К циклу лекций лля рабочих гётеанума 3 страница

Некоторые признаки этого есть. У каждого челове­ка есть признаки, что это так. И все же давайте попыта­емся представить, как происходит то, что хотя и сущест­вует, но о чем мы ничего не знаем Представьте себе, я стою тут, говорю с вами, мое внимание обращено к вам; это означает, что я не вижу, что находится позади меня.

Тут может произойти нечто курьезное. Я, напри­мер, могу иметь привычку в перерыве между выступ­лениями присаживаться на стул. И вот сейчас, пока мое внимание направлено к вам, кто-нибудь мог бы убрать мой стул. Я бы этого не увидел, но, тем не ме­нее, это ведь произошло; и если мне захочется при­сесть, я тут же обнаружу следствия!

Видите ли, дело обстоит так, что человек должен выносить суждения не только об обычных, тривиаль­ных вещах, известных ему непосредственно, но и о том, о чем он может узнать окольным путем. Стоит Мне только быстро обернуться, и мне уже, по всей вероятности, не придется падать на пол. Если бы я повернулся, я бы воспрепятствовал этому падению.

Давайте же рассмотрим человеческое мышление в теле. Видите ли, этот вопрос охотно обсуждают есте­ствоиспытатели, когда они говорят о границах чело­веческого познания. Что же они полагают при этом? Естествоиспытатели, говоря о границах познания, полагают, что если чего-нибудь нельзя увидеть — ни в микроскоп, ни в телескоп, ни просто так — того и нет. Но с познанием такого рода эти люди очень час­то садятся на пол, поскольку если мы чего-то не ви­дим, то это еще не доказывает, что этого нет. Это уж без сомнения так.

То, что я должен осознать, не должно быть всего лишь выдумано мною, но я должен особо подтвердить наблюдением то, что было помыслено мною. Мышле­ние могло бы оказаться для меня таким процессом, который протекает всегда, иногда в голове, иногда во всем теле. Если я бодрствую, мои глаза открыты. Эти глаза видят не только внешнее, нет, эти глаза воспри­нимают и то, что внутри. Точно так же, если я что-то пробую на вкус, я ощущаю вкус не только того, что находится снаружи, но я воспринимаю также и мой внутренний организм; так, если у меня, например, заболевание, вызванное общим состоянием тела, то тогда у меня могут вызывать отвращение вещи, кото­рые в ином случае были бы приятны на вкус. Следова­тельно, внутреннее всегда играет определенную роль. Внутреннее восприятие тоже должно существовать. Представьте, что мы совершенно нормальным образом проснулись. Тогда клетки нашего мозга успо­каиваются медленно. Они очень медленно приходят в состояние покоя, и дело обстоит так, что я лишь посте­пенно овладеваю органами чувств, постепенно учусь использовать органы чувств снова. Пробуждение про­исходит вполне размеренно, в соответствии с ходом и образом жизни. Так может происходить в одном случае.

Но может быть также и другой случай, когда я в связи с какими-то обстоятельствами успокаиваю свои мозговые клетки слишком быстро. Я успокаиваю их значительно быстрее. Происходит нечто иное, если я слишком быстро привожу их в состояние покоя. Если, скажем, кто-то распоряжается переместить ра­бочих, о которых я говорил; когда здесь пятеро, то он забирает одного из пяти и ставит его на другое ме­сто, — итак, если кто-то распоряжается, то при обыч­ных обстоятельствах это проходит довольно гладко. Однако, допустим, что кому-то приходится уволить одного, другой должен куда-то пристраивать уволен­ного — тут вся эта история может принять дурной оборот, если эти двое начнут спорить о том, правиль­но это или нет. Когда в моем мозгу мозговые клетки слишком быстро приводятся в состояние покоя, тогда белые кровяные тельца, которые во время сна только что находились в покое, не могут прийти в движение столь же быстро. При этом возникает, что — в то время как я в своем мозгу уже пришел в состояние покоя, как я уже успокоил в мозгу всю подвижность, кото­рая была во сне, — тут внизу, в крови, эти белые кро­вяные тельца еще не желают просыпаться. Они еще стремятся немного побыть в застывшем состоянии, в покое. Им не хочется вставать.

