Элементы синтаксиса разговорной речи

§ 333. Разговорная речь по своей функции характеризуется тем, что обслуживает текущие жизненные интересы; отсюда ее непосредственность, отсутствие предварительной подготовки, с одной стороны; с другой — ее эмоциональность и экспрессивность. Кроме того, она обычно осуществляется в форме диалога. Обращенная к собеседникам, часто тесно связанным в жизни с говорящим, эта речь, в противоположность публичной литературной речи, не нуждается в тщательной обработке, в полноте и точности высказывания, так как собеседникам нередко для понимания достаточно намека.

В качестве основного источника, откуда черпался, материал наблюдений над этим стилем, были использованы в первую очередь письма Чехова и его драматические произведения. Этот материал подчеркивает еще одну черту рассматриваемых элементов: они, находясь вне стиля книжной речи, в то же время находятся в сфере литературного языка; им чужда какая-либо диалектная окраска. Кроме писем и пьес Чехова, привлекаются и другие материалы (Горький, Толстой). Общая черта относимых сюда явлений — обязательность их переработки, своего рода "перевода" для перенесения в стиль деловой и научной речи. А сравнение с этим "переводом" и дает представление об их своеобразии со стороны синтаксической структуры и со стороны их стилистических функций.

§ 334. Прежде всего крупнейшую особенность разговорного синтаксиса составляет строение основной синтаксической единицы — предложения. В противоположность полному предложению книжной речи, здесь широко распространены неполные предложения, в которых многое остается недоговоренным. Значительное количество неполных предложений встречается в письмах Чехова, например:

Теперь о рыбе. На удочку идет плохо. Ловятся ерши да пескари... На жерлицы попадается. На Ванину жерлицу попался громадный налим... Привези жерличных крючков средней величины. У меня не осталось ни одного (из письма Чехова).

Еще пример типично разговорного синтаксиса с неполными предложениями, разобщенностью отдельных деталей, без строгой логической последовательности в рассказе:

Вот вспоминаю сейчас одного инженера. Он умер. Работал в Москве на заводе. Полный, с небольшим брюшком. Треугольничек рыжеватых волос под носом. Был добродушен, но мало развит и мало даровит (Вересаев, Как он меня удивил).

Важно, что нередко возникают затруднения в самой возможности признать известные высказывания предложением, а также определить его границы. Сюда относятся такие случаи:

Одно письмо послано Вам. Книга тоже (из письма Чехова); Погода в Москве великолепная. Лучше не надо (там же); Анфиса в "Трех сестрах": Сюда, батюшка мой. Входи.

Есть очень простое решение этого вопроса: рассматривать каждый подобный отрезок от точки до точки как неполное предложение. Но подобная простота и вызывает сомнения: ведь, несмотря на интонационное разобщение, подобные части в семантическом и синтаксическом отношении обладают чертами связи: так, обычно форма слова определяется только его положением и зависимостью от другого слова внутри одного простого предложения, а в подобных случаях интонационно обособленные слова приобретают форму в зависимости от слов, отделенных от них интонацией понижения и паузой. Поэтому некоторые авторы совсем отказываются признавать подобные образования за предложения. Но, по-видимому, здесь только возникающее, создающееся предложение с недостаточно объединенными элементами. Эти элементы и располагаются в виде постепенно присоединяемых добавлений, которые первоначально не были предусмотрены говорящим. Поэтому такую структуру можно обозначить как формирующееся, ступенчатое предложение.

Что дело здесь именно в неполном завершении структуры предложения, может показать "перевод" таких высказываний на "интеллектуальный" язык, когда эти элементы войдут как члены в одно предложение.

В одних случаях эта переработка потребует только интонационного объединения разобщенных частей, в других — так же ряда других изменений. Но как бы ни рассматривать теоретически подобные образования, важно, что они характерны для разговорного стиля и имеют характер непосредственности, чуждой предварительного обдумывания.

§ 335. Это же быстрое развертывание разговорной речи, не дающее предусмотреть заранее необходимых предварительных сведений и сделать подготовительные сообщения, приводит к тому, что начатое предложение прерывается разными вводными замечаниями.

