Сё это и сейчас существует! 10 страница

— Какие точки главные? Какие нити с разумом? Я ни­чего не понял.

— Владимир, ещё до появления на свет, ведь, формиру­ется во многом человек. И воспитание его со всем творе­ньем космоса должно соприкасаться.

То, чем воспользо­вался Бог, творя свои прекрасные творенья, и сын Его не должен пренебречь. Три точки главные, три первых пла­на бытия родители должны представить сотворенью сво­ему.

Вот точка первая рожденья человека, её название — родительская мысль. И в Библии об этом говорится, и в Коране: «Сначала было слово», но можно и точней ска­зать: «Сначала мысль была».

Пусть вспомнит тот, кто называется родителем сейчас, когда, каким он в мыслях замышлял своё дитя. Что предрекал ему? Какой мир для творенья своего создал?

— Я думаю, Анастасия, большинство не очень-то стре­мится думать до момента, пока не забеременела женщи­на. Так, просто, вместе спят. Бывает, и не поженившись.

А женятся, когда беременной становится подруга. По­тому что неясно, забеременеет она вообще или нет. И ду­мать заранее не имеет смысла, когда неясно, будет ли во­обще ребёнок.

— Да, к сожалению, так получается. В утехах плотс­ких большинство людей зачато. Но человек, подобие и образ Бога, не должен следствием утех на свет являться. Представь иную ситуацию. Он и она в любви друг к дру­гу и мыслях о сотвореньи будущем своём, прекрасный строят дом живой.

И представляют, как их сын иль дочь в том месте будут счастливы. Как чадо их услышит пер­вый звук — тот звук дыханье матери и пенье птиц творе­ний Божьих. Потом представят, как отдохнуть захочет повзрослевший их ребёнок после дороги трудной и в сад придёт родительский, под сенью кедра сядет.

Под сенью дерева родительской рукой в любви к нему и с мыслями о нём посаженного на земле родной. Посадка родового де­рева родителями будущими точку первую определит, пла­неты призовёт на помощь им для сотворенья будущего точка та. Она нужна! Она важна! И больше всех она при­суща Богу!

Она есть подтверждение тому, что будешь ты творить подобное Ему! Ему, Творцу Великому! И будет радоваться Он осмысленности сына Своего и дочери Сво­ей. «Всему началом служит мысль».

Поверь, пожалуйста, Владимир. Потоки всех энергий космоса окажутся в той точке, где мысль двоих в любви в единое сольётся, где двое о творении прекрасном помышляют.

Точка вторая, а вернее, план человеческий ещё один родится, на небе новую зажжёт звезду, когда в любви и с мыслями творения прекрасного два тела во единое соль­ются в том месте, где строишь дом ты райский и живой для будущего своего ребёнка.

Потом, в том месте девять месяцев должна прожить зачавшая жена. И лучше, если эти месяцы будут весны цветеньем, благоуханьем лета, осени плодами. Где кроме радости, приятных ощущений, ничто её не отвлекает. Где звуки лишь Божественных творений окружают жену, в которой уж живёт прекрасным сотворенье.

Живёт и всю Вселенную собою ощущает. И видеть звёзды будущая мать должна. И звёзды все, и все планеты мысленно дарить ему, прекрасному ребёнку своему, мать может с лёгкостью всё это делать, ей будет всё под силу. И всё за мыслью матери последует без промедленья. И будет космос верным слу­гой прекрасному двоих в любви творенью.

И третья точка, новый план в том месте должен получиться. Там, где зачат ребёнок был, там роды и должны случиться. И рядом должен быть отец. И над троими вознесёт венец великий любящий всех нас Отец.

— Вот это да! Не знаю почему, но даже захватило дух от слов твоих, Анастасия. Ты знаешь, я представил себе место, о котором ты говоришь. Да так представилось оно! Что захотелось самому по-новому родиться в таком ме­сте.