Было бы просто чудесно, если бы эти белые кро­вяные тельца, которым еще хочется полежать в по­стели — я говорю, разумеется, лишь фигурально, — без помех могли всё воспринимать. Тогда они сразу же увидели бы самих себя, как в ином случае видят себя успокоившиеся мозговые клетки; тогда мы ста­ли бы воспринимать чудеснейшие мысли. Именно в тот момент, когда мы слишком быстро просыпаем­ся, мы стали бы воспринимать чудеснейшие мысли. Это нетрудно понять тому, кто понимает целостную связь человека и природы. Если бы не было никаких помех, то человек, просыпаясь быстро, смог бы воспринимать в своем теле удивительные мысли. Но он не может этого. Почему же он этого не может? Знае­те ли, здесь, между этими ленивыми, еще спящими белыми кровяными тельцами и между тем, чем мы могли бы их воспринимать — а это мы можем сде­лать только головой, — вклинивается весь процесс дыхания. В этом процессе задействованы уже крас­ные кровяные тельца. Тут осуществляется процесс дыхания, и сквозь призму этого дыхательного про­цесса нам приходится смотреть на мыслительный процесс, который происходит в нас здесь (внизу — примеч. перев.).

Представьте себе, что я просыпаюсь; вследствие этого мой мозг успокаивается. Здесь внизу (изобража­ется на доске), будучи включенными в кровь, находят­ся белые кровяные тельца. Если бы я стал восприни­мать и их, когда они находятся в покое, у меня возник­ло бы при этом внутреннее созерцание прекрасных мыслей. Однако в этот промежуток вклинивается весь процесс дыхания (то есть между воспринимаю­щим органом — мозгом — и передающими элемента­ми — покоящимися белыми кровяными тельцами в нижней части тела — вклинивается процесс дыхания и создает помехи для восприятия — примеч. перев.). Это точно так же, как если бы я хотел рассмотреть что-то, но мне пришлось бы смотреть через мутное стекло; я вижу все это неотчетливо, расплывчато. В роли мутного стекла выступает в данном случае ды­хательный процесс. Тем самым все мышление, осу­ществляющееся в теле здесь, внизу, становится для меня расплывчатым. Что же при этом возникает? Сно­видения. Вследствие этого и возникают сновидения, грезы, неотчетливые мысли, которые я воспринимаю, если активная деятельность мозга в моем теле слиш­ком быстро приходит в состояние покоя.

И опять-таки: при засыпании, если я делаю это нерегулярно, когда мозг слишком медленно становится активным, происходит такая история: из-за того, что мозг слишком медленно набирает активность, и, следовательно, еще способен кое-что воспринимать, я могу наблюдать при засыпании то мышление, которое уже начало осуществляться тут, в нижней части, так как наступило состояние сна. Вот так и происходит, что человек при пробуждении и засыпании воспринимает в качестве сновидений то, что в течение всей остальной ночи остается недоступным для его наблюдения.

Ведь сновидения мы воспринимаем, в сущности, только в момент пробуждения. То, что мы восприни­маем сновидения только в момент пробуждения, вы можете довольно легко представить себе, если когда-нибудь рассмотрите сновидения по порядку. Допус­тим, я сплю, и около моей кровати стоит стул. Я могу увидеть такой сон: я студент и встречаю где-то друго­го студента, которому говорю какую-то грубость. Дру­гой студент, который должен на это отреагировать, в соответствии с кодексом чести и поведения студента он обязан отреагировать на эти грубые слова; дело доходит до того, что он вызывает меня на дуэль. Да­же в случае каких-то мелочей студенты должны были вызывать друг друга на дуэль.

