К циклу лекций лля рабочих гётеанума 5 страница

Если у человека пятидесяти лет извлекают нару­жу печень и находят, что она уплотнилась, тогда в большинстве случаев — не во всех, но в большинстве случаев — причина состоит в том, что человек в дет­стве, когда он был еще младенцем, вскармливался плохим молоком. То, что проявляется как заболева­ние лишь на пятидесятом году, имеет свои причины в самом раннем детстве. Но почему?

Видите ли, тот, кто действительно может исследо­вать печень, тот, кто знает, что значит печень человека, может сказать следующее. Он знает, у совсем маленько­го ребенка печень еще, так сказать, свежая, бодрая; она еще развивается. Печень является таким членом тела у человека, который сильно отличается от всех осталь­ных. Печень представляет собой нечто совершенно особенное. Это можно увидеть и внешним образом. Ви­дите ли, если вы берете какой-либо орган человека, сердце, легкие, все что хотите, то можно показать, как этот орган составляет единое целое со всем человече­ским телом. Возьмите, например, такой орган, как правое легкое. Вы могли бы сказать: здесь в это правое легкое входят кровяные сосуды, несущие алую (окислен­ную) кровь — вы знаете, что это означает, — и выходят сосуды, несущие темную (не окисленную) кровь. Сосуды, несущие алую кровь, которые входят, содержат кисло­род. Он, как вы видите, распределяется по телу. Несу­щие темную кровь, входящие сосуды несут то, что отра­ботано, то, что содержит углекислоту, которая должна быть удалена, должна быть выдохнута. (Имеются в виду сосуды, обеспечивающие кровоснабжение легкого и бронхов, принадлежащие к большому кругу кровооб­ращения: arteria pulmonales, rami bronchiales, arteria subclavia, a.a. intercostales, и вены v.v. bronchiales, v.v. azygos et hemiasigos, и v.v. pulmonales. Как и во всем боль­шом круге кровообращения, входящие сосуды, — ар­терии, несут от сердца алую окисленную кровь с оксигемоглобином, насыщенную кислородом. Выходящие сосуды, вены, несут к сердцу темную неокисленную «от­работанную» кровь с карбогемоглобином, насыщенную углекислотой. Основной функцией легкого является га­зообмен, окисление гемоглобина крови до оксигемоглобина и выделение углекислоты, распадающейся на газ и воду. Выполнению этой функции содействует малый, легочный круг кровообращения. Из правого желудочка неокисленная кровь поступает в легкие через артерии — легочный ствол (truncus pulmonales, правая конечная ветвь); затем в капиллярных сетях, оплетаю­щих легочные пузырьки, происходит газообмен. Обога­щенная кислородом алая кровь поступает в две легочные вены — в левом легком их тоже две, всего же четыре, — которые входят в левое предсердие. Затем алая кровь поступает в левый желудочек, где начинается большой круг кровообращения. При переводе не используются общепринятые медицинские термины для окисленной и неокисленной крови: артериальная кровь и венозная. Строго говоря, эти термины не вполне корректны, так как в малом, легочном круге кровообращения именно ар­терии несут венозную кровь, а вены — артериальную. «Артериальная» буквально означает «воздухосодержащая», но это название возникло не оттого, что в этих сосудах кровь содержит кислород, но оттого, что в старину арте­рии считались воздухопроводными трубками, т. к. у тру­пов артерии пусты. Основное отличительное качество артерий определяется не тем, какая в них кровь, а тем, что они идут от сердца, кровь движется в них быстрее, чем в венах, и под большим напором — примеч. перев.).

Рисунок 9

Вы видите, что каждый орган, желудок, сердце, устроены так, что человек получает в них алую, окисленную (т. н. артериальную — примеч. перев.) кровь, в выводит не окисленную, темную с синим оттенком (т. н. венозную — примеч. перев.), но в случае печени дело обстоит иначе. На первый взгляд в случае печени все выглядит в основном так же. Если здесь у вас на­ходится печень — печень располагается под диафраг­мой с правой стороны тела — то тут вы тоже имеете входящие артерии с алой кровью и вены, отводящие темную неокисленную кровь. Если бы дело этим и ог­раничивалось, то печень была бы таким же органом, как и другие человеческие органы.

