Глава вторая. От природы стихийной к природе человеческой 1 страница

Научно-теоретическая и практическая значимость исследования. Результаты работы могут быть использованы в психолого-педагогических исследованиях, в дальнейшей разработке синергетики как методологии естественнонаучных исследований, а также в учебных курсах по философии, онтологии и гносеологии, диалектической логики.

Апробация.Основные положения и результаты диссертационного исследования отражены в публикациях автора, были представлены им в докладах, выступлениях и в дискуссиях на российских и международных научных конференциях, а также различных научных семинарах.

Доклады на конференциях:

Российская научная конференция «Россия на пороге XXI века: социально-экономический кризис и пути его преодоления», Москва, Институт сравнительной политологии РАН, февраль 1999 года (тезисы опубликованы).

3-я Международная научная конференция «Ильенковские чтения – 2001», Москва, Российский институт интеллектуальной собственности, 16-17 февраля, секция «Э. Ильенков и социализм» (тезисы и доклад опубликованы).

4-я Международная научная конференция «Ильенковские чтения – 2002: Э. В. Ильенков и проблема общественного идеала», Москва, Российский институт интеллектуальной собственности, 17-18 февраля (доклад опубликован).

Международная научная конференция «Человек. Гуманизм. Деятельность», Дрогобыч Львовской области, Дрогобычский государственный педагогический университет, 13-14 октября 2003 года (не публиковался).

6-я Международная научная конференция «Ильенковские чтения – 2004», Москва, Российский государственный гуманитарный университет, секция «Проблема идеального» (доклад опубликован).

Международная научная конференция «Человек. Гуманизм. Ценности», Дрогобыч Львовской области, Дрогобычский государственный педагогический университет, 10-11 октября 2004 года (не публиковался).

Выступления на конференциях:

1-я Международная научная конференция «Ильенковские чтения – 1999», Москва-Зеленоград, Московский институт делового администрирования, 18-20 февраля (тезисы и выступление опубликованы);

5-я Международная конференция «Творчество как способ бытия реального гуманизма», Киев, Национальный технический университет Украины, 13-14 мая 1999 года (тезисы опубликованы);

Международная научная конференция «Стратегия опережающего развития для России ХХI века: роль образовательного, научно-технического, культурного и природного потенциалов (глобальный аспект)», Москва, Российская государственная библиотека, май 1999 года, секция «Научный и образовательный потенциал развития России» (тезисы опубликованы);

2-я Международная научная конференция «Ильенковские чтения – 2000», Москва, Российский институт интеллектуальной собственности, 24-25 марта (тезисы опубликованы);

6-я Международная научная конференция «Творчество свободы как свобода творчества», Киев, Национальный технический университет Украины, 17-18 мая 2001 года (тезисы опубликованы).

Глава 1. «Проблема «идеального»: информация или деятельная форма»

Деятельностный подход

Деятельностный подход к проблеме идеального и идеальности (idealität) представляет собой последовательно диалектический подход к указанной проблеме[5]. Наиболее концентрированное выражение он нашел в работах Э. В. Ильенкова и также неразрывно связан прежде всего с такими именами в отечественной философии, как М. А. Лифшиц, А. Ф. Лосев, М. Б. Туровский, и с именем выдающегося отечественного психолога Л. С. Выготского. Поскольку в ряде источников имеют место суждения о принципиальном различии в позициях по проблеме идеального Э. В. Ильенкова, с одной стороны, и М. А. Лифшица и А. Ф. Лосева, с другой, мы подробнее остановимся на этом вопросе в параграфе третьем настоящей главы. Здесь же мы попытаемся изложить деятельностный подход в его так сказать общем виде.

«Под «идеальностью», или «идеальным», материализм и обязан иметь в виду то… соотношение между… материальными объектами (вещами, процессами, событиями, состояниями), внутри которого один материальный объект, оставаясь самим собой, выступает в роли представителя… всеобщей природы этого другого объекта, всеобщей формы и закономерности этого другого объекта…» [22; 235]. «Когда материальная субстанция факта становится ничтожной по сравнению со всеобщей нагрузкой, которую он несет, перед нами начало языка и мышления», - отмечал М. А. Лифшиц [41; 103].

