Глобализация в экономике, политике и культуре

Л.Б. Капустина

В современной теории считается хорошим тоном после рассмотрения понятия глобализации перейти к ее проявлениям в конкретных сферах: как правило, речь идет об экономике, политике и культуре. Следуя традиции выделять такие основные сферы общественной жизни, как экономическая, политическая и духовная, – исследователи говорят, соответственно, о культуре экономической сферы общественной жизни, о политической и духовной культуре общества. Каждый из этих типов культуры связан с определенными институтами, в которых тесно переплетены все вышеперечисленные формы культуры. [1]

Подобный подход имеет свои преимущества, хотя бы потому, что феномен глобализации, достаточно абстрактно представленный в сознании современного человека, наполняется конкретным социальным и культурно-историческим содержанием. Однако необходимо обратить внимание, что в такой проекции интересующее нас явление глобализации прочитывается прежде всего как некая тенденция, унифицирующая мир.

В самом деле, стремление осмыслить глобализацию как один из важнейших аспектов современного культурного бытия, «уложив» историю в некую единую и целостную перспективу, – самое распространенное.
И, возможно, самое очевидное, ведь такова эволюция мира, поэтому ничего другого не остается, как подвести важнейшие для современного человечества сферы жизнедеятельности – промышленное производство, экономику, политику и всю инфраструктуру культуры – под некий единый знаменатель, заданную «систему координат», создать взаимосвязанное пространство, унифицированную среду, используя единую сетку общеобязательных стандартов.

Сторонники линейной тенденции к возникновению единого мира, конечно, правы: 100 тыс. лет назад, когда человечество состояло из некоторого числа небольших групп, живущих на огромных расстояниях друг от друга, каждая из них могла быть сравнительно однородна в культурном отношении и была таковой. Но совсем другое дело в период так называемой «писаной истории»: некогда обособленные группы сливались, а с помощью науки и технологии мы самым естественным образом идем к единому миру – единому политически, экономически и культурно. (3, 131 – 149)

И все же это не единственная точка зрения на глобализацию. Еще в середине 60-х годов прошлого столетия западные теоретики подвергли жесткой критике стремление модернистов выстраивать логику исторического движения мирового сообщества через противостояние «традиционной» и «модернизационной» ступеней, отводя Западу роль безусловного лидера в этом процессе. Анализ межцивилизационных различий представлялся куда более реалистичным, ведь уже тогда идея доминирования Запада в мировом сообществе казалась вовсе не безупречной – на фоне существования не западных регионов и культур, отличных от западных ценностей. Последующие десятилетия показали: «не западные регионы не плавно входят в расширяющийся ареал Запада, а рвутся в будущее сквозь трагедии войн и революций». (6, 44 – 45)

Миновало полвека, и сегодня куда более очевидно, что глобализация как явление имеет более разветвленную динамику эволюции, в том числе путем взаимодействия, «смешивания» процессов глобальных и локальных, порождая «третьи», «глокальные», или транснациональные, формы, что наиболее ярко проявляется в сфере культуры. Отмечая далее особенности глобализации в конкретных сферах – экономической, политической и культурной, – важно учитывать, во-первых, взаимопроникновение и тесную связь видов глобализации, во-вторых, логику взаимодействия глобального и локального, в-третьих, транснациональный, глокальный, характер этих процессов.

В сфере современной экономики глобализация проявляет себя в стремлении создать общее свободное рыночное пространство, всемирную инвестиционную среду, обеспечить предельную интеграцию национальных рынков капитала. Для решения этих задач необходима унифицированная законодательная база в сфере экономики (например, единые налоговые ставки) и делопроизводства, а также введение единой валюты. Для управления финансовыми рынками глобальные финансовые, торговые, информационно-промышленные круги создают собственные наднациональные рыночные институты, вроде всемирных организаций, банков или валютных фондов.

