Закат византийской имущественной этики

Золотой век святоотеческой письменности позади, и византийская нравственная проповедь постепенно теряет свою остроту.

В VI веке расцветает монашеская, «пустынная» литература (к которой следует отнести и «Писания» Кассиана Римлянина). В ней сребролюбию дан статус одной из восьми основных страстей человеческих. Так, известная всем православным «Лествица» (VI в.) говорит много мудрого о сребролюбии, вполне солидаризируясь с предыдущей святоотеческой традицией, например: “Стяжавший любовь – расточил деньги; а кто говорит, что имеет и то и другое, тот сам себя обманывает”. Однако монашеская литература толкует вопрос с точки зрения личной психологии, в планесребролюбие-нестяжание, совершенно не касаясь социального аспекта проблемы.

Идут годы и универсальное учение Златоуста постепенно начинает забываться. Помимо аскетических произведений, появляются также новые комментаторы Писания, которые утверждают, что толкуют по святым отцам и, прежде всего, «по Златоусту». И поскольку в Новом Завете тема богатства обсуждается очень часто, то и экзегеты вынуждены ее затрагивать. Однако, невооруженным взглядом видна разительная разница между мышлением Златоуста и новыми толкованиями. В качестве примера рассмотрим творение монаха XII века Евфимия Зигабена «Толкование на Евангелие от Матфея и толкование на Евангелие от Иоанна». Историк святоотеческой литературы архиеп. Филарет Гумилевский пишет, что Евфимий«не глубокий догматист, (…) но очень замечательный толкователь» («Историческое учение об отцах церкви», Т. 3). Зигабен, подражая Златоусту, дает толкования на Евангелия от Матфея и Иоанна. Текст предваряется словами: «тщательно составленное Евфимием Зигабеном преимущественно на основании толкования Отца нашего Иоанна Златоуста. Но, несмотря на столь лестные характеристики, комментарий Зигабена отличается от толкований Златоуста как земля от неба.

Прежде всего, полностью отброшен трехчастный принцип златоустовской экзегезы – оставлено только сухое комментирование текста Евангелия, а нравственные увещевания, занимающие у Златоуста большую и лучшую часть его проповедей, исключены. Да и из самого комментария вычищены многие важные мысли святителя. Например, комментируя же «йота едина, или едина черта не прейдет от закона» (Мф.5,18), Златоуст под «законом» понимает Новый Завет /VII:173/ (и тогда исчезают все недоумения по поводу этого непростого речения). Зигабен «исправляет» Златоуста, понимая «закон» традиционно – как Моисеево законодательство. И так сплошь и рядом. Читателям преподносится Златоуст урезанный и выхолощенный. Все освящено именем Златоуста, но не проникнуто его духом. Особенно это заметно по комментариям на имущественную тему. Мы видели, сколь большое место занимает эта тема в проповедях Златоуста. В комментариях же Зигабена ей уделяется на два порядка меньше – только если комментируемый текст имеет к этой теме явное отношение – на «Не можете Богу работати и мамоне» (Мф.5.24) и на беседу о богатом юноше. У Зигабена в основном встречаются утверждения в духе Климента Александрийского: «лишнее раздавать нищим», «Этими словами Христос порицает не богатство, а пристрастие к нему». Правда, есть упоминание и о «мертвой петле»: «увеличение богатства увеличивает и любостяжание», и о различии требований к совершенным и несовершенным. Но эти упоминания повисают в воздухе и из них не делается никаких выводов. В целом же возникает подозрение, что «очень замечательный толкователь» Зигабен не понял ни логики, ни пафоса учения святителя о богатстве и собственности. А потому и выбросил все нравственные наставления великого святителя.

И, пожалуй, это не его вина. Видимо, к XII веку имущественное учение Златоуста уже перестало быть востребованным. Так, великий богослов св. Григорий Палама (XIV в.), будучи епископом Фессалоникийским и регулярно говоря своим прихожанам проповеди, обращается и к теме милостыни. Причем такие его выражения, как «где налицо это холодное слово («мое и твое»), там, как говорят божественные Отцы, нет союза любви и Христос изгнан» (Беседы (омилии). Часть 3), позволяют предположить, что он был хорошо знаком с творениями Златоуста. Но таких фрагментов мало, да и пафос уже не златоустовский: св. Григорий призывает не «отдать все», а лишь жертвовать «излишние деньги».

Отметим также, что к XII в. установился круг евангельских и апостольских чтений на литургии, и в нем, как нарочно, отсутствуют «коммунистические» фрагменты Деяний Апостольских (их пропускают и сейчас). Тем самым большинство верующих было фактически отрешено от важнейших имущественных фрагментов Писания.