Критика Ладожеского (кто он?) не важная (из письма Чехова); Со мной живет художник Левитан (не тот, а другой — пейзажист), ярый стрелок. Он-то и убил зайца (там же).

Иногда разрыв предложения происходит благодаря вставке вопросов, обращенных говорящим к самому себе. Эти вопросы как бы нужны говорящему, чтобы сформулировать еще неясную мысль. В таком случае монологическая речь носит следы диалога.

Моцарт (за фортепиано). Представь себе... кого бы? Ну, хоть меня — немного помоложе; Влюбленного — не слишком, а слегка — С красоткой, или с другом — хоть с тобой, Я весел... (Пушкин, Моцарт и Сальери.) Самозванец. Не странно ли? сын Курбского ведет На трон, кого? да — сына Иоанна... (Пушкин, Борис Годунов.)

Я умею сочинять подписи, но — как? В компании (из письма Чехова).

Он большой чудак и находится на службе при великом князе в Варшаве в должности — как бы сказать? — забавника (Вяземский, Записная книжка).

Вот уже письма — какой? — пятый месяц не получаем (слышанная на улице фраза).

§ 336. Недостаточная подготовленность предложения сказывается и в том, что внутри предложения в качестве вводных замечаний получают место группы слов, которые в обработанной неэмоциональной речи заняли бы место тех или иных членов предложения. А в непосредственной речи без подготовки они занимают место, аналогичное тем добавочным звеньям только формирующегося предложения, которые отграничены интонацией конца: Поставляет мне из французских журналов (старых) анекдоты (Письма Чехова); Отсюда до Звенигорода (15 верст) на лошадях (там же); Видел я его третьего дня (до обеда и вечером) (там же); Деньги вышлешь переводом (простым) в субботу же... (там же); Я вышлю Вам всего Пушкина (в подарок Георгию за его письмо) (там же).

Как видно, эти заключенные в скобках слова близки то к обособленным членам, то к вводным словам, недостаточно увязанным с предложением.

§ 337. Типичным выражением формирования предложений "на ходу" является контаминация, состоящая в том, что структура начала предложения расходится со структурой его конца, так как говорящий благодаря недостаточной сосредоточенности соскальзывает с одной синтаксической конструкции на другую:

Все крайне мило, комфортабельно и уютно. Спичечницы, пепельницы, ящик для папирос и черт знает чего только не наставили любезные хозяева (Письма Чехова). Предложение, по-видимому, начато как назывное рядом существительных в именительном падеже, но это оказывается не увязанным с управляющим глаголом в его конце: чего не наставили, требующим родительного падежа. Гиляй издает книгу "Трущобные люди" — издание не плохое, но трущобно (там же). Чехов Белоусову: Поэт, если он талантлив, берет не только качеством, но и количеством, а из Вашего сборника трудно составить себе понятие ни о Вашей, ни о шевченковской физиономии (там же).

Это последнее предложение начато как положительное, а кончено как отрицательное. Подобные случаи в обработанной речи представляются ляпсусами.

Фраза Маяковского Мне бы памятник при жизни полагается по чину ("Юбилейное") начата в условном наклонении, а закончена в изъявительном.

§ 338. Характерно, что контаминация из индивидуального явления, как в только что приведенных примерах, может превратиться в узаконенный оборот, имеющий характер непринужденности речи. Это наблюдается в случаях, изредка встречающихся у ряда наших классиков (Гоголь, Толстой, Лесков), когда употребленное вводное слово затем получает функцию предложения, которому подчинен конец начатого до вводного слова предложения:

Прежде всего пошли они осматривать конюшню, где видели двух кобыл, одну серую в яблоках, другую каурую, потом гнедого жеребца, на вид и неказистого, но за которого Ноздрев божился, что заплатил десять тысяч (Гоголь, Мертвые души); Средство для этого было одно — его семья и, главное, его сын, к которому, Шамиль знал, что Хаджи Мурат имел страстную любовь (Л.Толстой, Хаджи Мурат); Такие богатые делали им предложения, каких, они знали, что в родной земле им ожидать себе невозможно... (Лесков, Вдохновенные бродяги).

