Власть и связанные с ней понятия

С властью*связана целая смысловая группа парных сопоставле­ний: власть и — мощь (могущество), влияние, господство, авторитет, убеждение, принуждение (насилие). И не только. Итало-американский политолог Джованни Сартори (род. 1924) утверждает: власть — это семантическая (т.е. смысловая) головоломка.

В первую очередь под властью подразумевают высшую государствен­ную власть, что отражено в смысловой стороне многих языков нашей пла­неты. По-французски власть — le pouvoir — это еще и синоним централь­ного правительства; по-английски — the power — и держава, государство со всей его мощью; по-немецки— die Gewalt— кроме собственно влас­ти, также мощь либо насилие. В нашем родном русском языке власть за­частую оказывается синонимом начальства, а в множественном числе (вла­сти) обозначает властные органы государства. На чешском слово vlast — родина, отечество, политическая власть как таковая именуется тос, рав­но как и мощь, а правительство — vlada. Следует помнить и то, что до­вольно популярное словосочетание «власти предержащие» в качестве вер­ховного правления государства заимствовано из Библии (в каноническом русском переводе) из послания апостола Павла к Римлянам, где и содер­жится обоснование божественного происхождения, высшей религиозной санкции на политическую власть: «Всяка душа властем предержащим да повинуется. Несть бо власть аще не от Бога» (Рим. 13:1).

Томас Гоббс, определяя власть через могущество*,писал так: «Власть есть не что иное, как избыток могущества одного человека над другим», а Спиноза добавил: могущество человека возрастает тогда, когда он использует свой разум либо объединяется с другими людьми, и в этом смысле человек — «политическое животное».

Могущество человека... есть его наличные средства достигнуть в будущем некоего видимого блага. Власть человека, если рассмат­ривать ее универсально, состоит в его нынешних возможностях овладеть очевидными будущими благами.   Т. Гоббс, «Левиафан»

Показательно, что почти все мыслители прошлого, рассуждая о власти, не дают ей четкого определения, хотя и признают, что власть — фокус поли­тики, а также науки об этой сфере деятельности человека. Последнее — едва ли не единственное, в чем они согласны друг с другом. Тот же Макиавелли, очарованный игрой власти, склонен, говоря о ней, скорее прибегать к яр­ким эпитетам и сравнениям, чем искать более или менее строгие дефини­ции. Только на современном этапе развития политической науки появляют­ся разнообразные трактовки именно самого понятия (концепта) власти. Для одних теоретиков власть есть влияние*особого рода, для других — спо­собность к достижению конкретных целей (в т.ч. в распределении матери­альных и иных ресурсов), для третьих — возможность использования не­ких средств, для четвертых — специфическое отношение (приказание/под­чинение или еще какое-то иное) между управителем и управляемым и т.д.

Отличия в трактовке понятия связаны не только с многозначностью самой власти, но и с разными способами употребления данного слова. С одной стороны, оно позволяет слагать метафоры обыденной речи (ока­заться во власти волн, преодолеть власть нищеты, вырваться из-под власти любовных чар и т.п.).

Обратите внимание Фраза «учитесь властвовать собой» — метафора, предполагающая контроль разума над эмоциями. Если воспринять ее как «совет» по поведению в реальных властных отношениях, то возникает некая ненормальная ситуация расщепления личности вроде ши­зофрении — «двоевластия в одной голове».

С другой стороны, власть выражает особое политическое понятие, даже фиксирует довольно строгую научную категорию политологии. Однако при­близительность и небрежность в обращении со словом власть и связанны­ми с ним по содержанию терминами господство, влияние, авторитет и подобными им создают немало проблем для практической политики и для политической науки.

Я считаю довольно грустным отражением состояния политической науки тот факт, что наша терминология не проводит различия между такими ключевыми словами, как власть, мощь, сила, авторитет и, наконец, насилие. Все они относятся к ...различным феноменам... Использование их в качестве синонимов не только указывает на оп­ределенную глухоту к лингвистическому значению, что само по себе весьма серьезно, но также указывает на некое слепое восприятие ре­альностей, которым они соответствуют.   X. Арендт, «Кризисы республики»

Вместе с тем при всей сумятице, которую вносит в наше мышление, а с ним и в политическое поведение смешение значений, нельзя отрицать важность сущностной близости, хотя и не идентичности, тех явлений, ко­торые относятся к смысловому «гнезду» понятия власти. Мощь*и силу*объединяют с властью особые способности к какому-то делу, свершению. Богатство, нормы, права, полномочия (даже навыки, обычаи) составляют собой некие проявления власти, но осуществляемой по-иному и в других отношениях. Наконец, влияние, авторитет, господство — неотъемлемые специфические категории (и в этом смысле продолжения) власти со свои­ми особыми инструментами, условиями осуществления и т.п.

