Незавершенная индивидуализация

Симона (после развода ей было пять лет) одна из тех детей, чья индивидуализация была приостановлена из-за массивных конфликтов с матерью. У Симоны в первый год жизни сложились необыкновенно нежные отношения с отцом. Мать чувствовала себя обязанной помочь в работе своей больной матери в ее магазине, поэтому пригласила к Симоне няню, но большую часть забот по уходу за ребенком взял на себя отец. Он позволил себе ограничить свою профессиональную деятельность, чтобы постоянно быть в распоряжении дочери. Ничто не мешает заявить, что отец занял при дочери место матери. Однако к концу первого года отношения изменились довольно резко. Помощь матери в родительском предприятии больше не требовалась и она теперь заботилась только о дочери. Отец, который постоянно упрекал жену, что, дескать, той ее мать дороже своей собственной семьи и собственного ребенка, воспринял материнские старания своей жены лишь как конкуренцию, стал опасаться за любовь дочери и, наконец, почувствовал себя использованным и выброшенным. Но ему хотелось уйти от конфликтов. Поэтому не удивительно, что он занялся делами своей собственной фирмы, поставил перед собой задачи, требующие больших затрат времени и энергии, а также недельных, а порой, и месячных заграничных поездок. Можно сказать, что он уступил родительское и воспитательное поле деятельности своей жене. Но Симона вместе с отцом потеряла свою психологическую мать и вынуждена была довольствоваться вторичным объектом. (Биологическая) мать едва ли могла, однако, удовлетворить первичные и регрессивные запросы Симоны, ей недоставало важного опыта отношений, и между матерью и дочерью образовалось некоторое отчуждение. Все попытки матери отдать дочь в детский сад или так называемой дневной матери кончались неистовством ребенка, который в одинаковой мере цеплялся за мать или кидался на нее с криками и кулаками. Чувство отчужденности по отношению к Симоне, беспомощность, разочарование по поводу брака и, вероятно, мысли о том, что отец имел с дочерью меньше проблем, развили и без того обремененные конфликтами отношения с дополнительными агрессиями матери против дочери. Процесс индивидуализации Симоны не только задержался, но, более того, «фаза нового приближения» с борьбой за автономию вообще не нашла завершения. Симоне не удалось развить стадии константы объекта и раздвоенная репрезентация объекта с возрастающей силой стала встраиваться в садо-мазохистский образец отношений матери и дочери таким образом, что до сих пор дня не проходило без борьбы, крика и слез. Мы уже проследили на примере послеразводного кризиса, что такие отношения не могли помочь преодолеть массивные страхи ребенка, которые проектировали собственные разрушительные импульсы на «злую» мать и питались агрессиями, исходящими от «реальной» матери. Симона так никогда и не стала чистоплотной, мочилась и пачкалась почти каждый день, что следует понимать как регрессивные и агрессивные симптомы. Симона относится к тем детям, на которых развод родителей, состоявшийся перед ее шестилетием, почти не произвел впечатления (ср. с. 112), хотя она и демонстрировала типично аффектные реакции и ее агрессивная симптоматика временно усилилась. Структурного срыва, однако, который мы наблюдали у большинства детей в послераз-водной фазе, у нее не произошло. Для страхов, вступающих в силу в этой фазе, Симона, собственно, нашла невротическое решение уже перед разводом. Ключом к феномену большой стойкости детей, которые до развода уже построили в большой степени агрессивно окрашенные отношения с матерью, является тот факт, что во всех этих случаях обнаруживается созданный на протяжении долгого времени симптом (энурез, энкопрез, фобии, симптомы истерии страха и конверсации, принудительно-невротические образования), который связывал часть тех страхов, которые не давали другим детям возможности выдерживать усилившиеся агрессивные отношения с матерью и приводили их к регрессиям и (посттравматическим) мероприятиям обороны.