Чтоб вот сейчас туда можно было бы прийти и от­дохнуть в саду прекрасном, что отец и мать садили. Под деревом тенистым сесть, что перед моим рожденьем по­садили для меня. Где зачат был и где родился. Где мать в саду гуляла с думой обо мне, ещё не появившимся на свет.

— Такое место с радостью великой встретило б тебя, Владимир. Коль плоть больна твоя, оно бы излечило плоть. Коли душа — то душу излечило. И накормило, на­поило уставшего тебя. Объяло сном спокойным, и радос­тным рассветом разбудило.

Но, как у множества людей, сегодня на земле живущих, нет у тебя такого места. Не существует родины твоей, где планы бытия собраться воедино могут.

— Но почему так получается нескладно всё у нас? И почему детей полудебильных продолжают матери ро­жать? Кто отнял это место у меня? Кто его отнял у дру­гих?

— Владимир, может, ты ответишь сам, кто место это не создал для твоей дочери, Полины?

— Что? Ты намекаешь, я виновен в том... Что нет его у дочери?

кто виновен?

— Но, я не знал, что можно сделать здорово вот так. Эх, жалко, жизнь нельзя назад вернуть и всё исправить.

— Зачем же возвращать? Жизнь продолжается, и каж­дому дано прекрасный образ жизни создавать мгнове­нием любым.

— Жизнь продолжается, конечно, только толк какой, ну, например, от стариков. Теперь они ждут, чтобы дети помогали им, а дети сами безработные сидят. К тому ж, детей как можно теперь воспитать, когда они все взрос­лые?

— И взрослым детям воспитание Божественное мож­но дать.

— Но как?

— Ты знаешь, хорошо бы старикам перед детьми сво­ими извиниться. И извиниться искренне за то, что мир без бед им предоставить не сумели. За воду грязную, за воздух непрозрачный.

И пусть стареющей рукой дом настоящий и живой начнут для деток повзрослевших возводить. Продлятся жизни дни у стариков, лишь только мысль подобная у них родится.

А когда к родине своей рукою прикоснутся старики, поверь, Владимир, мне, и дети к ним вернутся. И пусть дом до конца не смогут старики взрастить, но смогут дети их на родине своей похоронить, тем самым, им помогут снова возродиться.

— Похоронить на родине? А родиной считаешь ты уча­сток родовой земли. Так что же, на участке этом, а не на кладбище родителей своих мы хоронить должны? И там им памятники ставить?

— Конечно, на участке. В лесочке, их рукой посаженном. А памятники рукотворные им не нужны. Ведь памятью о них всё окружающее служить будет. И каждый день о них напоминать не с грустью — с радостью всё окружающее тебе будет. И род бессмертным станет твой, ведь только па­мять добрая на землю души возвращает.

— Постой, постой. А кладбище? Они, что, не нужны совсем?

— Владимир, кладбища сегодняшнего дня похожи на отхожие места, куда выбрасывают то, что никому не нуж­но. Даже совсем в недавних временах тела умерших хо­ронили в склепах родовых, в часовнях, храмах. И лишь безродных и заблудших вывозили за пределы поселений.

Остался лишь искажённый ритуал с времён далёких — умерших вспоминать. Через три дня, потом дней через девять, через полгода, год, потом... Потом лишь ритуалу дань и отдаётся. Забвению умершая душа живущими се­годня постепенно предаётся.

Нередко забывают и живых, когда даже родителей своих дети бросают, в далёкий край бегут от них. И в этом нет вины детей, они бегут, интуи­тивно ощущая родительскую ложь и безысходность соб­ственных стремлений. От безысходности они бегут, и сами в тот же тупик попадают.

Устроено всё во Вселенной так, что вновь в матери­альном теле воплощаются первыми те души, которых воспоминанья добрые с земли зовут. Не ритуал, а искрен­ние чувства. Они в живущих на земле появятся, когда умерший жизни образом своим оставит о себе приятные воспоминанья. Когда воспоминания о нём не ритуальны, а действенны, материальны.

