Законы студийной этики

Итак, — «студийная этика». С этого начинается освоение ре­жиссерской школы. Как я уже отмечала, сердцевина учения Станиславского — в силе личностного начала творца, в само­развитии. Школа стремится передать студентам этические принципы Станиславского не в форме застывших понятий, но сделать их подлинным миром чувств, предметом размышлений. «Чтобы урегулировать между собой работу многих творцов и сберечь свободу каждого из них в отдельности, необходимы нравственные начала, создающие уважение к чужому творче­ству, поддерживающие товарищеский дух в общей работе, оберегающие свою и чужую свободу творчества и умеряющие эгоизм и дурные инстинкты каждого из коллективных работ­ников в отдельности... Условия коллективного творчества в нашем искусстве предъявляют ряд требований к сценическим деятелям. Одни из них чисто художественного, а другие про­фессионального или ремесленного характера... Главную роль как в той, так и в другой области играют творческая воля и талант каждого из коллективных творцов сценического искус­ства... Первая задача артистической этики заключается в уст­ранении причин, охлаждающих страстность, увлечение и стремление творческой воли, а также препятствий, мешающих действию творческого таланта... В большинстве случаев эти препятствия создают сами сценические деятели, частью бла­годаря непониманию психологии и физиологии творчества и задач нашего искусства, частью же из эгоизма — неуважения чужого творчества и неустойчивости нравственных принци­пов.., всякий зародыш творческого хотения у каждого из кол­лективных творцов в отдельности должен быть для общей пользы тщательно сберегаем всеми участниками совместной созидательной работы»[12] — эти слова Станиславского поло­жены в основание студийной этики. Формирование этических ценностей не может быть отдано случаю, стихийному началу, оно обязано пронизывать весь учебно-творческий процесс, чтобы в театр пришли, как мечтал о том Станиславский, «люди возвышенных взглядов, широких идей, больших горизон­тов, знающие человеческую душу, стремящиеся к благородным... целям, умеющие приносить себя в жертву идее»[13]. Сту­дент, получивший из рук своих учителей основы самой прогрессивной методики, но не прошедший школы нравствен­ного воспитания, не озабоченный «гигиеной» совместного труда, «гигиеной» души, оказывается в лучшем случае — без­оружным в театре, в худшем — его разрушителем. Именно по­этому самой первой курсовой работой режиссеров является создание «этического устава курса». Этой работе всегда пред­шествует анализ театрально-педагогического опыта, зафиксированного в литературном наследии Станиславского и Не­мировича-Данченко, Сулержицкого, Вахтангова, Михаила Че­хова и Мейерхольда, в работах современных режиссеров, ученых, посвященных театральной студийности, этике сотвор­чества. Студенты, осмыслив опыт предшественников приме­нительно к сегодняшнему дню, предлагают свой, общий для всех «кодекс законов», регулирующий различные стороны организационно-творческих отношений на курсе.

Театральная этика, затрагивающая прежде всего нрав­ственные основы профессии, не допускает скептического от­ношения к трудовой дисциплине как к ничтожной, школьной выдумке. Пренебрежение ею приводит к уничтожению самых высоких творческих помыслов и намерений. «Опаздывание, лень, каприз, истерия, дурной характер, незнание роли, необходимость дважды повторять одно и то же — одинаково вред­ны для дела и должны быть искореняемы... Железная дисцип­лина. Она необходима при всяком коллективном творчестве... Еще большего порядка, организации и дисциплины требует внутренняя, творческая сторона. В этой тонкой, сложной ще­петильной области работа должна протекать по всем строгим законам нашей душевной и органической природы»[14], — пре­дупреждал Станиславский. «Этический устав» помогает созда­вать условия для продуктивной работы. Если принять во внимание, что всё «происходит в очень тяжелых условиях публичного творчества, в обстановке сложной, громоздкой закулисной работы, то станет ясно, что требования к общей, внешней и духовной дисциплине намного повышаются. Без этого не удастся провести на сцене всех требований «системы». Они будут разбиваться о непобедимые внешние условия, уничтожающие правильное сценическое самочувствие творящих на сцене»[15]. Как сделать эту дисциплину добровольной и созна­тельной? Как воспитывать самодисциплину?

«Главная ошибка школ та, что берутся обучать, а надо вос­питывать»[16] — это проницательное наблюдение Вахтангова не потеряло своего значения и в сегодняшней педагогической практике.

Большая доля ответственности за духовную спячку, по­шлость, за узурпацию творческой инициативы, хамство и сво­еволие театральной молодежи лежит, несомненно, на театраль­ных школах, где порою весьма поверхностно «знакомят» сту­дентов с нравственным центром учения Станиславского, его «этикой». Методология, которую исповедует школа, не может дать положительных результатов без овладения этическими за­конами, являющимися ее фундаментом. Именно здесь, в театральной школе, в условиях коллективного сотворчества, дол­жен воспитываться художник — личность, не обыватель, не скептик, не карьерист от искусства, наделенный профессио­нальными навыками, но режиссер, технология мастерства ко­торого неотъемлема от его человеческой одухотворенности. Творческая атмосфера на курсе — залог успешного обучения, поэтому не надо жалеть сил и времени для ее создания.

Товстоногов любил вспоминать, что в годы своего сту­денчества 1/10 всех знаний он получил от учителей, а 9/10 до­был сам, в том числе и у своих сокурсников — в творческих спо­рах, дискуссиях бессонными ночами. Товстоногов считал, что тот, кто хочет овладеть профессией режиссера, вступает на очень трудный путь: «Посвящение в режиссуру сродни средневеково­му обряду посвящения в рыцарство или вступлению в какой-то монашеский орден. Вступающий в режиссерский клан обрекает себя на жизнь беспокойную, тревожную, добровольно отказыва­ется от жизненного благополучия. Тот, кто вступает в режиссу­ру ради сытой, приятной жизни, ради права командовать людь­ми, совершает ошибку или преступление. Без мук, страданий, напряжений, иногда просто изматывающей работы не обходит­ся ни один спектакль. Режиссура — это труд. Посвящение в мо­нашеский орден требовало от давшего обет всей жизни, а не ка­кой-то ее части. Так же и режиссура. Она требует полной отдачи, всего человека, всей жизни. Если нет одержимости — не надо заниматься режиссурой. Ведь режиссура — это самосжигание. Способен человек на самосожжение — художник. Не способен — ремесленник. Но человек, бросающий свой талант на алтарь ис­кусства, вовсе не ощущает это как жертвоприношение. У под­линного таланта есть потребность отдать его людям, не требуя награды. В театре надо не служить, а совершать служение, как в храме. Служение искусству не происходит от такого-то до та­кого-то часа, то есть репетиции, спектакли занимают определен­ные часы, а служение театру — всю жизнь»[17]. Режиссура — это гигантская проекция духовных свойств личности творца. Имен­но высокие нравственные цели будущих режиссеров определя­ют и диктуют законы студийной этики.

Различные этические проблемы пронизывают весь процесс обучения в режиссерской школе. Я тоже вернусь к этой теме (на новом этапе ее осмысления): «Этика сотворчества» — так называется одно из направлений программы четвертого курса. Иначе говоря, мы начинаем разговор об обучении режиссеров