ЛЕКЦИЯ 4. Хозяйственно-культурная дифференциация и этнизация
1. Постановка вопроса
В доиндустриальных обществах живой труд преобладает над овеществленным, над природной составляющей конечного продукта. В тех обществах, которые можно назвать традиционными, труд, вложенный в орудие, гораздо меньше труда, который тратится для достижения цели. Скажем, создание сохи или бороны менее трудоемко, чем пахота или боронование. Поэтому в традиционных обществах производство нестабильно, сильно зависит от капризов природы. Зато сам труд становится главным способом выживания коллектива, доминантой его ценностей. Таким образом, в традиционных обществах опыт хозяйствования служит стержнем всех культурных ценностей. Собственно эта зависимость и была подчеркнута теорией хозяйственно-культурных типов (ХКТ).
При дифференциации хозяйственно-культурных типов, находящихся в определенном соотношении с разнообразием культур народов, возникает вопрос о месте этнической специфики, о ее историческом отношении к тому или иному хозяйственно-культурному типу. В самом понятии хозяйственно-культурных типов, впервые четко сформулированном Максимом Левиным и Николаем Чебоксаровым, был сделан акцент на конвергентно возникающее сходство у народов, живущих в близких естественно-географических условиях при определенном уровне их социально- экономического развития. Это принципиально правильное положение было ответом на теоретический вопрос о причинах сходства и различия в культуре разных народов, на вопрос, который ставила и решала со своих методологически неверных позиций
школа «культурных кругов» и сходные диффузионистские течения, особенно модные в 30—40-е годы.
Проблема соотношения хозяйственно-культурных типов с этническими общностями была сформулирована Геннадием Марковым. Он подчеркнул, что есть опасность придавать основное значение в комплексах хозяйственно-культурных типов культуре как компоненту. В таком случае хозяйственно-культурные типы дробятся, теряют четкость границ и вместе с тем имеют тенденцию сливаться с этническими традициями.
На конкретном сибирском материале соотношение хозяйственно-культурных типов с этническими параметрами было рассмотрено Алексеем Окладниковым. Он писал: «В действительности те общие для населения определенных ландшафтных областей элементы культуры, которые так или иначе можно назвать производными от природных условий и обусловленного ими образа жизни и хозяйства (например, войлочная юрта для степей; чум, крытый берестой, в тайге; полуземлянка с каркасом из костей кита и моржа в Арктике), вовсе не безразличны для этнографической «диагностики». Без переносных жилищ — чумов, крытых берестой или шкурами, без распашной одежды с передником или нагрудником, ноговицами и обувью типа мокасин, без особого вида детской колыбели характеристика эвенкийской культуры, по мысли Окладникова, была бы обедненной, неконкретной.
То же можно сказать об эскимосах — охотниках на морского зверя. Их полуподземные зимние жилища, глухая меховая одежда в два слоя, техника охоты (знаменитый поворотный гарпун, жировая лампа и т.д.) — все это одновременно черты этнической культуры и хозяйственно-культурного типа. Показательны различия подвижных охотников тайги и приморских зверобоев. Все ленную тунгусских народов олицетворяет космический лось, за которым гонится охотник (первоначально медведь). У эскимосов известен другой образ — морской хозяйки Седны, другая символика, где выражена борьба морских и воздушных стихий. Конечно, хозяйственно-культурные типы, по мысли Окладникова, существуют реально, и при этом они свойственны нередко различным по языку, а также по антропологическому складу группам. Пример тому — сидячие чукчи и коряки, а также эскимосы, с одной стороны, тунгусы и юкагиры — с другой. То же самое можно сказать об оленеводах чукчах и коряках. Этническая
характеристика будет недостаточной, если из нее будут удалены подобные признаки. «Тунгусы уже не будут тунгусами, а юкагиры — юкагирами, если у них отнять берестяной или ровдужный чум, колыбель, приспособленную к езде на оленях верхом, у чукчей — ярангу и жировую лампу, у монголов и казахов — войлочную юрту. Таким образом, нужно принять и включить в понятие этноса все, что входит в понятие хозяйственно-культурного типа. И не просто включить, но положить эти признаки в первичную основу этого понятия, в основу всего комплекса элементов, образующих структуру определенного этнического целого». Считая такие признаки «признаками первого порядка», Окладников выделял далее признаки «второго порядка» в виде специфических черт культуры народов, прямо не выводимых из природы, хозяйства и образа жизни. Очевидно, линия, разделяющая признаки первого и второго порядка, проходит не в одном и том же месте в разных хозяйственно-культурных типах, у разных народов, в разной культурно-исторической обстановке.