Рисунок 10

Но, кроме того, в печень входит еще один круп­ный сосуд, содержащий неокисленную, насыщенную углекислотой кровь (vena portae — примеч. перев.); у других органов этого не бывает (за исключением легких; в легкие из сердца поступает неокисленная кровь, а выходит окисленная. В печень поступает не окисленная неочищенная кровь, а выходит неокис­ленная очищенная — примеч. перев.). Итак, неокис­ленная темная кровь (венозная), по так называемой воротной вене входит в печень, это крупный сосуд неокисленной крови. Внутри он разветвляется и обес­печивает печень неокисленной темной кровью, то есть кровью, ставшей непригодной для процессов, проте­кающих во всех остальных органах; эта кровь в других случаях подвергается очищению, когда выдыхается углекислота. В печень же мы постоянно посылаем эту углекислоту. Печень нуждается в том, что другие ор­ганы должны отбрасывать.

Отчего это происходит? Это происходит оттого, что печень является своеобразным внутренним глазом. Печень действительно является неким внутренним глазом. Печень — особенно когда она еще работоспо­собная, как у ребенка — ощущает вкус и качество моло­ка, которое высасывает младенец из материнской гру­ди. А гораздо позднее печень воспринимает все, что пе­рерабатывается в человеческом теле, поступая туда как продукты питания. Печень является воспринимающим органом, глазом. Можно было бы сказать: органом осяза­ния, органом чувства. Все это печень воспринимает. Другим воспринимающим органом у человека яв­ляется глаз. Но глаз потому и воспринимает так силь­но именно внешний мир, поскольку сидит глубоко внутри головы. Он целиком заполняет эту костную впадину, хотя является почти обособленным органом. Его можно извлечь наружу; он располагается совер­шенно обособленно от тела внутри этой костной впа­дины, внутри глазницы (orbitae — примеч. перев.). Другие органы чувственного восприятия не выводят нас во внешний мир так, как глаз. Если вы слышите, то вы переживаете внутренне. Музыка является бо­лее внутренним, нежели видение. Устройство глаза таково, что он не очень-то и принадлежит человече­скому телу, он принадлежит внешнему миру.

Однако вследствие того, что в печень входит та неокисленная темная (венозная) кровь, которая в ином случае должна была бы выбросить углекислоту во внешний мир и стать алой (артериальной), печень становится точно так же обособленной от остального человеческого тела, как и глаз. Следовательно, печень становится органом чувственного восприятия. Глаз воспринимает краски. Печень же воспринимает, по­лезна ли или вредна моему телу та кислая капуста, которую я ем, полезно или вредно для тела то молоко, которое я пью. Печень тонко воспринимает это и выде­ляет желчь, причем желчь выделяется так же — это действительно так — как глаз выделяет слезы. Если человек огорчен, он начинает плакать. Слезы текут из глаз вовсе не напрасно. Состояние печали, огорче­ния связано с внешним восприятием вещей, с реак­цией на внешнее. Точно так же и выделение желчи связано с тем, что печень воспринимает полезность или вредность для тела того или иного. Она выделя­ет то больше, то меньше желчи в зависимости от того, насколько вредно то, что получает человек. Следова­тельно, печень является органом восприятия.

Только представьте себе, если ребенок получает нездоровое молоко, то печень постоянно раздражается. И даже если человек достаточно здоров, и у него не сра­зу возникает желтуха в результате слишком сильного выделения желчи, то, тем не менее, у ребенка в этом слу­чае создается постоянная побудительная причина для выделения желчи. Тогда печень у ребенка становится больной. Человек может выдержать много. Он может иметь печень, больную с младенческого возраста, в течение сорока, сорока пяти лет, он может носить ее в себе, и вот, наконец, на пятидесятом году она приходит в негодность: печень уплотняется, наступает цирроз.

Следовательно, здесь все не так просто: человека в возрасте пятидесяти лет кладут на патологоанатомический стол, разрезают ему живот, извлекают органы, разглядывают и выносят суждение об этом. Тут ниче­го сказать нельзя. Человек не является всего лишь сиюминутным существом, человек — такое существо, которое развивается в течение определенного числа десятилетий. И то, что происходило пятьдесят лет назад, может проявиться лишь спустя пятьдесят лет. Однако необходимо досконально знать человека, если хочешь это понять.