И вот снится следующее: выбираются секундан­ты, все идут в лес и там, на воле, приступают к делу, начинают стрелять. Вот стреляет первый. Я еще слы­шу выстрел, однако просыпаюсь и опрокидываю стул, стоящий у кровати. Вот это и был «выстрел»!

Да, господа, если бы я не опрокинул стул, то я во­обще не увидел бы этого сновидения, тогда сновиде­ние бы просто не состоялось! Сновидение облеклось именно в такую картину, и это произошло только в момент пробуждения, так как разбудил меня именно опрокинутый стул. Следовательно, в этот единствен­ный момент пробуждения возникла эта картина, и Неясно, что во мне происходит. Отсюда вы можете видеть, что образы, присутствующие в сновидении, возникают только в один-единственный момент, ко­гда я просыпаюсь, точно так же, как и при засыпании в один-единственный момент должно возникать, что образно выступает в сновидении.

Но если образуются такие картины, и я под ви­дом этих картин могу нечто воспринимать, то при этом должны присутствовать и мысли. Для чего мы обсуждаем все это? Мы занимаемся этим, чтобы не­много понять сон и бодрствование. Итак, спросим себя: как обстоит дело во сне? Во сне наш мозг про­являет более сильную активность, чем при бодрство­вании; при бодрствовании наш мозг покоится. Да, господа, если бы мы могли сказать, что наш мозг при бодрствовании более активен, тогда мы высказались бы как материалисты; ведь тогда получилось бы, что мышление есть физическая активность мозга. Но, будучи разумными людьми, мы не можем говорить, что мозг при бодрствовании более активен, чем во сне. Именно во время бодрствования он приходит в состояние покоя.

Итак, телесная деятельность ни в коем случае не может дать нам мышления. Если бы телесная деятель­ность давала нам мышление, то тогда при мышлении эта телесная деятельность должна бы быть интенсив­нее, нежели при отсутствии мышления. Но именно при отсутствии мышления телесная деятельность проявляется более интенсивно. Следовательно, мы можем сказать: у меня есть легкие; эти легкие могли бы стать бездеятельными, ленивыми, если бы снару­жи в них не поступал кислород и не побуждал их к активности. Но и мой мозг тоже остается бездеятель­ным, ленивым в течение дня; в этом случае к мозгу тоже должно подступать нечто внешнее и побуждать его к активности. Поэтому мы должны признать, что как кислород приводит легкие в движение, активизи­рует их деятельность, точно так же есть в мире нечто такое, что в течение дня побуждает мозг к мышлению, причем это нечто не находится в самом теле, не принадлежит самому телу.

Итак, мы должны сказать: если бы мы развива­ли настоящую естественную науку, то мы бы пришли к признанию бестелесного, душевного начала. Мы ви­дим, что оно есть. Мы видим, как оно некоторым обра­зом влетает при пробуждении: ведь из тела не может прийти то, что проявляется как мышление. Если бы оно приходило из тела, то именно ночью удавалось бы мыслить лучше всего. Мы должны были бы только лечь и заснуть, и тогда в наш мозг пришло бы мышле­ние. Но ведь мы этого не делаем. Итак, мы некоторым образом видим, как влетает то, что является нашим душевным и духовным существом.

Так что можно сказать: естественная наука доби­лась в новое время крупных успехов, но она ознакоми­лась только с тем, что, в сущности, не имеет прямого отношения к жизни и мышлению: естественная наука не понимает жизни и еще менее она понимает мыш­ление. И если человек развивает истинную естествен­ную науку, то не из предрассудков, а на основе этой истинной естественной науки он имеет право сказать: точно так же, как для дыхания необходимо наличие кислорода, для мышления необходимо наличие ду­ховного начала.

Но об этом в следующий раз; ведь подобные во­просы не решаются так просто. Во многих из вас воз­никнут силы, противодействующие тому, что я сказал. Но если кто-то иначе говорит на эту тему, то это лишь означает, что он не уяснил себе, что происходит в че­ловеке. Речь идет не о том, чтобы распространять ка­кие-либо предрассудки, а о том, чтобы внести полную ясность. Вот о чем идет речь.

ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 9 августа 1922 г.

Вопрос: Один из слушателей привез из отпуска камни. Спрашивают о том, есть ли в камнях жизнь или была ли в них жизнь когда-то, и каким образом они возникали.

Доктор Штайнер: Относительно этих камней я, может быть, сделаю сообщение в другой раз, хотя, возможно, что я присоединю его к нашей сегодняш­ней теме.

Господа, я хочу сказать следующее: мы видели, что в нас, людях, в сущности, имеет место своего ро­да отмирание жизни. Мы видели, что в нашей крови находятся циркулирующие в своем движении живот­ные — белые кровяные тельца, — которые проникают сквозь кровеносные сосуды вплоть до нашей кожи. Я говорил вам: этим крохотным животным особенное, подобное гурманству, удовольствие доставляет прони­кать к поверхности кожи, в то время как в ином случае они находятся только внутри человеческого тела. Это придает их жизни, так сказать, остроту, подобную пряной приправе. Это живые клетки, и они ползают повсюду. Я говорил, что противоположность им состав­ляют клетки нервной системы, а именно те, которые находятся всюду, эти клетки, в сущности, постоянно отмирают, постоянно переходят в мертвое состояние. Эти клетки в мозгу таковы, что они только слегка на­чинают оживать, когда вы спите. Тогда они начинают слегка оживать. Они при этом не могут сдвинуться со своего места, поскольку они очень стеснены другими клетками: они не в состоянии стать такими же подвижными, как белые кровяные тельца, но, тем не менее, ночью, когда вы спите, они немного оживают. При этом происходит также и то, что когда эти клетки получают от тела немного больше жизненных и волевых сил, бе­лые кровяные тельца должны становиться спокойнее. А вследствие последнего, как я уже сообщал вам, все тело в целом получает способность мыслить.

Давайте теперь поставим такой вопрос: «Откуда же, собственно, приходят эти мысли?» Не правда ли, люди, которые хотели бы мыслить исключительно с точки зрения материализма, говорят так: «Несомнен­но, мысли возникают в мозгу или в нервной системе человека. Тут и вырастают мысли, подобно кочанам капусты в поле». Если бы люди могли как следует доду­мать до конца, что значит «как кочаны капусты в поле»! Никаких кочанов капусты в поле расти не будет, если их туда сначала не посадят. Следовательно, нечто долж­но быть сперва выращено. Конечно, каждый волен рассматривать человеческий мозг как своего рода паш­ню для мыслей. Но подумайте-ка вот о чем: если есть прекрасные грядки с кочанами капусты, и тот, кто по­стоянно растил их, куда-нибудь отлучится и не найдет­ся никого, чтобы его заменить на огороде, то и в этом случае на грядках никакой капусты не вырастет.

Следовательно, надо сказать так: если кто-то и впрямь полагает, что мысли производятся из мозга, то следовало бы сперва спросить: откуда они приходят? Растут как капуста на грядке! Этот вопрос надо сна­чала правильно сформулировать. И тогда мы можем сказать следующее: то, что мы тут видим, фактически возникает вовне, во внешней природе. И я бы хотел объяснить вам, что же возникает там во сне, в при­роде. Я говорил вам: внутри человека мы откроем и поймем все, если постигнем все, что окружает челове­ка как среда. Когда мы рассматриваем растения и так Далее, мы тем самым понимаем кое-что, находящееся в человеке. Вот перед нами камень. Давайте методически рассмотрим его как породу. Вы видите — тут, внизу, сзади и сверху порода очень мягкая. Мы можем ее колупнуть ножом. Наружный же, облекающий слой просто похож на уплотненную землю. Значит так: я хо­чу сейчас зарисовать только нижний слой — внизу находится эта мягкая порода, а здесь, как будто бы вы­растая из нее, располагаются на этой мягкой

Рисунок 4

породе кристаллы, кристаллы, которые как будто бы пророс­ли. Я должен нарисовать многое, не так ли, но этого теперь достаточно. Итак, тут находятся вот такие маленькие кристаллы; они располагаются тут внизу, как если бы они прорастали тут, однако они прямо-таки страшно твердые. Вы не сможете выколупать их ножом, нож их не возьмет, в лучшем случае, взявшись за один из них, вы сможете извлечь его целиком, раско­лупать же вам его не удастся. Это, следовательно, очень твердые кристаллы, те, что располагаются здесь.