СВ СИМЕОН НОВЫЙ БОГОСЛОВ

Но в истории византийского богословия не все так однозначно. Уже много позже Златоуста появляется христианский проповедник, во многом возродивший традицию великого святителя. Это св. Симеон Новый Богослов. Этот великий святой X-XI вв., казалось бы, далек от социальных проблем. Монах, аскет, мистик, созерцатель Божественного света, Симеон известен своими вдохновенными Гимнами, бурнопламенные слова которых поражает воображение. Но св. Симеон еще и правдолюбец, не желающий примириться с царящей вокруг ложью. Неудивительно, что его жизнь полна искушений: его изгоняют из Студийского монастыря, в бытность его настоятелем, монахи устраивают против него бунт, он преследуется частью епископата, обвиняется в ереси и изгоняется из Константинополя. Опять – неудобный человек. Но более всего удивительно, что в одном изОгласительных слов, как пишет известный богослов XX в. еп. Василий (Кривошеин), он “резко критикует существующий общественный порядок, следуя ду­ховной линии св. Иоанна Златоуста” («Преподобный Симеон Новый Богослов» – по этому изданию мы и будем цитировать св. Симеона). Действительно, преп. Симеон говорит:

“Вещи и деньги в мире являются общими для всех, как свет и этот воздух, которым мы дышим, и сами пастбища неразумных животных на равнинах и горах. Все, следовательно, было установлено общим, для одного пользования плодами, но по господству (не дано) никому. Одна­ко, страсть к стяжанию, проникшая в жизнь, как некий узурпатор, раз­делила различным образом между своими рабами и слугами то, что было дано Владыкою всем в общее пользование. Она окружила все оградами и закрепила башнями, засовами и воротами, тем самым лишив остальных людей пользования благами Владыки. При этом, эта бесстыдница утверж­дает, что она является владетельницей всего этого, и спорит, что она не совершила несправедливости по отношению к кому бы то ни было”.

Очень интересно, что далее преп. Симеон высказывает мысли в ду­хе самых заветных идей Златоуста, но формулирует их еще резче, чем великий святитель:

“Итак, каким образом, если они (владельцы – Н.С.), взяв что-ни­будь или даже все из этих денег из страха угрожающих наказаний или в надежде получить сторицею или склоненные несчастиями людей, подадут находящимся в лишениях и скудости, то разве можно считать их милос­тивыми или напитавшими Христа или совершившими дело, достойное наг­рады? Ни в коем случае, но как я утверждаю, они должны каяться до самой смерти в том, что они столько времени удерживали (эти материаль­ные блага) и лишали своих братьев пользоваться ими”.

“Поэтому тот, кто раздает всем из собранных себе денег, не дол­жен получить за это награды, но скорее остается виновным в том, что он до этого времени несправедливо лишал их других. Более того, он виновен в потери жизни тех, кто умирал за это время от голода и жаж­ды. Ибо он был в состоянии их напитать, но не напитал, а зарыл в землю то, что принадлежит бедным, оставив их насильственно умирать от холода и голода. На самом деле он убийца всех тех, кого он мог напитать”.

Это значительно превосходит ригоризм Златоуста. Даже если бо­гатый раздаст все свое имение, он остается убийцей тех, кого он мог бы напитать, но не сделал этого. Таким образом, по преп. Симеону, чтобы богатому спастись, ему нужно не только раздать все свое име­ние, но и каяться до самой смерти в своем жестокосердии. А вот еще, очень радикальное, мнение преп. Симеона:

“Диавол внушает нам сделать частной собственностью и превратить в наше сбережение то, что было предназначено для общего пользования”.

Снова, как и у Златоуста, частная собственность – от диавола. Но преп. Симеон идет дальше: он развивает эту мысль и бесстрашно делает крайние выводы из учения Златоуста, на которые сам великий святитель только намекал.

Интересно, что, подробно излагая имущественные взгляды св. Симеона, еп. Василий замечает: «Подход его, однако, ко всем этим явлениям не политический или социальный, а чисто религиозный, духовный, христианский. Никаких политических или социальных программ он не предлагает». Это обычное в церковных кругах противопоставление «духовного» и «социального». Если это противопоставление отчасти и верно для представителей атеистического социализма, то оно вряд ли пригодно к характеристике воззрений таких христианских проповедников как св. Иоанн Златоуст или св.Симеон Новый Богослов. Для них все проблемы – нравственно-христианские, но они имеют как личный, так и межличностный характер. Последние и есть проблемы социальные, и их суть – в недостатке любви между людьми. Поэтому «программой» их решения у святых отцов является изгнание из своей души эгоизма и водружение в ней любви к людям. И, – для закрепления этого, – аскетика отказа от имущества, добрые дела милосердия и братской жизни во Христе вплоть до объединения имуществ. Таким образом, нравственное и социальное в воззрениях святых отцов составляют неразрывное целое.

Остается, однако, отметить, что мысли св. Симеона, несмотря на их яркость, остались его частным мнением и никакого серьезного резонанса в обществе не произвели. Византия, номинально христианская, но так и не сумевшая создать подлинно христианский социум, неслась к своей гибели, наступившей в 1453 г.