В качестве допущения я предполагаю, что все вы материалисты. Но если вы материалисты, то вы рассу­ждаете так: я говорил вам, что печень является таким органом, заболевания которого могут таить свою причину еще в младенческом возрасте и могут проявить­ся лишь на пятидесятом году жизни. Но как обстоит дело с человеком, господа? Давайте сперва схематич­но предположим, что человек есть существо, состоя­щее из тканей, из крови, из мускулов и так далее. У него есть кровеносные сосуды, артерии и вены, у него есть нервы — все это, конечно, является материаль­ным, это действительно вещественно. Но не считаете ли вы, что вещества, образующие, например, печень маленького ребенка, младенца, сохранились до пяти­десятого года жизни? Этого ни в коем случае быть не может. Возьмите самое простейшее: вы подстригаете себе ногти на пальцах. Если бы вы не стригли ногти, они отросли бы у вас как когти у ястреба. Но ведь вы постоянно обрезаете кусочек вещества от самого се­бя. И если вы подстригаете волосы, вы тоже отрезае­те от себя кусочки вещества. К тому же вы обращаете внимание и на то, что удаление вещества происходит не только при стрижке волос и подстригании ногтей; если вы иногда расчесываете голову, которую долго не мыли, то вы вычесываете чешуйки перхоти. Это кусочки кожи. И если бы вы не отмывались как следу­ет, если бы с потом не удалялись маленькие чешуйки тела, ваше тело стало бы шелушиться. Это означает, что на внешний поверхности тела постоянно проис­ходит удаление вещества.

Теперь представьте, что вы срезали кусок ногтя на пальце. Он снова отрастает. Это происходит изнут­ри. Так обстоит дело и со всем телом человека. То, что было внутри, в самой глубине, в течение примерно семи лет достигает внешней поверхности, и мы можем уда­лить все это как кожные чешуйки. В ином случае это делает сама природа, и мы не замечаем, как тонкие чешуйки всегда отделяются от нас. Само вещество, материя человека, постоянно идет изнутри наружу и там внешним образом отделяется в качестве чешуек. То, что сегодня у вас находится глубоко внутри, через семь лет выйдет наружу и отшелушится; а то, что вы тогда будете вновь иметь внутри себя, будет образова­но заново, будет целиком новым образованием. Так по­сле семи лет мягкие части веществ в составе человека образуются заново. Когда человек еще является ребен­ком, то это проявляется даже и в отношении некоторых костных органов. Вот почему молочные зубы мы имеем примерно до седьмого года; затем они выпадают, и, про­растая изнутри, образуются новые зубы. Они больше не меняются, они остаются, поскольку у человека уже нет больше сил, чтобы удалить эти зубы: он не может удалять их так же, как он удаляет отросший на паль­це ноготь. К тому же у современных людей зубы все же не имеют свойства становиться длиннее! Человек переносит многое. Зубы сохраняются, но как долго? Через некоторое время они страшно портятся, особен­но тут, в Швейцарии. Это зависит от той воды, кото­рая приносит вред зубам, особенно в этой местности.

Но отсюда вы видите, что то вещество, которое есть в вас сегодня, вы уже не будете иметь через семь лет. Вы отбросите его и образуете новое. В смысле ве­щества, например, господин Доллингер стал бы уже не тем, кто сидит тут сегодня: те вещества, которые он имел прежде, ушли прочь, ушли своей дорогой. По вещественному составу он со временем стал бы со­всем иным, обновленным. Хотя его и тогда называли бы прежним именем. У него то же самое имя; да, но вот того вещества уже нет, то вещество отсутствует. То, что как сила постоянно удерживает вещества вме­сте, следовательно, то, что становится носителем но­вого вещества, если старое из какого-либо места уходит — это вещество можно увидеть, если положить человека на патологоанатомический стол, но то, что как сила развивается в человеке, этого увидеть нель­зя, — это и есть так называемое сверхчувственное.

Да, господа, если печень у младенца была разру­шена, и на пятидесятом году возникло заболевание печени, то ведь этот кусок — то есть печень — располо­женный там, внутри, совершенно изменился. То веще­ство давно ушло прочь. Не в веществе заключено то, что мы подверглись заболеванию печени, оно заключе­но в тех силах, которые невидимы. Они еще в период младенческого возраста получили обыкновение непра­вильно функционировать в печени. Функциональная деятельность, а не вещество, функциональная деятель­ность была приведена в беспорядок. Следовательно, если нам стало ясно, что происходит с печенью, мы должны сказать: совершенно очевидно, что человек, вещества в котором постоянно сменяются, должен не­сти в себе нечто такое, что не является веществом.