Спросите себя: откуда же в более мягком земном царстве, которое лишь немного спеклось до стадии конгломерата, появляются эти кристаллы? Тело этих кристаллов прекрасно сформировано; здесь мы име­ем продолговатую форму, увенчанную сверху малень­кой пирамидальной вершиной. Внизу тоже могла бы быть пирамидальная вершина, если бы кристалл не внедрялся в землю. Если бы здесь порода была мяг­кой, то это было бы у каждого кристалла, но, будучи включенной в земную основу, она разрушается.

Откуда же происходят мелкие кристаллы? Извест­но, что когда растение растет, то снаружи, вокруг рас­тения, находится углекислый газ, углекислота. В ином случае растение расти не сможет. К растению должно иметь доступ то вещество, которое мы выдыхаем. И затем, если углекислый газ подступает к растению, растение всасывает этот углекислый газ, удерживает углерод, содержащийся в углекислом газе, а кислород снова выделяет. Такова разница между растением и человеком. Люди вдыхают кислород и выдыхают угле­кислый газ, кислород мы удерживаем, тогда как уг­лекислый газ отдаем. Растения связаны с Землей. Когда растение умирает, то углерод возвращается в почву, а затем превращается в черный каменный уголь, кото­рый мы спустя сотни лет добываем из Земли.

Но есть и другие вещества. Есть вещество, кото­рое в некотором отношении очень похоже на уголь и все же отличается от него. Это кремнезем, кремний. Допустим, что вы имеете почву, богатую кремнием, в ней содержится много кремнеземов. Поскольку ки­слород действует повсюду, он действует и здесь. Тут, надо всем этим, сейчас находится кислород. Этот кисло­род сначала не реагирует с кремнием. Но со временем в ходе земного развития внезапно обнаруживается, что кислород соединился с кремнием. И подобно то­му, что возникало в случае углекислого газа (рост растений — пр. пер.), когда мы его выдыхали, при правильном соприкосновении находящегося в Земле кремния с кислородом возникает кварц, кремниевая кислота; возникают именно такие кристаллы. Необ­ходимо только, чтобы кремний, кремнезем из Земли связался с кислородом, и тогда возникают такие кри­сталлы, которые находятся тут.

Но сам по себе кислород не способен соединиться с кремнием. Вы можете иметь много кремнезема, крем­ния, а над ним будет кислород, но, тем не менее, ничего образовываться не будет. Так почему же образуются эти прекрасные формы? Они образуются только и именно потому, что из космоса на Землю со всех сторон прихо­дят силы, и эти силы содействуют соединению кремне­зема, кремния, с кислородом. Благодаря этому возника­ет такие кристаллы. Так что эти кристаллы возникают из-за того, что другие небесные тела со всех сторон оказывают влияние на Землю. Следовательно, мы мо­жем сказать: эти кристаллы в сущности создает мир. Вы, однако, могли бы сказать следующее: что это ты рассказываешь нам? Образец, который дал нам Эрбсмель, доказывает прямо противоположное! Образец породы действительно такой: тут внизу рыхлая земля (см. рисунок 5), тут, сверху, снова рыхлая земля. Тут все вокруг заполнено рыхлой землей и эти кристалличе­ские образования здесь располагаются не только так,

Рисунок 5

что они вырастают снизу вверх, как я только что опи­сывал (изображается на рисунке), но и вот так: они растут сверху. Вы могли бы сказать, что им следовало бы расти только снизу. Но вот тут находятся те, кото­рые растут сверху навстречу первым. Сейчас вы могли бы сказать: «Но это же нельзя объяснить космическим влиянием, ведь если объясняют, что силы идут только снизу вверх, то необходимо допустить, что эти самые силы исходят из внутренней части Земли и затем на­правляются в космос».