Средь множества других людских вселенских планов бытия план человеческий материальный значение не меньшее имеет, и отношение к нему должно быть береж­ным.

Из тел родительских, что похоронены в лесочке, их ру­кой посаженном, взойдут трава, взойдут цветы, деревья и кусты. Их будешь видеть ты и наслаждаться ими.

С ку­сочком родины, возделанной родительской рукой, ты будешь каждый день соприкасаясь, ты подсознательно общаться будешь с ними, они с тобой общаться будут. Об ангелах-хранителях ты слышал?

— Да.

— Те ангелы-хранители, далёкие и близкие родители твои, тебя беречь будут стараться. Через три поколения их души воплотятся снова на земле. Но и когда не будет их в материи земной, энергии их душ, как ангелы-храни­тели, в каждом мгновении тебе охраной будут.

На твой участок родовой никто с агрессией войти не сможет. Энер­гия есть страха в каждом человеке. Эта энергия в агрессо­ре и возбудится. Болезней множество в агрессоре родит­ся. Болезни, что от стрессов происходят. Они его впос­ледствии и уничтожат.

— Впоследствии, а он до этого может много пакостей натворить.

— Кто же захочет нападать, Владимир, если будет знать, что наказанье неизбежно?

— А если знать не будет?

— Интуитивно это знает каждый человек сейчас.

— Ну, ладно, допустим, ты права с агрессорами, а с друзьями как быть? К примеру, в гости захочу я пригла­сить своих друзей. Они придут, а их начнёт пугать всё окружающее.

— Друзьям твоим, чьи помыслы чисты, всё окружаю­щее будет радо, как и ты. И здесь собачку можно для примера привести. Когда к хозяину собачки друг приходит, его не тронет верный страж. Когда агрессор нападает, то верный пёс готов в смертельный бой с агрессором всту­пить.

И на участке родины твоей целебной будет каждая травинка и для тебя, и для твоих друзей. А дуновенье ве­терка пыльцу целебную вам принесёт с цветов, деревьев и кустов. И предков всех твоих энергии с тобой. И в предвкушении сотворения планеты будут ждать твоих распоряжений.

И взгляд любимой отражаться будет на века от каж­дого цветов прекрасных лепестка. И будут нежно гово­рить с тобой в тысячелетьях, тобой воспитанные, твои дети.

И будешь воплощаться в новых поколеньях ты. И будешь сам с собою говорить, и будешь сам воспитывать себя. И будешь сотворения с Родителем своим творить. На родине твоей, в любви твоём пространстве Божествен­ная будет жить энергия — любовь!

Когда Анастасия в тайге рассказывала об участке, от интонаций голоса её, от увлечённости захватывало дух. Потом, уехав уже, эти строки написав, я часто размыш­лял: «Действительно ли каждому так важно иметь его? Как называет она кусочек этой родины своей?

Действи­тельно ли можно воспитать ребёнка, уже взрослого, пос­ледним своим вздохом? Действительно ли можно с помо­щью его родового участия, с родителями говорить и их энергии хранить будут тебя, и дух, и тело?»

И надо же случиться, что сомнения все случайно развеяла сама же жизнь. Случилось так...

Старик у дольмена

Три года назад, приехав на Северный Кавказ, я пи­сал первые главы о дольменах, к которым сейчас хлыну­ли непрерывным потоком люди. Но тогда, редко кто заг­лядывал посмотреть на эти древнейшие сооружения на­ших предков.

Я один часто приходил к дольмену, распо­ложенному на земле фермера Бамбакова в посёлке Пшада Геленджикского района. И каждый раз вдруг появлял­ся у дольмена старик Бамбаков. Он всегда появлялся как-то неожиданно, в рубашке с заплатками и с баночкой мёда со своей пасеки.

Старик был высоким, сухощавым и очень подвижным. Землю получил он недавно, в начале перестройки, и соз­давалось впечатление, что он очень спешил всё на ней обустроить.