Этот вопрос был затронут в одной из работ Севьяна Вайнштейна, который обратил внимание на историческое соотношение этнической специфики с хозяйственно-культурным типом кочевых скотоводов умеренного пояса Евразии. На этом этапе формирования названного типа в I тыс. до н.э. и в первые века н.э. в степях Евразии с колоссальной быстротой распространялись сходные виды упряжи, орудий труда, жилища, одежды и проч. В процесс освоения таких инноваций были вовлечены народы разного происхождения. С середины I тыс. н.э. на этапе формировавшегося типа распространение инноваций замедлилось, да и сами они передвинулись из сферы кардинальных основ кочевого хозяйства в сферу сравнительно второстепенных элементов культуры. На раннем этапе ХКТ кочевников-скотоводов умеренного пояса Евразии был представлен в значительной мере среди ираноязычных племен степной зоны, а на позднем этапе — среди тюрко-монгольских народов этой же зоны. Для монголов поздний этап ХКТ стал характерен лишь в начале II тыс. н.э., причем распространение тюрок-скотоводов, по мнению Вайнштейна, привело к сравнительно быстрой ассимиляции их предшественников — степных ираноязычных и других племен. В основе этой исторической картины лежит плодотворная идея зонального распределения скотоводческих хозяйственно-культурных типов.
Тенденция географического сужения хозяйственно-культурных типов вместе с увеличением их числа отчетливо проявилась в более поздних публикациях по теории ХКТ. Иначе говоря, наука все более тонко улавливает распределительный фактор. Теоретическое обоснование вырисовывающейся тенденции заключается в проведении различия между типом хозяйствования и хозяйственно-культурным типом. Как правило, тип хозяйствования — более широкая категория. И так же, как ручные (мотыжные) или пашенные земледельцы представлены несколькими хозяйственно- культурными типами, так и кочевые скотоводы в разных ландшафтных зонах образуют особые хозяйственно-культурные комплексы. Сама по себе такая тенденция не может не способствовать общей постановке проблемы соотношения распределительных характеристик хозяйственно-культурного типа и этнической характеристики.
2. Теория этнизации
Проблема, рассмотренная в плане этноса, в целом позволяет прийти к выводу, что на таком уровне тот или иной хозяйственно-культурный тип в раннюю эпоху своего формирования или же в особых, в том числе в экстремальных, условиях может быть этнически характерен. Такое явление, когда конкретный хозяйственно-культурный тип несет важные этнодифференцирующие и этноинтегрирующие свойства, следует назвать его этнизсацией. Принципиальная возможность этнизации основана на широкой базе культурного единства этнической общности, которое нельзя свести к совокупности отличительных свойств. «Ведь в таком случае, — писал академик Юлиан Бромлей, — из сферы проявления культурного единства того или иного этноса оказываются автоматически исключенными все те компоненты культуры, которые, во-первых, характерны для всего человечества; во-вторых, присущи всем этносам данного хозяйственно-культурного типа; в-третьих, являются общей принадлежностью соответствующей историко-этнографической области. В конечном счете этнос характеризует все его культурное достояние».
Понятие этнизации необходимо при переходе от общетеоретической постановки вопроса к конкретно-исторической, потому что оно отражает разный удельный вес элементов хозяйственно-
культурного типа или отдельных культурных черт в совокупности достояния этноса в разные исторические эпохи. Собственно, этнизацию можно назвать парадигматизацией распределительных отношений в культуре. Вряд ли может вызвать сомнение, что, начиная с промышленной революции и до современности, значение элементов хозяйственно-культурных типов непрерывно падало с одновременной этнизацией других, например силовых элементов культуры.