Содержание власти

Важно различать виды власти — политическую и неполитическую. Для отличия такой «несовершенной», как бы сказал Аристотель, влас­ти вне политики от вполне «совершенной» ученые пользуются именно понятием политической власти,как имеющей только собственный смысл, источники и ресурсы, а также образующей особого рода власт­ные отношения.

Та или иная политика всегда обнаруживается в неполитических аспек­тах единой человеческой реальности. Если мы в состоянии выделить эко­номическую политику, то у нее непременно найдется и свое средство все­общей связи, делающее возможным и эффективным выполнение обяза­тельств, взятых на себя участниками экономических отношений. Раз так, то можно говорить об особой власти в сфере экономики, а значит, и об авто­ритете, полномочиях*и правах экономических субъектов.

Для определения сущности власти как таковой можно было бы огра­ничиться указанием на то, что она выступает средством всеобщей связи при осуществлении целедостижения, символическим посредником,обес­печивающим выполнение взаимных обязательств (в кратком истолковании Толкотта Парсонса). Однако такое указание вряд ли достаточно, ибо в качестве подобного средства могут выступать самые различные явления — от грубого насилия до тонких дипломатических ухищрений.

На протяжении всей истории человечества власть одних людей над другими принимала порой самые причудливые формы. В древности физи­ческое превосходство рождало власть: кто сильнее, тот и правит. Постепен­но по мере развития цивилизации власть стала наследоваться. Король — символ и воплощение власти, передаваемой по наследству. В более поздние времена в символ власти превратился капитал — кто обладает им, у того власть над промышленностью, т.е. и над другими людьми. Итак, традици­онные источникивласти — насилие, наследство, богатство. Во второй половине XX в. все чаще начали писать о знании как еще об одном, специ­фически современном, источнике власти. Правда, надо отметить, что уже с античности повелители понимали, что образование помогает подчинить ин­дивида коллективу, а около 400 лет назад английский философ и государ­ственный деятель Фрэнсис Бэкон (1561-1626) рассматривал знание в каче­стве силы.

Джон Гэлбрейт (род. 1908), выдающийся американский социолог, эко­номист и политический мыслитель, писал в книге «Новое индустриальное общество» (1967), что энергоносителем индустриального общества были

деньги. Но в век информатики таким энер­гоносителем становится знание. Сегодня можно наблюдать формирование новой линии раздела в обществе — на тех, кто обладает информацией, и тех, кто выпол­няет свои функции вслепую. Власть ин­формированного класса будет опираться не на собственность, на землю или капи­тал, а на знание. Другой известный автор, работающий в сфере политической тео­рии и прогнозов, Олеин Тоффлер (род. 1928) так прояснял ситуацию с современ­ными источниками власти: в конце XX в. происходит перераспределение власти, затрагивающее не только ее системы, но и глубинные основания. Теперь факторы власти — по-прежнему насилие и богат­ство, но главным становится знание, ибо именно оно лежит в основе по-современ­ному понимаемых силы и богатства. Зна­ние имеет двойную структуру: образование как приобретение технической или науч­ной, практической или теоретической ком­петенции; информация как постоянное совершенствование политической и эконо­мической функций личности, причем ин­формацию можно преобразовать в действенную пропаганду каких-либо вла­стных тактик. Кстати, указанным источни­кам соответствует и определенный набор способов доступак политической власти: силовой (революция, переворот), наследо­вание (династия), выборы.

Множество попыток объяснить сущ­ностьвласти так или иначе сводились к двум основным тезисам: 1) признанию на­личия некоей абстрактной власти, оказы­вающейся самотождественной; 2) понима­нию власти как какого-то качества или силы, которая может находиться в распоряжении ее временных храните­лей, быть переданной по наследству, захваченной, узурпированной и т.д.

Иной подход ввел в современную науку немецкий социолог и теоре­тик политики Макс Вебер, который определял власть как отношение,пред­полагающее согласие обеих сторон — управителя и управляемого — в нем участвовать. Анализ власти (точнее, господства) Вебера касался не только политических институтов (государства, партий, профсоюзов), но и корпо­раций вроде Церкви, предприятий. Он рассмотрел власть как действие, на­правленное по отношению к чему-либо или к кому-либо. Для проявления власти нужно, таким образом, чтобы в наличии было два человека или две группы людей — субъект и объект. Собственно говоря, нынешние кратология и политология в целом по преимуществу исходят из веберовских кон­цептуальных тезисов.