Соорудил небольшой дом, навес для ульев, хозяйственные постройки из разного бросового мате­риала. Начинал закладывать сад, копать небольшой пруд, считая, что забьёт родник в месте его копания, но наткнул­ся на скальные породы.

И ещё старик Бамбаков очень бережно относился к дольмену. Подметал вокруг него, складывал камешки с поля рядом с дольменом и говорил: «Эти камни прине­сены сюда руками людей, видишь, не похожи они на те, что в округе. Люди из них курган сделали, на нём доль­мен соорудили».

Хозяйство старика-фермера находилось в стороне от посёлка и дороги. Чаще всего он работал в нём один. И я думал: «Понимает ли он, как бессмысленны его усилия? Не поднять ему своё хозяйство, не обработать землю, не построить нормальный современный дом.

Но если бы и произошло чудо, и удалось ему облагородить окружаю­щую территорию, обустроить хозяйство, то вряд ли ему пришлось бы радоваться. Дети в города у всех стремятся. Вот и сын старика в Москве обосновался с женой, чинов­ником стал.

Неужели не понимает старик, что бессмысленны его усилия? Не нужны они никому, даже детям. С каким сер­дцем умирать ему придётся, зная, что ждёт запустение его хозяйство? Зная, что порастет всё бурьяном, изроятся его пчёлы?

И дольмен, так неудобно стоящий посреди его поля, снова забросают мусором. Отдыхал бы лучше на старости лет, а он с утра до вечера всё что-то копает да обустраивает, как заведённый».

Однажды я пришёл к дольмену уже затемно. Дорожку, ведущую к нему, освещала луна. Вокруг тишина, лишь шелест листвы на ветерке. Не дойдя несколько шагов до деревьев, растущих вокруг дольмена, я остановился.

На камне, рядом с порталом дольмена, сидел старик. Я узнал его сухощавую фигуру сразу. Обычно подвиж­ный и весёлый, старик сидел, не шевелясь и, мне показа­лось, плакал.

Потом он встал, своей быстрой походкой прошёлся взад-вперёд вдоль портала дольмена, резко ос­тановился, повернувшись лицом к дольмену, утвердитель­но махнул рукой. Я понял: старик Бамбаков общался с дольменом, разговаривал с ним.

Я повернулся и, стараясь помягче ступать, пошёл к посёлку. Думал по дороге: «Ну чем может помочь уже доживающему свой век человеку дольмен, его дух, каким бы сильным и мудрым он ни был?

Чем? Разве только вот таким общением? Мудрость! Мудрость нужна в моло­дости. В старости куда с ней? Кому она нужна? Кто будет слушать речи мудрые, если даже дети за тридевять зе­мель?».

Полтора года спустя, в очередной приезд в Геленджик, я снова направлялся к дольмену, что в хозяйстве старика Бамбакова. Я уже знал, Станислав Бамбаков умер.

И было немного грустно, что не увижу вновь этого весёлого, це­леустремленного человека. Не попробовать больше мёда с его пасеки. А главное, не хотелось видеть снова мусор у дольмена и запустение вокруг. Но...

Дорожка, ведущая от трассы к хозяйству, оказалась чисто выметенной. Перед поворотом на тропу к доль­мену среди деревьев стояли деревянные столики с лавоч­ками вокруг, красивая беседка.

Вдоль дорожки, обложен­ные аккуратно побелёнными камешками, зеленели са­женцы кипарисов. В окнах домика и рядом, на столбе, горел свет.

Сын! Сын старика Бамбакова Сергей Станиславович Бамбаков оставил Москву, свою должность и поселился с женой и сыном в хозяйстве отца. Мы сидели с Сергеем за столом под деревьями...

— Позвонил мне отец в Москву, попросил приехать. Приехал я, посмотрел и перевёз семью, — рассказывал Сергей, — вместе с отцом здесь и работал. В радость ра­бота с ним оказалась. А когда он умер, не смог я это место оставить.