Вы видите, что здесь есть очевидное противоре­чие. За этим что-то должно быть. И я хочу сказать вам, что же за этим стоит.

Такие горные породы не возникают на равнинных участках Земли, они возникают в горах. Если же они возникают на равнинных землях, то и здесь, как и в го­рах, слои земли перемещаются, лежат и вверху, и внизу. Допустим, что образец был извлечен из горы. Пред­ставьте себе, мы имели бы вот такую гору, я хочу здесь изобразить склон этой горы. Когда вы поднимаетесь туда (см. рисунок 6) идете вверх, то вы должны миновать и вот этот уступ на дороге, где земля или скала не­много нависает; вам повсюду будут встречаться уступы нависающей земли, если вы поднимаетесь в горы.

Рисунок 6

Представьте теперь, что в очень, очень далекие вре­мена, то, что я здесь обозначил коричневым цветом, переместилось сюда, отложилось тут, и вот это отло­жилось здесь (см. рисунок). Согласно моему объяс­нению вследствие действия космических сил здесь образовались кристаллы — как я это только что объ­яснял — и здесь тоже такие кристаллы. Так что под воздействием сил космоса вырастали и те кристаллы, которые внизу, и те, которые тут, наверху.

Затем, позднее, произошло так, что те, которые находились наверху, обрушились вниз и прикрыли кристаллы, находившиеся внизу. Итак, вы видите: если верхний слой обрушивается вниз, то он падает так, что основа оказывается сверху, а кристаллы, кото­рые первоначально росли вверх, оказываются внизу (см. рисунок). Обрушиваясь, они падают сверху и за­стревают, упав на те, что находились внизу; вот так они накладываются друг на друга. Те, что обрушились, наваливаются сверху, таким образом, находившиеся наверху уступа, оказываются внизу.

В горах это происходит постоянно. Тот, кто изу­чает это, найдет, что в горах постоянно происходят такие осыпи грунта, при которых верхний слой нава­ливается на нижний. При изучении горного дела это вызывает интерес.

Если идешь по равнине, то ощущаешь: только в последние тысячелетия дело обстояло так, что один слой накладывался на другой. Об Альпах этого ска­зать нельзя. Хотя Альпы в течение долгого времени тоже возникали подобным образом, но затем более вы­сокие части обрушивались на более низкие, так что Альпы представляют собой перемешанные друг с дру­гом земные пласты.

Вот почему так трудно изучать Альпы; тут повсю­ду приходится догадываться, какую предысторию име­ет то, что располагается наверху. Часто положение не соответствует тому, что было при возникновении; до­пустим, один пласт находился внизу, а другой пласт находился вверху, но затем в результате толчка то, что было вверху, обрушилось вниз и накрыло то, что бы­ло внизу. Так в горах тысячелетие за тысячелетием возникало это взаимопроникновение пластов, как его называют, так осуществлялись эти вещи. Объяснить их можно только тем, что в горах происходили пере­броски грунта. Итак, можно сказать: нижний слой возникает на самом склоне (см. рисунок); верхний тоже возникает на том же склоне; здесь сзади возник уступ породы, возвышение, так что эта часть упала сюда и отложилась здесь. Так что такое явление, когда свер­ху и снизу кристаллы противостоят друг другу, мож­но объяснить только, когда знают о перемещениях и перебросках грунтов, происходивших на Земле в течение тысячелетий.

Следовательно, во всем царстве безжизненного все­гда есть силы, которые действуют из космоса, и дейст­вуют на нас так, что мы должны что-то делать в себе, чтобы эти силы нам не мешали.