Вебер полагал, что власть — это возможность теми или иными особы­ми способами добиться подчинения со стороны определенной группы лю­дей, однако он не имел в виду некую вероятность (шанс) применить могу­щество или влияние ради подчинения: власть — это самые разные мотивы послушания: от обычной привычки до рациональных (рассудочных) сооб­ражений. Значит, по Веберу, всякое подлинное отношение господства со­держит интерес, внешний или внутренний, к подчинению (см. «Экономика и общество»).

Формула власти Вебера выглядит следующим образом: власть состоит в способности индивида А добиться от индивида Б соответствующих воле А поведения или воздержания от действий, с которыми Б в противном слу­чае не согласился бы. При более внимательном рассмотрении этой форму­лы власти легко заметить: недостаточно, чтобы объект Б вообще как-ни­будь реагировал, а нужно его поведение в соответствии с волей А. Очевид­но, что не всякие отношения означают власть. Кроме того, в данной формуле сравниваются реальный факт и гипотеза («в противном случае делать бы не стал»), но мы не знаем этого точно — ведь можно представить себе си­туацию, когда воли А и Б совпадают или Б случайно поведет себя так, как хотелось бы А. Значит, Вебер подразумевал, с одной стороны, навязывание воли и подчинение — с другой.

ВЕБЕР(Weber), Маке(1864, Эрфурт — 1920, Мюнхен) — социолог, экономист, политический философ и историк, оказавший выдающееся влия­ние на формирование фундаментальных основ тео­рии и методологии социальных наук, в т.ч. полито­логии, XX столетия. Автор многочисленных работ, среди которых: «Про­тестантская этика и дух капитализма» (1904-1905); «Объективность» социально-научного и социально-политического познания» (1904); «Критические ис­следования в области логики наук о культуре» (1906); «Хозяйственная этика мировых религий» (1916-1919); «Политика как призвание и профессия» (1919); «Наука как при­звание и профессия» (1920); «Экономика и общество» (1924, иосм. публ.) и т.д. Творческий потенциал трудов Вебера соизмерим с наследием других ве­ликих социальных мыслителей: его называют «великим буржуазным антипо­дом Карла Маркса». Вклад в развитие политической мысли.Научные интересы Вебера — это широкий круг вопросов по социологической теории и методологии со­циального познания, истории капитализма и факторам генезиса западной цивилизации, религии, праву, экономике и т.д. Размышления ученого о при­роде, мотивах и типах господства стали классикой политической теории. В отношении методологии социального знания («наук о культуре», напри­мер истории) — как именно индивидуальные суждения превращаются в объек­тивно-научные, общезначимые — Вебер подчеркивал: социальная наука долж­на быть свободна от оценочных суждений в соответствии с принципами подхода к любой дисциплине естествознания. Однако это требование не означает переноса естественнонаучной методологии на исследование общества и дея­тельности человека из-за их специфики и отказа ученого — как частного лица — от своего права на нравственную (и политическую) позицию, собственные оцен­ки. Индивидуальное суждение становится объективным при его «отнесении к ценности», значимой для всех познающих субъектов в данную историческую эпоху. Ценность в таком случае — свойственное эпохе направление «интере­са», т.е. она не может быть надысторической, а значит, абсолютной истиной на века в силу социально-исторической детерминированности знания. Ориентация на ценность— основа для образования научных понятий. Исходя из этого принципа, Вебер предложил методологический инструмент познания — «идеальный тип» в качестве теоретической схемы для выраже­ния «интереса эпохи». При мысленном конструировании идеального типа (с учетом его утопических, даже «чуждых миру» свойств) нужно сознатель­но абстрагироваться от всей полноты реальности и выделять только некото­рые се аспекты. Для Вебера идеальный тип — лишь средство познания, вы­полняющее классификационные, терминологические и т.п. функции. Для историка идеальный тип нацелен на раскрытие «генетических связей» меж­ду имевшими место явлениями и отличается по сути и способам создания от «чистого» идеального типа в социологии с его более общим характером. Категория действия — одна из центральных для социополитической тео­рии Вебера. Действием он называет любое человеческое поведение (внешнее или внутреннее деяние, бездеятельность или переживание испытания), когда действующий связывает с ним некий субъективный смысл (мотив). В свою очередь, основным субъектом (актором) социального действия, для которого характерны субъективная мотивация и «ориентация на других», выступает отдельный индивид. Изучения действий групп людей (коллективностей) Ве­бер оставлял психологам, считая, что поведение индивида в массе часто под­ражательно, не субъективно, значит, и не социально. Вебер выделял четыре вида социальных действий: 1) целерациональное — ориентированное на осознаваемую человеком цель, причем выбор средств для ее достижения осуществляется им в соответствии с критерием успеха; 2) ценностно-рациональное — поведение сознательно организовано согласно конкретной системе ценностей, не связанных с оценкой успешности; 3) аф­фективное, которое определено «через актуальные аффекты и чувства», т.