Определите способ аргументации и форму обоснования тезиса. В косвенном обосновании укажите, апагогическое оно или разделительное
1. Выступая по делу Бартенева известный русский адвокат Ф.Н. Плевако заявил о том, что подсудимый не мог совершить преступления из ревности. Выдвинутый тезис он доказывал следующим образом: «Ревность к генералу Палицыну или из-за Палицына — вот первое предположение. Оно не выдерживает критики. Если бы Висновская интересовалась генералом и предпочитала его Бартеневу, она не запуталась бы в своей истории, рассчитывая на силу и положение его, она не нуждалась бы заискивать и в Бартеневе. Если Бартенев ревновал к генералу Палицыну и ненавидел его за ухаживания за Висновской, смерть могла грозить генералу, а не Висновской, особенно в минуты, когда она делом доказывала равнодушие к генералу, если он на самом деле ею интересовался... Отсутствию мотива с его (Бартенева) стороны соответствуют и внешние данные: яд и орудия убийства везет тот, кому они нужны для задуманной цели. Но мы не имеем ни одного сносного доказательства, что их принес Бартенев. Наоборот, прислуга Висновской видела револьвер завернутым в сверток при уходе Висновской из дому; она же узнала яды, найденные в комнате убийства, как бывшие в руках Висновской...» (Речи известных русских юристов. — С. 330).
2. «Петр I... разорвал покров таинственности, окутывающий царскую особу, и с отвращением отбросил от себя византийские обноски, в которые рядились его предшественники. Петр I не мог удовольствоваться жалкой ролью христианского далай-ламы, разукрашенного парчей и драгоценными камнями, которого издали показывали народу, когда он торжественно следовал из своего дворца в Успенский собор и из Успенского собора во дворец. Петр I предстает перед своим народом, словно простой смертный. Все видят, как этот неутомимый труженик, одетый в скромный сюртук военного покроя, с утра до вечера дает приказания и учит, как надо их выполнять: он кузнец, столяр, инженер, архитектор и штурман. Его видят везде, без свиты, — разве только с одним адъютантом, — возвышающегося над толпой благодаря своему росту... Петр Великий был первой свободной личностью в России и, уже по одному этому, коронованным революционером» (Герцен А.И. О развитии революционных идей в России // Собр.соч. — Т. 3.— С. 388).
3. «...В первой фигуре средний термин занимает место субъекта в большей посылке и место предиката — в меньшей посылке. Докажем... что меньшая посылка должна быть непременно утвердительной... Допустим, что меньшая посылка отрицательная. Тогда... и заключение должно быть отрицательным. Но в отрицательных суждениях предикат всегда распределен... Термин же распределенный в заключении, не может быть не распределен в посылках... Это значит, что больший термин должен быть распределен в большей посылке, где он является предикатом. А это значит, что большая посылка должна быть непременно отрицательной, так как предикаты распределены только в отрицательных суждениях. Итак, предположив, что меньшая посылка является отрицательной, мы с необходимостью приходим к заключению, что и большая посылка является отрицательной. А известно, что из двух отрицательных посылок нельзя сделать заключение. Это значит, что наше предположение неверно: меньшая посылка не может быть отрицательной, она должна быть утвердительной» (Горский Д.П. Логика, — М.: — 1963).
4. В рассказе А.Конан-Дойля «Тайна Боскомской долины» Джеймс Маккарти обвиняется в преднамеренном убийстве своего отца по следующим основаниям: «...оба свидетеля показали, что мистер Маккарти шел один. Лесник добавил, что вскоре после встречи с мистером Маккарти он увидел его сына — Джеймса Маккарти. Молодой человек шел с ружьем. Лесник утверждал, что он следовал за отцом по той же дороге...
