Работать надо не с конечным продуктом, а на про­межуточных ступенях, там, где создаются условия для его появления».

Принцип всегда один и тот же. Восточная мудрость при­менима и к нам: «Целью является путь».

Г) Филипп, 7 лет

(«умственная отсталость», стереотипии, тики)

Занятие с Филиппом

Филип ходит в вальдорфскую школу для детей, нуждающихся в душевной заботе. Ему там хорошо, он учится с удовольствием. В течение последнего года он каждую неделю проделывает неблизкий путь из Бремена в Гамбург. По словам матери, он всякий раз уже загодя радуется долгому путешествию на ма­шине. Она считает, что уже одно только радостное настроение ребенка оправдывает длительную поездку.

Хорошее настроение бывает у Филиппа далеко не всегда. В последнее время многое изменилось к лучшему, но ему все еще предстоит многому научиться.

Филипп выглядит скованным, неловким, вялым, тяжелым на подъем. Этот белокурый мальчуган кажется довольно боль­шим и худым для своего возраста. Время от времени он на­пряженно сгибает одну руку и приоткрывает рот, пальцами упирается в зубы. Это стереотипное движение активирует ки­нестетическое восприятие и помогает повысить тонус.

В целом его физический тонус снижен, ему тяжело сопро­тивляться силе притяжения. Он либо «висит» всем телом, либо напряжен и скован, ему не удается отрегулировать тонус, по­тому и двигается он неуклюже.

Его настроение так же неустойчиво, как и мышечный тонус. Он может быть очень нежным и ласковым, а в следующую се­кунду вдруг стать капризным, рассердиться или впасть в уны­ние, доходящее до депрессии, вызывающее приступы страха и слезы. Речью Филипп владеет хорошо, говорит очень вырази­тельно. Часто использует слова и формулировки, вызывающие удивление у окружающих.

Если Филипп чувствует себя хорошо в подлинном смысле слова, он полон идей и живого интереса, открыт, стремится по­стичь новое.

Филипп заставил меня еще раз полностью пересмотреть свое довольно размытое представление о том, кого считают «ум­ственно отсталыми».

Пример

Мама Филиппа рассказала такую историю.

Семья отправилась в отпуск на машине. В какой-то южноев­ропейской местности дорога в течение часа вьется вдоль круто­го берега моря. Филипп, не отрываясь, смотрит на море из окна машины. Внезапно он заявляет: «Тот, кто здесь сорвется в море на машине, предстанет перед Господом Богом совсем мокрым!»

На такие реплики и не найдешь, что ответить.

В начале занятий Филипп демонстрировал резко повышен­ную чувствительность вестибулярной системы и кожи, при этом не проявляя никакой реакции на боль при ушибах.

Это типичный случай ребенка, у которого маленькая цара­пина на коже или в душе вызывает сильнейшую боль. Но если на ноги ему падает тяжелая роликовая доска (глубинное ки­нестетическое восприятие), то тут он боли не чувствует.

Со временем система равновесия Филиппа отрегулирова­лась до противоположной крайности, он недостаточно хорошо воспринимает раздражители, которые активирует сам. Если Филипп доверяет терапевту, то и тот не может вызвать у него достаточно сильного восприятия раздражителей. Такая регуля­ция от одной крайности в другую встречается довольно часто.

Пример

Инге Флемиг объясняет этот феномен на примере криволи­нейного графика. Сначала кривая колеблется в верхней полови­не системы координат (повышенная чувствительность). Первый успех терапевтических занятий вызывает колебания с полной ам­плитудой (между повышенной и пониженной чувствительностью), затем они начинают приближаться к среднему значению. Чем мень­ше амплитуда колебаний вокруг нулевой оси (остановка жизне­деятельности = смерть), тем уравновешеннее ребенок.

Существуют люди, уравновешенность которых постоянно сильно колеблется, сохраняя при этом определенную ритмич­ность. Таких людей мы называем «авантюристами». Жизнь ни­чем не примечательного обывателя проходит в пределах мел­ких колебаний вокруг нулевой линии.

Кинестетическое восприятие Филиппа улучшилось до та­кой степени, что некоторые стереотипии исчезли или появля­ются реже.

Его кожа сохраняет повышенную чувствительность, Фи­липп избегает тактильного контакта. Тем не менее он охотно снимает на занятиях ботинки и носки. (Пожалуйста, никогда не заставляйте ребенка заниматься босиком или в шортах. «Вто­рая кожа» нужна детям для защиты. При хорошо отрегулиро­ванном кожном восприятии дети сами снимают обувь или охот­но следуют предложению (а не приказу) терапевта разуться.)

Филипп заходит в кабинет и забирается на рампу для ролико­вых досок. Мы занимаемся в большом зале с паркетным полом.