Если как следует продумать эту мысль, то при­дешь к тому, что, базируясь на научной основе, невоз­можно быть материалистом. Только те люди, которые верят, что человек и в пятьдесят лет имеет в себе то же самое вещество, которое содержалось в нем, когда он был ребенком, являются материалистами. Чисто научные причины с необходимостью приводят к то­му, что в основе человека лежит духовное начало, что человек несет в себе духовное начало.

И вы ни коим образом не должны полагать, госпо­да, будто эти материальные частицы печени, которые вот уже как пятьдесят лет вышли оттуда прочь, построи­ли саму печень, что они могли как-то способствовать образованию печени. Для этих материальных частиц там, собственно не остается ничего кроме пространст­ва. То, что постоянно строит печень заново, — это сила, которая представляет собой нечто сверхчувственное. Она постоянно отстраивает эту печень заново.

Таким отстраивающимся заново должен стать и весь человек, если он вообще хочет прийти в мир. Си­лы, которые находятся в его печени, должны быть в уже тогда, когда человек формируется в теле матери. Вы могли бы сказать: в теле матери женские яйце­клетки сочетаются с мужскими семенными клетками, и из этого возникает человек. Однако, господа, чело­век может возникнуть из такого смешения веществ с тем же успехом, как и заболевание печени на пяти­десятом году может возникнуть под воздействием ве­ществ, которые пришли в негодность в первые годы жизни (имеется в виду, что этих веществ давно нет в организме — примеч. перев.). Вещества всегда долж­ны быть в наличии. Но тот, кто утверждает, что в материнском теле человек образуется из веществ сам по себе, должен был бы также утверждать и то, что ес­ли я положу тут кусок дерева и просижу рядом с ним пару лет, то тогда через пару лет оно превратится в прекрасное скульптурное изображение.

Естественно, что вещество должно быть предос­тавлено в распоряжение духа. Это и происходит в ма­теринском теле. Не человек образуется в материнском теле, но вещества, подобно материалу скульптора, обра­батываются духом, и тем самым в человеке создается то, что постоянно отстраивает его заново, по мере того как физическое вещество выбрасывается. Мы нужда­лись бы в гораздо меньшем количестве пищи, чем употребляем при еде, если бы вещество имело большее значение. Тогда мы должны были бы много есть только в детском возрасте, чтобы стать больше. Но, вырастая до двадцати лет, в случае если бы вещество оставалось в нас тем же самым, мы бы после вообще не нуждались в пище. От этого оказались бы в выигрыше работода­тели — ведь детский труд сейчас запрещен, а рабочим есть было бы не нужно! Это была бы прямо-таки чу­десная история! Но то, что нам постоянно приходит­ся есть, даже когда мы вполне выросли, доказывает, что не вещество остается постоянно пребывающим в течение жизни человека, но душевно-духовное начало. Оно должно присутствовать еще перед тем, как вооб­ще состоится зачатие человека, оно находится в нали­чии и с самого начала перерабатывает вещество так, как оно перерабатывает его и в дальнейшем.

Когда человек рождается, можно увидеть, что в самый начальный период своего детства он почти постоянно спит. Он постоянно спит. Здоровым для человека является только то, что он в самый началь­ный младенческий период бодрствует около двух часов; в остальное время младенец должен спать; у него есть потребность спать почти все время.

Но что это означает: младенец имеет потребность спать, ему надо спать. Это означает, что его мозг еще должен быть чуточку живым. Белые кровяные тель­ца еще не должны слишком оживленно сновать по телу; они еще должны находиться в покое, эти белые кровяные тельца, а мозг еще не должен быть мертвым. Поэтому младенцу надо спать. Но и мыслить он еще не может. Как только он начнет мыслить, его мозговые клетки будут все больше и больше отмирать. Пока мы бодрствуем, те силы, благодаря которым мы растем, возбуждают в мозгу, помимо прочего, некоторые про­цессы, удерживающие мозг в мягком состоянии. Но если рост прекращается, если мы не растем, то даже в состоянии сна этим силам становится все труднее про­никать в наш мозг. Как следствие, мы научаемся мыс­лить все лучше и лучше по мере того, как становимся старше. Однако в нашем мозгу все больше проявляется тенденция к мертвому состоянию, после прекращения роста у нас в мозгу постоянно происходит отмирание. Человеку приходится переносить весьма многое. Он еще очень долго удерживает свой мозг в таком состоянии, когда тот по ночам становится мягче, при­обретает достаточную мягкость. Но все же наступает время, когда силы, направляющиеся вверх, в голову, уже не могут больше поддерживать мозг в нормаль­ном состоянии — тогда подступает старость.