Обоих Маккарти заметили еще раз после того, как лесник... потерял их из виду. Дочь привратника Боскомского имения, Пэшенс Морзан, девочка лет четырнадцати, собирала в соседнем лесу цветы. Она заявила, что видела у самого озера мистера Маккарти и его сына. Было похоже, что они сильно ссорятся. Она слышала, как старший Маккарти грубо кричал на сына, и видела, как последний замахнулся на своего отца, будто хотел ударить его. Она была так напугана этой ужасной сценой, что стремглав бросилась домой и рассказала матери, что в лесу у омута отец и сын Маккарти затеяли ссору и что она боится, как бы дело не дошло до драки. Едва она сказала это, как молодой Маккарти вбежал в сторожку и сообщил, что он нашел в лесу своего отца мертвым, и позвал привратника на помощь. Он был сильно возбужден, без ружья, без шляпы; на правой руке его и на рукаве были видны свежие пятна крови. Следуя за ним, привратник подошел к мертвецу...Череп покойного был размозжен ударами какого-то тяжелого тупого оружия. Такие раны можно нанести прикладом ружья, принадлежащего сыну, которое валялось в траве в нескольких шагах от убитого. Под тяжестью этих улик молодой человек был сразу же арестован... следствие вынесло предварительный приговор: «преднамеренное убийство»... (Конан-Дойл А. Записки о Шерлоке Холмсе. — М.: — 1983. — С. 44— 45).
5. Следствие по делу братьев Скитских выдвинуло две версии, касающиеся картины совершения преступления: 1) преступление было совершено прямо на дороге; 2) преступление совершено в стороне от дороги. Адвокат по делу братьев Скитских, Н.П.Карабачевский, заявил в своей речи, что «...на самой дороге, видимой отовсюду, не сохранившей уже через полчаса, когда проходила Комарова, ни малейших следов падения тела или борьбы, самое удушение, шок или удавление не могли произойти. Хоть несколько шагов в сторону (по направлению к лесу, вероятно, добровольно, приманенный чем-либо) да сделал же Комаров. Как бы ловко и проворно ни выскочили злоумышленники из засады на открытую дорогу, он бы их увидел и услышал, успел бы метнуться в сторону, выхватил револьвер или закричал, особливо зная, что его только что обогнал водовоз, который неподалеку набирает воду у пруда. Для меня более чем очевидно, что Комаров, пройдя мостик, сошел с дороги. Это могло случиться вполне естественно, если он сам условился с кем-либо встретиться» (Речи известных русских юристов. С. 299).
6. «Во время составления протокола осмотра трупа приехал Путилин. Следователь сообщил ему о затруднении найти обвиняемого. Он стал тихонько ходить по комнате, посматривая туда и сюда, а затем, задумавшись, стал у окна, слегка барабаня пальцами по стеклу. «Я пошлю, — сказал он мне затем вполголоса, — агентов... по пригородным железным дорогам. Убийца, вероятно, кутит где-нибудь в трактире, около станции». — «Но как же они узнают убийцу?» — спросил я. «Он ранен в кисть правой руки», — убежденно сказал Путилин. — «Это почему?» — «Видите этот подсвечник? На нем много крови, и она натекла не брызгами, а ровной струей. Поэтому это не кровь убитого, да и натекла она после убийства. Ведь нельзя предположить, чтобы напавший peзал старика со свечой в руках: его руки были заняты — в одной был нож, а другою, как видно, он хватал старика за бороду». — «Ну, хорошо. Но почему же он ранен в правую руку?» — «А вот почему. Пожалуйте сюда к комоду. Видите: убийца тщательно перерыл все белье, отыскивая между ним спрятанные деньги. Вот, например, дюжина полотенец. Он внимательно переворачивал каждое, как перелистывают страницы книги, и видите на каждом' свернутом полотенце снизу — пятно крови. Это правая рука, а не левая: при перевертывании левой рукой пятна были бы сверху...» Поздно вечером, в тот же день, мне дали знать, что убийца арестован в трактире на станции Любань. Он оказался раненым в ладонь правой руки и расплачивался золотом.» (Кони А. Избранное. — М.: — 1989. — С. 45).
7. «Так же как трудно объяснить для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кучки, одни прочь из кучки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кучку — для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, — так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кучки муравьев, несмотря на полное уничтожение кучки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности колышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего-то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кучки, — так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святыни, ни богатств, ни домов, была тою же Москвою, какою была в августе. Все было разрушено, кроме чего-то невещественного, но могущественного и неразрушимого». (Л. Toлстой. Война и мир. Собр. соч, в 14 т. — М., 1951. — Т. 7 — С. 218).