Здесь есть несколько роликовых досок и подходящих к ним ящиков[34], гигантский гамак (на шесть детей), шведская стенка, длинные скамейки, мягкие маты, обычные маты, три мини-батута, кресло-мешок, тяжелые мешочки с песком, на стене -доска для рисования мелом.

В Институте[35] Инге Флемиг мы в свое время оборудовали четыре таких зала для занятий, где можно было в разных ситу­ациях работать над развитием базовых ощущений. Залы ис­пользовались по принципу ротации: каждый из нас в течение недели проводил занятия в одном зале, затем переходил в сле­дующий. С детьми, трудно привыкающими к новой ситуации (см. пример Мартина), заниматься так было невозможно.

Филипп знает все помещения и пробовал играть со всем, что в них есть.

Он встает и идет к роликовой доске. Наклоняется, с трудом ее поднимает (при этом двигается «по-стариковски»: скованно, напряженно, рывками) и несет доску к рампе.

В этой ситуации можно говорить о диспраксии (расстрой­стве целенаправленных действий). Роликовая доска обычно побуждает детей кататься на ней. Перед рампой он хочет по­ставить доску на пол, но роняет ее, и она падает ему прямо на ноги. Филипп не чувствует боли! Он неуклюже наклоняется к доске и становится на четвереньки. Правой рукой он пытается подтолкнуть доску, чтобы она въехала на рампу, левой неловко помогает себе передвигаться на четвереньках. Затрачивая мас­су энергии, поскольку все эти движения получаются у него пло­хо, он наконец закатывает доску наверх.

Таким же манером Филипп завозит на горку еще две «ма­шины» и дает им названия в соответствии с известными круп­ными марками автомобилей.

Он спускается вниз и я спрашиваю: «Какая теперь машина поедет?» Ответ: «Никакая!»

Филипп до сих пор ни разу не завозил «машины» (ролико­вые доски) на эту невысокую (примерно полметра) горку, поэто­му у него нет опыта и катания на них. Сознавая, что он недоста­точно хорошо владеет собственным телом, он до сих пор осте­регался таких «приключений».

Сегодня он сделал шаг вперед. Это говорит об улучшении его самовосприятия. Это «само-осознанное» ощущение следует подкрепить двигательным опытом в условиях максимальной безопасности. Такую безопасность обеспечивают новые вари­анты охватывания, использования, понимания.

Я начинаю катать одну из досок взад и вперед и «включаю мотор». Филипп снова поворачивается к рампе и на четверень­ках забирается на нее. Затем он садится на машину с «вклю­ченным мотором».

Я нарочно не предложила сделать ему это словами и не спросила, хочет ли он съехать на «машине» вниз. Филипп час­то отвечает отказом. Он постоянно сталкивается с собственной неспособностью делать что-то так, как это уже умеет, к при­меру, его младший брат. В словесном приглашении к действию кроется опасность, что он снова откажется или согласится ради меня, чтобы не утратить моего внимания. Но я хочу попробо­вать избежать и того и другого. Косвенное приглашение путем имитации звука мотора намного безобиднее и позволяет ему отреагировать спонтанно, не раздумывая.

Высказанные (выраженные, в том числе напечатанные чер­ным по белому) слова оказывают более сильное, как положи­тельное, так и отрицательное, воздействие. Та или иная фраза в определенный момент может побудить нас к самым неожи­данным поступкам или, напротив, навсегда блокировать способ­ность к действию. В присутствии детей или младенцев (!) сле­дует как можно более осторожно говорить о том, что они «ни­когда не вырастут» или «никогда не научатся ходить».

Филипп показывает, что он хочет скатиться с горки. По вы­ражению его лица видно, что собственная смелость немного его пугает. Он медлит. Я показываю ему, что могу руками слег­ка придержать, притормозить роликовую доску. Он нервно улы­бается. Тогда я слегка касаюсь пальцем Микки Мауса на его футболке и говорю: «Пусть Микки Маус съедет с горки!» Фи­липп отталкивается и «едет» с горки, используя мой «ручной тор­моз», тормозя ногами и придерживаясь сбоку рукой. У него по­лучилось! С гордостью он проезжает по всему залу до гамака.

Я придерживаю раскачивающийся гамак, иначе у него не получится залезть туда самому. Наконец Филиппу это удается, и он удобно устраивается в гамаке, мечтательно покусывает палец, затем восклицает: «Ветер, буря!»

Долгое время он качался только «в ветер» (медленно), но в последние несколько недель ему понравилось качаться «в бу­рю», то есть настолько сильно, насколько мне удается его раска­чать. Иногда он просит сделать «волны»: это значит, что я долж­на толчками сбоку притормаживать гамак, так что он дерга­ется по диагонали (сильное воздействие на все базовые виды чувствительности).

После 15 минут качания с регулярными остановками - па­узами, чтобы «зайти на верфь», «закупить провиант» (тут он ненадолго сходит с корабля, чтобы вновь почувствовать твер­дую землю под ногами), Филипп удовлетворяет свой голод на раздражители, воздействующие преимущественно на вестибу­лярную систему.

Для обработки поступающей информации нашей нервной системе время от времени нужны паузы и смена раздражите­лей. Поэтому в терапевтическую или в выбранную ребенком ролевую игру я ввожу соответствующие сюжеты. Сойдя «на су­шу», Филипп лучше понимает, удовлетворена его потребность в вестибулярных ощущениях или нет. «На суше» твердая земля становится ощущением тишины, которое тоже надо обрабо­тать. Оставаясь все время «на борту», без перерывов, он риску­ет «перенасытиться».

Филипп устраивается в кресле-мешке и говорит: «Спокойной ночи!» Трудно представить себе более ясный сигнал того, что теперь ему нужна пауза, чтобы переварить полученные впе­чатления.

Я сажусь рядом с ним и жду. Через некоторое время он рас­сказывает мне о драконе Фухуре. Дракон - он сам, сейчас он спит в своем логове. Я предлагаю укрыть его, он соглашается. Я укрываю Филиппа широким краем мешка, в котором он си­дит, наваливаюсь на него всем телом, чтобы «раздавить» дра­кона. Дракон смеется и кричит: «Сильнее!» Это его любимая игра. Раньше он играл в огурец в сэндвиче, и я должна была выдавливать из сэндвича соус. В видеозаписи этого эпизода хорошо видно, как, воздействуя на кинестетическое восприя­тие, можно повысить мышечный тонус (или снять избыточное напряжение мышц!). Все оставшееся время мы занимаемся тем, что давим и тянем мышцы, сухожилия и суставы.

Прежде чем закончить занятие, я, как обычно, предлагаю Филиппу выбрать последнее упражнение на свой вкус. Без ко­лебаний он идет к рампе, садится на машину и съезжает по средней части горки вниз, поднимается и еще раз так же уве­ренно съезжает вниз - несравненно более ловко, чем было в начале занятия.

Джин Айрес говорит: «Мы не можем упражняться в том, чего не умеем делать!»

Филипп не упражнялся в катании с горки. Но он подгото­вил себя к тому, чтобы научиться кататься.

Работа на подготовительных ступенях обусловила конеч­ный результат (катание с горки).

д) Амира, 14 месяцев

(аутизм, эпилепсия, задержка развития)

В начале января 1995 года мне позвонила мама маленькой Ами­ры, страдавшей аутизмом. Она рассказала, что девочка прове­ла несколько месяцев в больнице, у нее наблюдались тяжелые эпилептические приступы (инфантильные спазмы) и наруше­ния развития, свидетельствующие о формирующемся аутизме. До недавнего времени врачи запрещали Амире контакт с дру­гими детьми и взрослыми. Из-за ослабленного иммунитета ее организм не мог противостоять инфекциям.

В последние два месяца состояние здоровья Амиры стаби­лизировалось, но начатая с этого момента физическая терапия не дала видимых результатов. Мать хочет прекратить эти за­нятия, потому что девочка не выносит прикосновений посто­ронних людей. По этой причине мать Амиры и решила обра­титься в Дом Миньон (Институт амбулаторной лечебной педа­гогики и раннего развития в Гамбурге).

На первом занятии Амиру охватывает сильный страх, гра­ничащий с паникой. Она вцепляется в маму и старается даже не смотреть в мою сторону. Я замечаю, что ее мышечный тонус очень низок (возможно, в результате приема лекарств).

Я не спеша водружаю кресло-мешок посреди кабинета, меж­ду мамой Амиры (с Амирой на коленях) и мною, и сажусь на мат на некотором расстоянии от них. Амира искоса наблюдает за моими движениями. (Мой опыт подсказывает, что пугаю­щимся новой ситуации детям легче освоиться, если между мной и ними находится какой-то крупный предмет, играющий роль «оборонительного вала».)

Я демонстративно сажусь на свои руки, сопровождая это обращенными к Амире словами: «Моих рук нет, они спрята­лись». (Это еще один символический жест в сторону Амиры. Ей пришлось пережить столько обследований, чужие руки трога­ли ее, делали ей уколы, причиняли ей боль!)

Я выжидаю.

Из коридора доносятся голоса - дети из нашего садика по­ют. Амира показывает пальчиком в ту сторону и говорит: «Там!»

Я рассказываю ей о детях и начинаю напевать ту же песен­ку. Знаками я прошу маму Амиры качать дочку в такт.

Песня заканчивается, и мама перестает качать Амиру. Но Амире хочется продолжения, и она показывает это, раскачи­ваясь всем телом слева направо. Мама качает Амиру, а я пою. Мы варьируем мелодию и движение, делаем небольшие паузы. Амира успокаивается, ее страх проходит, она меняет свое по­ложение на коленях у матери.

Мама берет в руки ножку Амиры, и я, воспользовавшись предоставившейся возможностью, прошу ее сжать ножку по­крепче, а затем ослабить нажим. Мать проделывает это несколь­ко раз, и Амира дает понять, что ей это приятно. По моей прось­бе мать сжимает ножку еще крепче, и Амира смеется. Мы про­должаем занятие «с дистанционным управлением», и Амира получает такое количество кинестетической информации для всех частей тела (то есть лучше ощущает свое тело), что отва­живается спуститься с маминых коленей.

Она делает несколько движений на четвереньках, остава­ясь рядом с мамой, на безопасном расстоянии от меня. Ползает она плохо. При движении ей тяжело сопротивляться силе зем­ного притяжения. Одну ножку она немного подволакивает, то и дело застывает на месте в одной и той же позе, стереотипным движением поднимает руку. Ее речь состоит из двух-трех слов и нескольких звуков.

У меня создается впечатление, что Амира в целом чувству­ет себя неуверенно. Она только искоса смотрит на мать, на меня и на другие предметы.

На первом занятии мне важно дать понять Амире, что я заметила ее сопротивление близкому контакту и отношусь к нему с уважением. За время, проведенное в больнице, она на­училась бояться посторонних, манипулирующих ею как кук­лой.

Вместе с ее мамой мы решаем обратиться к моей коллеге Маргрет Ляйнвебер (лечебная педагогика, занятия по ранне­му развитию на дому), чтобы она параллельно со мной поза­нималась с Амирой на дому, в привычной обстановке.

Кроме того, я узнаю, что эпилептические приступы появи­лись у Амиры непосредственно после прививки против коклю­ша, первый приступ произошел на фоне сильного повышения температуры. Я рекомендую маме Амиры обратиться к врачу-гомеопату Лотару Урсинусу (я сотрудничаю с ним уже на про­тяжении 10 лет), чтобы проверить, не был ли припадок вызван прививкой, и при необходимости провести соответствующее лечение.

На следующих двух занятиях Амира начинает понемногу исследовать помещение, всегда соблюдая безопасную дистан­цию. Мне становится ясно, что ее склонность к стереотипным движениям - это проявление нарушений восприятия. Долгое пребывание в больнице привело к выраженной депривации всех видов чувствительности (сенсорная депривация). Эпилеп­тические приступы и сильнодействующие лекарства лишь усу­губляют ситуацию. Нарушение развития речи также следует рассматривать в связи с сенсорной депривацией. Но все это не имеет отношения к истинной причине всех проблем.

На четвертое занятие мама приносит Амиру на руках: она спит. В последний момент я успеваю попросить ее не будить ребенка. Работа со спящими детьми - вещь очень тонкая, каж­дый раз это становится для меня настоящим экзаменом.

Мама кладет Амиру, одетую в комбинезон, на мат. Она креп­ко спит, ручки полностью расслаблены, пальчики раскрыты. Я прошу мать сесть поближе к девочке, чтобы та тут же увидела ее, если проснется.

Я начинаю тихо говорить с Амирой, напеваю песенку. Только потом я осторожно беру в руки ее ножки и легко, но ощутимо сжимаю их в своих ладонях (слишком легкое касание может раздражать). При этом я меняю слова песенки так, чтобы они описывали мои действия. За полчаса я успеваю в этой игре дать информацию всему телу, снять зимнюю одежду, так и не раз­будив Амиру.

Ее мышечный тонус меняется. Амира медленно просыпа­ется и открывает глаза. Мама сидит совсем близко, и Амира сразу видит ее. Она переводит взгляд с мамы на меня. Я снова начинаю петь и ласково пожимать ее ножки.

Потом плавным движением от стоп к бедрам я слегка пере­катываю Амиру на бок, лицом к маме, и снова на спину. Она не сопротивляется.

Наконец я медленно перекатываю ее через бок и поднимаю с мата, собираясь передать маме, чтобы та взяла ее на руки (я не уверена, нравится ли Амире то, что я с ней делаю).

Но что-то заставляет меня помедлить: этот всегда такой вялый ребенок сейчас всем телом следует моим движениям, прижимается ко мне, и я сама беру Амиру на руки, крепко об­нимаю, чтобы она могла свернуться калачиком в позе эмбрио­на. Я покачиваю ее из стороны в сторону, и Амира впервые открытым ясным взглядом смотрит мне прямо в глаза.

Занятие заканчивается, и Амира разрешает мне вынести ее на руках в коридор. Одеваясь, мама Амиры со слезами на глазах говорит: «Амира до сих пор никому кроме меня не по­зволяла к ней приблизиться, даже папе. Я постоянно должна быть с ней. Это так тяжело».

В течение следующих месяцев я наблюдала, как Амира де­лала огромные успехи в социальной и эмоциональной сфере и в моторике.