Это отправная точка деятельностного подхода к проблеме идеального. Уже отсюда видно, что проблема идеального неразрывно связана с проблемой реальности всеобщего, «универсалий». С точки зрения материалистической диалектики универсалии, как таковые, не есть вещи, не есть материальные образования. В своей абстракции от единичного и особенного всеобщее не может быть реально, не может быть предметно, не может быть действительно. Но и единичное в абстракции от всеобщих определений теряет свою объективность. И то и другое реально только в отношении со своим другим, только через свое иное, а в своей абстракции они суть лишь идеальные (ideelles), лишь абстрактные, мысленные моменты этого единства, т. е. всеобщее – лишь в себе (в плане возможного развития) единичное, а единичное – столь же лишь в себе всеобщее. Такая способность быть (способ бытия) лишь в себе, и тем самым лишь для другого,получил в немецкой классической философии наименование ideelle, ideeller, которые по сложившейся традиции также переводятся на русский язык как идеальный, идеально. Таким образом, проблема идеального (ideale) неразрывно связана как с проблемой реальности (realitat) вообще, так и с проблемой реальности лишь через другое, лишь для другого, с ideelle.

Таким образом, идеальность имеет значение способности (свойства) предмета быть реальностью всеобщего (представлять всеобщее в единичном), следовательно, быть реальностью объективного, или, что то же самое способность быть объективной реальностью. Только посредством такой идеальности, только посредством такой способности, предмет есть предмет для другого предмета, в том числе и для нас, для человека, как познающего существа. Поэтому способность быть объективным, способность быть объектом, а равно способность объекта быть реальным, предметным, есть также способность быть мыслимым, иметь определения мысли. Идеальность есть, таким образом, и способность предмета быть мыслимым, а стало быть и способность быть познанным.Поэтому проблема идеального неразрывно связана также и с проблемой возможности и способности познания: предмет можно познать в его истине только через его собственную идеальность, или, как бы здесь выразился Гегель, через его для-себя-бытие, через истину его реальности или через реальность его истины. «…Философия, как особая наука, разрабатывала и разработала категорию «идеального» именно в связи с проблемой истинности и… только в этой связи ее определения идеального и материального вообще имеют смысл», замечал в связи с этим Э. В. Ильенков [22; 231].

Отмечая «главный недостаток всего предшествующего материализма, включая фейербаховский», Маркс подчеркивает необходимость рассмотрения предмета, действительности, чувственности не только «в форме объекта, или в форме созерцания», но и в форме человеческой чувственной деятельности, практики, субъекта, субъективности [110; 105]. Причем, как представляется, речь здесь идет не о действительности, предмете, только в рамках практики (человеческой деятельности), но о действительности, предмете вообще. В самом деле, и для обыденного сознания ясно, что предмет человеческой практики существует также в форме цели, в форме потребности, в форме субъективной деятельной способности по его преобразованию, но обыденное сознание не способно объяснить деятельную, субъективную форму предмета, в лучшем случае идеальный образ предмета для него – результат пассивного восприятия (созерцания) или механического научения, а способности суть нечто врожденное и т. п. Человек как субъект рассматривается здесь как нечто само собой разумеющееся, от века существующее, или, по Марксу, субъект здесь берется лишь как объект.

Если считать, что предметность, действительность, как таковые не обладают определениями, предикатами субъективности, то субъективными определениями, которые они обретают в человеческой практике, они обязаны исключительно человеку с его неизвестно откуда взявшейся субъективностью. Но тогда человеку в его практике и в мышлении дана лишь эта мистическая, необъяснимая субъективность, не имеющая ничего общего с предметностью и действительностью окружающего человека мира. Поэтому все попытки объяснить мышление, познание, сознание, деятельные способности человека с позиций недиалектического, механистического материализма неизбежно приводят к субъективному идеализму, в различных его видах, в теории познания и в педагогике (теории образования). Отсюда ясна важность проблемы идеального и для теории образования: без понимания идеального невозможна никакая научная педагогика.