Именно в сфере экономики линейная тенденция к возникновению единого мира представлена в наиболее явном виде: «Глобализация – это процесс, определяемый рыночными, а не государственными силами, сбалансированным бюджетом, приватизацией, открытостью инвестициям и рыночным потокам, стабильностью валюты. Глобализация означает гомогенизацию жизни: цены, продукты, уровень и качество здравоохранения, уровень доходов, процентные банковские ставки приобретают тенденцию к выравниванию на мировом уровне. Глобализация изменяет не только процессы мировой экономики, но и ее структуру – создает глобальную по масштабу взаимозависимость, достигающую степени интеграции в практически единое целое. При этом различие между взаимозависимой экономикой и экономикой глобализированной – качественное. Речь идет не только о возросших объемах торговых потоков, но и о мировом рынке, подобном рынку единого государства». (6, 36)

По оценкам целого ряда экспертов, последняя четверть XX столетия войдет в историю как эпоха доминирования экономики над другими сферами общественной и культурной жизни. Ученые метафорически обозначают ее также как эпоху «великой войны за независимость от пространственных ограничений» (З. Бауман). В качестве иллюстрации этого тезиса приводят профессиональное кредо известного рационализатора современного производства А. Данлэпа: «Компания принадлежит не ее сотрудникам, поставщикам или местности, где она расположена, а тем, кто в нее инвестирует». Именно так: ни сотрудники, ни представители местного сообщества не имеют права влиять на решения, принимаемые «теми, кто инвестирует».

Инвесторы – полные обладатели полномочий принятия решений. И этот новый принцип позиционирования собственности нужно воспринимать не как «декларацию о намерениях, а заявление о фактическом положении вещей», поскольку «истинность выраженного в ней принципа подтверждена всеми экономическими, политическими, социальными и иными реалиями нашего времени».(1, 16)

Западные теоретики информационного общества, говоря о глобализации в экономике, почти единодушно выражают тревогу: экстерриториальность пространств, на которых действуют новые экономические структуры, их эфемерность и неуловимость, приводят к тому, что мировые финансовые рынки получают возможность навязывать свои законы и предписания всему мировому сообществу. Глобализация – не что иное, как тотальное внедрение интересов экономических «глобалистов» во все сферы жизни, в то время как отдельные государства и правительства зачастую лишены достаточных ресурсов и свободы маневра, чтобы выдержать это давление: для краха любого предприятия или самого государства сегодня, как никогда, достаточно нескольких минут.

Экономическая глобализация в эпоху поздней современности имеет далеко идущие перспективы. П. Дракер отмечает, что еще пятнадцать лет назад никто не мог предвидеть, что электронная коммерция (то есть использование интернета как основного канала распределения товаров, услуг и рабочих мест) превратится в бизнес-технологию и важнейший стратегический сектор современной экономики.

Однако исследователь обращает внимание и на то, что «единый» рынок электронной коммерции имеет свои ограничения, связанные с языковыми и культурными барьерами, уровнем экономик и своеобразием политико-правовых систем конкретных стран. Виртуально ничем не ограниченный, в действительности, этот рынок существует только для тех компаний и потребителей, которые обладают стандартным набором характеристик и возможностей для обеспечения своего «онлайн-присутствия». Тем не менее, очевидно: фактор местоположения уже не имеет значения, компания перестает быть в полном смысле местной (локальной) и начинает конкурировать в глобальном масштабе, что неизбежно меняет стратегии бизнеса, работу с клиентами, подходы к рекламе, ассортимент продукции, набор сервисных услуг и т.д.

Сказанное выше касается и рынка ценных бумаг: «Компьютеризация финансов стала новой основой «электронной» культуры производства и инновацией, воздействующей на всю современную экономику». (6, 29)

Для потребителя информационного общества становится важным умение собирать и анализировать информацию, четко формулировать свои запросы в процессе поиска, формировать индивидуальную сеть товаров, услуг, поставщиков, партнеров, которая максимально соответствует его социальному статусу, культурным кодам, вкусам и запросам. Информационное общество остается массовым по своим основным характеристикам, однако потенциально это общество становится все более индивидуализированным.

