Благодарность — лекарство от зависти, невнимательности и уныния

Вопрос на засыпку: может ли быть счастлив человек, страдающий завистью, невнимательностью и не­благодарностью? Кому как, но мне лично счастье тако­го человека представляется невозможным. Зависть бу­дет непрестанно привлекать взор этого человека в «прекрасное далеко», туда, где лучше, потому что нас там нет.

Невнимательность будет скрывать от глаз множе­ство красивых вещей и событий, удивительных, трога­тельных. Неблагодарность заставит топтаться по голо­вам любимых и кусать ласкающие руки.

Все будет не так на свете человеку. Весь мир будет ему не «таков». В порыве страстных неудовольствий жизнью человек дерзнет сказать словами Сальери, что, мол, нет правды не только на земле, но даже выше.

Если это заразное внутреннее состояние завладеет множеством душ в отдельно взятом государстве, то де­ла в нем пойдут совсем худо. А внутренние состояния, без сомнения, могут быть заразными. Словно «трихи­ны» из бредового сна Раскольникова на каторге, волны беспокойства, недовольства, ворчливого раздражения могут передаваться от души к душе, невзирая на рас­стояния.

Мы живем именно в такой ситуации. Не древнее пьянство и не новый разврат являются сейчас главны­ми пороками, а уныние. Уныние, рожденное недоволь­ством, невнимательностью, завистью и неблагодарно­стью. «И ничего во всей природе благословить он не хотел» — вот диагноз. Это бесовское состояние.

А как же «всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите»?

Где спасение от тоски? Конечно, не в умножении удовольствий. Внимательный человек должен знать, что умножение удовольствий углубляет тоску и делает ее неисцелимой. Исполнение всевозможных желаний способно дать только один несомненный опыт, а имен­но: от исполнения желаний подлинное счастье не при­ходит. Жажда распаляется, иллюзии отлетают, а сча­стье не приходит.

Чтобы жить, и трудиться, и радоваться, человеку нужно благодарить. Благодарность—это естественное и сильное лекарство и против зависти, и против невни­мательности, ну и, конечно, против неблагодарности.

Вот почему главная христианская служба — это Ев­харистия («Благодарение»), а главная часть этой служ­бы знаменуется словами: «Благодарим Господа!»

Чтобы жить, и трудиться, и радоваться, человеку нужно благодарить. Благодарность - это естествен­ное и сильное лекарство и против зависти, и против невнимательности, ну и, конечно, против неблагодар­ности.

Благодарим за сотворенный мир, за вход в сей мир и будущий исход, за ведомые и, много более, неведо­мые бывшие благодеяния. Нужно научиться ходить в храм именно для благодарения. Все остальное прило­жится, как второстепенное, на своем месте. Придется и свечки ставить, и записки писать, и панихиды зака­зывать, и молебны слушать. Но главное — идти в храм, чтобы благодарить Господа.

«Благодарный» — он же по-славянски и «благодат­ный». А «благодатный» — это человек энергичный, сильный, умный, внимательный. Он, по апостолу, «на всякое благое дело приготовлен» (2 Тим. 3,17).

Унылое и ворчливое христианство—это доброволь­ное гетто. Сильное христианство — это христианство радостное, о Господе радостное. «Благовестите день от дне спасение Бога нашего». К этому и нужно звать лю­дей, не нашедших пока пути к литургии.

Все реформаторы обещают человеку счастье, и если полагать это счастье в исполнении обещаний, то при­дется умереть несчастным. Но человек должен быть счастлив не «когда-то» и «где-то», а сегодня. И это воз­можно, если стоит перед Богом человек и не говорит: «Дай!», но «Благодарю Тебя!»

У Сэлинджера, автора «Над пропастью во ржи», есть две повести, объединенные в одну книгу — «Фрэнни и Зуи». Героиня по имени Фрэнсис (Фрэнни) —учится на актрису. Это молодая интеллектуалка, ищущая смысла жизни и духовных озарений. Ее тошнит от чванства, от поверхностных знаний, которыми кичатся преподава­тели, от мелких интересов сверстников. В своих духов­ных поисках она находит книгу «Откровенные расска­зы странника» и начинает творить Иисусову молитву (sic!). Эти духовные упражнения еще более обострили в ней отторжение от мирской жизни, но не дали ни си­лы, ни радости. Получилось мрачное и озлобленное подвижничество.