Отчего, собственно, человек действительно умира­ет? Конечно, если какой-либо орган погибает, дух уже не может больше работать, подобно тому как нельзя больше работать на машине, которая не в порядке.

Но независимо от этого мозг становится все жестче и жестче: дух не может больше привести мозг в порядок. В течение дня мозг непрерывно разрушается, посколь­ку не тело, а именно духовно-душевное упорядочивает деятельность мозга. Однако последнее, если можно так выразиться, подобно яду; это духовно-душевное на­чало разрушает мозг в период бодрствования. Поэтому, чтобы вновь восстановить мозг, мы должны спать. Ес­ли бы мозг не мог мыслить, тогда бы этот мозг не умер­щвлялся, но становился сильнее. Ведь рука, которая не думает, которая работает, становится все сильнее и сильнее. Мозг же при мышлении становится все сла­бее и слабее. Мозг не есть орган, который мыслит бла­годаря своей жизни, нет; он мыслит из-за того, что он умирает. Вследствие этого тело становится, в конце кон­цов, непригодным для человека. Дух присутствует, но тело становится, в конце концов, негодным для него.

Это обнаруживается и в том случае, о котором, если вы вспомните, я вам уже говорил: печень явля­ется органом чувственного восприятия своего рода, внутренним глазом. И есть, господа, заболевание пе­чени, когда в возрасте около пятидесяти лет печень у человека становится жесткой, уплотняется — я недав­но это сообщал. Впрочем, в пожилом возрасте печень всегда бывает несколько уплотненной. У маленького ребенка она свежая и мягкая. Тут есть красно-корич­невые тканевые дольки — печень состоит из таких тканевых долек — они образуют своего рода сеть. Та­кова ткань печени.

Итак, в детском возрасте эта печень совершенно мягкая и эластичная. Но она становится тем жестче и плотней, чем старше человек. Представьте себе, та же самая история происходит и с глазом. Если человек становится старше, то внутренняя часть глаза стано­вится все жестче и жестче. Если уплотнение приобре­тает болезненный характер, то возникает катаракта. Если уплотнение печени приобретает характер болезни, то возникает цирроз печени, сопровождающийся абсцессами печени и так далее.

Но даже в здоровом состоянии печень изнашива­ется и оказывается непригодной, чтобы служить в качестве чувственно-воспринимающего органа, как, изнашиваясь, непригодным становится глаз. Печень все меньше и меньше воспринимает, насколько полез­ны или вредны те или иные продукты питания; ведь она становится изношенной. При старении, печень уже не служит так хорошо, чтобы правильно судить, полезны или вредны поступающие в желудок вещи. Она уже не так хорошо выполняет защитные функции. Печень, если она здорова, способствует тому, чтобы полезные вещества распространялись в теле, а вред­ные — задерживались. Если же печень повреждена, то вредные вещества поступают в железу кишечника, в лимфу, распространяются по телу и вызывают различ­ные заболевания. Происходит так, что стареющий че­ловек уже не может больше внутренне воспринимать свое гело, как мог он воспринимать его раньше благо­даря печени. Он становится, я мог бы сказать, внутрен­не ослепшим по отношению к своему собственному телу. Если человек слепнет внешним образом, другой может стать ему поводырем, может помочь ему. Если же человек становится внутренне слепым, то процес­сы, протекающие в нем, становятся неупорядоченны­ми, и в скором времени возникает рак кишечника, рак желудка, рак привратника (пилорического отде­ла) или в другом месте, где функция печени наруше­на. Тогда тело становится непригодным. Тогда новые вещества, которые должны постоянно отбрасываться, не могут поступать в тело правильным образом. Душа ничего не может больше поделать с таким человече­ским телом и наступает время, когда тело должно быть полностью отброшено.