Придаточное предложение первого примера средствами общераспространенного синтаксиса было бы выражено: за которого, как божился Ноздрев, он заплатил десять тысяч; во втором примере: к которому, как знал Шамиль, Хаджи Мурат имел страстную любовь.

Подобным же образом предложение, начатое как простое, заканчивается как сложное предложение с придаточным, и благодаря этому получается не допускаемое в книжной речи положение, что главное предложение оказывается включенным в придаточное. Такова фраза: Ему одному только не помню я, какое дал прозвание Жуковский (Вигель, Записки, т. IV). Очевидно, предполагалось: Ему одному только не помню прозвания, данного Жуковским. Подобные контаминации также приобрели характер узаконенного приема разговорного стиля речи: Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался... (Гоголь, Мертвые души). (Сравним обычное: "Нельзя сказать, чтобы он занимался хозяйством"). Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни... (Л.Толстой, Война и мир); Вспоминая вчерашний вечер, проведенный у Корчагиных, богатых и знаменитых людей, на дочери которых предполагалось всеми, что он должен жениться, он вздохнул и, бросив выкуренную папироску, хотел достать из серебряного портсигара другую, но раздумал (Л.Толстой, Воскресение); Всем этим качествам я и хотел бы, чтобы вы подучились. (Обычно: "Я и хотел бы, чтобы вы подучились всем этим качествам"; Н. Горчаков, Режиссерские уроки К. С. Станиславского.)

Вот ряд явлений, обнаруживающих некоторую несформированность предложений, недостаточную связь отдельных его частей и членов, которые оказываются не в полной мере включенными в предложение, сохраняя в разной степени признаки оторванного от предложения, обособленного положения в речи.

§ 339. Следующий ряд явлений характеризует неполную грамматическую оформленность предложений, наличие отступлений от синтаксических связей внутри предложения, обязательных в книжной речи.

Сюда прежде всего относится широкое введение идиом как таких целых, в которых синтаксические отношения не подчинены структуре данного предложения, а нередко вообще необъяснимы с точки зрения системы современного синтаксиса. Берем примеры из писем Чехова: Из редакции в типографию Голике рукой подать; Были кое-какие деньжонки, да нелегкая дернула меня дать взаймы приятелю-поручику; ...начинаешь жалеть публику, которая уходила из театра не солоно хлебавши; Сочинители подписей и мертвые не имут сраму. Особенно показательны те идиомы, которые по своей структуре сами являются предложением: Денег — кот наплакал; У нас было не лето, а сплошное черт знает что: дождь, дождь и дождь.

Сходно с употреблением идиом использование целых выражений из речи собеседника, структурно не увязанных с данным предложением: Покорный Вашему "поскорее и всю правду", берусь за перо тотчас же по получении Вашего письма... (из письма Чехова); Ты не видишь конца моему "надо", потому что это "надо" — не твое. (Федин, Необыкновенное лето); Стихи всегда хочется говорить быстрее, чем прозу... — С этим "хочется" надо бороться, — ответил ей К. С. (Н.Горчаков, Режиссерские уроки К. С. Станиславского); "Победа" была новенькая, прямо с завода. Необкатанный ее мотор был с ограничителем. Поэтому двигались мы, по выражению водителя, со скоростью "девятый день десятую версту"... (Б.Полевой, Морская улица).

В "Буре" Эренбурга есть такой диалог: Молодой врач Забродский, до болезненности впечатлительный, входя в палату Крылова, говорил:

— Дмитрий Алексеевич, пришел к вам — руки опускаются.

— Я от "руки опускаются" не лечу, — ворчал Крылов, — особенно лиц, так сказать, медицинского звания.

§ 340. Затем ряд явлений обнаруживает, что говорящий позволяет себе отступить от синтаксических норм языка как слишком сложных и обременительных. Вместо конструкций, где отношения выражены формами слов, выступают чисто аналитические конструкции, в которых неизменяемые слова оказываются на месте изменяемых или изменяемые выступают в своей независимой основной форме, не будучи связаны грамматически с другими словами предложения.