Зато в доклассовые и раннеклассовые эпохи специфика хозяйственно-культурного типа довольно часто, хотя и не во всех случаях, определяла основные черты культуры этноса.
Сошлемся на разные группы охотников, рыболовов и собирателей, живущих, как правило, в жарком тропическом поясе в окружении народов-земледельцев и отличающихся от них своим хозяйственно-культурным типом (аэта и тасадаи Филиппин, мрабри и семанги Индокитая, бушмены Африки и т.д.), а также буйволоводов тода в Нильгирских горах на юге Индии, на уже названные общества северной части Евразии.
В современную эпоху (в историко-этнографическом смысле примерно последние 100 лет) черты этнизации наиболее выражены у народов, еще до недавних пор ведших более отсталое хозяйство по сравнению с соседями и часто находящихся в неблагоприятной среде.
Общности, которые выделяются в первую очередь спецификой своего хозяйственно-культурного типа, было предложено считать переходными в смысле положения между консолидированными этносами и такими исторически возникшими группами, которые объединяются общностью территории, хозяйствования и т.д. Несмотря на такую переходность некоторые из этих общностей обладают большой устойчивостью, поскольку их характеризуют одновременно другие особенности вплоть до расовых, как, например, особые антропологические типы у бушменов и семангов. Что касается негритосов-семангов, то они включали иногда в свой состав обедневших крестьян из окружающего малайского населения. Это обстоятельство подчеркивает то, что хозяйственно-культурный тип охотников и собирателей влажных лесов тропического пояса у семангов этнизирован. Естественно, что явление этнизации хозяйственно-культурного типа само по себе было бы
невозможно, если бы последний не являлся в своем конкретном виде частью культурного достояния этноса.
Эгнизация проявилась в силу причин неодинакового характера. У аэта, тасадаев, мрабри и семангов, живущих в Юго-Восточной Азии, в сильной мере сказывается адаптация к особым условиям влажного тропическое леса. Приспособление к южноафриканской пустыне, вызванное переселением туда под давлением более сильных соседей, характеризует бушменов. Специализация тогда на буйволоводстве находилась под явным воздействием индийского кастового строя. Военизированный быт монголов древности и периода империи носил несомненный отпечаток их кочевого хозяйственно-культурного типа и в свою очередь способствовал его стабилизации. В этнизации рассмотренных хозяйственно-культурных типов проявляется их особое состояние, вызванное, с одной стороны, внешними причинами, а с другой — специализацией (часто в силу внешнего давления) в особой экологической среде. Близко к этим причинам стоит также адаптация к экстремальным условиям у народов севера Евразии и Америки. Характерная черта этнизированных хозяйственно-культурных типов — их всеобщая распространенность в границах этноса.
Эта сторона вопроса заслуживает особого рассмотрения. Здесь же следует отметить особую роль хозяйственно-культурного типа как средства идентификации членов этноса, их групповой солидарности. Как средство идентификации хозяйственно-культурный тип может равно выступать в отсталом и развитом обществах, причем в последнем эта его роль, очевидно, выражена сильнее.
Имеет смысл проанализировать намеченные стороны проблемы этнизации хозяйственно-культурных типов не на уровне этноса в целом, а на более низком, т.е. рассмотреть вопрос в эмпирических ситуациях, где на первый план выдвигаются социально-бытовые коллективы, прежде всего семья и община.
3. Передача этнокультурной информации
Обращение к микроуровням подводит нас вплотную к исследованию этнических стереотипов, особенностей передачи этнокультурной информации, включая передачу установок через обучение и воспитание в семье и общине, формирование этнического сознания, которое, естественно, предполагает общение между
народами, также удобнее всего рассматривать на микроуровне. 0бращение к микроуровню направлено на изучение обыденного сознания, имеет тенденцию абсолютизировать культуру в качестве комплекса этнических символов.