Первый курс гомеопатического лечения тоже положитель­но повлиял на ее состояние. Стереотипные модели поведения исчезли, Амира начала произносить предложения из двух слов и ходить. ЭЭГ показала практически нормальную картину. К июню 1995 Амира превратилась в живую веселую девочку. Ходить у нее с каждым днем получалось все лучше, ей нравилось обниматься, и в целом она очень хорошо развивалась.

После очередной прививки (от кори) Амира начала споты­каться и часто падать. Она совершенно перестала говорить, вернулись признаки аутизма. Пришлось повторить курс го­меопатического лечения последствий прививки.

Только через восемь недель Амира снова достигла в мото­рике того уровня, который предшествовал прививке от кори. В речи ей для этого понадобилось более полугода.

К сожалению, нам пришлось прекратить занятия, потому что Амира уехала из Гамбурга. Неизвестно, как продолжилось ее развитие в дальнейшем.

Маргрет Ляйнвебер: отчет о лечебно-педагогических развивающих занятиях в раннем возрасте (Дом Миньон, Гамбург)

Я с радостью воспользовалась предложением Уллы Кислинг поддержать ее занятия с Амирой упражнениями на дому, по­скольку слаженная работа терапевтов создает оптимальные условия для развития ребенка. В течение полугода я посещала Амиру раз в неделю.

Проблемы Амиры проявились при первой же встрече: она отставала в развитии во всех областях, избегала прямого зри­тельного контакта, проявляла стереотипии в игре, не позволя­ла до себя дотрагиваться и нуждалась в очень тесном контакте с матерью. Дома, в привычной обстановке, девочка почти все время сидела на коленях у мамы или рядом с ней и не позво­ляла к себе прикоснуться.

Из всех сокровищ, скрывающихся в моей «корзине для ран­него развития», Амира всегда выбирала проволочный лабиринт с бусинами. Он служит для тренировки внимания, координации рука-глаз, освоения пинцетного захвата, движений с пересече­нием средней линии тела. Девочка передвигала цветные де­ревянные бусины с одной стороны на другую, а я пела песенку. Все мои попытки предложить другие игры оставались безре­зультатными, Амира всегда хотела играть только в эту игру и только под одну мелодию. На следующем занятии она вновь не проявила никакого интереса к другим игрушкам, и я решила постепенно вносить разнообразие в игру с бусинами, прихло­пывая и притопывая в такт, напевая мелодию громче и тише, со словами и без слов, быстрее и медленнее, или вводить в игру куклу Берту. Постепенно Амире понравилось разнообразие, и она стала сама выбирать те или иные варианты.

Незаметно для самой Амиры мы от топания перешли к пе­сенке про лошадку, от хлопания - к песенке про пирожок. Когда дело дошло до песенки «Вот тебе монетка», я в первый раз кос­нулась ее ладошки, и Амира не оказала никакого сопротивле­ния. С этого момента она стала позволять мне дотрагиваться до себя и научилась прикасаться к самой себе в игре. Мы маза­ли все пальчики кремом: пальчик-папу, маму, бабушку, дедуш­ку и малыша, или каждый получал капельку душистого масла. Мы по очереди - кукла, мама, я и, наконец, сама Амира - гла­дили Ежика Колючку (жесткую щетку), что стимулировало вос­приятие границ собственного тела.

Особое внимание уделялось слабой моторике рта девочки, поскольку Амира постоянно держала рот открытым, страдала обильным выделением слюны, отставала в речевом развитии. Поначалу Амира неохотно выполняла упражнения, но посте­пенно привыкла, и они ей понравились: похлопывание вокруг рта, вибрация, массаж электрической зубной щеткой, выпле­вывание каштанов в мишень, выдувание мыльных пузырей, игра на губной гармошке и дудочке или откусывание хлеба без помощи рук. Все наши игры сопровождались постоянно повто­ряющимися поговорками, песенками и комментариями.

Через несколько недель занятий Амира сделала большие успехи. Она научилась ловко откручивать и закручивать на­резные пробки, строить высокие башни, прятать каштаны в ящик, протискивая их в мелкие отверстия, с помощью взрос­лого раздевать куклу, с силой раскручивать юлу. Ее взгляд стал направленным, она смотрела на то, чем были заняты ее руки, и искала зрительного контакта с окружающими. Пугаясь собственной смелости, она сама стала перебираться с коленей ма­тери на мои, так что маме удавалось сначала ненадолго отойти, а потом и вовсе не появляться в комнате во время занятий.

Новая прививка стала тяжелым ударом, прервавшим по­следовательные улучшения в развитии Амиры и заставившим ее вернуться на предшествовавшую ступень. Ей понадобилось много времени, чтобы вернуться на прежний уровень развития, а в области развития речи восстановить исходный уровень так и не удалось.