Ибо, видите ли, господа, кремний, который так распространен на Земле, содержится также и в нас. Его совсем не так много, но мы несем в себе вещест­во, из которого могли бы возникнуть ужасно твердые камни. Но если бы в нас стали возникать такие твер­дые породы, какие принес нам господин Эрбсмель, то нам бы пришлось плохо! Если, например, ребенок, в котором тоже уже содержится кремний, не мог бы ничем помочь себе, когда в нем стали бы откладывать­ся маленькие кристаллы — а они могут быть совсем крошечными, — то это была бы весьма плохая штука! Иногда это происходит как проявление болезни.

Как вы знаете, сахар тоже может образовывать кристаллы. Посмотрите на крупнокристаллический сахар: он тоже состоит из кристаллов, расположенных вперемежку друг с другом. Мы имеем в себе очень много сахара. Однако люди на Земле употребляют в пищу не одинаковое его количество. Количество употребляемого сахара различно. В России, напри­мер, люди едят очень мало сахара, в Англии — очень много сахара, разумеется, в среднем. Но в зависимо­сти от этого люди отличаются друг от друга. Русский характер отличается от английского характера. Рус­ские — это совсем иные люди, нежели англичане. И это во многом происходит оттого, что русские полу­чают вместе с пищевыми продуктами мало сахара. Англичане едят такие вещи, которые содержат очень много сахара, они употребляют пищевые продукты с высоким содержанием сахара.

Это связано с тем, что, как я говорил вам, космиче­ские силы оказывают свое воздействие на все. Человек имеет в себе много сахара. Сахар стремится кристал­лизоваться. Что мы можем сделать для того, чтобы он не кристаллизовался, не превращался в кристаллы?

Видите ли, я рассказывал вам, что в нас содержит­ся много воды, живой воды; она растворяет сахар. Вот была бы история, если бы вода перестала растворять сахар! Стали бы образовываться маленькие кристал­лы, такие же, как в крупнокристаллическом сахаре, и эти маленькие остроугольные кристаллы мы бы име­ли в себе, если бы сахар не растворялся постоянно. Нам, людям, необходим сахар в качестве нашей пищи, но использовать его мы можем только в том случае, ес­ли мы постоянно растворяем его. Он нам нужен. По­чему же мы должны его иметь? Потому что мы долж­ны совершать деятельность по его растворению! Мы живем не только благодаря этому, но это является одной из наших жизненных функций — то, что мы растворяем сахар! А следовательно он должен посту­пать в наш организм; мы должны вводить его в себя.

Если же у нас недостает сил, чтобы растворять этот сахар, тогда образуются эти совсем маленькие кристаллики, и они выводятся с мочой. Тогда возни­кает сахарная болезнь, диабет. И объяснение, почему люди заболевают сахарной болезнью, состоит в том, что у них слишком мало сил, чтобы растворять сахар, который они съедают. Они должны получать сахар, но если у них слишком мало сил, чтобы растворить его, возникает сахарная болезнь. Сахару нельзя по­зволять заходить так далеко, чтобы он переходил в форму маленьких кристалликов, он именно должен быть растворен. Человек должен иметь силу, чтобы растворять сахар. В этом состоит его жизнь.

Если задуматься над этим, можно также понять и то, что мы нуждаемся не только в силе, позволяющей растворять сахар, мы нуждаемся и в той силе, которая позволяла бы нам постоянно растворять маленькие кристаллы — кристаллы кварца, которые постоян­но стремятся образоваться в нас: их гораздо меньше, но они, эти кристаллы кварца, постоянно стремятся образоваться в нас. Однако им нельзя позволять обра­зовываться в нас. Если бы они стали образовываться уже в детстве, у ребенка, то ребенок стал бы жаловать­ся: это ужас, меня везде колет! Меня колет повсюду!