Удовлетворение человеком жизненных потребностей, обеспечение биологических условий его жизнедеятельности теснейшим образом связывает его с окружающей средой. Социальное развитие общества накладывает отпечаток на характер этих потребностей. В эпохи доклассового и раннеклассового строя это воздействие осуществлялось через социально-бытовые коллективы, из которых наиболее важны род, племя, община и семья. Семья и община наиболее универсальные социально бытовые ячейки общества, проходящие сквозь всю историю традиционных обществ. В эпоху первобытнообщинного строя социально бытовые организмы были в сущности единственной формой социального организма, включавшей все сферы деятельности, в первую очередь производство и воспроизводство. В дальнейшем, по мере усложнения социальной структуры и укрупнения социальных организмов, происходила дифференциация, в результате чего семейно-бытовые структуры оказались включенными в укрупненные социальные организмы. Последние в классовом обществе монополизируют экономические и политические функции. Но и тогда семья как социально бытовой организм, не утрачивая производственного аспекта своей природы, играет важную роль в обеспечении людей жизненными средствами. Различные способы удовлетворения потребностей в жизненных средствах можно рассматривать в качестве особых систем жизнеобеспечения. В понятие жизненных средств (средств существования, средств потребления) включаются предметы ежедневного потребления, т.е. пища, одежда, жилище, утварь и т.д. Такие предметы, входящие в конкретно исторические системы жизнеобеспечения, — традиционный объект этнологического изучения. Однако этнология сделав немало в изучении материальной культуры и быта, редко обращалась к анализу способов обеспечения жизненными средствами Иными словами, не изучались системы жизнеобеспечения в целом. Требование такой целостности сводится, на наш взгляд, прежде всего к рассмотрению способов удовлетворения потребностей в жизненных средствах в рамках различных социально бытовых организмов
Особенность большинства традиционных обществ состоит в том, что в единении с окружающей природной средой находятся не только жизненные средства, но и средства занятости, т.е. возможности приложения труда, предоставляемые природой и обществом. Потребности в предметах ежедневного потребления удовлетворяются за счет местных ресурсов. Но эти же ресурсы, те охотничьи угодья, рыболовные тони, пашни или пастбища и т.д. , дают одновременно и средства занятости Они же служат источником добывания предметов, предназначенных для обмена. В рассматриваемые эпохи природа — важный, если не основной, источник богатства — в отношении к земледельческому обществу была справедливо охарактеризована К. Марксом в качестве подарка природы труду. Целенаправленная ее эксплуатация стимулируется обменом и разделением труда, которые служат факторами стабилизации особых направлении хозяйства и культуры, т.е. хозяйственно- культурных типов. Поэтому системы жизнеобеспечения и хозяйственно-культурные типы взаимосвязаны, причем последние выступают как таксономически более высокая единица.
По сравнению с хозяйственно культурными типами системы жизнеобеспечения более органично отражают этническую специфику. Разные этносы предпочитают особую пищу, по-разному одеваются и т.д. Поэтому можно сказать, что в системах жизнеобеспечения этнические особенности являются составной частью, а хозяйственно-культурные типы обретают их лишь в условиях этнизации.
В доклассовых и раннеклассовых обществах социально-бытовые организмы являются ячейками, воспроизводящими в нерасчлененном виде ту культуру, в которой этнологи находят элементы хозяйственно культурных типов, этнографических характеристик, историке культурных общностей выделяют в ней пласты традиции заимствовании инновации и т.д. Среди функций социально бытовых ячеек традиционного общества различных типов семей и общин одна из важнейших — регулирование численности коллектива, чему служит механизм брачных связей. Социально бытовой организм во всей совокупности своих черт был удачно охарактеризован академиком Валерием Алексеевым: «Жители одного селения или группы расположенных рядом селении — не только уже сложившаяся (или потенциальная) популяция, но и хозяйственный коллектив связанный общим
комплексом трудовых операций, сезонностью работ и т.д. Этот хозяйственный коллектив (в зависимости от числа своих трудоспособных членов и характера хозяйства) занимает определенную территорию и оказывает на нее постоянное преобразующее воздействие». Тенденция к образованию замкнутых небольших популяций выражена у специализированных охотников, рыболовов и на ранних ступенях общества с производящим хозяйством. Поэтому состояние, обрисованное Алексеевым и названное им антропогеоценозом, может характеризовать либо этап становления хозяйственно-культурного типа, либо его крайнюю специализацию в особых условиях, в том числе в экстремальных. Для развития нового хозяйственного направления с присущим ему комплексом материальной и духовной культуры требовался разрыв со старой традицией и, естественно, он мог успешнее протекать в изолированных общинах. Недаром еще Николай Вавилов писал, что горные долины своей изоляцией способствовали успеху экспериментов ранних земледельцев Современные, широко развернувшиеся раскопки на Ближнем Востоке на практике демонстрируют большое разнообразие направлений хозяйства и комплексов культуры в зонах перехода к производящему хозяйству.