— Не жалеешь, что переехал из столицы?

— Нет, не жалею, и жена не жалеет. Каждый день отца благодарю. Комфортнее здесь намного нам стало.

— Удобства в доме сделали, воду провели?

— Удобства, туалет вон перед домом ещё отец сделал. Я другой комфорт имею в виду. Внутри, что ли, как-то комфортнее стало, заполненнее.

— А с работой как?

— Работы здесь полным-полно. Сад возводить надо, с пасекой разобраться. Ещё не знаю до конца, как с пчёла­ми обращаться. Жалко, не успел навык от отца перенять. Людей всё больше к дольмену приезжает, встречаем каж­дый день автобусы, жена с удовольствием помогает.

Отец просил, чтоб встречал я людей, и я встречаю. Стоянку вот оборудовал, воду подвести хочу. Да налогами давят. Пока средств не хватает. Хорошо ещё, что глава администрации хоть как-то помогает.

Я рассказал Сергею о том, что говорила Анастасия о земле, об участках, о памяти родителей, а он в ответ:

— Ты знаешь, права она! На сто процентов права. Умер отец, а я с ним каждый день словно разговариваю, иног­да спорю. И всё ближе мне он становится, словно и не умер.

— Как это? Как ты с ним можешь разговаривать? Как контактёры, голос слышишь?

— Да нет, проще всё. Видишь воронку? Это он воду искал да со скальной породой столкнулся. Хотел я засы­пать эту воронку, а на её место столик ещё один с лавоч­ками поставить. Думал про себя: «Что ж это ты, батя, так не рассчитал, теперь работа лишняя, а и так дел много».

Только дожди пошли, с горы вода потекла, и заполни­лась воронка водой, и держалась, не уходила из воронки вода несколько месяцев. Прудик маленький образовался. Я подумал: «Молодец, батя, пригодилась твоя воронка». Ну и много ещё чего он тут задумал, пытаюсь осмыслить.

— Как же он всё-таки тебя, Сергей, от Москвы отор­вал, какими словами?

— Да просто всё вроде бы говорил. Слова обычные. Помню только, чувства какие-то новые от слов его по­явились, желания, ну вот я и здесь. Спасибо тебе, батя.

Какие слова узнал старый Бамбаков, общающийся с дольменом? Какую мудрость познал, что смог вернуть к себе своего сына? Вернуть навечно! Жалко, похоронили Бамбакова на кладбище, а не на земле его, как говорила Анастасия.

И ещё, я завидовал Сергею белой завистью: нашёл или создал для него его отец кусочек родины. Бу­дет ли когда-нибудь она у меня? Будет ли у других? Хо­рошо на полянке Анастасии. Хорошо у Бамбакова. Хо­рошо бы всем иметь свой кусочек Родины!

Школа, или урок Богов

После последнего посещения дольмена на земле Бам­бакова и разговора с его сыном, ещё ярче стал вспоми­наться разговор с Анастасией о родине, о её проекте уча­стка. Всплывали в памяти и палочкой начертанные Ана­стасией на земле отдельные участки будущих прекрасных поселений.

И так всё увлечённо и с необычными инто­нациями в голосе она о них рассказывать пыталась, что будто слышалось, как шелестит листва садов, покрывших пустыри, и чистая журчит в ручьях вода, и виделось, как среди них живут красивые счастливые мужчины, жен­щины.

И детский смех и песни на закате дня. Меж тем, от необычности и множество вопросов возникало:

— Но почему ты чертишь так, Анастасия, что будто бы участки не соприкасаются между собой?

— Так надо же, чтоб в поселении прекрасном прохо­ды были, тропинки и дороги. Со всех сторон, от каждого участка до следующего, должно быть расстояние не мень­ше метров трёх.

— А школа в этом поселеньи будет?

— Конечно, посмотри, вот школа — в центре всех квад­ратиков она.