е. в основе его — эмоциональные побуждения; 4) традиционное, обусловлен­ное привычкой. Образцовым (идеальным типом) для прочих видов действий, позволяющим классифицировать многообразие человеческого поведения, яв­ляется целерациональное. Данный выбор неслучаен: Вебер считал рацио­нализацию социального действия («замену внутренней приверженности при­вычным нравам и обычаям планомерным приспособлением к соображени­ям интереса») всемирно-исторической тенденцией, распространившейся с Запада на неевропейские цивилизации. Радикальной рационализации как сущностной черте современности подвергаются все основные сферы обще­ства: хозяйственная деятельность, управление в экономике и политике, образ мышления, повседневная жизнь и т.д. Убедительное проявление этого процесса — рост социального значения науки. Исходя из рациональности, Вебер проанализировал современное общество, противопоставив идеальные типы «традиционного» и «капиталистического» (индустриального) обществ, которые различаются по форме собственности, пре­обладающим технологиям, рынку рабочей силы, способам экономического рас­пределения, природе законов, распространенным мотивациям. В традицион­но-аграрном обществе: собственность привязана к наследственному социаль­ному статусу; почти нет механизации работ; законы имеют частный характер, т.е. неодинаково применяются к разным социальным группам; преобладающие мотивации сосредоточиваются вокруг удовлетворения нужд на привычном, фик­сированном уровне. Напротив, в капиталистическом обществе: частная соб­ственность на все средства производства и их концентрация находятся под кон­тролем предпринимателей; механизация труда является ведущей технологией производства, а его критерии — эффективность, производительность, рацио­нальность в организации; труд — это товар на открытом рынке, свободно пере­мещающийся между отраслями и регионами в соответствии со спросом; ры­нок выступает в качестве основы распределения и потребления, а также не ог­раничен слабым развитием средств платежа, транспортировки товаров и прочими барьерами (т.е. может их преодолевать самостоятельно либо с помо­щью государства); законы универсальны (отсюда принцип равенства граждан перед законом) и ясно прописаны; конечная мотивация экономического пове­дения — неограниченное приобретательство. Показательно, что Вебер создал идеальный тип именно современного ка­питалистического общества, связанного корнями с западной — и никакой иной — культурой. Такой подход открыл возможность для сравнительных исследований; позднее он рассматривал специфику социокультурных (вклю­чая духовные) оснований западного капитализма в сравнении с историчес­ким своеобразием незападных цивилизаций (Восток, в т.ч. Россия). Лишь та­ким образом стало возможным выявление уникальных составляющих рели­гиозно-хозяйственной этики Запада. Сравнительный анализ привел Вебера к выводу, что цивилизационные отличия не могут быть чисто экономическими, а определены социально-историческими и культурно-историческими услови­ями. Именно в данной связи возникло понятие «дух капитализма» — этичес­кие (преимущественно протестантские) нормы, реализующиеся в человечес­ком поведении как «этос», регулирующий весь уклад жизни его носителя, как «строй мышления», находящий свою наиболее адекватную форму в капита­листическом предприятии. Вебер считал, что современный ему мир все больше оказывается в «же­лезной клетке» расчета, а общественной жизни угрожает бюрократизация, понятая им как результат вовлечения масс в политику, сопровождающегося появлением множества общественных организаций, рационализация дея­тельности которых и имеет следствием бюрократизацию. Такая ситуация таит в себе опасность деструктивной для рационально-легального порядка реакции в виде эмоционально возбужденных массовых религиозных и политических движений. Вебер также указывал на необходимость развития т.н. плебисцитарной демократии, позволяющей народу избирать харизма­тических лидеров. По его мнению, это компенсировало бы недостаток леги­тимности (народного признания) власти в парламентских республиках. Эти и другие концепции Вебера оказались очень продуктивными для ис­следования политики и решения все новых вопросов политической теории на уровне задач XX в.

Интерпретация Формула власти, по Фридриху Энгельсу, классику коммунистичес­кой мысли: власть — это навязывание воли одной стороной для подчинения другой.

Иными словами, подразумевается, что в процессе осуществления влас­ти интересы одного субъекта приносятся в жертву интересам другого. По­нятно, что тем самым усиливается конфликтный аспект власти. Несмотря на всю привлекательность этого подхода, он требует многих дополнительных уточнений, существенно затрудняющих фиксацию содержания власти.

Интерпретация Американский политолог Роберт Даль (род. 1915) упростил вебе-ровскую формулу власти: А имеет власть над Б настолько, насколько А может заставить Б сделать то, что не сделал бы самостоятельно.