Да, господа, это видно, как тело год за годом сбра­сывается: ведь когда вы чешете голову или подстригаете ногти, вы отбрасываете прочь то, что стало не­нужным. Однако то, что в качестве силы находится внутри, остается. Если же все в целом становится не­пригодным, тогда то, что работает внутри, уже не мо­жет создать ему замену. Тогда, подобно тому, как вы отбрасывали от тела ногти, чешуйки кожи и другое, вы отбрасываете теперь все тело, а то, что остается от человека, это и есть духовное. Так что вы можете сказать: если я понимаю человека, то я понимаю его в отношении его тела и духа; неправда, что человек представляет собой одну только телесность.

Видите ли, можно сказать, что этот вопрос нахо­дится исключительно в компетенции религии. Но это не только религиозный вопрос. Наука, развивае­мая Гётеанумом, показывает, что речь тут идет не только о религиозном вопросе. Благодаря религии человека успокаивают, что он не умрет, когда умрет его тело. Это по существу эгоистическое чувство, и проповедники считаются с ним. Они говорят людям, что те не умрут. Здесь речь идет не о религиозном во­просе, здесь идет речь о самых практических вещах. Тот, кто ограничивается укладыванием человека на патологоанатомический стол, вскрывает ему живот и разглядывает печень, никогда не придет к мысли о необходимости прилагать усилия к тому, чтобы ребенок в младенческом возрасте вскармливался как следует. Только знающий, в чем тут дело, придет к мысли, как необходимо воспитывать ребенка, чтобы он смог стать здоровым человеком. Значительно важнее способст­вовать здоровью в детстве, чем потом лечить болезнь. Однако что могут знать об этом те, кто смотрят на че­ловека только как на некий вещественный чурбан?

Этот пример может наглядно продемонстрировать, о чем я говорил. Но давайте возьмем другой пример. Допустим, ребенок уже в школе, и я постоянно пич­каю его всевозможным вздором, учу, перегружая его память, так что ребенок не может прийти в себя. Да, господа, тут ум действительно напрягается. Но не­правда то, что напрягается один только ум (дух), по­скольку ум постоянно использует для работы тело. И если я неправильно преподаю ребенку, неправильно воспитываю его, неправильно развиваю его память, например, я тем самым уплотняю у него вполне кон­кретные органы, поскольку то, что используется в его мозгу, при этом не поступает в другие органы. И ес­ли вы слишком сильно отягощаете мозг ребенка, то его почки становятся больными. Это значит, что вы можете сделать ребенка больным не только посредст­вом телесных, вещественных влияний, но и посредст­вом преподавания и воспитания; вы можете сделать ребенка здоровым или больным.

Видите ли, все это имеет практический характер. Если поистине постигают человека, то и в школе могут организовать нормальный педагогический процесс. Ес­ли же знают человека так, как знает его современная нау­ка, то в университетах читают лекции на тему — как мы уже видели — как выглядит печень, какие там крас­но-коричневые печеночные дольки (lobuli hepatis — при­меч. перев.) и так далее. Конечно, то, что я рисовал вам тут, смогут описать и в университете. Но вот дальше им приходится умолкнуть, этим они и ограничиваются. Такая наука не является практической, она ничего не может дать школе. Учителю такая наука не может помочь. Учителю может помочь, когда он знает: если печень на тридцатом году жизни выглядит так-то и так-то, то для правильного ее развития я должен в восемь-девять лет делать то-то и то-то; для того, чтобы она развилась правильно, не надо подгонять ребенка в соответствии с принципами наглядного обучения; в восемь или девять лет надо давать ребенку то, что правильным образом направляет развитие его орга­нов. Так я, например, должен что-нибудь рассказать ему, и пусть он это мне перескажет, передаст содержа­ние рассказанного; я не должен перегружать его память, пусть она будет предоставлена самой себе. Вот что можно посоветовать, если знаешь человека в теле, душе и духе. Только тогда и можно воспитывать, как следует. И я спрашиваю вас: разве это не является более важным, чем рассказывать людям истории о неземной жизни и успокаивать их, читая проповеди о том, что они не умрут, когда умрет их тело? Последнее наверня­ка не происходит — это я доказывал вам, — но таким образом проповедники воздействуют всего лишь на эго­изм людей, которым хочется пожить; именно этим поже­ланиям идут навстречу проповедники. Однако наука должна руководствоваться не пожеланиями, а фактами; тогда познание этих фактов может быть использова­но на практике. Оказать кое-какую помощь школе мож­но лишь, когда действительно постигаешь человека.