В такой среде на новый уровень выходит и само потребительское общество: культура ограниченного предложения на рынке местного сообщества заменяется культурой, по сути, безграничного потребительского выбора через магазины-мегамаркеты и онлайн-торговлю. Например, в магазине корпорации «Кеймарт» в г. Питсбург (штат Пенсильвания, США) отсутствует обслуживающий персонал. Покупатели выбирают товар, сканируют штрих-коды на упаковках, оплачивают его на электронных кассах, слышат благодарность от компьютера и выходят из магазина под прицелом камер служб безопасности. Газета «Нью-Йорк Таймс», сообщая об открытии нового маркета, зафиксировала настроение легкого шока у покупателей, вызванного принципиально иной культурой потребления. К концу XX столетия объем онлайн-торговли в США достиг 43 млрд. долларов в год. В Европейском Союзе на рубеже XX – XXI веков эта цифра также резко возросла: по сообщению канала «Евроньюс» 9 октября 2008 года, 150 миллионов европейцев делают покупки с помощью интернета. (5, 157 – 158)

Необходимо отметить, что глобализация в экономике меняет социум, который идет по пути постепенной трансформации в «общество знания» (П. Дракер). Знание здесь будет ключевым ресурсом, а само общество будет еще более открытым и мобильным. Информационные технологии уже позволили знанию быстро распространяться и быть доступным огромному количеству людей, благодаря чему все институты эпохи поздней современности становятся частью глобальной конкуренции, ведь интернет информирует о том, что доступно в той или иной сфере, весь мир. И это несмотря на то, что большинство организаций продолжают оставаться локальными и по своей деятельности, и по сегменту рынка, который они обслуживают. Дракер подчеркивает, что социально-экономической и политической силой XXI века будут «работники знания».

Американский социолог Р. Флорида называет новый общественный класс «креативным»: «Если вы ученый или инженер, архитектор или дизайнер, писатель, художник или музыкант, если культурный диалог является решающим фактором вашей работы – будь то в сфере бизнеса, образования, здравоохранения, права или в какой-либо другой – вы принадлежите этому классу. С формированием креативного класса, объединяющего 38 миллионов представителей (более 30% рабочей силы США), связываются глубокие и значительные перемены в наших привычках и методах работы, ценностях и стремлениях, а также в самой структуре нашей повседневной жизни». (7, 12)

Отмеченные выше тенденции касаются мирового сообщества в целом: уже сегодня, а с развитием компьютеризации в странах «третьего мира» и завтра, – значительная часть человечества имеет доступ к знаниям, которые еще пару десятилетий назад считались достоянием избранных. Инновации в сфере информационных технологий и экономики неумолимо «сдвигают» экономику в сторону культуры.

В сфере политической глобализации оказывается возможным создание европейской политической суперсистемы, тяготеющей к единой модели государственного устройства, с общей системой социальной защищенности и законодательными основаниями: правами и свободами, визовыми и таможенными правилами, экологическими нормами, стандартами качества продукции, общепринятыми ценностными установками.

В теории современного рубежа веков встречаются прогнозы, что за экономической глобализацией последует политическая, которая доведет дело до мирового правительства (Л. Каплан).

Как и в случае с экономической глобализацией, подобные процессы в политической сфере также имеют свою оборотную сторону. Прежде всего – в связи с резким крушением блоковой политики и распадом Советского Союза, современные аналитики отмечают такую очевидно нарастающую тенденцию, как «упадок идеи государственного суверенитета». Процесс, предсказанный Э. Хобсбаумом еще в 1977 году.

Обратной стороной нарождающегося «всемирного общества» становится политическая раздробленность. Очевидным примером тому становится появление новых территориальных образований, претендующих на «политическую независимость», но не способных ее реализовать в силу своей экономической слабости и недостаточного количества ресурсов. Эти новые государства, по сути, оказываются в «мясорубке глобализирующегося мира», и Г.-Х. фон Райт, например, ставит вопрос весьма решительно: национальное государство, как сложившийся в Новое время институт, что дальше? Оно разлагается или «отмирает», в то время как подтачивающие его силы имеют транснациональный характер, то есть по сути своей анонимны и почти не подконтрольны тем или иным государственным решениям?

