Профессиональная сила и слабость учителя

Напомним, что приспособление тела человека к совершении любого действия называется на языке технологии актерского искусства пристройкой. Например, в транспорте каждый из нас легко заметит того из сидящих пассажиров, кому скоро выходить. Заметит по его приспосабливанию к вставанию. А на автобусной остановке из всех ожидающих мы сразу выделим тех, для кого подъезжающий автобус оказался с нужным номером маршрута — по тому, как они заранее готовятся войти в автобус. Очень ярко и наглядно проявля­ется пристройка к штанге у тяжеловеса, но не всегда можно заме­тить пристройку, например, фигуриста или акробата к сложному эле­менту.

В «пристройке» воедино слиты и внимание, и работа мускулату­ры с непрерывным процессом реагирования, учитывания реальных воспринятых обстоятельств. Подбегающая к подгорающей каше хо­зяйка готова («пристроена») совершать разные действия: максимально быстро отключить газ, схватить тряпку, чтобы снять кастрюлю и т.д.

Если человек считает какое-то дело важным для себя, но не знает, как с ним справиться, он пристраивается на одну-две секунды дольше того, кто это же дело может выполнить квалифицированно. Вспомните, как мы бинтуем рану, кроим ткань, чистим ягоды, вяжем, если дело это нам приходится выполнять редко. И еще: если дело относится к разряду любимых, то «пристройка» к нему включает учет большего числа обстоятельств, чем к тому же делу в случае, если мы считаем его скучным и утомительным. Внимание к «языку пристроек» может раскрыть наблюдателю не только квалификацию человека, его предпочтения и антипатии, но даже его страхи, надеж­ды и радости.

Особый интерес представляет для наблюдателя то, как изменяет­ся характер «пристроек» одного человека к другому или другим. Конечно, то, как приспосабливается физически, телесно один человек к воздействию на другого человека, в очень большой степени зависит от того, что это за воздействие (вопрос или ответ, поцелуй или удар, приказ или просьба и т.д. и т.п.). Но есть одна общая для всех воздействий черта — представление одного человека о своем праве в данный момент именно так воздействовать на другого человека. Если воздействующий ощущает это свое право, то все его пристройки обладают чертами пристройки «сверху», если он ощущает свое бесправие — пристраивается «снизу», в случае «золотой середины» — пристраивается «наравне».

Предложенный П.М.Ершовым критерий различения «пристроек» человека к человеку сверху, снизу и наравне очень прост и понятен я наблюдении, хотя достаточно сложен в обосновании. Почему в данный момент данный человек к данному партнеру «пристроился» именно наравне— объяснить бывает трудно. А вот увидеть, узнать ну пристройку — достаточно просто: человек не мобилизовался, не потратил ни одного лишнего усилия при обращении, вне зависимости от того, был ли он «открыт» или «закрыт», никак дополнительно не переприспосабливался.

«Пристройка» же сверху проявляется в распрямлении спины, «уве­личении» роста человека, чтобы слова посылать сверху вниз, чтобы послушание, поддакивание, исполнительность того, к кому человек обращается, последовали сами собой. Причем это «увеличение себя» говеем не обязательно связано с агрессией. Люди часто расплыва­ются в улыбке и раскрывают объятия (буквально или фигурально), обращаясь к тому, кто, по их представлениям, обязан исполнять, слу­шаться, обожать, соглашаться. Полное пренебрежение правами собе­седника — вот что выражается в чертах «пристройки сверху». Сме­ло приблизиться, решительно протянуть руку, без спроса взять вещь, похлопать по плечу, потрепать по щеке — и все это с уверенностью, что возражений у партнера быть не может. Надеемся, что читатель, подняв глаза от текста и понаблюдав за общением людей (возможно, окружающих его в данную минуту), сможет определить, кто из при­сутствующих пристроен более всех «сверху». Может быть, чуткий читатель вспомнит, что иногда «пристройка сверху» наблюдается даже у того, кто пространственно находится ниже партнера. Напри­мер, пристройка хворающего, лежащего в постели к стоящим над ним близким (скажем, маленького ребенка — к бабушке и т.п.).

Пристройка снизу выглядит как тщательное приспосабливание говорящего к тому, от кого он ждет ответа. Человек старается занять как можно меньше места, уложиться в самое короткое время, воз­можно меньше обеспокоить значительного для себя собеседника, чтобы тот без труда смог согласиться, выполнить просьбу, помочь.

Особенно ярко читается «пристройка» у человека, открывающая го дверь и входящего в комнату с целью изложить свою просьбу тому, от кого зависит ее выполнение. Если человек открывает дверь лишь настолько, что сначала «входят» глаза, потом голова, потов туловище и наконец ноги; если он ловит взгляд сидящего в комнате, чтобы обратиться, робко занимает край стула, если ему предложили сесть; если начинает свое дело с длинного, путанного извинения, значит, он пристраивается «снизу». Черты «пристройки снизу» могут присутствовать в пристройке к выполнению любого действия, в том] числе и тех, что мы перечисляли выше — и поцеловать, и ударить и приказать.

Вероятно, читатель уже представил себе живые образы «пристроек», вспомнив своих знакомых, друзей, родных. Труднее детально вспомнить свое собственное поведение, и очень часто люди отрица­ют по отношению к себе то, что для них совершенно очевидно по отношению к другим.

«Пристройки» каждой разновидности у любого человека очень разнообразны. Они тонко отражают все изменения и в восприятии чело­веком своего партнера, и в его отношении к нему (см. стр. 310—312).