В этом и состоит отличие науки, развиваемой в Гетеануме, от всякой иной науки. Здесь хотят поддер­живать науку на таком уровне, на котором она смогла бы принести пользу не только паре людей, непосред­ственно принадлежащих к ученому сословию; здесь хо­тели бы сделать науку общечеловеческим достоянием, чтобы она шла на пользу человечеству и работала ради его развития.

Современная наука практически работает только в области техники и лишь иногда в других областях, на­пример в медицине, хотя и не особенно эффективно. А вот изучение, например, теологии или истории — спро­сите сами: какое применение в жизни имеет все это? Теолог никогда не использует свою науку в своих про­поведях; он вынужден говорить то, что люди хотят от него услышать. Или спросите юриста, адвоката, судью! Он изучает свой предмет для того, чтобы зазубрить его и сдать экзамен. А затем он забывает его как можно бы­стрее, ибо судить ему приходится на основании совсем других законов. По отношению к живущим людям это нельзя применить. Короче, мы имеем науку, которая потеряла связь с практической жизнью. А это плохо.

Отсюда вы также можете видеть, что среди людей действительно возникают классы. Жизнь такова, что все, существующее в ней, должно применяться. Следова­тельно, если наука такова, что ее нельзя использовать, то эта наука бесполезна, а люди, которые занимают­ся этой наукой, тоже в известном смысле бесполезны; вот так и возникает класс бесполезных людей. Тут вы имеете классовые различия.

В моей работе «Основной пункт социального во­проса» я пытался обосновать то, что классовые разви­тия в сущности обусловлены духовной жизнью. Но того, кто говорит правду, со всех сторон объявляют фантастом. Однако вы можете убедиться, что тут речь идет не о фантастике, но о настоящем, действитель­ном познании, речь идет о том, как поставить науку на службу практике, чтобы она действительно могла вмешиваться в жизнь. Тогда люди будут спокойно от­носиться и к смерти.

Это, естественно, трудно для некоторых из вас, причем именно по той причине, что школьное воспи­тание не таково, каким оно должно быть. Но посте­пенно вы будете понимать эти вещи. Вы можете быть уверены, что и другим не удастся понять это правиль­но. Когда приходится иметь дело с современной наукой со всеми ее средневековыми атрибутами, то видишь, что она собой представляет. Когда я докладывал в Окс­форде о науке, развиваемой в Гетеануме, это очень заметно отличалось от того, о чем обычно докладыва­ют в Оксфорде. Это совсем другое течение, и оно будет понято лишь со временем.

Мне бы хотелось, чтобы вы поняли, как трудно проникнуть во все это. Проникнуть трудно, но это произойдет, это должно произойти, так как иначе че­ловечество просто погибнет.

ПЯТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 13 сентября 1922 г.

Господа! Вещи, которые мы обсуждали с вами на последнем занятии, столь важны для понимания того, о чем мне надо будет говорить дальше, что я хотел бы хоть парой слов снова провести их перед вашим взглядом. Не правда ли, мы видели, что человеческий мозг состоит главным образом из маленьких образований, имеющих звездообразную форму. Но лучи этих звезд простираются очень далеко. Ответвления этих малень­ких существ переплетаются друг с другом, оказываются сотканными друг с другом, так что мозг представля­ет собой своего рода ткань, возникшую описанным мною образом.

Маленькие существа, подобные находящимся в моз­гу, есть также и в крови; различие между ними состо­ит в том, что мозговые клетки — так называются эти маленькие образования — не могут жить (днем), толь­ко ночью, во время сна, они могут немного жить. Они не могут реализовать состояние жизни. Они не могут двигаться, поскольку они напиханы рядом друг с дру­гом, как сельди в бочке, они скомканы в кучу. Но кро­вяные тельца, белые кровяные тельца, находящиеся в составе красной крови, могут двигаться. Они повсюду плавают, по всей крови, двигают своими отростками; эта их жизнь несколько приостанавливается, немного замирает только тогда, когда человек спит. Следова­тельно, сон и бодрствование связаны с вышеуказан­ной деятельностью или бездеятельностью мозговых клеток, вообще нервных клеток, а также тех клеток, которые в качестве белых кровяных телец плавают в крови повсюду, циркулируют внутри.