Спасти сестру от опасных духовных экспериментов над собой пытается ее родной брат Зуи. Брата возму­щает, что Фрэнни в грош не ставит мать, которая лезет к дочери с нежностями и пытается кормить ее, отощав­шую, бульоном. Его возмущает, что сестра пытается относиться к молитве как к психофизической практи­ке. Для нее молитва — не способ общения с Богом, Ко­торого она любит, а почти магический способ достиже­ния «благодатных» состояний и озарений. Он говорит сестре: «Скажу тебе одно, Фрэнни. Одну вещь, которую я знаю. И не расстраивайся. Ничего плохого я не скажу. Но если ты стремишься к религиозной жизни, то да бу­дет тебе известно: ты же в упор не видишь ни одного из тех религиозных обрядов, которые совершаются прямо у тебя под носом. У тебя не хватает соображения даже на то, чтобы выпить, когда тебе подносят, чашку освя­щенного куриного бульона. Даже если ты пойдешь и обшаришь весь мир в поисках учителя — какого-ни­будь там гуру или святого, — чтобы он научил тебя творить Иисусову молитву по всем правилам, чего ты этим добьешься? Как же ты узнаешь подлинного свя­того, если ты неспособна опознать чашку освященного бульона, когда тебе суют ее под самый нос? Можешь ты мне ответить?»

Чашка бульона была «освящена» заботой и любовью матери, то есть тем, на чем стоит мир. А все мы очень виноваты в том, что не умеем опознавать «освящен­ный» бульон, «святые» улыбки, «священные» рукопо­жатия и прочие небесные дары, ежедневно предлагае­мые нам под неброской земной упаковкой. Именно из-за этой неспособности опознавать святое в повсе­дневном мы и несчастны.

Невнимательность. Неблагодарность. Зависть. Все это и есть «трихины» дьявола.

Сами религиозные порывы не лечат человека при неправильном устроении души, не лечат и приносят нежелательные плоды. Молитвенное подвижничество невозможно, если человек неспособен оценить про­стую красоту и искреннюю теплоту. Вот он, духовный закон, действующий неумолимо: в жизни ничего не­возможно достигнуть, если невнимательность и небла­годарность закрыли человеку глаза на повседневное «обыкновенное чудо».

Все реформаторы обещают человеку счастье, и если полагать это счастье в исполнении обещаний, то при­дется умереть несчастным. Но человек должен быть счастлив не «когда-то» и «где-то», а сегодня. И это возможно, если стоит перед Богом человек и не гово­рит: «Дай!», но «Благодарю Тебя!»

Люди окружены милостями и погружены в сплош­ное чудо. Поэтому благодарное удивление должно стать одной из доминант внутреннего состояния. Это­му нужно учиться всем: и тем, кто, как ему кажется, воцерковлен; и тем, кто ищет дорожку в Церковь; и все­му народу, наконец.

Не зря «Благодарим Господа!» — главные слова на­шей главной службы.

Научиться тому, что умеем

Бог стал человеком, чтобы человек мог стать бо­гом», — учат отцы Церкви. А что нужно сделать, чтобы человек стал человеком?

Человек похож на цыпленка. Он рождается дваж­ды — об этом говорит Иоанн Кронштадтский в одной из проповедей. Курица рождает не цыпленка, а яйцо. Затем яйцо нужно прогреть, но несильно, иначе будет яичница, а цыпленок так и не появится. С человеком то же самое: его сначала надо родить, но это только подо­бие яйца. Далее следует воспитание. Оно и есть про­гревание ради появления человека, ради превращения мертвого яйца в теплый пищащий комочек.

Маугли из произведения Киплинга имел прототи­пов в той же Индии. Там часто в джунглях пропадали украденные обезьянами или волками дети. Причем английскими или индийскими учеными в 1950-х годах были зафиксированы случаи, когда животные не ели, а воспитывали украденных младенцев.

Такие дети не превращаются в красавцев типа Ма­угли из советского мультфильма. Они превращаются в нечто непонятное: это не зверь и не человек. Ни то ни се. Они чешут задней ногой за ухом, рвут мясо зу­бами, воют на луну и, если их возвращают в человече­ские жилища, тоскуют, чахнут и умирают, так и не научившись разговаривать и есть вилкой и ложкой.

Это потому что у них упущены какие-то важные этапы воспитания. А самые важные этапы воспитания — это внутриутробное развитие и первые несколько лет жиз­ни. Как говорил Толстой, между мною трехлетним и мною семидесятилетним разница очень небольшая, но между мною только что родившимся и мною трехлет­ним разница огромная.

Самое важное закладывается тогда, когда младенец припадает к груди матери или к бутылочке с искус­ственным питанием, когда над его колыбелькой моло­дая мама поет «Богородице Дево, радуйся» или «Я буду вместо, вместо, вместо нее, твоя невеста, честно, чест­ная Ё», когда носящая дитя мама или курит папиросу, или причащается раз в месяц.

За каждый день внутриутробного развития прохо­дят астрономические периоды, в строении земли они называются геологическими эрами. Упущенные мо­менты внутриутробного, сразу после рождения, бли­жайшего дошкольного или первых лет школьного вос­питания невосполнимы.

То, чему человек не научился в 12-13 лет, в 24 года уже не научится или научится, но с титаническими усилиями и хуже, чем мог. Навыки, которые в 14-15 лет он не приобрел по части труда, терпения, физической выносливости, перенесения боли, в 30-40 лет уже позд­но нарабатывать, потому что в человеке происходят не­обратимые изменения.