Этнизация хозяйственно-культурного типа происходит и тогда, когда небольшая группа мигрирует в среду населения с иным хозяйственно-культурным типом. Но и этот случай обусловлен особой ситуацией, а не внутренними свойствами типа.
Рассматривая социально-бытовой (хозяйственный) коллектив, Алексеев справедливо подчеркнул значение эндогамии. В нашей литературе ряд авторов уделяет ей внимание как фактору стабилизации этноса. Теоретически в наиболее полной форме этот вопрос поднят Бромлеем. Касаясь семьи как важнейшего канала передачи традиционной культурной информации, он считал, что действие эндогамии как своеобразного «стабилизатора», «защитного механизма» этноса связано с тем, что замкнутость круга брачных связей обеспечивает ему сохранение семей однородного этнического состава».
Этнографические примеры дают возможность охарактеризовать значительную роль близости по хозяйственно-культурному типу между народами для брачных контактов Материалы знатока сибирского материала Бориса Долгих показали довольно резкое избегание нганасанами браков с иноэтническими группами. Он
писал: «При ближайшем рассмотрении практики нганасан в этом отношении выясняется, что существовавшее эндогамное ограничение, охватывающее нганасан и тундровых энцев, было обусловлено определенными причинами, вытекавшими не из идеологических принципов, а из условий их материального существования. Дело в том, что нганасаны практически вступали в брак лишь с теми энцами, которые по условиям быта были близки к ним (нганасанам). В 1926—1927 гг. все нганасаны жили в определенного типа чумах, одевались в одинаковый национальный костюм, сохраняли специфические порядки в домашней жизни, приготовлении пищи, личной гигиены и т.д. Оказалось, что они вступали в брак только с теми из энцев, которые сохраняли в своем быте именно эти же черты, жили в таких же чумах, одевались в ту же национальную одежду и т.д. Выбор жен нганасанами только в своей среде и среди живших одинаковым с ними бытом энцев был вполне оправдан с точки зрения хозяйственной целесообразности. Жена стоила дорого. Если же брали жену, то такую, которая могла вести домашнее хозяйство традиционным образом, могла шить мужу его привычную национальную одежду и переносить все трудности старого нганасанского быта».
Аналогичную картину у чукчей наблюдал Владимир Богораз: их браки с иноплеменниками не нарушали общей эндогамии. У киргизов оседлые избегали отдавать девушек в семьи кочевников.
Значение хозяйственного уклада для установления брачных связей в свое время было показано академиком Василием Бартольдом на материалах арабского историка Рашид-ад-дина. Последний писал о лесном народе урянхитах, расселенных к востоку от Байкала, что они вели подвижный образ жизни звероловов. Основное занятие состояло в охоте на горных баранов и горных быков. Рашид-ад-дин сообщал, что урянхиты были убеждены, что их жизнь лучше всякой другой и что нет на свете людей счастливее их. Разведение домашних баранов казалось им столь же невыносимым, как кочевнику-скотоводу, в свою очередь, казалась невыносимой жизнь оседлого земледельца. И наконец, примечательный факт, касающийся браков у урянхитов: «Когда родители были недовольны дочерью, они грозили ей отдать ее замуж за человека, который заставит ее ходить за баранами; эта угроза казалось настолько страшной, что могла довести девушку до самоубийства».