— Интересно посмотреть, какие в школе новой будут учителя, занятия как будут строиться. Наверно, так, как в школе Щетинина я видел. Теперь туда множество едет людей. Всем школа нравится лесная, что в Текосе. Много людей хотят такую же в своих местах создать.

— Школа Щетинина прекрасна, она — ступенька к школе, в которой в новых поселениях учиться будут дети.

Выпускники Щетинина их будут строить помогать и бу­дут в них преподавать. Но главное не только в педагогах образованных и мудрых. Родители своих детей в тех новых школах будут обучать и сами у своих детей учиться.

— Но как родители вдруг все учителями могут стать? Разве у всех родителей будет высшее образование, да ещё специальное? Предметы разные, математику, физику, химию, литературу кто в школе будет детям объяснять?

— Образование у всех неодинаковым, конечно, будет. Но ведь познание предметов и наук не нужно самоцелью делать. Как стать счастливым главное познать, такое только родители своим примером могут показать.

Совсем не обязательно родителям в традиционном понимании школьный урок вести. К примеру, могут уча­ствовать родители в дискуссии совместной или экзамен коллективно принимать.

— Экзамен? У кого экзамен могут родители принять?

— Экзамен у детей своих, а дети проэкзаменуют их, родителей родных.

— Родители у детей — экзамен школьный?! Да это ж просто смех какой-то. Тогда отличниками будут дети все. Какой родитель будет двойку ставить ребёнку своему? Конечно же, пятёрку любой родитель поставит сыну или дочери своей.

— Владимир, с выводами не спеши. Среди занятий, на сегодняшний школьный урок похожих, будут другие, глав­ные, уроки новой школы.

— Другие? Какие?

И вдруг меня догадка осенила. Если Анастасия с лёг­костью показывает картины тысячелетней давности, не­важно как у неё это получается, — с помощью луча, гип­ноза или ещё чего-то, но получается. Значит... значит, она может показать и ближайшее будущее, и я спросил:

— Ты можешь показать, Анастасия, хоть одно заня­тие в той будущей школе, что в поселениях новых будет? Урок нетрадиционный можешь показать?

— Могу.

— Так покажи. Я их сравнить хочу, что видел у Щети­нина. И с теми, на которых сам учился в школе.

— А спрашивать не будешь и пугаться, какой силой я картины будущего сотворю?

— Мне всё равно, как сделаешь ты это. Мне посмот­реть уж очень интересно.

— Тогда ляг на траву, расслабься и усни.

Анастасия на ладонь мою свою ладонь тихонько по­ложила и...

Я увидел, словно сверху, посреди множества участков один, отличающийся своей внутренней планировкой от всех остальных. На нём было несколько больших, дере­вянных домов, соединённых между собой дорожками, по бокам которых разные цветочные клумбы.

Рядом с ком­плексом построек природный амфитеатр: пригорок, на котором полукругом сверху вниз спускались ряды ска­меек. На них сидело примерно человек триста людей раз­ного возраста. Были среди них пожилые, уже с сединой люди и совсем юные.

Похоже, расселись они семьями, так как сидели вперемешку взрослые мужчины, женщины и дети разного возраста. Все между собой возбуждённо раз­говаривали. Как будто им предстояло увидеть нечто необычное, концерт суперзвезды или выступление прези­дента.

Перед аудиторией на деревянной площадке-сцене стоя­ли два столика, два стула, сзади большая доска. Рядом с площадкой группа детей, человек пятнадцать, в возрасте от пяти до двенадцати лет о чём-то оживлённо спорили.

— Сейчас начнётся похожее на симпозиум по астро­номии, — услышал я голос Анастасии.

— А дети здесь зачем? Не с кем оставить их родите­лям? — спросил я у Анастасии.

— Один из группки спорящих детей сейчас станет де­лать основной доклад. Они пока выбирают, кто это будет. Видишь, два претендента: мальчик, ему девять лет, и девочка, ей восемь лет. Теперь дети голосуют. Большин­ством выбрали мальчика.