К власти вообще очень трудно подойти объективно, она ускользает, видоизменяется, «играет» с наблюдателем. Стоит ли удивляться, что чуть ли не каждый известный политолог попытался сказать о власти что-то свое?

Общее определение власти должно включать следующие элементы: - не менее двух партнеров отношений власти, причем этими партне­рами могут быть как отдельные лица, так и группы лиц; - приказ осуществляющего власть, то есть выражение им воли по отношению к тому, над кем он осуществляет власть, сопровождае­мый угрозой применения санкций в случае неповиновения выра­женной таким образом воле; - подчинение того, над кем осуществляется власть, тому, кто ее осу­ществляет, то есть подчинение выраженной в приказе воле осуще­ствляющего власть; - общественные нормы, устанавливающие, что отдающий приказы имеет на это право, а тот, кого эти приказы касаются, обязан подчи­ниться приказам осуществляющего власть.   Е. Вятр, «Социология политических отношений»

Одни отожествляют власть с теми ресурсами, которые используют­ся для связывания и опосредования целенаправленных действий и обя­зательств (отсроченных действий) в политике. При таком подходе власть предстает как своего рода мощь, сила, воля, обаяние или просто как не­кий необъяснимый, чудесный дар, именуемый загадочным словом ха­ризма(гр. kharisma — божественная милость, дар: от kharis — прелесть, удовольствие). Это могут быть и возможности, порожденные иными, чем политика, аспектами человеческого существования, которые превраще­ны (конвертированы) во власть — богатство из экономической сферы, влияние — из социальной, нормы и образцы — из культурной. Подобной властью как ресурсом люди обладают (власть и владение — слова однокоренные), утрачивают его, передают, получают и делят.

Для других политологов понятнее и ближе сведение власти к устойчи­вым отношениям между людьми. Они связывают власть с приказанием/под­чинением или зависимостью, обезличенной волей обстоятельств, а то и с вза­имозависимостью. Взаимозависимость и вообще отношения двух или более переменных — это функция, и в таком качестве власть уже не может быть присвоена одним лишь лицом. Более того, функция начинает преобладать над людьми, делая их своего рода заложниками структурных отношений, предзаданных традициями и навыками политического взаимодействия. Власть как бы отчуждается от конкретного лица и становится «личиной», маской со своей ролью и сюжетной линией, которые приходится разыгрывать.

Есть, наконец, политики и политологи, для которых власть предстает в виде открытия грядущих возможностей (потенций), т.е. как средство политического творчества, проявляющегося в решении проблем создания новых ресурсов и функций. Такое творчество немыслимо без обсуждения и согласования альтернатив. Над ресурсами и над функциями надстраи­вается содержательная форма связи (коммуникация), порождающая все более современные, соответствующие обновлению условий смыслы че­ловеческой деятельности, соотнесение целей и средств, а главное — выд­вигающая глубинным основанием власти эффективность целедостижения.

Все эти различные трактовки феномена власти не исключают друг дру­га — они фиксируют разные и совершенно реальные ее аспекты. В нынеш­ней политологической литературе нередко выделяют как минимум три та­ких измерения.

В соответствии с директивнымаспектом власть понимается как гос­подство, обеспечивающее выполнение указания верховного властителя, будь то человек или институт. Определенная таким образом власть — именно та, что осуществляет свою волю путем введения в дело разных наличных средств, ресурсов разного рода. Очевидно, что это очень серьезная харак­теристика власти.

Важно и функциональноеизмерение, т.е. понимание власти как способности и умения реализовать функцию общественного управле­ния*на практике. Данная функциональность обусловлена тем, что по­литическая власть представляет собой отношение между теми или ины­ми субъектами и объектами, политическими акторами (отдельные граж­дане, их организованные группы, партии, государства и т.д.).

Коммуникативныйаспект власти обусловлен тем, что отправление власти идет путем общения, с использованием известного языка, понятно­го обеим сторонам данного общественного отношения.

Все три перечисленные аспекты власти — совершенно реальны, но все же не совсем равнозначны. Директивная составляющая, т.е. власть как при­нуждение к исполнению воли приказывающего, как правило, считается основной. Это, по сути, и отражено в распространенных в политологии оп­ределениях власти.