Что же происходит, если ребенок испытывает по­всюду покалывания? Видите ли, это могло бы произой­ти в том случае, если бы перестали растворяться ма­ленькие кремниевые кристаллы, которые возникают в нервах. Происходит их отложение. Вы не должны представлять себе, что это происходит в большом масштабе. Они совсем маленькие, эти кристаллы, их даже с помощью микроскопа не сразу можно обнару­жить; их размер составляет меньше десятитысячной доли миллиметра. Если в нервной системе скапливает­ся много таких совсем крошечных кристаллов, человек начинает ощущать повсюду маленькие покалывания, уколы, которые он не может объяснить. Его всюду по­калывает. Кроме того, начинаются небольшие воспа­лительные процессы вследствие того, что происходит. Возникают совсем незначительные воспаления. Тогда у человека ревматизм или подагра. Подагра есть не что иное, как отложение таких мельчайших кристаллов. Из-за этого возникают боли, которые испытывает че­ловек. И то, что у человека при подагре возникают подагрические узлы, происходит в результате воспа­лительных процессов. Если вы укололись иглой, воз­никнет воспаление. Эти маленькие острия стремятся вылезти наружу, они стремятся к поверхности. Тогда возникают небольшие воспалительные процессы, и в результате этих воспалительных процессов образуют­ся подагрические узлы.

Это процессы, действующие исключительно внут­ри человека. Но отсюда вы видите, что мы, в сущности, всегда должны иметь в себе силы, которые противо­действуют, например, подагре: в ином случае мы бы постоянно страдали от нее. Но нам нельзя этого до­пускать. Следовательно, постоянно на заднем плане Должно существовать нечто такое, с помощью чего мы Могли бы этому противодействовать.

Что это значит? Видите ли, это значит вот что: тут, Приходя из космоса, действуют силы. Они стремятся образовать в нас не крупные, но микроскопически ма­лые кристаллики. Если эти силы приходят сюда и обра­зуют здесь эти кристаллы, то они, эти силы, действуют также и в нас в целом, так что мы, будучи постоянно пронизаны этими силами, должны в нашем внутрен­нем организме развить ответные силы, которые бы постоянно сводили на нет вышеуказанное влияние. Мы постоянно должны работать, противодействуя этим силам. Мы должны, следовательно, иметь в себе силы, которые нейтрализуют вышеуказанные, проти­водействуя им. В нас тоже входят силы космоса; но им мы должны противодействовать и особенно сильно противодействовать в нервах. В нервах постоянно об­разовывались бы одни минеральные субстанции, если бы мы не стали противодействовать их образованию. Минеральные субстанции должны возникать, ибо, видите ли, иначе дети будут оставаться слабоумными и рано умирать. При посмертном вскрытии таких ум­ственно отсталых детей часто обнаруживается, что в них слишком мало того, что называют мозговым пес­ком. Каждый должен иметь в себе немного мозгового песка. Он должен возникать, этот мозговой песок, и он должен все снова и снова растворяться.

Но его откладывается чересчур много, если у нас слишком мало сил, чтобы растворять его. Но, госпо­да, деятельность, которую вы постоянно совершаете в мозгу, состоит в том, что вы постоянно откладывае­те в мозгу этот песок, когда в вашу кровь поступают питательные вещества. Этот мозговой песок, находящийся внутри (изображается на доске), точно так же конце подвергается воздействию космических сил, как и тот, что находится вовне, в природе. Таким образом, на­ходясь внутри, он постоянно стремится образовать крошечные кристаллы (кристаллы могут вырастать на крупинках мозгового песка подобно тому, как они нарастают в горах на кремнеземах). Но нельзя допус­тить такого образования. Если же мы не имеем в себе мозгового песка, мы становимся слабоумными. Если бы образовывались кристаллы, то мы постоянно впа­дали бы в обморочные состояния, мы получили бы сво­его рода мозговой ревматизм, мозговую подагру. Во всем остальном теле это причиняет нам боль, но если мозг содержит в себе эти кристаллы, то человек не может ничего делать и падает в обморок. Итак, мозго­вой песок необходим, но необходимо постоянно рас­творять его. Это непрерывный процесс, состоящий в том, что мозговой песок откладывается и растворяет­ся, откладывается и растворяется.