Таково широкое введение междометий в структуру предложений, когда они выступают в роли разных членов предложения и заменяют разные части речи. Особенно часто междометие выступает в роли сказуемого. Примеры из писем Чехова: Прятать нужно, но прятаться — ни, ни; Если приедете в ноябре, то — merci; За тему — мерси Вас. Утилизирую.

Но также они появляются в роли других членов предложения на месте имен существительных: Ах! Но одного "аха" недостаточно: Второе "ах" по поводу "Речи и ремешка"; Возвращаю письмо Горленко вместе с большим спасибо; Поместите объявление, скажу спасибо.

§ 341. Чисто аналитические конструкции представляет употребление наречий с предлогами: Я шлю Вам рассказ, который писал не для Осколков, а для "вообще", куда сгодится; Было ли до сегодня напечатано что-либо подобное в Стрекозе?; Обратно можно за дешево проехать. Близко к этому употребление предложного сочетания как цельного выражения с новым предлогом: Половина работы отложена на после лета.

Подобным же образом употребляется инфинитив: Теперь насчет сниматься (из письма Чехова); Какая разница между рассказать зрителю об идее пьесы... и вскрыть, показать совершающийся на его глазах внутренний процесс становления идей (Н.Горчаков, О Станиславском).

§ 342. В качестве независимой формы выступает именительный падеж существительного, который в роли приложения остается не согласованным с подчиняющим словом: На Фоминой неделе я шаферствую у двоих: доктор и художник; А книги моей нигде нет в Москве. Есть она только у Салаева и Ступина — магазины, куда ходят только за учебниками (Письма Чехова).

Употребление несогласованного именительного падежа придает ему больший вес; отталкиваясь от своего места внутри предложения, этот именительный имеет тенденцию превратиться в целое предложение; при этом налицо ряд переходных случаев, когда нет возможности определить, следует ли рассматривать именительный лишь как член предложения или как особую формацию, приближающуюся к предложению. Такие переходные случаи имеются в следующих примерах:

Вся беда в покупках и расходах, которые ты не имел права делать и от которых давно уже должен был отказаться: Мука Нестле (?!?), лишняя прислуга и т. д. (Письма Чехова). Когда я во вторник после обеда читаю сей журнал, то он напоминает мне Францию: цветущая, богато одаренная, но несомненно вымирающая нация! (там же). Второй случай резко отличен от обычного приложения по своей предикативности.

В следующих случаях именительный соответствует придаточному предложению, но имеет ту своеобразную черту, что он не выражает утверждения, а только называет тему:

В июне я не приеду: семейные обстоятельства... (Письма Чехова); Праздники в Москве прошли шумно. По крайней мере я не имел ни одного покойного дня: гости, съезд врачей, длинные разговоры и проч. (там же); Сестра в угаре: поклонники, симфонические собрания, большая квартира... (там же). Таким образом, здесь имеется формация, обычно неупотребительная в книжной речи.

§ 343. Рассматриваемый стиль использует ряд словосочетаний или совсем недопустимых в книжной речи, или не характерных для нее. Сюда прежде всего относится группа явлений, которая обнаруживает свое происхождение из диалога, когда известные словосочетания или формы слов как бы подхватываются говорящим от собеседника и вводятся им в свою речь без их необходимой переработки. Обычно явления такого рода встречаются в диалоге, но некоторые из них, превратившись в структурный элемент известного типа предложения, получают распространение и в монологической речи.

Очень своеобразной конструкцией подобного рода является употребление 1-го лица глагола, или повторяемого за собеседником, или ему приписываемого, для выражения самого резкого возражения и запрета совершать действие, которое собеседник выражает желание совершить. При этом форма 1-го лица не обозначает действия, совершаемого самим говорящим (уеду), а выражает протест со стороны говорящего против его совершения собеседником (я тебе решительно запрещаю уехать). Подобный оборот окрашен интонацией угрозы и включает дательный лица для обозначения того, к кому направлена угроза (этот дательный вне этого оборота невозможен при данных глаголах). Весь оборот представляет собой синтаксическую идиому и, может быть, своим происхождением обязан контаминации авторского начала я тебе и глагола из прямой речи собеседника.