Рассмотренные данные об эндогамии показывают, что хозяйственно-культурные типы могут обладать этнознаковой функцией, которая диктуется семьей (большой или малой) как социально-бытовым организмом. В условиях, когда семья является производственной ячейкой, она особенно прочно консолидирует вокруг себя функционально разные блоки культуры. Это естественно, ибо тогда семья выступает не только как основная ячейка потребления жизненных средств, но и как производственный коллектив. Такой характер семьи делает ее структурообразующим фактором в традиционных системах жизнеобеспечения.
Специфика систем жизнеобеспечения, базирующихся на семье, заключается не только в тесном взаимодействии людей с окружающей природной средой, но и в таком взаимодействии, когда производительные силы позволяют осуществлять его отдельной семьей Это состояние, как известно, нашло свое отражение в формировании территориальной общины Исследователи, называющие ее по-разному (соседская, земледельческая и проч.), хорошо изучили ее производственный характер как формы организации труда. Но такая община выступает одновременно как форма общежития, как социально-бытовой коллектив. Культурные параметры в общине менее интегрированы по сравнению с семьей. В общине могут быть семьи с разной культурной традицией. Но все же культурная монолитность территориальной общины сильно выражена. На поздних этапах доклассового и в раннеклассовом обществе экономическое значение территориальных общин исключительно велико. Однако их роль не ограничена социально-производственной сферой, общины являются носителями распределительных культурных отношений, и как таковые они свободно включаются в поток современной жизни.
4 Хозяйственно-психологическая самоидентификация
Культура, создаваемая семьями внутри территориальной общины, строго подчинена нормативным требованиям — престижная цель деятельности людей в этих условиях состоит в достижении не отличия, а подобия. Здесь господствует принцип «как у всех», «как у людей» В русской крестьянской общине понятие «народ» распространялось на соседей, членов общины Этот смысл слова родствен понятию «народ» в широком, этническом значении.
В языках многих народов мира члены территориальной общины, соседи, именуются терминами, переводимыми как «люди», «народ», что одновременно является этнонимом. Очень часто этническое самоназвание одного человека звучит так же, как «односельчанин». Например, Лев Штернберг отмечал, что самоназвание нивхов «нивух» (имеющее значение «человек») в более узком смысле означает также «односельчанин», «из моей деревни», а слово «нани» в самоназвании нанайцев имеет значение «из этой земли», «здешний». Самоназвание нганасанов «ня» означает «свои», «товарищи» и лишь в общем смысле «люди», «народ». В лингвистическом смысле семантика этих терминов развивается от конкретного к общему. В герменевтическом смысле этноним — это восхождение единичного к всеобщему и наоборот.
Характерное явление этнонимики многих традиционных обществ — ограничение термина «человек» не общеродовым его значением, а более узким («человек» или «люди» такой-то местности, с такими-то чертами культуры и т.п.). Семантическая мотивированность таких этнонимов позволила нам выделить среди них большую группу по хозяйственно-культурному типу. Психологическое различие по принципу «мы» и «они», «свои» и «чужие» наделяет знаковостью культурные особенности, распространяет эту знаковость и на черты хозяйственно-культурного типа.
У ряда тунгусо-маньчжурских народов в их этнонимах подчеркивается занятие оленеводством — многие из них восходят к слову оро (орон, или ула), обозначающему «домашний олень». Это относится к названию сахалинских сроков и их самоназванию ульта («оленные» ). Среди эвенков, особенно в южной части их этнической территории (от Забайкалья до Зейско-Учурского района), широко бытовало самоназвание орочен («оленные»). Расселенные в лесостепи и степи конные тунгусы, существенно отличающиеся укладом жизни от оленных, назывались мурчены («конные»). Оседлые эвенки, живущие по побережью. Охотского моря, называют себя мэнэ, мэнэл («живущие на одном месте»), а своих соседей, кочующих с оленями, — орочел («оленные»). Эвены, первоначальная территория которых находилась на Охотском побережье, устойчиво сохраняют за собой название ламуты («приморские жители») Одна из тунгусских групп — негидальцы, освоившая оседлый рыболовческий образ жизни, получила это
название от своих сородичей эвенков, кочевавших по отрогам Станового хребта (дунканов — «жителей сопок»). В основе этнонима негидальцев положен термин «нгегида» («береговой»). Часть эвенков на Амуре в силу характера их занятия получила название кумачен (от кума — «нерпа» по эвенкийски). Такая же картина на Северо Востоке Ази и Этноним ительменов происходит от глагола ителахса — «жить, обитать», т.е. ительмен — «житель». Ближайшие соседи ительменов — оленные коряки называли их вместе с приморскими коряками нымылын («житель селения») Оленеводы коряки называли себя «чавчывав» («оленные»). Приморские чукчи, занимающиеся охотой на морского зверя, называют себя анкалыт («морские жители»), а тундровые чукчи оленеводы именуют себя чавчуват (почти так же, как называют себя оленные коряки).