Субъективная форма – это деятельная, активная форма предмета, которая только и делает его чем-то действительным, способным быть не только в себе, но и для другого предмета, а в конечном счете и для себя. Таким образом, субъективная форма только и делает предмет объектом, объективным, ибо объективность есть не только независимость предмета от определений другого предмета, не только определенность предмета в самом себе, но и определенность его для иного и для себя. Вот эта то определенность предмета для себя, определенность его самим собой, своей собственной мерой, свой собственной всеобщей формой, законом своего собственного бытия и получила наименование идеальности (idealitat) предмета. Это есть идеальная (ideale) определенность предмета в отличие от его лишь идеальной (ideelle) положенности, т. е. от определенности его другим предметом или определенности его только в другом предмете.

На диалектике ideale и ideelle мы подробно остановимся в параграфе третьем настоящей главы. Здесь же заметим, что идеальная форма есть, таким образом, форма деятельности (или отношения), что впрочем, само собой разумеется, не означает, что форма деятельности (отношения) есть идеальная форма. «Идеальная форма вещи – это не форма вещи «в себе» (ideelle. – В. Л.), а положенная как форма вещи, форма общественно-человеческой жизнедеятельности. Это форма человеческой жизнедеятельности, но существующая вне этой жизнедеятельности, а именно как форма внешней вещи. И наоборот, это форма вещи, но вне этой вещи, и именно как форма жизнедеятельности человека, в человеке, «внутри человека» [22; 261]. Иными словами, идеальная форма – это предметная форма деятельности и деятельная форма предметности, т. е. это форма единства, тождества объективной и субъективной определенности предмета, бытия и мышления.

М. Б. Туровский замечал, что уже «философы античности… поняли, что общее неотделимо от активности, и истолковали его даже как начало последней, как деятельную причину (causa efficiens). Однако камнем преткновения в этой проблеме оказалось для них бытие мышления как идеального. Они не могли разобраться в той сложной системе опосредствований, которая превращает мысль – продукт человеческой головы – в факт общественной жизни, независимый от данного индивида…» [104; 27]. Так, «проблема мышления представляется Аристотелем не в виде гносеологического вопроса о возможности и субъекте познания, а в качестве онтологической проблемы способов и орудий преобразования возможности в действительность… Действительный мир есть процесс развития, выявления сущности путем перехода от неоформленного, только возможного состояния к деятельному, оформленному состоянию действительности…» [104; 25].

Что касается объекта, то в своем становлении, он определяется и самоопределяется исторически, т. е. сама объективность данной вещи носит исторический характер.

«Очевидно, что проблема представленности всеобщего в единичном, закона в его проявлении есть проблема содержания процесса развития вообще, равно действительная для любой конкретной формы развития и поэтому не сводимая к какой-либо одной из этих форм. В этой проблеме заключен «онтологический» смысл понятия познания. Нетрудно видеть, что философию интересует именно эта вторая сторона отражения» [104; 229].

Объективная истина – адекватность вещи (равно и мысли о вещи, или, что то же самое, равно вещи в бытии и вещи в мышлении) своей собственной объективности, своему собственному объекту. Эта объективность не дана изначально, но становится в предыстории вещи и развивается, совершенствуется в ее истории. В конечном счете процесс объективации вещи опосредствуется деятельностью субъекта. Ленин замечает в философских тетрадях: «Человек не может охватить = отразить = отобразить природы всей, полностью, ее «непосредственной цельности», он может лишь вечно приближаться к этому…» [38; 164]. Кавычки здесь существенны, поскольку непосредственная цельность природы есть абстракция, а конкретно эта целостность только и может быть субъективно опосредствована, конкретно она есть субстанция-субъект. Как таковая она носит исторический и бесконечный характер и именно поэтому не может быть абсолютно субъективированна, поскольку в этом случае она неизбежно превратиться в нечто конечное, абсолютно ставшее, мертвое, и тем самым утратит всякую субъективность.