Власть означает любую возможность проводить внутри данных со­циальных отношений собственную волю даже вопреки сопротивле­нию, независимо от того, на чем такая возможность основана.   М. Вебер, «Политика как призвание и профессия»

В самом общем виде власть одного лица над другим можно опреде­лить следующим образом: Иван имеет власть над Петром всякий раз и только тогда, когда, согласно нормам общества, к которому при­надлежат Иван и Петр, Иван имеет право приказывать Петру, а Петр обязан подчиняться приказам Ивана... Власть — это возможность приказывать в условиях, когда тот, кому приказывают, обязан пови­новаться. Говоря о приказывании и повиновении, мы имеем в виду определенный тип воздействия, отличный от того, что обычно назы­вают «влиянием».   Е. Вятр, «Социология политических отношений»

Вебер постарался и классифицировать власть, сформулировав ее три идеальных типа. Первый из них он обозначил как индивидуализирован­нуювласть, которая обычно осуществляется одним человеком и во многом зависит от его личных качеств. Из истории известно, что древнегреческие герои (тираны) добивались верховного статуса благодаря своим подвигам. При этом их смелость, умение повести за собой людей и соотносить свои силы с противником играли решающую роль. Макиавелли добавил и дру­гие качества, необходимые властелину, — ловкость, изворотливость, спо­собность добиваться цели любым путем, независимо от моральных огра­ничений. Однако у власти данного типа есть серьезные недостатки — преры­вистый характер и отсутствие четких правовых границ. В случае смерти правителя, твердо и общепризнанно воплощающего собой власть, как пра­вило, наступает период политического и иного кризиса (смуты), поскольку такое руководство трудно воспроизвести его наследнику.

Обратите внимание В П69 г. Андрей Боголюбский отказался сесть на княжеский пре­стол в Киеве, сжег город, но сохранил за собой титул князя Киевско­го. Он перенес столицу Руси во Владимир, где попытался создать новый тип правления, отличающийся и от вечевого, и от боярского. Его система власти строилась на следующих принципах: абсолют­ная власть князя; он не подчиняет себе бояр, а просто игнорирует их; правитель видит высшую санкцию (утверждение) власти в самом себе; князь воплощает собой весь народ. Условие существования по­добной власти — наличие такого мощного репрессивного аппарата, который превышал бы возможности сопротивления всех потенци­ально противодействующих сил. В итоге Андрей Боголюбский был убит и у власти воцарился Всеволод Большое Гнездо; уже само до­бавление к его имени говорило о возврате к коллективному типу ру­ководства (князь вместе с боярами).

Еще один идеальный тип — это институционализированнаявласть. Политические мыслители долго размышляли о том, как сделать отправ­ление власти непрерывным. Именно этой цели служат различные поли­тические институты и государственные учреждения. Но если источник власти находится не в людях, а в принципах или институтах, то после­дние легко ограничить (поэтому, например, появились идеи естествен­ных прав человека), а также выработать правила и механизмы передачи власти чаще всего тремя основными способами: по наследству (от роди­теля к потомку либо родственнику); по правовым установлениям (в т.ч. назначение в порядке иерархической очередности); по конституции (че­рез механизм выборов). Следовательно, институционализированная власть по существу и означает современное государство.

Обратите внимание Постановлением Великого Поместного и Земского Собора 1613 г. право на наследование всероссийского престола было закреплено на вечные времена за потомством царя Михаила Федоровича Рома­нова (1596-1645). Российские законы о престолонаследии основаны на законодательстве, принятом императором Павлом I в 1797 г. В ст. 27 указано: «Оба пола имеют право к наследию Престола; но преимущественно принадлежит сие право полу мужскому по по­рядку первородства; за пресечением же последнего мужеского поколения, наследие Престола поступает к поколению женскому по праву заступления». Все члены Императорского дома имели право престолонаследия, кроме потомков от их браков с лицами, не обла­давшими соответствующим достоинством.

Абстрактная власть институтов воплощается в конкретных людях. Итак, третий идеальный тип власти — персонифицированная.В последнее время наблюдается усиление личностного фактора во властвовании. В немалой степени это связано с приходом эры телевидения и позже — Интернета. Раньше отношения между управителями и управляемыми имели преиму­щественно безличностный характер. Многие даже не знали, как выглядит их правитель. С развитием средств массовой коммуникации политики вошли в частную жизнь граждан; их взгляды порой лучше знакомы людям, чем мнения коллег или соседей. Дистанция между властью и массами сократи­лась, власти предержащие перестали быть богами и выступили в образе живых людей, однако наделенных соотечественниками особыми полномо­чиями и функциям. Возникло явление, получившее название «государство-спектакль». Ореол властвования оказался подверженным эрозии.

ФОРМЫ И КАТЕГОРИИ ВЛАСТИ

Власть как принуждение

Почти все определения власти так или иначе связывают ее отправле­ние с принуждением*, приказанием, внешним волевым усилием по отно­шению к подвластным. В основном решения о поведении, таким образом, принимаются против их желания, поскольку общество видится как меха­ническая солидарность. Преобладает режим команда/исполнение.

