствующим знаковым оформлением и церемониалом, посвященным тем или иным политическим событиям, – что это, как не новейшая риторическая форма телевизионной политической коммуникации? Как пишет Серж Московичи, стратегии пропаганды предназначены для превращения индивидов в толпу и вовлечения их в определенную деятельность. Приемы вождей (или партий) всякий раз специфичны, поскольку искомые результаты конкретны и своеобразны. Но они прибегают к трем основным стратегиям: представлению, церемониалу и убеждению. Первая управляет пространством, вторая – временем, третья – словом.
«Для того чтобы собраться и действовать, толпам необходимо пространство. Способ представления придает этому пространству рельеф и форму. Места действия – соборы, стадионы – создаются для того, чтобы принимать массы и, воздействуя на них, получать желаемые эффекты... Иные являются настоящими политическими и историческими театрами. Например, Красная площадь в Москве... Здесь чувствуешь внутреннее волнение, вызванное исключительностью происходящего, и желание быть участником этого представления. И здесь действует определенный порядок: руководитель наверху, а толпа внизу; первый – единственный, но видимый всем, вторая – в бесчисленном множестве, но невидимая, несмотря на количество». С. Московичи цитирует слова Ле Бона о том, что великие события родились не из рационального, а из иррационального, так как рациональное создает науку, иррациональное направляет историю (Московичи, с. 179–181).
Не случайно многие информационные телевизионные передачи в период выборов Президента России, в периоды поддержки ряда его политических шагов риторически показывают символические кадры Красной площади, кремлевских башен, здания Сената и т.д., создавая образ государственности России в лице ее Президента.
То же делают они, показывая выступления Г. Зюганова или В. Анпилова на фоне памятника Карлу Марксу или В.И. Ленину на Октябрьской площади, то есть – на культовых местах России. Студия «Россия» каждый раз живописует нам царственный Кремль, на фоне которого говорит приглашенный политик. Кремль – это святое, но святые ли слова тот произносит?
По словам известного французского политолога Режи Дебре, благодаря электронным СМИ общества переходят от вертикального, централизованного мира к миру разветвленному, сетевому, в котором решающую роль играет собственность на средства производства общественного мнения. Феномен коммуникаций поэтому следует трактовать политически. «Новый феномен последних 20 лет: кто не мелькает на ТВ, тот не имеет социального существования... Телевидение – самый главный рычаг власти правителей и их главная забота. ТВ создает новое глобальное пространство – время: то, что локально, моментально становится общемировым. Время становится как бы косвенным: важно не то, когда событие произошло, а когда оно было показано и воспринято. Больше не существует самих по себе фактов, а существуют представленные факты: то, что ценится больше всего, – образ, представление» [4].