К.Н.Любутин и Д.В.Пивоваров в книге о диалектике субъекта и объекта отмечают, что до Канта (стоики, Дунс Скотт и т.д.) под субъектом понимались или субстанция вообще, или единичное оформленное бытие, под объектом – то, что существует в сознании в качестве мысленной конструкции [69; 8]. Т. е. под объектом понималась форма мысли, мысленная форма, или способность быть мыслимым под определенной формой; под субъектом же – способность принимать форму, определяться в форме. Под таким пониманием, как представляется, подписался бы и Гегель, ведь и в его диалектике объективная форма это – мысленная форма, а субъективность (свобода) – способность духа полагать себя, определяться во всеобщей и необходимой и притом предметной мысленной форме. Важно, что здесь это взаимосвязанные категории, а не категории абстрактных противоположностей.

Что касается кантовской вещи-в-себе, то, как представляется, у нее помимо гносеологического смысла, как того, что существует вне познающего субъекта, есть еще и онтологический смысл: в-себе вещи может носить абстрактный характер, когда объективная ее определенность еще не выявила себя адекватным образом, не обрела предметный характер, не стала еще для-иного, не стала еще действительностью, но тогда она и не может представлять объект познания и, таким образом, не может быть познаваемой. Вещь здесь существует еще не как реальная, а только как возможная вещь, - только ideell. Объективность вещи предполагает ее способность конкретно определиться во всеобщих и необходимых формах, т.е. предполагает ее субъективность, способность быть мыслимой; без субъективности нет объективности. Но это не значит, что без субъекта нет объекта, последнее уже совершенно другая мысль, предполагающая поляризацию субъективности (обособление ее) в предметной взаимосвязи, когда особенный предмет, может концентрировать в себе субъективность в пределе всех других предметов (способность воспроизвести их в их истине), но для этого необходимо, чтобы эти другие предметы уже были объектами, были даны этому особому предмету как объект. Вообще, восходящая к Канту, абсолютизация различения онтологии и гносеологии приводит к противоположной крайности – к их абстрактному, непосредственному отождествлению. И тогда возможны два варианта: 1) можно любую частную онтологию превратить непосредственно в гносеологию, отсюда появляются всякие кибернетические, синергетические, информациологические и прочие «общенаучные» увлечения, когда закономерности определенной области бытия превращаются в законы познания, законы логики вообще; 2) можно гносеологию выдать непосредственно за онтологию, тогда действительное развитие мира подменяется (у Гегеля) самопознанием абсолютного духа. «Материалистическая диалектика, в противоположность идеалистической, рассматривает закономерность как продукт истории, а не логики» [104; 69].

В самом деле объективная реальность не потому не зависит от сознания и воли, что она трансцендентна последним, а потому, что сознание и воля по истине есть свернутая в субъекте, субъективированная, распредмеченная (ideelle) объективная определенность. Таким образом, сознание и воля есть ideelle, но ideelle не обязательно есть сознание и воля, это – всегда абстрактная форма «в-себе» объективной определенности. Однако для того чтобы быть в субъекте ideelle, т.е. чтобы существовать в форме сознания и воли, объективная (всеобщая и необходимая) определенность должна иметь известную степень реализации в предмете этого субъекта, т.е. предмет субъекта должен в известной степени быть идеален (ideale), обладать идеальностью (ideale) как способностью выражения всеобщего. Таким образом, сознание и воля есть всегда ideelle ideale, снятая (ideelle) в субъекте собственная идеальность (ideale) предмета. Поэтому деятельная способность может быть рационально понята только как тождество ideelle и ideale.