— Нам бы уехать отсюда, — говорю. Он мне кулак показал: — Я те уеду (Горький, Рассказ о необыкновенном). Нужно было очень долго и разнообразно бить Платона, прежде чем он сказал, что ему надоел птичий свист... и что он хочет утопиться в омуте, за мельницей. — Попробуй, стервец! Я те утоплюсь, — пригрозил вахмистр... (Горький, О тараканах).

— Обдумать надо, — сказал Павлик, как купец, решивший поторговаться.

Рагозин пригрозил в полушутку:

— Я тебе обдумаю! (Федин, Необыкновенное лето).

В этих случаях на прямую речь собеседника как бы наслаивается авторская интонация резкого протеста против такого явления.

§ 344. Таким же образом наблюдается подхватывание говорящим второго лица собеседника в его вопросе, обращенном к говорящему, вместо его замены первым лицом, в отношении к себе, как это бывает в более спокойной речи.

Этот оборот выражает крайнее удивление говорящего.

Да чем же ты, Жужу, в случай попал, Бессилен бывши так и мал, Меж тем как я из кожи рвусь напрасно? Чем служишь ты? — Чем служишь! Вот прекрасно! С насмешкой отвечал Жужу: На задних лапках я хожу. (Крылов, Две собаки.)

§ 345. Говорящий повторно воспроизводит вопрос собеседника, а затем противополагает ему (союзом а) свой ответ; этим достигается то, что даваемый ответ подчеркивается и выдвигается на первый план по сравнению со всеми другими возможными ответами. Такие повторяющиеся вопросительные слова в целях усиления употребляются и в монологической речи, не будучи заимствованы из речи собеседника в каждом отдельном случае, и представляют собой специфический прием аффективной речи.

Аркадина. На мне был удивительный туалет... Что-что, а уж одеться я не дура... (Чехов, Чайка); Кому-кому, а уж им-то, севастопольским матросам, все эти редуты и бастионы были известны в каждой лопате земли (Сергеев-Ценский, Севастопольская страда. Эпилог).

§ 346. Говорящий воспроизводит дважды — без отрицания и с отрицанием — из речи собеседника название того предмета или явления, относительно которого собеседник выражает сомнение, а затем с противительным а дает свой ответ, выражающий желание, при частичном ограничении, рассеять сомнения говорящего.

— В Петербурге невест на всех на вас хватит, не бойся!

— Я не боюсь, что не хватит, да ведь не всех же ты знаешь, Прасковья Ивановна, — продолжал шутливо спорить Лесли.

— Всех не всех, а порядочно знаю... (Сергеев-Ценский, Севастопольская страда).

— Куда же нам теперь, дядя Арсентий? — Он [Арсентий] без малейшего промедления ответил:

— На Северную, куда же еще!

— Хорошо, на Северную, а что ж там гостиниц, что ли, понастроили? — недовольно сказала Капитолина Петровна.

— Гостиниц не гостиниц, а что касается земли, на всех хватит,—уверенно отозвался Арсентий (там же).

Пищик. Я полнокровный, со мной уж два раза удар был, танцевать трудно, но, как говорится, попал в стаю, лай не лай, а хвостом, виляй (Чехов, Вишневый сад).

§ 347. Говорящий сначала вслед за собеседником воспроизводит глагол в инфинитиве, вызывая этим представление о данном действии, а затем употребляет тот же глагол в форме, нужной для выражения известного утверждения, согласия с определенным положением или фактом, высказанным собеседником, после чего (союзы но, да) говорящим вносится известное ограничение в это утверждение и ему противополагается собственное утверждение говорящего.

...Пойди-ка, найди сии элементы во всей России! Найти-то найдешь, да не в таких крайних видах, какие нужны драматургам (из письма Чехова); Вы эту книжку читать-то читайте, да не особенно верьте (Чехов, Три года).

Они, на мой взгляд, не характерны для общей массы тех ребят, которые по примеру одного философа древности требуют:

— Бей, но научи!

— Бить их — бьют, но учат — плохо и почти всегда жестоко (Горький, О возвеличенных и "начинающих").

В книжной речи этот оборот ближе всего может быть передан уступительным предложением ("Хотя их и найдешь, да не в таких крайних видах, какие нужны драматургам").