Политическая фрагментация и экономическая глобализация, иными словами, – интеграция и раздробленность, глобализация и локализация, – две взаимосвязанные стороны процесса перераспределения суверенитета, власти и свободы действия в мировом масштабе.

В самом деле, процессам планетарного масштаба, которые возникают в бизнесе, финансах, торговле и потоках информации, противостоит тенденция «локализации», обособления пространств, территорий, местностей. В совокупности эти два тесно взаимосвязанных явления приводят к поляризации мира, резкой дифференциации условий существования отдельных сообществ и слоев населения. Иногда глобализация увеличивает диспропорции в развитии различных стран, или даже целых регионов. В качестве хрестоматийного примера можно привести проблему «Север – Юг», где под «Севером» понимаются промышленно и экономически развитые зоны, под «Югом» – отсталые. Ни экономическая, ни политическая формы глобализации порой не в состоянии разрешить подобных «локальных» задач, важнейших для жизнедеятельности тех или иных государств.

Для характеристики этого вида глобализации важно также отметить, что политическая культура информационного общества отличается качественно новыми характеристиками: информационные технологии и сетевые структуры способствуют активному участию широких слоев населения в местной и международной политике. Любое событие в формате сообщения электронной почты, форума, блога, страницы веб-сайта, снятого на камеру телефона уличного видео получают колоссальный отклик во всем мире, примером чему может служить весьма популярный проект «Ютьюб». Любительские видео выходят на «передовицы» ведущих новостных агенств, а размещенные в сети, они с трудом поддаются цензуре и свободны от тенденциозности любой политики телевещания. Таким образом, многие пользователи предпочитают интернет официальным источникам информации.

И наконец, сеть становится мощным орудием политической борьбы. Все, без исключения, западные политики, как и большинство российских, имеют собственные интерактивные веб-сайты, ведут избирательную борьбу с помощью блогов: новые технологии способствуют росту популярности «сетевых» политических кампаний. Хилари Клинтон, например, в августе 2007 года встретилась с 1.500 блоггерами, которые принимают самое активное участие в политической жизни страны, что и обеспечило ей победу на выборах. Д. Медведев (кстати, тоже блоггер) в «Послании к Федеральному Собранию РФ» 5 ноября 2008 г. предписал «как можно активнее расширять свободное пространство интернета и цифрового телевидения», рассматривая высокие технологии в качестве одного из стратегических ресурсов будущего развития страны.

Свобода слова, как основополагающее право гражданина демократического государства, сегодня в масштабах всего мирового сообщества далеко не в последнюю очередь связывается со свободным пространством Интернета и цифрового телевидения. В «Википедии» используется термин «электронная демократия», под которым понимается использование информационно-компьютерных технологий, в частности интернета, для прозрачности общественной политики и ее оценки гражданами.

В культурной сфере глобализация проявляет себя наиболее неоднозначно. С одной стороны, так же, как и в других сферах, в культуре многое подводится под некий единый знаменатель: вводятся единые общеобразовательные стандарты, используются одномерные знаково-символические образцы, общепринятые, для тех или иных субкультур, этические принципы.

Культура, связанная с экономической и политической глобализацией, становится по определению глобальной, и потому понимается достаточно широко, охватывая собою сферы международной политики, спорта, науки, искусства, шоу-бизнеса, средств массовой информации, включая нарастающее влияние интернета и масс-медийных арт-практик.

Процесс трансформации культурных норм, таким образом, порождается и подпитывается глобализацией, стирающей национальные границы, в результате чего культура становится все более и более космополитичной. «Гражданином мира» (правда, в более плоском значении, нежели это было принято по сию пору понимать) становится не только житель Европы, но и, по сути, любой пользователь интернета. Неудивительно: ведь та массовая культура, которую породил Запад, распространяется по всему миру и находит адептов в различных ареалах не западного мира во многом благодаря «мировой паутине».

Однако, наряду с тенденцией к унификации, по-прежнему сохраняет актуальность тема культурных различий: даже всемирную сеть культурной коммуникации формирует все более очевидная свобода выбора.

Само собой разумеется, корпорации, или торговые организации, реклама которых ориентирована на мирового потребителя, порождая массовые формы культуры, меньше всего озабочена национальным составом своих клиентов. Мир в их глазах делится не по национальным, а каким-то другим основаниям и признакам: «Это и есть глобальный взгляд на мир. Глобализация сохраняет те или иные элементы национальной культуры в той мере, в какой они становятся благом, ценностью для людей другой культуры. Она как бы придает глобальный масштаб тому главному, что впервые было привнесено именно национальной культурой – праву человека на свободный выбор». (4, 78)

Так на наших глазах создается единое пространство культуры, вбирающее в себя многообразие уже существующих культур и дающее каждому право на свободный выбор своих культурных предпочтений: «Под глобальной культурой следует понимать не какую-то одинаковую и обязательную для всех культуру, а такую всемирную сеть культурной коммуникации, которая позволяет каждому жителю планеты на равных правах пользоваться благами и достижениями любой культуры. Свобода индивидуального выбора обеспечивалась уже национальной (письменной) культурой, но только в глобальном мире этот выбор выходит за рамки обособленных национальных миров и образов, распространяется на всю человеческую культуру. А что каждый возьмет для себя из этой культуры, к чему проявит больший интерес – будет определяться только его индивидуальными пожеланиями, потребностями и запросами». (4, 78 – 79)

Подобный процесс еще Робертсон обозначил термином «глокализация», который был образован из слов «глобализация» и «локализация», с целью фиксации взаимодействия в глобальном мире двух процессов: «гетерогенизации» (утверждения различий) и «гомогенизации» (единообразия).

Согласно Р. Робертсону, локальное и глобальное не исключают друг друга, напротив: локальное нужно рассматривать как аспект глобального. Глобализация, помимо прочего, означает «стягивание», «столкновение» локальных культур, которые – в мировом пространстве глобальных информационных сетей – должны приобретать качественно иные характеристики. Подобный процесс понимается так: ценности отдельных культур транслируются по каналам массовой коммуникации посредством чувственных образов и символов, и, тем самым, получают транснациональную форму существования. Принципиально: локальные культуры не исчезают, а обретают новое – глобальное – измерение.

Идея американского социолога впоследствии была услышана сторонниками концепции «культурной глобализации», которые выступают против унификации мира за культурное многообразие.

У. Бек, со ссылкой на Робертсона, утверждает: массовое производство культурных символов в пространстве интернета приводит вовсе не к унификации, а к глокализации культуры. В Лондоне, «макдональсы» и джинсы вполне уживаются с африканским карнавалом. И это лишь один из примеров того, как глобализация расслаивает мир на новые, транснациональные, формы, или «третьи культуры». Исследователь подчеркивает: «…«глобальную культуру» следует рассматривать не статически, а только как диалектический процесс – по образцу «глокализации», который позволяет воспринимать и расшифровывать противоречивые элементы в их единстве. В этом смысле можно говорить о парадоксах «глокальных» культур». (2, 92)

В этой принципиальной для Бека позиции он близок англосаксонским наблюдателям глобальных процессов, которые отказались от тезиса о всеобщей «макдонализации» мира. Напротив, пришли к выводу о том, что массовое производство символов, унифицирующих культуру, – это лишь одна сторона вопроса. И это становится все более очевидным на фоне пестрой картины культурных различий, которые демонстрируют «глокальные» культурные варианты во всем их многообразии.

Пожалуй, ярче всего это проявляется в музыке (североафриканское «Раи»); а также в процессах исламизации, как важной составляющей постсовременной «картины мира»; феномене межконтинентальной (смешанной) культуры, сложившейся как результат многовекового взаимопроникновения культур Юга и Севера; в различных культурных «нишах» поздней современности: миротворческих миссиях, например, у «молодых кротких», или «жизненных эстетов», – артистическом поколении
90-х, "самоироничных искателей своего «я» – «внуков экономического чуда» (У. Бек); в немецкой поп-культуре; наконец, в местной традиции изготовления гавайской телячьей колбаски, сотворенной «по образу и подобию» баварского национального продукта.