8. — «А вы видите то, что вижу я?» — «Впереди мелькали фары машины, петлявшей по коварным извилинам дороги на ближних подступах к... перевалу. — «Я давно ее заметил, это машина Траккья». — «Откуда ты знаешь?» — повернулся к нему (Харлоу) Даннет. — «Во-первых, — ответил Харлоу, сбрасывая скорость перед первым крутым поворотом, — в Европе не наберется и полдесятка людей, которые умеют так водить машину». — Он резко повернул руль и миновал поворот со спокойствием прихожанина, слушающего воскресную проповедь. — «Во-вторых, если показать искусствоведу пятьдесят разных картин, он сразу определит, кто их написал. Я не имею в виду таких разных художников, как Рембрант и Ренуар. А мастеров одной школы. Так вот, по манере вождения я могу узнать любого гонщика, участвующего в соревнованиях «Гран-при». Все же таких гонщиков меньше чем художников. У Траккьи есть привычка чуть притормаживать перед поворотом, а потом проходить его на скорости». — Под недовольный визг шин Харлоу вписался в очередной поворот. — «Это Траккья. И это в самом деле был Траккья». (Маклин А. Пыль на трассе. В сб. Нокаут на шестой минуте. Спортивный детектив. — М.: — 1990. — С. 268).
9. «Стоп, — неожиданно произносит Кузьмич, — где можно ночевать на вокзале? В зале ожидания, — говорю я. — На скамьях. Только там не выспишься. И костюм помнешь. Четыре ночи подряд — исключено. — А где еще, — настаивает Кузьмич... — Где еще? — переспрашивает Игорь и, усмехнувшись, начинает перечислять: — В комнате матери и ребенка, в медпункте, в комнате милиции, наконец...
Тут уж смеемся мы все. — А еще? — продолжает допытываться Кузьмич. — В комнате для транзитных пассажиров, — вдруг выпаливаю я.
Кузьмич многозначительно поднимает палец. — О! — произносит он. — Это уже кое-что.
Комнаты отдыха для транзитных пассажиров находятся на третьем этаже. Дежурная обнаруживает нужные записи и указывает на страницу с длинным перечнем фамилий... И мы сразу, почти одновременно, находим глазами нужную строчку. Вот! Уже знакомый нам гражданин Холодов проездом из Любани в Белгород снова остановился в Москве...
Холодова она (дежурная) запомнила, ведь он совсем недавно говорил с ней. И она дает нам в точности приметы... Мушанского. Все... Теперь круг замкнулся» (Адамов В. Инспектор Лосев. — С. 76, 96, 98).
10. — «Если бы я то дело сделал, то уж непременно бы сказал, что видел и работников и квартиру», — с неохотою и с видимым отвращением продолжал отвечать Раскольников. — «Да зачем же против себя говорить?» — «А потому, что только одни мужики иль уж самые неопытные новички на допросах прямо и сряду во всем запираются. Чуть-чуть же человек развитой и бывалый, непременно и по возможности, старается сознаться во всех внешних и неустранимых фактах; только причины им другие подыскивает, черту такую свою, особенную и неожиданную ввернет, которая им другое значение придаст и в другом свете их выставит. Порфирий мог именно рассчитывать, что я непременно буду так отвечать и непременно скажу, что видел, для правдоподобия, и при этом вверну что-нибудь в объяснение». (Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. — М., 1985. — С. 237).
11. «В мире не может быть материи без движения, как нет и движения без материи.
Предположим, что существует некая форма материи, лишенная всякого движения, как внутреннего, так и внешнего. Поскольку движение равнозначно взаимодействию, то эта гипотетическая материя должна быть лишена всех внутренних и внешних связей и взаимодействий. Но в таком случае она должна быть бесструктурной, не заключать в себе никаких элементов, ибо последние из-за отсутствия способности к взаимодействиям не могли бы объединиться друг с другом и образовать данную форму материи. Из этой гипотетической материи в свою очередь не может ничего возникнуть, поскольку она лишена связей и взаимодействий. Она ни в чем не могла бы обнаруживать своего существования по отношению ко всем другим телам, ибо не оказывала бы на них никакого влияния. Она не обладала бы никакими свойствами, поскольку всякое свойство представляет собой результат внутренних и внешних связей и взаимодействий, а также раскрывается во взаимодействиях. Наконец, она была бы принципиально непознаваема для нас, поскольку всякое познание внешних предметов осуществимо лишь при их воздействии на наши органы чувств и приборы. У нас не было бы никаких оснований допустить существование такой материи, поскольку от нее не поступало бы никакой информации. Суммируя все эти негативные «признаки отсутствия», мы получаем чистое ничто, некоторую фикцию, которой абсолютно ничто не соответствует в действительности» (Философия. Основные идеи и принципы. — М., 1990. — С. 62— 63).