Мальчик деловой, уверенной походкой подошёл к столику. Он доставал из картонной папки и раскладывал на столе какие-то бумажки с чертежами и рисунками. Все дети — кто степенно пошёл, кто побежал вприпрыжку к своим родителям, сидящим на скамейках.

Рыжеволосая, вся в веснушках девочка — претендентка на выступле­ние — шла мимо стола с гордо поднятой головкой. В её руках была папка побольше и потолще, чем у мальчика, наверное, в папке тоже были какие-то рисунки и чертежи.

Мальчик у стола попытался что-то сказать проходив­шей мимо него девочке-претендентке, но малышка не ос­тановилась, поправила свою рыжую косичку, и прошла мимо, демонстративно отвернувшись.

Мальчик некото­рое время растерянно смотрел вслед удаляющейся гордой рыжеволосой малышке. Потом снова стал сосредоточенно перекладывать свои листочки.

— Кто же этим детям успел до такой степени астро­номию преподать, чтобы доклад перед взрослыми де­лать? — спросил я у Анастасии.

А она в ответ:

— Никто им не преподавал. Им было предложено са­мим поразмыслить, как всё устроено, подготовиться и представить свои умозаключения. Они больше двух не­дель готовились, и теперь настал ответственный момент. Их умозаключениям может оппонировать, кто захочет, они будут отстаивать своё мнение.

— Так это игра, получается?

— Можешь расценивать происходящее, как игру. Толь­ко очень она серьёзная. У каждого из присутствующих сейчас будет включена и ускорена мысль о планетарном устройстве, а может, и о чём-то большем мыслить при­сутствующие начнут.

Дети ведь мыслили две недели, думали, а их мысль ничем, никакими догматами не ограничена, никакие версии о планетарном устройстве над ними не довлеют. Ещё неизвестно, что они выдадут.

— Нафантазируют своим детским умом, хочешь ты сказать?

— Хочу сказать, представят свою версию. У взрослых ведь тоже нет аксиомы планетарного обустройства. Цель этого симпозиума не выработать какие-то каноны, а ус­корить мысль, которая впоследствии и определит исти­ну, или подойдёт близко к ней.

К второму столику подошёл молодой человек и объя­вил о начале доклада. Мальчик начал говорить. Выступал он уверенно и увлечённо минут двадцать пять-тридцать. Его речь, как мне показалось, была сплош­ной детской фантазией.

Фантазией, не обоснованной ни­какими научными теориями или даже элементарными знаниями курса астрономии средней школы. Мальчик говорил, примерно, следующее:

— Если вечером посмотреть на небо, там светится очень много звёзд. Звёзды бывают разные. Совсем малень­кие звёзды бывают, и побольше. А совсем маленькие звёз­ды тоже могут быть большими. Только мы думаем сна­чала, что они маленькие. А они очень большие.

Потому что самолёт когда летит высоко, маленький, а когда на земле мы к нему подойдем, он оказывается большой и много людей в нём могут поместиться. И на каждой звез­де может много людей поместиться. Только нет сейчас на звёздах людей. А они вечером светятся. И большие светятся, и маленькие тоже.

Они светятся, чтобы мы смот­рели на них и думали о них. Звёзды хотят, чтобы на них мы так же хорошо всё сделали, как на Земле. Они немнож­ко завидуют земле. Они очень хотят, чтобы на них росли такие же, как у нас, ягоды и деревья, чтобы речка такая же была и рыбки.

Звёзды ждут нас, и каждая старается светиться, чтобы мы обратили на неё внимание. Но мы ещё не можем к ним полететь, потому что у нас много дел дома. Но когда мы всё дома переделаем, и везде, на всей земле будет хорошо, мы полетим к звёздам. Только мы полетим не на самолёте и не на ракете.