Понятие подчинения присутствует в явном или скрытом виде фактичес­ки во всех теоретических концепциях власти. Уже первая из них — Плато­на — рассматривает власть в понятиях приказания начать действие и его ис­полнения. Тот же подход у Аристотеля, Гоббса, Гегеля и других мыслите­лей прошлого и настоящего. Подчинение всегда предполагает отношения неравноправные, асимметричные, когда одна из сторон доминирует.

И во всем ...из нескольких частей, составляющих единое целое, ска­зывается властвующее начало и начало подчиненное. Это общий за­кон природы, и, как таковому, ему подчинены одушевленные суще­ства. Правда, и в предметах неодушевленных, например, в музыкаль­ной гармонии, можно подметить некий принцип властвования.   Аристотель, «Политика»

Фокусирование внимания на дирек­тивном аспекте власти вполне понятно: оно удобно для создания простых моделей вла­стных отношений, ибо позволяет представить их в как бы в очищенном, чуть ли не в первобытном виде. В этом случае, одна­ко, для политолога существует опасность увлечься теоретически и политически усе­ченными трактовками власти, которые не­редко сводят ее к господству или даже не­замысловато отождествляют с принужда­ющим насилием*.

И наоборот, ученые, исходящие из усложненного коммуникативного истолко­вания власти, склонны твердо разграничи­вать применение силы (англ. force) и принуждающего насилия (англ. coercive violence) от собственно власти. Например, американский политолог, специ­ализирующийся на новых аспектах содержания научных понятий, Теренс Болл (род. 1944) считает всякое насилие лишь псевдовластью, фактичес­ким признанием псевдовластвующим субъектом того, что он не в состоя­нии ни осуществлять самостоятельное руководство, ни добиваться своих целей в условиях конструктивного сотрудничества с другими.

С несколько односторонним подходом Болла, который не учитывает иных аспектов власти, кроме коммуникативного, по сути дела спорил вы­дающийся теоретик Парсопс.

Сила— это «способ», но не вссіда обязательно «средство», с помо­щью которою один элемент системы социального взаимодействия (будь то индивид или коллектив) может влиять на другой. В этом ра­курсе сила является использованием котроля над ситуацией, в кото­рой alter (лат. «другой») элемент, выступающий в роли объекта для ego (лат. «я»), подвергается давлению физическими средствами, дабы отвратить alter от совершения чего-то нежелательного для ego или на­казать его за то, что не следовало бы делать с точки зрения ego (а нака­зание предназначено заставить alter отказаться от подобного действия в будущем), или «символически» продемонстрировать способность ego контролировать ситуацию даже независимо от его ожиданий того, что у alter могут быть нежелательные, по мнению ego, устремления.   Т. Парсоне, «Социологическая теория и современное общество»

Разрешить проблему позволяет рассмотрение власти как связывающе­го действия и обязательства людей посредника,который может представлять ее в разном виде. Заключены ли в столкновении силы с силой предпо­сылки политического взаимодействия человека с человеком? Да, в той же мере, в какой прямой натуральный обмен (бартер) содержит в себе перво­начала отношений экономических. Подобные взаимодействия, однако, свя­заны с конкретной ситуацией, а силовое принуждение или обмен чаще все­го бывают однократными. Устойчивость и постоянство, столь необходимые и политике, и экономике, достигаются тогда, когда принуждение и обмен превращаются в обобщенный символ. Такими символами становятся в по­литике ресурсы насилия и признаваемое в данном сообществе право их использовать («монополия легитимного физического насилия», которую Вебер признавал за государством), а в экономике — некий универсальный товар, например золото. Кстати, сравнения между политикой и экономикой для прояснения властных отношений очень полезны и убедительны.

Власть, по Парсонсу, понимается как аналогичный деньгам символи­ческий посредник, циркулирующий внутри политической системы, но спо­собный перемещаться оттуда во все три соседние функциональные субсис­темы общества — экономическую («конвертируясь» в те самые деньги), интегративную (совокупность социальных общностей с посредником в виде влияния) и строеподдерживающую (культурную с посредником в виде цен­ностей). Тем самым власть осмысливается как способность обеспечивать выполнение связывающих обязательств элементами политической систе­мы, когда эти обязательства признаны соответствующими коллективным целям, а на случай неповиновения кого бы то ни было предусмотрено при­нуждение. В соответствии с определением Парсонса сделать возможным исполнение некоего желания даже угрозой превосходящей силы не означа­ет использовать власть. Способность добиться послушания, чтобы ее на­звать властью, должна быть обобщенной, а не одной лишь функцией какого-то еди­ничного воздействия.