Со всей очевидностью различия в отношениях человека к раз­ным его собеседникам, одновременно участвующим с ним в разгово­ре, проявляются, когда ему приходится для каждого партнера ис­пользовать свои пристройки (для одного — «снизу», для другого — «сверху», для третьего — «наравне»):

— Вы как считаете, Н.Н.?

— Ну, так слушайте же, К.К....

— Я понял, М.М.

Такие и подобные фразы могут произноситься почти сразу друг за другом. Но когда произношение одной фразы сопровождается особым вниманием к выражению взгляда Н.Н., а другая фраза (для К. К.) говорится небрежно, через плечо, третья же (для М.М.) звучит, как нечто само собой разумеющееся — перед нами картина трех «пристроек», трех приспособлений, в основе которых лежит пред­ставление говорящего о равенстве с М.М., авторитетности Н.Н. и о своей собственной значительности для К.К.

Этот экскурс в типологию «пристроек» поможет нам обсудить с читателями, какие же «пристройки» свойственны хорошему (занято­му делом воспитания) педагогу.

Если педагог считает, что ему даны особые права на дидактичес­кое лидерство, а детям даны всего лишь обязанности, — то в его поведении на занятиях с детьми будут превалировать «пристройки сверху» к ним всем и к каждому в отдельности (и было бы очень интересно увидеть, какой же повод может вызвать в таком педагоге ну этого типа «пристроек» на другой).

Если педагог, приступая к работе, робеет перед грандиозностью и сложностью стоящей перед ним задачи воспитания, а дети представляются ему «фугасными снарядами» или гениальными, неприкосновенными личностями (что бывает у педагогов гораздо реже), кото­рые, может быть, снизойдут до ответа на учительские требования и призывы, то, по всей вероятности, такой педагог уже и входить-то в будет в пристройке «снизу» (интересно, что же в этом случае может заставить его «гаркнуть» на детей или дать кому-то из них «трещину?).

Педагог-«демократ» войдет на занятие в пристройке «наравне», но очень интересно, как же он встретит первое возражение, отказ, непослушание?

Если читатель-педагог по ходу наших рассуждений уже начал анализировать свое поведение на занятиях с детьми, то, вероятно, он ощутил сопротивление такому прямолинейному и упрощенному де­лению педагогов на три типа отношений к своим правам, возможностям и обязанностям. И действительно, на практике одобрение вы­пивает лишь педагог, подвижно меняющийся в пристройках к детям, и, наблюдая за ним, можно увидеть все три типа пристройки даже к одному и тому же ребенку на данном занятии, и не одну-единственную на все случаи. Или одну, постоянно «прикреп­ленную» к одному ребенку, а другую — к другому. Ведь, попросту говоря, такое однообразие пристроек будет свидетельствовать о предвзятом отношении к какому-то воспитаннику, о зашоренности педагога либо о его чиновничьем равнодушии к реальному ребенку, находящемуся перед ним.

Кстати, нередко единообразие поведения (в том числе «пристро­ек») педагога приучает детей к мысли, что взрослых надо «перетер­петь» аналогично тому, как эти взрослые терпят общение с детьми.

Но все же, о чем говорит сменяемость пристроек (или готовность к их смене)?

Не об общей ли уверенности, дружественности и деловой заня­тости педагога? Целеустремленность педагога в обеспечении по­лезного и доброго использования ребенком времени обучения неминуемо связана с учительской (воспитательской) подвижнос­тью в реакциях, наличием «перестроек», то есть использованием многообразных приспособлений, разных словесных воздействий. Но для этого учителю (воспитателю) нужно чувствовать себя сво­бодным, творящим, квалифицированным специалистом. А если он себя таковым не чувствует? Вот и тупик. Потому что, если чувствует, то и советы никакие вроде бы ему не нужны. Если вы согласны с подобным рассуждением, то, вероятно, вы воспринимаете в прочитан» ном прежде всего то, что и так знаете сами, а остальное пока отвергаете, критикуете, не видите, не слышите. Такой этап часто бывает для читателя неизбежным, однако проходящим.

Известно, что представления человека о своих правах и возможностях всегда как-то выражаются в особенностях его поведения. В свою очередь, эти особенности, проявляясь, создают у окружающим то или иное впечатление о степени уверенности или неуверенности человека в своих силах. Впечатлениям этим люди интуитивно доверяют больше, нежели заявлениям самого человека о присущей ему силе или, напротив, о непреодолимой слабости-неуверенности.

Любые перечисляемые учителями-практиками вопросы, трудно­сти, проблемы в большей или меньшей степени связаны как с самими представлениями о своих правах, обязанностях и возможностях (и профессиональных, и человеческих), так и с особенностями их реали­зации в поведении (и профессиональном, и человеческом). На семи­нарских занятиях всегда находятся учителя, сетующие на то, что не­которые ученики быстро «садятся на голову». Другие жалуются, что испытывают трудности со своими руками и поиском места в классе, где им лучше находиться. Третьи — огорчаются, что дети их боятся, и просят чем-нибудь помочь. Четвертые, пятые и шестые жалуются на придирки к ним администрации, и т.д. и т.п. Поэтому мы приступаем к новому блоку идей, связанных с представлением общающихся о своих силах, о соотношении их с предполагаемыми или визуально воспринимаемыми силами партнера или партнеров.

Окончание очерка: см. стр. 215—229.