1.2. Информационный подход

Свое наиболее крайнее выражение информационный подход к проблеме идеального нашел в концепции Д. И. Дубровского, подробно изложенной в его книге «Проблема идеального» [15], вышедшей в 2002 году вторым изданием[6].

Возможно более правильным будет назвать концепцию идеального Дубровского антидеятельностной, а не информационной, ибо именно в антидеятельностном подходе состоит ее сущность. Деятельностный подход к проблеме идеального, как мы это пытались показать в § 1.1, есть именно диалектический подход, но именно к диалектике прежде всего непримирим Д. И. Дубровский. Если в первом издании (1983) об этом по соображениям идеологической цензуры еще не возможно было открыто заявить и автору приходилось лишь некорректно противопоставлять Маркса и Ленина Гегелю, то во втором издании указанная позиция автора проявилась ясно и недвусмысленно. Д. И. Дубровский даже не стесняется в выражениях на этот счет (гегельянско-марксоидная парадигма [15; 245] и т. п.).

Автор утверждает, что стремился добиться логически непротиворечивого истолкования проблемы идеального [15; 248], что «если оставить в стороне «диалектические» ухищрения,.. если строго следовать логике (разумеется формальной), то понятие идеального должно получить четкое и вместе с тем специфическое лишь для него определение, общее для всех случаев его употребления» [15; 254]. Попытаемся проследить, удалось ли Д. И. Дубровскому осуществить эту свою методологическую установку.

Д. И. Дубровский исходит из того, что идеальное есть абсолютная противоположность материальному. При этом материальное есть объективная реальность, а идеальное – субъективная реальность. Основным вопросом философии он считает вопрос о том, что первично: материальное или идеальное (если они абсолютно противоположны, то как одно из них может быть первичным по отношению к другому?).

Дубровский называет себя материалистом. Но с точки зрения последовательного материализма, нет ничего кроме материи в различных ее аспектах и моментах. Любая форма материи заключает в себе единство бытия и небытия, и сознание есть модус материи, взятой под атрибутом мышления; сознание есть форма бытия мышления и форма небытия протяжения и других исключающих мышление атрибутов материи, поэтому сознание предполагает бытие, а бытие при определенных условиях полагает сознание, становится осознанным бытием, и в этом заключается истина бытия. Поэтому, если согласно Ленину довести понятие материи, материального до понятия субстанции, субстанциального, то с точки зрения последовательного монизма никакой абсолютной противоположности идеального материи и материальному быть не может.

Для Д. И. Дубровского идеальное есть сознание, но сознание не есть идеальное, «ибо включает ряд других смысловых «измерений», фиксирующих его общность с материальными процессами» [15; 17]. Здесь он солидарен с И. С. Нарским, у которого сознание не только идеально, но еще и материально, смотря с какой стороны посмотреть[7].

Дубровский пишет: «Вполне правомерно утверждать, что практическая деятельность есть сознательная деятельность. Но нельзя сказать, что практическая деятельность есть идеальная деятельность. Это материальная деятельность. В данном случае между понятиями сознания и материальной деятельностью нет логического противопоставления, которое непременно остается между понятиями материальной деятельности и идеального» [15; 17-18]. Действительно, материальная деятельность есть материальная деятельность – преобразование предметов материального мира, хотя как таковая она очень часто тождественна идеальной деятельности, осуществляется в нераздельном единстве с ней; ведь нельзя развить в человеке способность к определенной материальной деятельности без того, чтобы он в процессе развития не осуществлял этой деятельности, но деятельная способность – идеальный предмет и ее формирование есть идеальная (духовная, педагогическая, образовательная) деятельность. Но дело даже не в этом. Ведь и идеальная вещь, например, идеальный кот, идеально вырытая траншея, есть материальный предмет в ряду других материальных предметов, отличающийся от последних только тем, что ему присуще свойство идеальности, т.е. полноты выраженности в нем всеобщей формы, природы предметов данного рода, совершенной (завершенной) реальности всеобщего. Наличие свойства идеальности у материального предмета еще не делает его идеальным предметом. Точно также сознательность деятельности еще не делает эту деятельность деятельностью сознания, деятельностью в идеальном плане.

Раз утверждается возможность сознательной практической деятельности, то вполне правомерно говорить о наличии сознания в практической деятельности. Это – одно и то же утверждение, но выраженное разными словами. Однако примерно сорока страницами ниже Д. И. Дубровский утверждает следующее: «Сознание (идеальное) неотчуждаемо от психического, не существует вне и помимо психики реальных социальных индивидов». Такая позиция исключает де «объективно-идеалистическую и дуалистическую трактовки сознания (и идеального) как некоей сущности, находящейся за пределами психики реальных человеческих индивидов» [15; 61]. То есть сорок страниц спустя утверждается обратное, а именно, что практическая деятельность не есть психическая деятельность и никакого сознания в ней быть не может. Но идеализм заключается не в трактовке сознания как внепсихического, а в его трактовке как внематериального, в трактовке идеального как особого внематериального мира, начиная с платоновского мира эйдосов и заканчивая гегелевской абсолютной идеей, которая включает в себя природу, материю, как снятый в себе абстрактный момент.

Отождествив идеальное с сознанием, Дубровский материальное отождествляет с объективной реальностью [15; 21]. Но всегда ли материальное объективно реально, обладает ли, например, объективной реальностью, реальностью объекта вещь-в-себе? Есть ли объективная определенность вещи нечто изначально ей присущее или же она – результат становления, развития вещи? Таким образом у Дубровского получается, что раз материальное есть объективная реальность, то вещь-в-себе (в онтологическом аспекте) не есть материальное, есть идеальное, есть к тому же субъективная реальность, ибо он неправомерно полагает объективную и субъективную реальности как контрадикторные понятия, хотя таковыми они являются только в рамках абстрактной гносеологии, т.е. только вне онтологических рамок. С. Н. Мареев в споре с М. А. Лифшицем невольно становится на точку зрения Д. И. Дубровского, утверждая, что материальное отражается гносеологически как идеальное, а у Лифшица, напротив, получается, что идеальное отражается как идеальное. Но так ведь оно и есть: субъективный полюс идеального есть отражение его объективного полюса; не вещь как таковая отражается в идеальном образе, но идеальность вещи, ее отражаемость. Гегель по этому поводу замечал: «Если утверждают, что вещь в себе непознаваема, то с этим можно согласиться постольку, поскольку под процессом познания понимают постижение предмета в его конкретной определенности, а вещь в себе есть не что иное, как совершенно абстрактная и неопределенная вещь вообще. Впрочем, с тем же правом, с которым говорят о вещи в себе, можно было бы также говорить о качестве в себе, количестве в себе и так далее о всех других категориях и понимать под этим данные категории в их абстрактной непосредственности, т. е. в отвлечении от их развития и внутренней определенности… Когда мы останавливаемся только на «в себе» предметов, мы понимаем их не в их истине, а в односторонней форме голой абстракции. Так, например, человек в себе есть ребенок[8], задача которого состоит не в том, чтобы оставаться в этом абстрактном и неразвитом «в себе», а в том, чтобы стать также и для себя тем, что он пока есть лишь в себе, а именно свободным и разумным существом… В том же смысле можно рассматривать росток как растение в себе… Все вещи суть сначала в себе, но на этом дело не останавливается, и подобно тому, как природа ростка, который есть растение в себе, состоит лишь в том, что он развивается, вещь вообще преступает пределы голого в себе как абстрактной рефлексии-в-самое-себя, переходит к тому, чтобы обнаружить себя так же, как рефлексию в другое, поэтому она обладает свойством [11; 288-289]».

«Если материальное есть объективная реальность, то идеальное не может быть ничем иным, как субъективной реальностью. Определение идеального в качестве субъективной реальности является исходным и должно сохранять свое значение во всех контекстах, где употребляется категория идеального. В противном случае категория идеального утрачивает смысл» [15; 23-24].Но тут одно из двух, либо Д. И. Дубровский нарушает каноны формальной логики, либо термин «идеальное» именно у Дубровского утрачивает свой смысл за ненужностью. В самом деле, если идеальное не есть материальное, а материальное есть объективная реальность, то с точки зрения формальной логики нельзя утверждать, что идеальное не есть объективная реальность. Утверждать это можно только в случае, если не только материальное есть объективная реальность, но и объективная реальность есть материальное, проще говоря, если материальное – то же самое, что и объективная реальность, абсолютно тождественно ей. Далее, если считать термины обеих групп контрадикторными, то одна из групп с точки зрения формальной логики является излишней, поскольку в противном случае А есть не-А («идеальное» есть «субъективная реальность»). Вот если бы субъективная реальность не была тождественна идеальному, то она могла быть и материальным, т.е. – объективной реальностью.

«В принципе субъективная реальность – это реальность какого угодно «содержания». Мы можем говорить о критериях существования только по отношению к явлениям объективной реальности. «Содержание» же субъективной реальности нельзя ограничить какими-либо критериями» [15; 29]. Это означает, что реальность субъекта нельзя ограничить никакими критериями, что субъективность, исключая, конечно, дурной смысл этого слова, не имеет собственных границ, собственных определений. Далее. «Даже самые причудливые, химерические продукты фантазии, произвольные мысленные реконструкции реальных объектов, галлюцинаторные переживания больного – все это субъективная реальность» [15; 29]. У индивида может быть все это и подобные им отношения, но является ли индивид субъектом этих отношений, является ли больной субъектом галюцинаций.

«Во-первых, не всякая объективная реальность есть объект; последний лишь означает те явления объективной реальности, которые уже в то или иное время вошли в поле отображения, включены в сферу человеческой деятельности… Во-вторых, объектом может быть и явление субъективной реальности» [15; 29], поскольку оно де не зависит от сознания исследователя. Это означает, во-первых, что нет объекта без субъекта, и, во-вторых, что объективная реальность есть в действительности субъективная реальность, т.е. не что иное как типичную субъективно-идеалистическую позицию.

Д. И. Дубровский упрекает Э. В. Ильенкова в игнорировании возможности исследования связей идеального с деятельностью мозга [15; 40]. Но, во-первых, у мозга не может быть никакой деятельности, мозг не есть субъект деятельности, мозг лишь может функционировать как орудие деятельности, изменяясь и развиваясь в ней, но не мозг есть субъект этого развития. Во-вторых, Ильенков никогда не отрицал возможность и необходимость исследования связей мозга с идеальным[9], он лишь совершенно справедливо при этом указывал, что не мозг порождает идеальное, но вполне определенная связь объективной идеальности с мозгом порождает в последнем идеальный образ, субъектом которого является опять-таки не мозг, но человеческий индивид, которому принадлежит этот мозг.

Дубровский, пытаясь опровергнуть утверждение деятельностного подхода к проблеме идеального, о том, что идеальное есть всегда единичное, индивидуальное, выражение всеобщего, спрашивает, разве можно отнести галлюцинаторные образы, скажем зеленых чертей, преследующих перепившего алкоголика, к материальным образованиям. Но все дело в том, что эти образы не существуют для сознания больного, не они являются причиной того или иного его поведения, причиной является болезненное состояние. Между прочим, именно последнее является критерием невменяемости при судебно-психиатрической экспертизе, а не «зеленые черти». Когда же человек приходит в себя, отрезвляется, то только тогда «зеленые черти» становятся образами его сознания, но образами не «реальных чертей», а образами болезненного состояния его мозга; в этом смысле они в известной степени идеальны, в самом деле, «черт», «чертовщина» давно стали общезначимыми метафорами чего-то нехорошего, злого, дурного.