Помимо занятий с Амирой важной составляющей посеще­ний на дому были разговоры с ее мамой, постепенно ставшие регулярными. Мама спрашивала, в частности, какие игрушки подходят Амире. В самом деле, у Амиры было много механи­ческих игрушек, скорее способствовавших развитию ее склон­ности к аутизму, а других игрушек было слишком много: на­пример, пять кукол вместо одной, которая могла бы стать для ребенка любимой.

Мама Амиры предпочитала вербальное, объясняющее и реалистичное общение с ребенком, я же пыталась научить де­вочку фантазийной игре, в которой кубик мог бы стать чело­веком, деревом, машиной или же просто оставаться кубиком. Поскольку мама заметила, что Амира с удовольствием играла со мной, и сама научилась играть таким образом и занимать себя, она без возражений приняла мою манеру общения с ре­бенком, столь отличную от ее собственной.

Перед отъездом семьи из Гамбурга я подарила Амире на прощание лабиринт с бусинами, в который она все еще играла с большим удовольствием. В моторике она практически достиг­ла уровня, соответствующего своему возрасту.

Отчет врача-гомеопата Лотара Урсинуса (Гамбург)

Амира, полтора года, пришла ко мне на прием с мамой 21 января 1995. Мама рассказала, что после прививки от коклюша у Ами­ры поднялась высокая температура, и это вызвало продолжаю­щиеся до сих пор судорожные припадки и остановку в развитии. У Амиры проявляются симптомы аутизма. В июле 1994 было проведено лечение АКТТ[36] после чего в состоянии девоч­ки наметились некоторые улучшения.

Методом электроакупунктуры по доктору Фоллю я смог уста­новить у Амиры непереносимость не только комбинации вак­цин против дифтерии, столбняка и коклюша, но и вакцины про­тив ХИБ-инфекции и БЦЖ. Прием гомеопатических средств, выбранных по показаниям соответствующих тестов, дал ре­зультат уже через несколько дней. Уже 1 марта мать сообщила мне, что Амира сделала большой скачок в развитии.

Мы повторили гомеопатическую комбинацию вакцин 17 марта и вызвали повышение температуры до 38,9°С. К сожа­лению, беспокоясь за Амиру, мама дала ей жаропонижающее (свечку). Тем не менее можно было наблюдать явное улучшение состояния здоровья и развития девочки.

В следующий раз Амира и ее мама пришли на прием 10 ав­густа. Мама Амиры рассказала, что Амира развивалась очень хорошо, данные ЭЭГ, сделанной 1 июня, оказались почти в нор­ме. По совету лечащего врача Амире 26 июня сделали привив­ку против кори. На следующий день девочка почувствовала себя плохо, настроение испортилось, сильно вырос судорожный потенциал. Процесс развития, так хорошо проходивший вплоть до этого момента, развернулся вспять.

Амира немедленно получила вакцину в гомеопатической форме (С 200) в комбинации с гомеопатическим препаратом. Первый прием не дал значительных изменений. Поведение Амиры нисколько не изменилось. Добиться результата удалось только после повторного приема в комбинации с комплексным нозодом[37]. Устранить последствия второй прививки оказалось не так просто, но к счастью, возможно.

В дальнейшем состояние Амиры стабилизировалось благо­даря параллельным терапевтическим занятиям с Уллой Кис-линг и Map грет Ляйнвебер.

После второй реакции на прививку мать приняла твердое решение отказаться от прививок в дальнейшем. Этот опыт стал целебным.

Письмо от мамы Амиры (которое я получила НЕЗАДОЛГО ДО ТОГО, КАК КНИГА БЫЛА ЗАВЕРШЕНА)

Дорогая Улла!

Как я обрадовалась, когда вчера одна знакомая рассказала мне о тебе! Я часто о тебе думала и говорила о тебе с Амирой. Впрочем, Гамбург она уже почти не помнит. Но она вспомнила, как принимала у тебя фасолевую ванну. Моя подруга попро­сила меня написать тебе 4-5 строк об Амире, но так коротко у меня не получится, потому что наша большая малышка сдела­ла невероятные успехи, и я хочу рассказать тебе о них. Может быть, ты сможешь использовать это в своей книге. Я просто решила, что тебе это будет интересно. Итак, я начинаю. В ав­густе 1996 Амира еще не могла ходить в детский сад, поэтому я определила ее в частные ясли, где другие дети помладше ее просто замордовали. Она не могла защититься, позволяла де­лать с собой все что угодно, к нормальному общению она была неспособна. Теперь она стала уверенной в себе девочкой, кото­рая может высказать собственное мнение, спорить, дружить и выражать свои мысли словами. В последние два года она ходит в интеграционный детский сад, у нее есть друзья (в том числе среди детей с нарушениями); она удивительно хорошо ладит с детьми, у которых есть проблемы. Амира размышляет о Боге и о мире («Мама, неправда, что солнце погружается в море. Ночью оно светит на другой стороне Земли»). Ей все интересно, она постоянно задает вопросы и запоминает ответы. Ее очень инте­ресуют иностранные языки. Она умеет считать по-английски до ста, знает несколько слов по-испански и учится польскому у своей подружки по детскому саду, у которой мама полька. У нее великолепные математические способности. Она свободно считает до ста и более, ее восьмилетний приятель как раз сейчас учит ее таблице умножения. Логически мыслить она научилась уже давно, это помогает ей понять мир чисел. В три года она уже знала все буквы, в три с половиной выучила цифры, в четы­ре с половиной научилась составлять из букв слова и с тех пор читает все, что попадается ей на глаза. Я узнала, что Амира дей­ствительно умеет читать, когда она в 5 лет и 4 месяца прочла мне целую страницу из книги. Теперь она охотнее всего читает книжки о Петсоне и Финдусе[38] и действительно понимает, что читает. В ванной, расчесывая волосы, она читает инструкции по стирке и химический состав стиральных порошков.

В развитии она всегда продвигалась вперед!

Амира прежде часто впадала в отчаяние, когда что-то не вписывалось в ее систему (незастегнутая пуговица на куртке, например) или потому что ей не удавалось достичь слишком высоко поставленных целей. Теперь порог чувствительности стал значительно выше, возросла и ее готовность пробовать новое и мириться с ошибками. Она играет песенки на детском пианино и прошла все «основные этапы» развития:

- научилась завязывать бант в 5 лет и 4 месяца,

- ездить на двухколесном велосипеде без страховки в 4 го­да и 10 месяцев,

- ездить на горных лыжах в 5 лет и 4 месяца,

- кататься на роликах в 5 лет и 5 месяцев,

- плавать (25 м) в 5 лет и 8 месяцев.

Теперь я могу ездить с ней в город по велосипедной дорож­ке (она знает многие дорожные знаки и правила движения), она плавает как рыбка. Ее способность к самостоятельным дей­ствиям, особенно ориентация в пространстве, значительно улуч­шилась. Я считаю, что мне необыкновенно повезло с дочкой. После каникул она пойдет в подготовительный класс школы Монтессори, где, я надеюсь, она сможет заниматься по индивидуальной программе: занятия в едином темпе для целого класса ей не подходят. Кроме того, ее способности и навыки очень раз­личны. У нее еще сохранились проблемы в мелкой моторике, в зрительной моторике и в планировании действий, что, будем надеяться, выправит эрготерапия, на которую она ходит с тех пор, как мы здесь живем. Плохо, что в ее ЭЭГ появился ролан-дический пик, но, даст Бог, он не приведет к новым припадкам. Пожелай нам удачи! Вот что еще забыла: Амира написала те­бе письмо. Сначала она хотела тебе написать, что ей было хо­рошо у тебя и чтобы ты приехала к нам в гости, если хочешь. Но пока писала, забыла, и вышло только: «Дорогая Улла у ме­ня все хорошо игрушки отличные твоя Амира».

фото 38

Остается только добавить, что с весны 1997 Амира посте­пенно перестала принимать препараты для лечения эпилеп­сии, так что с 29 июля 1998 она живет без лекарств, и с тех пор приступы не повторялись. Последнее неврологическое обследование неделю назад уже не показало гипертонуса. Она очень хорошо говорит. У нее прекрасное чувство ритма. Писать она научилась одновременно с чтением. В возрасте 3 лет и 6 меся­цев она запоминала семизначные телефонные номера и могла сказать по буквам свое имя. Она легко учится, у нее широкий кругозор.

Вот и все, мы шлем тебе сердечные приветы Сабина и Амира.

Е) Пауль, 5 лет

Из дневника мамы мальчика, страдающего нарушениями вос­приятия

Кризис Пауля в начале 1997 года

С понедельника, 6 января 1997, Пауль снова пошел в детский сад[39]. С первого дня он был очень угрюмым. Он говорит, что ему грустно, что он хочет умереть. У него настолько подавленное настроение, что моя мама, которая сейчас гостит у нас, счита­ет, что мне надо обратиться за помощью к специалисту.

Когда в среду я привела Пауля в детский сад, воспитатель­ница стала спрашивать меня, что произошло в нашей семье на Рождество. Пауль полностью замкнулся, по отношению к окру­жающим он проявляет только агрессию.

Мне нечего ответить. Рождество мы, как и в прошлые годы, провели у моих родителей, спокойно и радостно, как всегда. Я спрашиваю, что мне делать. Она советует обратиться в Дом Миньон. Я немедленно так и делаю, и меня приглашают на консультацию.

В четверг я пришла в садик за Паулем с санками. Я хотела этим доставить ему удовольствие. Но он выходит из игровой комнаты рассерженным: всем дали конфеты, только ему - нет и т.д. Санки дурацкие, они шатаются: я во всем виновата. Он считает, что я нарочно все делаю не так. Это невыносимо!

Дома я сажаю Пауля к себе на колени и спрашиваю, что происходит. Он отталкивает меня и говорит, что ему грустно, он хочет быть один.

Я не знаю, что мне делать, и впадаю в отчаяние.

Вот пример разговора с Паулем:

В последнее время он часто говорит, что хочет умереть. И вот снова. Я раздраженно спрашиваю его: «Почему ты все вре­мя хочешь умереть? Ты же не знаешь, что это значит!» Пауль отвечает: «Может быть, я уже умер и просто не знаю этого».

13 января мы приходим на консультацию к Маргрет Ляйн-вебер в Дом Миньон. Пауль тут же заявляет ей: «Убирайся, ду­ра!» Она рекомендует мне почитать «Невербальное воспитание» Михаэлы Глёклер[40] и записаться на прием к Улле Кислинг.

Вечером в понедельник 20 января 1997 мы пришли к Улле Кислинг. Я объяснила Паулю, что мы идем на занятия, похожие на физкультуру. Еще дома он объявил, что заниматься не будет. Если мне так хочется, я сама могу ехать на эти занятия, а он ничего делать не будет.

Кое-как я усадила его в машину. Когда мы подъехали к До­му Миньон, Пауль притворился, что он спит. Я взяла его на руки и стала подниматься с ним наверх, в кабинет. Там, у меня на коленях, он все еще изо всех сил зажмуривает глаза, всем своим телом выражая протест.

Я с удивлением наблюдаю, как Улле Кислинг удается не­сколькими целенаправленными вопросами привлечь интерес Пауля. Но он все еще сопротивляется.

Тогда Улла Кислинг поддевает ногой большую надувную «колбасу» (валик фирмы ROMPA), внутри которой перекаты­ваются разноцветные пластмассовые шары. Пауль моргает, от­крывает глаза и сдается. Он набрасывается на колбасу и на­чинает - как будто его выпустили из клетки - шумно играть с ней. Начало положено!

В конце занятия он соглашается даже на небольшое невро­логическое обследование. С этого момента он почти всегда хо­дит на занятия к Улле Кислинг с большим удовольствием.

На четвертое занятие я прихожу одна. Улла Кислинг объ­ясняет мне, что поведение Пауля связано с нарушениями сен­сорной интеграции. У него плохо работает вестибулярная си­стема и нечетко выражено разделение функций правой и левой руки. Она рекомендует мне несколько книг, которые должны помочь разобраться в проблеме, и советует провести слуховую терапию по методу Томатиса.

На мой вопрос, не было ли у нас в семье левшей, моя мама расказывает, что ее младший брат пользовался одновременно обеими руками. Например, рисуя круг на доске, он рисовал левую половину левой, а правую - правой рукой. После этого разговора я вспомнила, что мы несколько раз замечали, как Пауль, пытаясь списать что-то, например свое имя, писал пра­вой рукой, но в зеркальном отражении.

С 18 февраля по 4 марта мы прошли первую часть курса слуховой терапии. Это было нелегко. В начале занятий Пауль жаловался на тошноту в середине дня и не мог ничего есть. С 1 по 8 апреля последовало продолжение. Судя по аудиограмме, у Пауля наметились улучшения.

С 16 апреля мы начали заниматься сенсорной интеграцией в диалоге у Уллы Кислинг. Занятия Паулю сразу же очень по­нравились.

Через шесть недель он сам, без чьей-либо помощи, достал из гаража свой велосипед, сел на него и поехал. Вплоть до это­го момента он не желал даже пробовать кататься на велосипеде, после того как его первая попытка не увенчалась успехом.

Его настрой за это время полностью изменился. Как-то лет­ним утром он появился на пороге ванной и воскликнул: «Ма­мочка, папочка, я люблю жизнь!»

|«Прислушиваться к мелодии ребенка»

Около 10 лет назад на моих занятиях присутствовала израиль­тянка Ноа Бласс, специалист по музыкальной терапии и автор ряда специальных книг.

После занятий я хотела объяснить ей суть своей работы, как я привыкла это делать для других посетителей и стажеров.

Но Ноа сказала: «Рэга», что на иврите значит «подожди». Немного подумав, она сказала по-английски:

- У каждого человека есть своя особенная мелодия. Эта ме­лодия сопровождает нас всю жизнь. Иногда мы чувствуем, слы­шим ее громче, иногда - тише.

Дети, которые приходят к тебе, не слышат своей мелодии или слышат ее плохо. У тебя есть способность, «ручной инстру­мент», позволяющий слышать и чувствовать индивидуальные мелодии детей.

Сначала ты тихонько напеваешь им их мелодию, пока они не прислушаются. Вскоре вы вместе поете ее в ритме этого ре­бенка. Когда настанет время, ребенок сможет сам петь свою мелодию и один отправится в путь.

Мне нечего было к этому добавить, кроме сердечного объ­ятия. Тода раба[41], Ноа!

фото 39а,б: Игра с фасолью - наслаждение ощущениями