12. «... В настоящем деле нет середины: нужно или признать, что она (Рыбаковская) совершила убийство с заранее обдуманным намерением, или же нужно признать, что она совершила его по неосторожности; для предположения, что она совершила это преступление в внезапном порыве, не остается места, потому что как из показания Рыбаковской, так и из показания Лейхфельда видно, что между заряжением пистолета и выстрелом прошел известный промежуток времени... Для того, чтобы предположить в Рыбаковской заранее обдуманное намерение совершить то преступление, в котором она обвиняется... в настоящем деле решительно нет основания. Сознание ее в том, что она зарядила пистолет, показывает именно то, что она не считает этого обстоятельства уличающим ее в преступлении, что она в этом отношении показывает совершенную правду, хотя это обстоятельство по самому свойству своему при известной обстановке могло быть обращено против Рыбаковской». (Смолярчук В.И. Гиганты и чародеи слова. — С. 108).
13. «Заключение экспертизы, по которому поведение Елены объясняется просоночной иллюзией, по моему мнению, находится в непримиримом несоответствии с данными современной науки. Современная наука находит, что «обыкновенно просоночные иллюзии продолжаются несколько мгновений, после чего восприятие окружающего делается отчетливым». Так нас учит учебник «Судебная психиатрия» и авторитетный ученый Н. Бруханский.
В настоящем случае, когда сон физиологически кончился, девочка вскочила со стула, бросилась к окну, разбила стекло, порезав себе палец, выскочила на крышу, стала звать на помощь. Для всего этого понадобилось, конечно, не несколько мгновений, а относительно продолжительное время. Как же можно научно объяснить, что ни продолжительное время, ни значительное усилие, необходимое для того, чтобы рукой разбить стекло, ни боль в раненой осколками стекла руке и текущая по ней кровь, ни морозный ноябрьский воздух не сделали восприятие Еленой окружающего отчетливым, не прекратили просоночной иллюзии, и она закричала о помощи. Соответствует ли это научному представлению о просоночных иллюзиях?
Нельзя согласиться и с утверждением экспертизы, что Елене Гордик почудился во сне грабеж и, уже проснувшись, она переживала его как реальность.
Сон Елены кончился в тот момент, когда девочка встала со стула и бросилась к окну. С этого момента, по мнению экспертизы, начались т.н. соответственные действия, т.е. действия, вызванные сном, но производимые уже проснувшимся человеком. Но как же в таком случае экспертиза объяснит, что проснувшаяся Елена, сон которой закончился и которая только производит соответственные действия, видит в это время новые сновидения: не она, а «грабитель» разбил стекло, не она порезала руку, а «грабитель» ее порезал..., не она выскочила через разбитое стекло, а «грабитель», и, наконец, на крыше она видит выскакивающего через другое окно «грабителя», которого фактически не было. Выходит, после окончившегося сна, когда только продолжаются соответственные действия, проснувшейся снится новый сон, с новыми сновидениями.
Такое положение не может быть объяснено просоночной иллюзией. Вывод напрашивается сам собой. Я думаю, что здесь не было ни грабителя, ни дремы с книгой, ни сна, ни просоночных иллюзий, ни соответственных действий. Девочка симулировала ограбление, выдумала его так, как выдумала его год назад. Это мое мнение подтверждается объективными материалами дела. В квартире, кроме Елены, никого не было. Она выскочила на крышу через разбитое ею окно. Для чего же она предварительно в этот морозный ноябрьский вечер, когда в кухне горела зажженная лампа и топилась печь, открыла в другом окне створку в рост человека?
Несомненно для того, чтобы впоследствии можно указать два пути, по которым выскочила на крышу она и выдуманный ею грабитель.
Елена, как мы знаем, категорически возражала против приглашения милиции. Это можно объяснить только тем, что она боялась разоблачения милицией симуляции ограбления. Других оснований боятся вмешательства милиции у нее не было. Впрочем, наиболее близким подругам..., как они нам показали, доверительно сообщила, что нападение она выдумала, умышленно разбила стекло и выскочила на крышу. Наконец она показала в день происшествия на допросе Панкину: «Я выдумала ограбление», а позднее Качанову: «Я симулировала нападение».
На этот раз девочка говорила правду. Она действительно выдумала ограбление, не учитывая ни неудачи прошлого года, ни будущего неминуемого разоблачения». (Россельс В.Л. Судебные защитительные речи. — М.: — 1966. — С. 30— 32).