Потому что, на самолёте долго лететь, и на ракете долго и скучно. И ещё на самолёте и на ракете все не поместятся. И много раз­ного груза не поместится. И деревья не поместятся, и речка. Когда мы сделаем на всей земле всё хорошо, мы полетим к первой звезде всей Землёй.

Ещё некоторые звёзды сами захотят к земле прилететь и прижаться к ней. Они уже посылали свои кусочки, и кусочки их прижимались к зем­ле. Люди сначала думали, что это кометы, но это кусочки звёзд, очень сильно захотевшие прижаться к красивой земле.

Их послали звёзды, которые нас ждут. Мы можем подлететь к далёкой звезде всей Землёй, и кто захочет, останется на звезде, чтобы там было, как на Земле, кра­сиво.

Мальчик поднимал свои листочки, показывал их слу­шавшим его. На листочках были рисунки звёздного неба, траектории передвижения земли к звездам. На последнем рисунке две цветущие в садах звезды и удаляющаяся от них в своём межгалактическом полёте Земля.

Когда мальчик закончил говорить и показывать ри­сунки, ведущий сообщил, что желающие могут выступить в качестве оппонентов или высказать свои соображения по поводу услышанного. Но никто выступать не спешил. Все молчали и, как мне показалось, почему-то волновались.

— Чего это они волнуются? — спросил я у Анастасии. — Никто из взрослых астрономии не знает, что ли?

— Волнуются потому, что нужно говорить аргументированно и понятно. Ведь здесь присутствуют их дети. Если выступление будет непонятным или неприемлемым детской душе, к выступающему возникает недоверие или, ещё хуже того, — неприязнь.

Взрослые дорожат отно­шением к себе, волнуются и не хотят рисковать. Боятся выглядеть нелицеприятными перед собравшимися, а глав­ное — перед своими детьми.

Головы многих присутствующих стали поворачиваться в сторону сидящего в середине зала пожилого седеющего мужчины. Он обнимал за плечи маленькую рыжеволосую девочку, ту, что была одной из претенденток на доклад. Рядом с ними сидела молодая и очень красивая женщина. Анастасия прокомментировала:

— Многие смотрят сейчас на седеющего мужчину в центре зала. Это профессор университета. Он учёный. Он сейчас на пенсии. Личная жизнь у него вначале не лади­лась, детей не было. Десять лет назад он взял себе учас­ток, обустраивать его один начал.

Его полюбила моло­дая девушка и родилась у них рыжеволосая девочка. Мо­лодая женщина рядом с ним — его жена и мать его до­чери. Бывший профессор очень любит своего позднего ребёнка. И рыжеволосая девочка, его дочь, относится к нему с большим уважением и любовью.

Многие присут­ствующие считают, что профессор должен первым выс­тупить. Но седеющий профессор медлил со своим выступле­нием. Было видно, как он теребил руками от волнения какой-то журнал. Наконец профессор встал и начал го­ворить.

Он сказал что-то о строении Вселенной, о коме­тах, о массе Земли и в конце подытожил:

— Планета Земля, конечно, движется в пространстве и вращается. Но она неразрывно связана с Солнечной си­стемой, и не может самостоятельно, без своей Солнечной системы передвигаться к удалённым галактикам. Солнце даёт жизнь всему живому на земле.

Удаление от солнца повлечёт за собой значительное похолодание на земле и, как следствие, омертвление планеты. Все мы можем на­блюдать, что происходит даже при относительно неболь­шом удалении от солнца. Происходит зима...

Профессор неожиданно замолчал. Мальчик-доклад­чик растерянно то перебирал свои рисунки, то смотрел вопросительно на своих сверстников из группы, с кото­рой готовил выступление. Но, видно, для всех аргумент с зимой и похолоданием был весьма весомым и понятным.

Этот аргумент разрушал красивую детскую мечту о совместном полёте. И вдруг в наступившей тишине, длив­шейся уже с полминуты, снова зазвучал голос седеющего профессора: