ЯБЛОКО, КОТОРЫМ НАСЫТИТЬСЯ нельзя 1 страница

— Анастасия, но если всё вначале так было хорошо, то что произошло потом? Почему сейчас войны на земле идут и голодают люди? Есть воровство, бандиты, самоубийства, тюрьмы. Полно семей несчастных, детей-сирот. Куда же любящие Евы подевались? Где Бог, который обещал, что будем все мы вечно жить в любви? Да впрочем, вспомнил я, что в Библии об этом говорится. Из-за того, что яблоко с дерева запретного человек сорвал, попробовал, из рая человека Бог изгнал. И даже стражу у ворот поставил, чтоб не пускать нашкодивших обратно в рай.

— Владимир, человека Бог не выгонял из рая.

— Нет, выгонял, об этом я читал. Он ещё и проклинал при этом человека. Еве говорил, что она грешница и бу­дет в муках рожать, и Адам в поте лица пищу добывать. Так всё сейчас в реальности и происходит с нами.

— Владимир, поразмысли сам, быть может, логика та­кая или отсутствие её кому-то выгодна, имеет цель свою.

— При чём здесь логика и чья-то цель?

— Пожалуйста, поверь. Сам каждый должен научиться разбираться душой своей, действительность определять. Лишь поразмыслив сам, понять ты сможешь, что чело­века Бог не изгонял из Рая. Бог до сих пор всех любящим Отцом остался. Он Бог - Любовь, об этом тоже ты читал.

— Читал.

— Так где же логика тогда? Ведь любящий родитель никогда своё дитя не выгонит из дома. Родитель любя­щий, лишенья сам терпя, за любые прегрешения прощает детей своих. И не взирает Бог безучастно на все страда­ния людей, своих детей.

— Взирает или не взирает — я не знаю. Но только ясно всем, что он им не противостоит.

— О что ты говоришь, Владимир. Конечно, стерпит Он и эту боль от сына-человека. Но сколько ж можно не воспринимать Отца? Его любви не чувствовать, не ви­деть?

— Да что ты сразу так переживаешь? Скажи конкрет­нее. Где, в чём они, сегодняшние проявления к нам Боже­ственной любви?

— Когда ты будешь в городе, вокруг себя вниматель­нее посмотри. Живой ковёр чудеснейшей травы покрыт безжизненным асфальтом, вокруг из вредного бетона гро­мады, что домами называют, меж ними машины снуют, чадя смертельным газом. Но среди каменных громад, лишь малый островок найдя, встают травинки и цветы творенья Бога. И шелестом листвы, и птичьим пеньем он всё взывает к дочерям, сынам своим, происходящее ос­мыслить и вернуться в рай.

Всё уменьшается с земли любви свеченье, уже давно уменьшилось бы солнца отраженье. Но Он энергией сво­ей усиливает неустанно живительность и солнечных лу­чей. Он, как и прежде, любит дочерей своих и сыновей. Он верит, ждёт, мечтает, как, однажды, очередным рас­светным утром человек вдруг осознает, осознанность его вернёт Земле первоначальное цветенье.

— Но как произошло всё на Земле мечтаньям Бога вопреки и длится непонятно что тысячи, а может, мил­лионы лет? Как можно столько времени всё ждать и ве­рить?

— Для Бога времени не существует. Как в любящем родителе, не исчезает вера в Нём. И вере той благодаря, все мы сейчас живём. И сами жизнь свою творим, свобо­дой пользуясь нам предоставленной Отцом. А выбор в никуда ведущего пути людьми не вдруг был избран.

— Не вдруг, так как, когда? Что означает — “яблоко Адама”?

— В те времена, как и сейчас, Вселенная энергий мно­жеством живых заполнена была. Живые сущности неви­димы повсюду, и множество из них похожи на второе че­ловеческое “я”. Они почти как люди, все планы бытия охватывать способны, но в материальное им воплотиться не дано. В том преимущество над ними человека. Ещё у ком­плексов энергий сущностей вселенских всегда над всеми одна энергия преобладает. И нет способности у них ме­нять соотношение своих энергий.

Ещё средь сущностей вселенских есть комплексы энер­гий подобных Богу. Подобны, но они не Боги. На миг, уравновесив энергий множество в себе, меж тем они не в состоянии творения живые создавать в гармонии, подоб­но Богу.

Во всей Вселенной никому не удаётся найти разгадку, тайну сокровенную раскрыть, какою силою план сотво­рён был материальный, где, в чём связующие нити его и сущего вселенского всего. И как, за счёт чего план этот сам себя способен воспроизводить?

Когда земля и всё на ней творилось Богом, то из-за скорости невиданной созданья не успевали сущности по­нять, чем, силою какою Бог производит мирозданье. Когда же было всё сотворено и зримо, когда увидели, что человек сильнее всех, сначала в изумленье, в восхищенье многих ввергло, прекрасное виденье потом желание воз­никло повторить. Создать такое же, своё. Желанье это всё росло. Да и сейчас оно во множестве энергий сущих остаётся. В других галактиках, в других мирах они земли подобие пытались создавать. Планеты, Богом сотворённые, использовали даже. У многих получалось подобие зем­ного бытия, но лишь подобие. Земли гармонии, взаи­мосвязи всего со всем достигнуть никому не удавалось. Так, во Вселенной до сих пор планеты с жизнью есть, но с жизнью — лишь уродливым подобием земной.

Когда из множества попыток, не только лучшее создать, а повторить, все тщетны оказались (а тайны Бог не раскрывал своей), то к человеку многие из сущностей заобращались. Им было ясно: коль сотворенье Божье че­ловек, коль он любим, любя, не мог ему чего-то недодать родитель любящий. Напротив, большие возможности Бог предоставить мог человеку — сыну своему. И стали об­ращаться к человеку сущности вселенские и по сей день стремятся обращаться. Вот и сегодня люди есть, что со­общают окружающим о том, как кто-то с ними говорит невидимый откуда-то из космоса и называет разумом себя и силой доброй. Вот и тогда, в начале самом, они то с назиданием, то с просьбой обращались к человеку. У всех вопросов суть одна, лишь маскируется по разному она: “Скажи, как, силою какой сотворены земля, всё сущее на ней, как, из чего ты сотворён великим, человек?”.

Но человек ответа никому так и не дал. На тот вопрос он сам ответ не знал, как и сейчас не знает. Но интерес в нём возрастал, и на вопрос у Бога человек стал требовать ответы. Не просто Бог не отвечал. Уразумлять пытался человека, прося вопрос убрать из мыслей:

— Прошу тебя, сын мой, твори. Тебе дано творить в земном просторе и мирах иных. Твоей мечтой помысленное претворится. Лишь об одном прошу, не разбирай, ка­кою силой всё вершится.

— Анастасия, непонятно, почему Бог даже человеку, сыну своему, не захотел сказать о технике творенья?

— Я лишь предположить могу. Не отвечая даже сыну своему, Бог оградить его от бед стремился, предотвра­щал вселенскую войну.

— Не вижу связи никакой между отсутствием ответа и войной вселенской.

— Когда б раскрытой была тайна сотворенья, то на планетах, на других вселенских смогли б возникнуть рав­ные земным по силе формы жизни. Две силы захотели б испытать друг друга. Возможно, то состязанье мирным быть смогло. Возможно, и похожим на земные войны. И тогда могла начало положить своё вселенская война.

— Действительно, пусть лучше техника творенья Бога в тайне остаётся. Не разгадал бы только кто-нибудь из сущностей её сам, без подсказки.

—Я думаю, никто её не разгадает никогда.

— А почему ты так уверена?

— Она такая тайна, что ясна, и в то же время нет её, и в то же время не одна она. Уверенность мне слово “сотво­ренье” придаёт, когда к нему второе подставляешь слово.

— Какое?

— Второе слово — “вдохновенье”.

— Ну и что с того? Что могут означать эти два слова вместе?

— Они...

— Нет! Стой! Молчи! Я вспомнил, говорила ты, что мысли, а значит, и слова не исчезают в никуда, а в про­странстве вокруг нас витают и их услышать каждый мо­жет. Это точно?

—Точно.

— И сущности их слышать могут?

—Да.

— Тогда молчи. Зачем давать подсказку им?

— Владимир, ты не беспокойся, слегка им тайну при­открыв, быть может, я смогу тем самым показать бесплод­ность и бессмысленность попыток неустанных их. Чтоб поняли они и перестали к человеку приставать.

— Ну, если так, скажи, что значит “сотворение” и “вдохновение”.

— Сотворение означает, что Бог творил, исполь­зуя частички энергий всех вселенских и свою, и даже если сущности все вместе соберутся, чтобы подобное земле свершить, одной энергии им будет не хватать. Той, что присуща как идея Богу, родившейся в одной Божествен­ной мечте. А “вдохновенье” означает, — в порыве вдох­новения творения вершились. Кто из ваятелей — худож­ников великих, в порыве вдохновения творящих, потом сказать попробует, как кисть держал, что думал, где стоял, на это он вниманье не обращал, работой пол­ностью своею поглощённый. К тому же, есть энергия Любви, на землю посланная Богом. Она свободна, не под­властна никому и, верность Богу сохраняя, лишь человеку служит одному.

— Как интересно всё, Анастасия! Ты думаешь, услы­шат эти сущности, поймут?

— Услышат, может и поймут.

— И что я говорю, они услышат тоже?

— Да.

— Тогда ещё и подытожу им. Эй, сущности, вам ясно теперь, да? И больше к людям не цепляйтесь. Не разга­дать вам замысел Творца! Ну как, Анастасия, хорошо я им сказал?

— Очень точно звучали у тебя последние слова: “Не разгадать вам замысел Творца!”

— А как давно они разгадывать пытаются?

— С того момента, как узрели землю и людей, вплоть до сегодняшнего дня.

— И чем же их попытки Адаму навредили или нам?

— В Адаме, Еве они гордыню, самость возбудили. И убедить смогли догматом ложным: “Чтоб нечто совершен­нее, чем сущее, создать, необходимо разломать и посмот­реть, как действует творенье сущее”. Они ему твердили часто: “Познай строение всего, тогда над всем ты возвы­шаться будешь”. Они надеялись, когда Адам творенья Бога станет разбирать, осмысливать строение, предназ­наченье их, поймёт умом взаимосвязь друг с другом у всех творений в чём. Они производимые Адамом мысли будут видеть и поймут, как можно сотворить, подобно Богу.

Не обращал Адам вначале вниманье на советы и на просьбы. Но однажды Ева Адаму посоветовать решила:

“Я слышу, голоса твердят о том, что всё у нас прекраснее и легче будет получаться, когда познаешь ты строение всего внутри. К чему с советами упорно нам не согла­шаться? Не лучше ль будет им последовать хоть раз?”.

Сначала ветку дерева с прекрасными на ней плодами сломал Адам, потом... Потом... сейчас ты видишь сам, творящая остановилась мысль у человека. Он до сих пор всё разбирает и ломает, познать пытается строение всего и примитивное своё творит остановившейся мгновенно мыслью.

— Анастасия, подожди. Совсем неясно. Почему считаешь, что человеческая мысль остановилась? Когда чего-то разбирают, напротив, называется — познают новое.

— Владимир, человек устроен так, что ничего ему не надо разбирать. В нём... Ну как же мне сказать понятней? В человеке, как бы в виде зашифрованном всего строе­ние и так хранится. Шифр раскрывается тогда, когда включает он свою во вдохновении творящую мечту.

— Ну, всё равно неясно, какой вред от разборок мо­жет быть и почему они мысль останавливают. Ты как-то лучше на примере покажи.

— Да, правильно. Попробую примером. Представь, ты к цели едешь за рулём своей машины. Тебе приходит мысль вдруг, посмотреть, как двигатель работает, за счёт чего вращает колесо. Ты останавливаешь свой автомо­биль и начинаешь разбирать его мотор, к примеру.

— Ну, разберу, узнаю, как там что, потом сам ремон­тировать смогу. Что ж в этом может быть плохого?

— Но ведь пока ты будешь разбирать, движенье оста­новлено твоё. Ко времени ты цели не достигнешь.

— Зато я буду знать больше о машине. Чем плохо, что новое мной знание приобретено?

— Зачем тебе оно? Твоё предназначенье не ремонти­ровать — движеньем наслаждаться и творить.

— Неубедительно ты стала говорить, Анастасия. С то­бой водитель ни один не согласится. Ну, может, те, кото­рые на новых иномарках ездят, японских или “Мерседесах”, они редко ломаются.

— Творенья Бога не только не ломаются, но сами и воссоздавать себя способны, так для чего же разбирать их нужно?

— Как для чего — хотя б для интереса.

— Прости, Владимир, если неудачен мой пример. По­зволь другой я привести попробую.

— Попробуй.

— Перед тобою женщина прекрасная стоит. В тебе вле­ченье к ней горит, она тебе по нраву. И ты не безразличен ей, она стремится с тобой в творении соединиться. Но за мгновенья до порыва обоюдного к соединенью, к сотво­ренью, к тебе приходит мысль вдруг разобрать, из чего женщина та состоит. Как органы её работают внутри. Желудок, печень, почки. Что ест она, что пьёт. Как будет всё это работать в момент интимный.

— Всё. Дальше ничего не говори. Ты очень здоровский пример здесь привела. Не будет близости, творения не будет. Не получится, коль эта мысль проклятая при­дёт. Со мной однажды было так. Женщина мне долго нра­вилась одна, но не отдавалась. А как однажды согласи­лась, я вдруг подумал, как бы лучше всё сделать, и поче­му-то усомнился в способностях своих. В итоге ничего не получилось. Такой позор был, да и страху натерпелся. У друга спрашивал потом, и с ним такое было. Мы с ним к врачу даже ходили. Врач нам сказал, что здесь психоло­гический сработал какой-то фактор. Не надо было сомне­ваться и разбирать, что да как. Я думаю, из-за такого фактора мужчин немало пострадало. Теперь я понимаю: всё это из-за тех сущностей, из-за Адама всё, из-за совета Евы. Да, плоховато поступили тогда они.

— Что ж ты винишь только Адама и Еву? Сегодня по­смотри, Владимир, всё человечество не продолжает ли упорно ошибку повторять, заветы нарушая Бога? Адаму и Еве не были последствия ясны, но почему сегодня чело­вечество упорно продолжает всё разбирать? Творения живые разрушать? Сегодня! Когда последствия так явны и печальны.

— Не знаю. Может, всех необходимо как-нибудь встряхнуть? Зациклились мы, что ли, все в сплошных раз­борках? Я вот сейчас подумал — зря всё же Бог не нака­зал по-настоящему Адама, Еву. Взял бы надавал Адаму подзатыльников, чтоб дурь выбить из головы, из-за ко­торой человечество сейчас страдает. И Еву по месту мяг­кому хорошим прутом отстегал, чтоб с советами своими не совалась.

— Владимир, Бог полную свободу человеку дал, и в мыслях наказаний от себя не произвёл. К тому же, нака­занием содеянное в мыслях изменить нельзя. Деяния не­верные будут твориться до тех пор, пока первоначальная не будет мысль изменена. Скажи, к примеру, как считаешь, кто смертоносную ракету изобрёл и ядерную к ней боего­ловку?

— В России академик Королёв ракеты строил. А пе­ред ним теоретически о них Циолковский говорил. Аме­риканские учёные старались. Ну, в общем, множество в ракетостроении работает человеческих умов. Изобрета­телей в разных странах много работает.

— Владимир, изобретатель всех ракет и всех оружий смертоносных к ним, на самом деле, лишь один.

— Как может быть один, когда над созданием ракет в разных странах целые научные институты работают и свои достижения в секрете друг от друга держат? Гонка вооружений в том и состоит, кто быстрее и совершеннее оружие произведёт.

— Всем людям, что себя учёными-изобретателями на­зывают и независимо в какой стране они живут, он, тот единственный изобретатель, с удовольствием подсказки раздаёт.

— И где, в какой стране он проживает сам и как его зовут?

— Мысль разрушения. Она сначала, пробившись к че­ловеку одному и телом завладев его материальным, ко­пьё и наконечник каменный произвела. Потом ею содеяна стрела, и из железа наконечник.

— Но если знает всё она, ну, эта — разрушающая мысль, что ж она сразу ракету не произвела?

— Материальный план земного бытия помысленное всё не сразу воплощает. Замедленность в материи Соз­идателем для осмысления дана. У мысли разрушающей |копье и то, что есть сейчас, оружие и будущее, намного |большей смертоносности, произведено давно. Чтоб воп­лотить в земном материальном плане не копьё, потребо­валось множество заводов строить, лабораторий, что на­учными сейчас зовутся. Под внешне благовидными пред­логами людей побольше вовлекали для претворений мысли смертоносной.

— А для чего ей это нужно, стараться неустанно так?

— Чтоб утверждаться. Чтоб уничтожить весь матери­альный план земли. Всему вселенскому чтоб показать, над всеми и над Богом превосходство энергий сущности всё разрушающей своей. И действует она через людей.

— Вот, гадина, хитрющая какая! А как бы нам её с земли изгнать?

Интимых связей с нею

НАДО ИЗБЕГАТЬ

— Не допускать в себя её проникновенье. Всем жен­щинам интимных связей избегать с мужчинами, впустив­шими в себя мысль разрушенья, чтоб вновь и вновь её не возрождать.

— Ух ты! Да если в этом женщины все сговорятся, с ума сойдут научные, военные умы.

— Владимир, если женщины так станут поступать, не будет на земле войны.

— Уж это точно. Ты, Анастасия, зацепила здорово все войны. Ну, ты даёшь, все войны твоя идея может сокру­шить. Ну, ты хватила. Действительно, кто ж из мужчин захочет воевать, когда никто из женщин после этого с ним спать не станет, потомство ему не принесёт. И получает­ся, тот, кто войну затеет, сам себя, да и потомство всё своё убьёт.

— Коль женщины все так сделать захотят, войну ник­то не станет затевать. Грехопаденье Евы и своё перед со­бой и Богом сегодня женщиной живущей искупится.

— И что же на земле будет тогда твориться?

— Вновь цветом первозданным расцветёт земля.

— Упорная Анастасия ты, своей мечте по-прежнему верна. Но и наивна ты. Как можно верить во всех жен­щин на Земле?

— Но как же мне не верить женщинам, Владимир, если знаю я, что в каждой женщине, сегодня на земле живу­щей, Божественная суть заключена. Так пусть же, пусть во всей красе раскроется она. Богини! Женщины Боже­ственной земли. В себе раскройте вы Божественную суть свою. Вселенной покажите всей себя в красе первоистоков. Вы сотворенье совершенное, вы из Божественной мечты сотворены. Вы, каждая из вас, способна усмирять энергии Вселенной. О женщины, богини всей Вселенной и Земли!

— Да как же можно утверждать, Анастасия, что на Зем­ле все женщины — богини? Прямо смешно становится мне от наивности твоей. Подумать только! Все они — богини. И те, что за прилавками стоят, ну, в магазинах и киосках разных? Уборщицы, посудомойки, официантки. На кухне дома изо дня в день всё варят, жарят, да посу­дою гремят — тоже богини? Да в общем, ты и богохуль­ствуешь сама. Как можно наркоманок, проституток — богинями назвать? Ну, ладно б, в храме... или на балу пре­красная танцует дама, о них ещё бывает, говорят: она богиня. А замухрышек разных, в тряпьё немодное оде­тых, никто богиней никогда не назовёт.

— Владимир, обстоятельств современных череда на кухне каждый день стоять богинь земных и заставляет. Ты утверждал, что я похожа на зверька, что быт мой при­митивен, а цивилизованный лишь тот, в котором ты жи­вёшь. Так почему же женщины в цивилизации твоей часть жизни в кухне тесной проживают? Пол вынуждены мыть, из магазинов тяжести таскать? Кичишься ты цивилиза­цией своей, но почему же столько грязи в ней? И почему богинь прекраснейших земных в уборщиц превращаете своих?

— Да где ты видела уборщицу — богиню? Те, кто чего-то стоят, на конкурсах блистают красоты и утопают в рос­коши, на них жениться все хотят. Но только за богатых они выходят замуж. А замухрышки разные и бедным не нужны.

— У каждой женщины есть красота своя. Не всякий раз дано лишь ей раскрыться. Ту красоту великую, как

талию, к примеру, измерять нельзя. Длина ноги, размер груди, цвет глаз при этом не важны. Она у женщины внут­ри, и в юной девочке, и в престарелой даме.

— Ну да, и в престарелых дамах. Да ты ещё о бабках пенсионерках расскажи! Они, по-твоему, что, тоже пре­красные богини?

— По-своему прекрасны и они. И несмотря на череду житейских унижений, надломов множества судьбы, лю­бая женщина, которую бабулей стали звать, однажды ут­ром может осознать, проснуться с зорькой, по росе прой­тись, лучом осознанности восходу солнца улыбнуться, и тогда...

— И что тогда?

— Вдруг полюбить себя кого-нибудь заставит. Сама любима будет, и ему отдаст тепло своей любви.

— Кому ему?

— Тому, единственному своему, который в ней богиню осознает.

— Такого не бывает.

— Бывает. Ты спроси у пожилых. Узнаешь, пылких романов сколько бывает и у них.

— И ты уверена, что женщины способны мир менять?

—Способны! Способны без сомнения, Владимир. При­оритеты изменив своей любви, они творенье Бога совер­шенное, вернут земле прекрасный первозданный вид, всю землю превратят в цветущий сад Божественной мечты. Они — творенья Бога! Прекрасные богини божественной земли!

ТРИ МОЛИТВЫ

— Вот ты о Боге говоришь, Анастасия, а как ты мо­лишься? Или не молишься совсем? Многие люди в пись­мах своих об этом просят у тебя спросить.

— Владимир, что за словом “молишься” подразуме­ваешь ты?

— Как что? Ну разве непонятно? Молиться... это зна­чит молиться. Ты что, не понимаешь значения этого слова?

— Слова одни и те же по-разному воспринимают люди и разный чувствуют за ними смысл. Чтоб говорить са­мой понятнее, тебя я и спросила, как понимаешь смысл молитвы ты?

— О смысле как-то я не очень думал. Но всё равно одну молитву главную я знаю наизусть и иногда её читаю — так, на всякий случай. Какой-то, видно, есть в ней смысл, раз многие её читают.

— И что ж? Ты выучил молитву, а смысл познать не захотел её?

— Не то чтобы не захотел, а просто не задумывался как-то над смыслом. Думал, всем он ясен, для чего заду­мываться? Молитва — это просто с Богом как бы разго­вор.

— Но если в молитве главной с Богом подразумеваем разговор, скажи, как можно с Богом, Отцом своим без смысла говорить?

— Не знаю как. Да что ты, в самом деле, с этим смыс­лом! Наверное, он был известен тем, кто написал мо­литву.

— Но ты ведь от себя с Отцом своим хотел бы гово­рить?

— Конечно. Каждый с отцом хотел бы от себя общаться.

— Но как же можно “от себя”, при этом слова произ­носить чужие, ещё и не задумываясь, что стоит за ними?

Меня сначала немного раздражала дотошность Анас­тасии относительно смысла выученной мной молитвы, но потом самому интересно стало определить заложенный в молитве смысл. Потому что мысль как-то сама собою в голову пришла: “Как же так получается? Молитву вы­учил, повторял её не раз, а вот над тем, что в ней, почти не думал. А интересно было бы разобрать, раз выучил”. И я сказал Анастасии:

— Ну ладно, я как-нибудь подумаю над смыслом. А она в ответ:

— Зачем же “как-нибудь”? Разве сейчас, вот здесь, не мог бы ты свою молитву прочитать?

— Да почему не мог? Могу, конечно.

— Тогда, Владимир, прочитай молитву ту, из всех ко­торую ты главной называл, и с помощью которой гово­рить с Отцом пытался.

— Так я одну всего и знаю. Её и выучил потому, что главной вроде бы другие все её считают.

— Пусть так. Прочти свою молитву, а я за мыслью пос­лежу твоей.

— Ладно. Слушай.

Я прочитал Анастасии молитву “Отче наш”, где, если помните, слова такие:

Отче наш, Иже еси на небесах!

Да святится имя Твое.

Да приидет царствие Твое.

Да будет воля Твоя,

Яко на небеси и на земли.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь,

И остави нам долги наша, якоже

И мы оставляем должником нашим,

И не введи нас во искушение,

Но избави нас от лукавого.

Яко Твое есть царство, и сила, и слава

Отца и Сына и Святаго Духа

Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Я замолчал и посмотрел на Анастасию. А она вниз опустила голову, не смотрит на меня, тоже молчит. И так сидела молча, грустная, пока не выдержал я и не спросил:

— Ты почему молчишь, Анастасия? Она, не поднимая головы, произнесла:

— Каких же слов моих ты ждёшь, Владимир?

— Ну как “каких”? Я даже без запинки молитву про­читал. Понравилась она тебе? Могла б сказать, а ты мол­чишь.

— Когда читал молитву ты, Владимир, пыталась я за мыслью проследить твоей, за чувствами, за смыслом об­ращенья. Смысл слов понятен мне молитвы, но ты не все в ней понимал слова. Твоя едва родившаяся мысль рва­лась, терялась, чувств не было совсем. Ты не познал зна­ченья многих слов молитвы, не обращался ни к кому. Ты просто бормотал.

— Так я ж, как все, её читал. Я в церкви был, там ещё больше непонятных слов. Другие, слышал, как читают люди. Бормочут скороговоркой, да и всё. А я всё чётко, медленно тебе читал, чтоб поняла.

— Но перед этим ты сказал: “Молитва — к Богу обра­щенье”.

— Да, сказал.

— Но Бог Отец наш, Он личность, Он субстанция жи­вая. Способен чувствовать Отец и понимать, когда нор­мальное рождается общенье. А ты...

— Что я? Ну говорю ж тебе, так все читают, к Богу обращаясь.

— Представь, перед тобою дочь твоя, Полина, вдруг что-то станет монотонно говорить, а во фразы непонят­ные даже самой себе слова вплетает. Тебе, отцу, понра­вится ли дочери такое обращенье?

Я как представил ясно ситуацию такую, так прямо жутковато стало. Стоит передо мною дочь моя, бормо­чет что-то, словно полоумная какая, и сама не понимает, что хочет. И решил про себя: “Нет, надо разобрать ос­мысленно молитву. Нельзя бессмысленно твердить сло­ва. А то что ж получается, я словно полоумным придур­ком перед Богом предстаю. Пусть кто угодно так её бор­мочет. Я обязательно молитву эту всю пойму. Словам неясным только где-то надо перевод найти. И почему в церквях каким-то языком неясным говорят? Вслух же ска­зал Анастасии:

— Ты знаешь, тут, наверно, перевод неполный и не­точный. Потому, как ты сказала, мысль моя терялась.

— Владимир, можно смысл понять и с этим перево­дом. Конечно, в нём слова, ушедшие из обихода речевого, есть. Но ясен смысл, когда над ним подумать, определить, что для тебя всего важней и для Отца приятней. Что хо­чешь ты, произнося к Отцу молитвенное обращенье?

— Ну, что в словах там сказано, того, наверное, и я хочу. Чтоб хлеба дал, грехи простил и долги, и в искуше­ние не ввёл, а избавлял от лукавого. Всё ясно там.