На придании принуждающему наси­лию символического смысла усложнение интерпретации власти не завершается. По­добно тому как простое накопление и рас­ходование золота не создают эффективно­го денежного обращения, обычное аккуму­лирование ресурсов, прав на насилие и их растрачивание все еще имеют непосред­ственный характер и осуществляются в сравнительно ограниченных масштабах. В довольно примитивных условиях традици­онного общества требуется сосредоточение золота и ресурсов насилия (например, дружины) тогда и в том месте (локусе), где должны быть реализованы властные или торговые отношения. С развитием человеческих сообществ происходит дальней шее усложнение их экономической и политической организации, в частности, образуются устойчивые функциональные отношения типа заимодавец / должник и властитель / подвластный. Тогда уже не нужно возить повсюду золото, достаточно иметь расписку, вексель и т.п. Не стоит и окружать себя вооруженными дружинниками — вполне хватает законодательно закрепленных прав управителей и обязанностей управляемых. На этой основе и в экономике, и в политике возможно построить достаточно длинные цепочки взаимодействия и обширные сети отношений между людьми. В силу всеобщего признания закона его требования осуществляются добровольно. Санкции* (т.е. сила) применяются только к тем, кто на этот уровень сложности политической системы не поднялся или захотел поставить себя «вне закона».

Интерпретация Парсонс в работе «Социологическая теория и современное общество» (1967) построил четырехсоставную схему вероятных воздействий субъекта власти на объект в их отношениях: принуждение — ситуа­ционные негативные действия (санкции); побуждение (англ. inducement) — ситуационные позитивные действия (санкции); акти­визация обязательств (англ. activation of commitments) — интенциональные, т.е. намеренные, негативные действия; убеждение (англ. persuation) — интенциональные позитивные действия.

Право использовать власть, какие-то негативные санкции по прин­ципу бартера или даже принуждение, чтобы закрепить главенство одного решения над другим, Парсонс квалифицировал как авторитет.

Еще более высокая сложность экономической и политической систем — использование их функциональных возможностей: операции с кредитно-долговыми и другими подобными отношениями в экономике, с законами и административными установлениями в политике. Здесь и возникает тот наи­высший на сегодня коммуникативный уровень взаимодействия (с обязатель­ным обсуждением альтернатив), когда насилие как таковое уже не нужно. Добровольность становится не вынужденным, а действительным основанием властвования, которое отныне опирается на знание публично согла­сованных целей и способов их достижения, а также на устойчивые принци­пы и процедуры действий по реализации соответствующих обязательств политических акторов.

Рассуждая о знании и о власти, мы говорим об одной и той же реальности. Общество, благодаря некоторому распределению зна­ний, организует и порядок власти... Существование конкретной власти, проявляющейся в данной точке социального устройства, связано с бесчисленными компонентами знания, рассеянными во всех частях социального устройства.   Б. Варне, «Природа власти»

Однако такие сложно устроенные системы, рассчитанные на хорошие знания, информированность и значительное взаимное доверие граждан, могут давать сбои, если заметная часть общества оказывается не в состоя­нии действовать адекватно уровню требований. Тогда возможен спуск от достигнутого все ниже и ниже. В итоге можно прийти к тому качественно­му положению, когда только сила и обладание товаром остаются единствен­ной надеждой власти. В политике это равноценно деградации политичес­кой системы до состояния гражданской войны или «войны всех против всех» (Гоббс); в экономике — крушению не только кредита, но и денежного обра­щения. В этом смысле прав Болл, утверждая, что использование ничем не связанной силы равнозначно саморазрушению власти. Впрочем, данная за­кономерность, вопреки мнению Болла, не безусловна по своему характеру. Применение политически и юридически регламентированного (упорядо­ченного) насилия вроде временного ареста, депортации (высылки), тюрем­ного заключения может иметь оздоровительный эффект, подобно банкрот­ству и распродаже имущества в экономике.

Конечно, насилие отнюдь не является нормальным или единственным средством государства — об этом нет и речи, — но оно, пожалуй, спе­цифическое для него средство. Именно в наше время отношение госу­дарства к насилию особенно интимно. В прошлом различным со­юзам — начиная с рода— физическое насилие было известно как со­вершенно нормальное средство. В противоположность этому сегодня мы должны будем сказать: государство естъ то человеческое сообще­ство, которое внутри определенной области ...претендует (с успехом) на монополию легитимного физического насилия. М. Вебср, «Политика как призвание и профессия»

При учете трех базовых аспектов власти (они же — условные степе­ни ее усложнения) трактовка этого ключевого феномена политики оказывается достаточно гибкой. На самом низком, исходном, уровне директив­ное управление может быть истолковано как простое распределение ре­сурсов насилия и прав на их использование. Развитие функционального аспекта власти ведет к разграничению полномочий. При коммуникатив­ном понимании власть оборачивается сотрудничеством (т.е. знанием и до­верием) при распределении ресурсов (не только силовых) и при согласо­вании специализированных политических функций.