Священники традиционно говорят об обожении че­ловека, о том, что Церковь существует, чтобы довести его до Царствия Божьего и на земле сделать его сыном Неба, гражданином Небесного Царства, чтобы он был благодатен и жил не по природе. Чтобы, как говорится в молитве оглашения, «он не был чадом тела, но чадом Твоего Царствия». Но люди уже накопили столько оши­бок и пропусков в гражданском, общественном и лич­ном воспитательных процессах, что когда начинают обоживать этого калеку, то он вообще разваливается.

Получается жуткое зрелище, наподобие Паралим­пийских игр, когда одноногие люди метают молот или диск, а слепой бежит кросс. Это памятник человеческо­му мужеству, но смотреть на это очень больно. И совре­менная духовная жизнь похожа на Паралимпийские состязания, потому что мы почти все изначально иска­лечены и, несмотря на это, пытаемся совершать какие- то подвиги.

Есть не только христианские добродетели, но и важ­ные дохристианские добродетели. Прежде чем упраж­няться в христианских добродетелях, нужно поупраж­няться в добродетелях дохристианских, которыми был богат мир до Рождества Христова: еврейский — созна­тельно ожидавший Мессию, нееврейский — не ожи­давший, но предчувствовавший. Евреи упражнялись в Писании и пытались хранить то, что Бог им заповедал. Язычники ценили другие вещи: храбрость на войне, простоту в быту, мудрое слово, умение слушать друго­го и сдерживать свой гнев (такого человека чтили вы­ше полководцев), не порабощаться богатству и терпеть превратности судьбы. Они выстраивали целые бого­словские школы, учившие, как прожить жизнь достой­но и правильно с минимальным количеством грехов.

Трудолюбие — не христианская добродетель, а об­щечеловеческая. Приход к больному в больницу — не только евангельское дело, но и общечеловеческое. Для христиан евангельское в нем только одно: ты прихо­дишь сознательно ко Христу, Который учит в больном видеть Себя. Если же ты Христа в больном не видишь, но все равно к нему идешь, потому что он больной и нуждается в твоей помощи, то это добродетель обще­человеческая. Это простейший способ стать челове­ком — пойти к тому, кому больно, и по возможности облегчить его страдания теми средствами, которые у тебя есть под рукой или в сердце.

Кто-то из историков подсчитал, что первые семьсот с лишним лет после основания Рима у римлян не было ни одного развода. Много о дохристианских доброде­телях и их важности пишет замечательный англий­ский мыслитель Честертон. Почему Бог дал власть над миром римлянам? Потому что они были доброде­тельнее, чем все народы земли. Они были храбры на войне, просты в быту — спали на земле и пили про­стую воду, не боялись терпеть, страдать и умирать в период опасности, были целомудренны в браке, гну­шались половыми перверсиями, которыми «цвел» весь Восток (персы, финикийцы, греки). Они были естественно добродетельны. А человеку сейчас не хва­тает не только христианских добродетелей, но и во­обще человечности.

Классическая литература поставила горький диаг­ноз: на Руси легче найти святого, чем порядочного. Святых на Руси было много, негодяев тоже хватало, а вот в простых порядочных людях всегда ощущается недобор. Нехватка среднего звена. Качка из стороны в сторону, «из глубины воззвах к Тебе» (из бездны — вверх, и сверху — вниз) — расшатает любого. Возмож­но, эти «плюсы» и «минусы» русской души, качка справа налево и сверху вниз — просто отсутствие воспитания и недисциплинированность. Просто разболтанность души. Сначала нагадить, так что стыдно людям в глаза смотреть, а потом слезы лить неделями. А потом, когда устанет лить слезы человек или слезы закончатся — опять нагадить, чтобы слезы появились.

В таком режиме жить нельзя. Нужно воспитывать в себе аккуратность, честность, исполнительность. Нуж­но исполнять то, что пообещал, учиться думать о ком- то, кроме себя, и не превращать христианскую жизнь в торжество духовного, подкрашенного эгоизма: рань­ше думал только о своих карманах, а теперь — только о своих грехах.

Прежде чем идти на сияющие высоты христианских добродетелей, необходимо научиться здороваться с людьми на улице. Прежде чем бросить курить, необхо­димо научиться окурки бросать в урну, а не под ноги. Прежде чем научиться читать Иисусову молитву уста­ми и в уме, надо постараться сморкаться в платок, а не зажимая одну ноздрю пальцем, ближнему на ботинок.

Духовный закон гласит нам, что большого без ма­ленького не существует. Нужно препоясаться и застег­нуться, приготовившись к длиннейшей незаметной работе, начиная с самых простых вещей. Тогда начнет­ся постепенный путь к обретению смысла и глубины во всем остальном.

По сути, рецептура дана в одной из латинских по­словиц: научись сначала делать то, что ты уже уме­ешь, — и тебе откроется неизвестное.

Так, двигаясь от меньшего к большему, глядишь, до чего-то человек перед смертью и дойдет.