— Владимир, пищу Бог для сыновей и дочерей своих всю отдал до рожденья их. Вокруг взгляни, давно содеяно всё для тебя. Грехи родитель любящий без просьб про­щает всем, и в искушенье никого вводить не мыслит. Спо­собность каждому Отец вложил не поддаваться на лука­вые посулы. К чему же обижаешь ты Отца неведением того, что им давно претворено? Вокруг тебя все вечные дары Его. Родитель любящий, отдавший всё ребёнку сво­ему, что может ещё дать?

— А если Он ещё чего-то не додал?

— Бог максимален. Сынам и дочерям Своим всё изна­чально предоставил. Всё! Сполна! Он как родитель, без­заветно любящий своё дитя, себе не мыслил блага боль­шего, чем радости от радостного бытия своих детей! Сво­их сынов и дочерей!

Скажи, Владимир, какие чувства может испытать Отец, отдавший детям изначально всё и видящий стоящих пе­ред ним детей и безустанно внемлющих к нему: “Ещё, ещё, убереги, спаси, все мы беспомощны, все мы ничто”? От­веть, пожалуйста. Вот ты, родитель, иль кто-то из твоих друзей хотел бы заиметь таких детей?

— Не буду я тебе здесь сразу отвечать. Сам разберусь, когда подумаю спокойно.

— Да, да, конечно, хорошо, Владимир. Только, пожа­луйста, когда найдётся время, подумай, что хотел бы слы­шать от тебя Отец, помимо просьб твоих.

— А что, и Бог от нас чего-то может захотеть? Чего?

— Того, что каждый от своих детей услышать хочет.

— Скажи, Анастасия, ты сама в молитве к Богу обра­щаешься когда-нибудь?

— Да, обращаюсь, — прозвучал её ответ.

— Так прочитай молитву мне свою.

— Тебе, Владимир, не могу. Молитва Богу предназна­чена моя.

— Пусть к Богу, я её услышу.

Анастасия встала, расставив руки, повернулась от меня и первые слова произнесла. Обычные слова молитвы, но... внутри меня как будто вдруг всё встрепенулось. Она про­изнесла их так, как говорим мы не молитву. Она их гово­рила так, как люди все к своему близкому, любимому, родному обращаются. Все интонации общения живого в её речи были. И страсть, и радость, и отчаянный восторг, и будто рядом находился тот, к кому Анастасия обраща­лась пылко:

Отец мой, существующий везде! За жизни свет Тебе спасибо, За явь спасибо царства Твоего, За волю любящую. Быть добру.

За пищу каждодневную Тебе спасибо! И за Твоё терпенье,

И за прощенье прегрешений на Твоей земле. Отец мой, существующий везде, Я дочь Твоя среди Твоих творений. Не допущу греха и слабости в себе, Стану достойной я Твоих свершений.

Отец мой, существующий везде,

Я дочь Твоя, для радости Тебе.

Твою собою славу преумножу

Грядущие века все будут жить в Твоей мечте.

И будет так! Я так хочу! Я дочь Твоя,

Отец мой, существующий везде.

Анастасия замолчала. Со всем, что было вокруг неё, общаться продолжала. Вокруг неё, казалось, свет све­тился. Когда она слова своей молитвы произносила и рядом была, вокруг невидимое что-то происходило. И это что-то невидимое коснулось и меня. Не внешним — внут­ренним прикосновением. От него вдруг стало хорошо, успокоенно. Но по мере удаления Анастасии это состоя­ние прошло, и я сказал ей, отошедшей, вслед:

— Ты так молитву прочитала, как будто рядом с то­бой кто-то был, способный на неё ответить.

Анастасия повернулась в мою сторону, лицо её было радостным. Она развела руки по сторонам, перекружи­лась, улыбаясь, потом, серьезно глядя мне в глаза, ска­зала:

— Владимир, Бог Отец наш для каждого с мольбою тоже говорит, на каждую молитву отвечает.

— Но почему тогда его слова никто не понимает?

— Слова? Так много слов со смыслом разным у зем­ных народов. Так много непохожих языков, наречий. И есть один для всех язык. Один для всех язык божествен­ных воззваний. И соткан он из шелеста листвы, из пенья птиц и волн. Имеет запахи божественный язык и цвет.