Категория этнонимов по хозяйственно культурному типу выражена и у других народов Сибири Так, долганы в районе Норильска называют себя тыа кисите («лесной человек»). Одно из самоназваний лесных энцев — муггади, что означает «лесные». Этноним селькупов имеет смысл «таежный человек».
Как правило, этноним по хозяйственно-культур ному типу относится к сравнительно небольшим группам, довольно четко ограниченным этнически. Но иногда под таким этнонимом, когда он возникает в иноэтническои среде, могут подразумеваться разные этносы. Так, это свойственно названию остяк, которым русское население называло хантов, часть манси, кетов и селькупов. В писцовых книгах начала XVII в остяками именовали также башкиров лесных камских районов. Это название распространялось на целую группу сходных по культуре народностей, в нем можно видеть термин, применявшийся тюрками для соседнего им населения лесной полосы возможно восходящий к какому либо древнему этнониму.
Много таких же фактов можно привести из других стран мира. Особенно обильно категория этнонимов по хозяйственно культурным типам представлена в Индокитае (мон кхмерские народы зоны лесов, именующие себя бру, брао и т.д. — «лесные»), в Индостане (тоже в зоне лесов и на границах с Тибетским нагорьем, где «люди долин» вроде пепча отделяют себя от скотоводов плоскогорий), в Африке с широко представленными там дихотомиями «речных людей» и «лесных людей», «людей зерна»
(или «каши») и «людей скота». Зато этнонимов этой категории встречается мало в древнейших центрах производящего, особенно земледельческого хозяйства (в Передней Азии, на Кавказе, на юге Европы). Их больше там, где крупные земледельческие цивилизации еще не закончили освоение всей экологической среды (в маргинальных областях Индии в лесах Юго-Восточной Азии).
Есть этнонимы по хозяйственно культурному типу, еще более ясно указывающие на него вроде названия «роидигнии», обозначавшего древнегерманское племя занимавшееся подсечно-огневым земледелием (die Rodung), название срэ — «люди поливных полей» во Вьетнаме.
Но многие этнонимы этой категории отмечающие топографические черты мест обитания по существу опосредствованы хозяйственно культурным типом развившимся в данном ландшафте. Таковы многочисленные этнонимы со значением «люди леса» или «люди гор» (т.е. ведущие подсечно-огневое земледелие в лесах), «люди степи», «степняки» (те занимающиеся скотоводством в степи) «люди моря» (т.е. занимающиеся охотой на морского зверя) и т.д. Негидальцы (от негида — «береговой», «житель берега») не потому себя так называют, что расселены, по берегам бассейна Амура, а прежде всего потому, что занимаются преимущественно рыболовством и живут оседло в отличие от близкородственных эвенков, которые в этой же местности могут заниматься охотой Характерная черта этнонимов по хозяйственно-культурному типу — их топологические звенья, где пара этнонимов взаимосвязана и обозначает контрастирующие по образу жизни группы населения, т.е. этнонимы распределительны.
Большое число этнонимов по хозяйственно культурным типам в Сибири закономерно связано с непрерывными хозяйственными изменениями на ее территории, как правило, шедшими в направлении с юга на север. Один из ярких таких процессов — распространение оленеводства. Становление одной из его отраслей — крупнотабунного оленеводства закончилось в XVIII—XIX в.в. Очевидно, обилие этнонимов со значением «оленные» в Сибири связано с относительно поздним проникновением туда хозяйственно культурных типов с оленеводством. Этнологами было прослежено появление на Дальнем Востоке новых этнонимов, в том числе и название орочен на месте старых племенных
названий в связи с экспансией с II—III в.в. оленеводческого хозяйства.