Глагол может употребляться и в той форме, в которой он был у собеседника:

— Позволь, — остановил Рагозина его оппонент. — Ты думаешь, мы тут этого не изучали?

— Изучали-то изучали, а ты разреши еще пару строчек (Федин, Необыкновенное лето).

§ 348. Только разговорной речи свойственно употребление сочетаний из двух глаголов в одинаковой форме, из которых один подчинен другому. Особенно часто подчиняющим бывает глагол пойти, но также некоторые другие (пытаться, сидеть), основное содержание оборота выражается в подчиненном глаголе. В литературной речи этому обороту соответствует сочетание подчиняющего глагола с инфинитивом, если глаголы совершенного вида: пойду посмотрю — пойду посмотреть, и с деепричастием, если глаголы несовершенного вида: сижу читаю — сижу читая. В текстах иногда постановка запятой затрудняет отличие этого оборота от перечисления. Вот несколько фраз из разговоров: В лесу мы сели отдохнули (сели отдохнуть); Я пишу тороплюсь (пишу торопясь); Вчера сидим разговариваем (сидим разговаривая).

Еще примеры:

Отдохну-ка, сяду у лесной опушки (Майков, Родина); Маша. Я пойду поищу его (Чехов, Чайка); Дорн. Пойти дать обоим валериановых капель (там же); А ты попробуй поверь (Горький, Пожары).

Мильоны вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами. (Блок, Скифы.)

Я пойду погуляю, — сказал Кирилл, накидывая на плечи куртку (Федин, Первые радости); Так я пойду погуляю. — Пойди погуляй (реплики Кирилла и Веры Никандровны) (там же); Пойдем посмотрим, — вдруг загоревшись, сказал Пастухов (там же); Не подходи ко мне, я должен помыться, ступай играй, — сказал Пастухов немного растроганно (Федин, Необыкновенное лето).

§ 349. Характерной чертой разговорного синтаксиса является архаический параллелизм форм вместо имеющегося в таких случаях подчинения одного слова другому:

Скоро ли попаду в Россию, сам еще не знаю, но думаю, что к августу, к половине, буду с Вами (Письмо Некрасова к Лазаревскому).

С этого знамени, с каждой складки, Снова живой взывает Ленин. (Маяковский, Владимир Ильич Ленин.) Когда ты по свистку, по знаку, Встав на растоптанном снегу, Был должен броситься в атаку, Винтовку вскинув на бегу Какой уютной показалась Тебе холодная земля. (Симонов, Атака.)

Употребление подобных словосочетаний по сравнению с общераспространенными в половине августа, с каждой складки этого знамени, по знаку свистка создает впечатление уточнения, явившегося в результате "додумывания" в процессе речи.

§ 350. Характерно, далее, употребление словосочетаний, имеющих алогический характер и выражающих обычно гиперболу. Сюда относится употребление сравнительной степени с родительным падежом того же прилагательного (чище чистого, легче легкого) для экспрессивного выражения высшей степени качества: Буду доставлять туда рассказы аккуратнее аккуратного (Письма Чехова); Дороги и города хуже худшего (там же).

Так же алогичен идиоматический оборот именительного с творительным того же существительного (рыба рыбой, чучело чучелом), представляющий гиперболическую качественную характеристику: Лопахин о себе: ...а ежеле подумать и разобраться, то мужик мужиком (Чехов, Вишневый сад).

И из гостей домой Пришла свинья свиньей. (Крылов.)

§ 351. Значительное количество особых синтаксических конструкций разговорного стиля речи связано с употреблением особых форм, чуждых книжной речи. Вот несколько примеров.

Пережиток аориста, совпавший с формой 2-го лица повелительного наклонения, употребляется в значении прошедшего времени с оттенком живописности и неожиданности действия:

Но скворушка услышь, что хвалят соловья... И думает... (Крылов.)

Отец-то мой ему и полюбись: что прикажешь делать? (Тургенев).

Вот ряд явлений (далеко не представляющий собой какой-либо полноты), характеризующий разговорную речь в отличие от книжной, делового и научного стиля. Эти явления не всегда однородны, и их стилистические функции различны. Но они показывают своеобразие синтаксического строя этого стиля нашего языка.