Речь идет о культуре, открывающей иные, в чем-то уже отличные и от постмодернистской направленности, горизонты: «простор для многообразных комбинаций», мозаику форм, из которых «можно составить самые разные, сильно отличающиеся друг от друга коллекции собственных жизней и групповых идентичностей». (2, 102)

В. Межуев считает, что в сфере культуры глобализация не подавляет, а, напротив, сохраняет актуальность любой локализации: «Глокализация и есть осмысление глобализации в понятиях и терминах теории культуры – в отличие от экономических и чисто социологических ее интерпретаций». (4, 77)

Отмеченная выше тенденция очевидна: культура выходит за рамки своих национальных границ. В глобальном мире индивид не порывает связи со своей культурой, но и не может ограничиться ею, поскольку оказывается включенным в транснациональные сети. Так формируется новый тип культурной локальности, не совпадающий с местным, региональным, этническим или национальным. Он объединяет не столько по национальному признаку, сколько по общности интересов: то, чему люди во всем мире отдают предпочтение (например, кока-коле), порой значит для них больше, чем национальные обычаи или привычки. Глобализация создает «глобальную локальность», которая одновременно и связывает людей в планетарном масштабе, и различает их по характеру сделанного ими культурного выбора. Интернет позволяет жить во времени и пространстве мировой культуры, находить в нем своих единомышленников, объединяться в союзы по признаку «культурного родства».

Подобное общество и получило название мультикультурного, и это не выдумка, а глобальная реальность: «Ни выбрать ее, ни отказаться от нее нельзя; она не ведет автоматически к толерантности, ее следствием может быть изоляция и ксенофобия. Если противоречивые мировые общества прорываются конфликтами на местах, это не значит, что «эксперимент по созданию мультикультурного общества» провалился; возможно, это признак начала новой социальной эпохи, в которой транснациональные, транскультурные формы жизни станут нормальным явлением» (2, 158)

Таковы, на сегодняшний день, наиболее общие тенденции культурной глоаблизации. Исследователи правомерно считают, что опираться в процессе глобализации только на рынок, по меньшей мере, недальновидно: «Государство и рынок – важные факторы развития, но при условии, что они корректируются факторами более высокого порядка – социальными и культурными». (4, 70).

Отмеченные выше проявления глобализации в конкретных сферах – экономической, политической и культурной – лишь подтверждают ее парадоксальное воздействие на многие сферы жизнедеятельности современного человека. Аналитики этих процессов согласны в одном: начиная с 90-х годов прошлого столетия, наиболее активно идет становление новой формы социального единства на всей планете, и этот новый мировой порядок формируется в результате столкновения самых противоречивых, а порой и опровергающих друг друга, тенденций. Прогнозировать в этом текущем процессе даже на 25 – 30 лет вперед – сложно, во всяком случае, без риска попасть в интеллектуальные ловушки. Однако осмысливать процесс в режиме реального исторического времени и понимать, что стоит за этим, уже давно не только мифическим, словом «глобализация», необходимо. Глобализация – вызов человечеству, и возможно, оно заплатит высокую цену за адаптацию к новым реалиям своего общечеловеческого и культурного бытия.

Список литературы.

1. Бауман З. Глобализация: последствия для человека и общества. – М., 2004.

2. Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма – ответы на глобализацию – М., 2001.

3. Валлерстайн И. Национальное и универсальное: возможна ли всемирная культура // Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. – М., 2001.

4. Межуев В.М. Глобальное и локальное в современном мире // Глобализм и цивилизационная идентичность. – М., 2008.

5. Соловьев А.В. Динамика культуры информационной эпохи. – Рязань, 2009.

6. Уткин А.И. Глобализация: процесс и осмысление. – М., 2001.

7. Флорида Р. Креативный класс: люди, которые меняют будущее. – М., 2007.

[1] См, например: Александров В.Б. Формы существования и природа культуры. – Управленческое консультирование. – СПб., 2010. № 2. С.207.