Этнонимы по хозяйственно-культурным типам показывают, что они возникают в среде, где коллективы осознают свои культурные различия. Эта среда является не чем иным, как историко-этнографической областью того или иного ранга. Такая область объединяет народы, живущие в условиях длительных связей взаимного влияния и разделяющие общую историческую судьбу. В границах историко-этнографических областей протекают процессы распространения хозяйственно-культурных типов. Так, Чебоксаровым на примере Прибалтики было показано внедрение земледельческо-скотоводческого комплекса, принесенного древними балтийскими племенами в среду аборигенных финских охотников и рыболовов. Таким образом, можно сделать вывод, что важнейшим условием взаимодействия традиционных обществ с природой выступает историко-этнографическая область, образующая историке культурную среду для развития хозяйственно-культурных типов и облегчающая переход от низших типов к высшим. Особенность историко-этнографических областей как среды для хозяйственно-культурных взаимосвязей народов в том, что эти области дают рамки для территориально зонального разделения труда, которое основано на обмене предметами производственного и непроизводственного потребления Историке этнографические области — конкретное выражение распределительного этнокультурного процесса.
5. Хозяйственно-культурные типы и этногенез
Рассмотрение этнической специфики, эндогамии и этнонимики подтверждает вывод, что в эпоху становления и бурного развития хозяйственно-культурных типов наблюдается процесс их этнизации. Последующая стабилизация хозяйственно-культурных типов связана с оформлением сходных комплексов, приуроченных у разных народов к ландшафтно-климатической среде. Такая деэтнизация, сопровождающаяся разделением комплекса хозяйственно-культурных черт и этнической специфики, — явление, наиболее широко наблюдаемое на позднем этнографическом материале. И оно тоже распределительно. Обнаружение исторических тенденций этнизации и деэтнизации дает возможность яснее представить
эпоху возникновения того или иного хозяйственно-культурного типа. Разнообразные данные показывают, что хозяйственно-культурные типы возникают в условиях мобилизации не только хозяйственно-адаптивных факторов, но и факторов этнических.
В ходе всемирной истории этнизацию хозяйственно-культурных типов в ее начальный этап можно обнаружить в различные эпохи. Так, Марковым вскрыт процесс возникновения культуры древнейших подвижных скотоводов в горно-степной полосе. Передней Азии на рубеже II и I тыс. до н.э. В более раннюю эпоху, очевидно, еще не было этнического обособления скотоводов. Действительно, во II тыс. до н.э. в Месопотамии бродячие скотоводы, которые находились продолжительное время на положении полукочевников в укрепленных поселениях на возделанной территории, обычно не выделяются в хозяйственных документах как члены того или иного племенного объединения, а обозначаются как жители данного поселения.
Сергеем Толстовым было показано, что возникновение ислама у арабов связано не только с развитием кочевнического хозяйственно-культурного типа, но и обусловлено кризисом ранних государств в Малой Азии, Сирии и на севере Африки на фоне консолидации и экспансии арабского этноса. (В более поздних исследованиях арабистов подчеркивается также значение ассимиляционного воздействия оседлых цивилизаций северо-западной Аравии, Йемена и Ирана, роль климатических изменений и другие факторы.)
Другой пример — туареги, скотоводческий народ берберского происхождения Становление их хозяйственно культурного типа в такой пустынной области, как Сахара, было вызвано их стремлением уйти от арабского политического господства и арабизации. Относительно происхождения венгров теория, опирающаяся на концепцию хозяйственно-культурных типов, была разработана Петером Верешем. Согласно его данным, дифференциация по хозяйственно-культурным типам способствовала вычленению предков венгров из угорской общности в Западной Сибири.
Итак, мы приходим к следующим общим выводам относительно этнических черт в системе хозяйственно-культурного типа. Этническая специфика по-разному выражена в ранние и поздние периоды существования хозяйственно-культурного типа. В периоды своего формирования хозяйственно-культурные типы тесно