I. Противоположные философские системы
К. Мангейм
Диагноз нашего времени.
Попутный ветер не поможет тем, кто
не знает, в какой порт он направляется
Монтень
Предисловие
Настоящие статьи, за исключением одной (главы V), были написаны во время войны. Они возникли как лекции или памятные записки для студентов, желающих узнать мнение социолога о современной ситуации.
Я некоторое время размышлял над тем, публиковать ли их в первоначальном виде - как отдельные статьи, или же более тесно увязать друг с другом. Будь это в обычные времена, я несомненно предпочел бы второе. Однако в данный момент я чувствовал, что непосредственный личный контакт не должен быть принесен в жертву системному академическому подходу. Отдельные статьи, которые можно читать и обсуждать независимо друг от друга, более точно выражают основные идеи, нежели одно обширное исследование. В этой книге делается попытка применить метод и запас знаний научной социологии к нашей действительности. Я решил не откладывать издание этой книги, чтобы не терять время и использовать тот небольшой вклад, который она могла бы внести в обсуждение жгучих проблем современности.
В истории бывают такие стечения обстоятельств, когда возникают определенные возможности, и если их упустить, они могут быть утрачены навсегда. Как революционер ждет своего часа, так и реформатор, желающий изменить общество мирными средствами, не должен упускать свой шанс. На протяжении уже нескольких лет я убежден в том, что на долю Великобритании выпала возможность и миссия развития общества нового типа, а также в том, что мы должны осознать это и выполнить эту миссию. Я старался выразить эту мысль в своих лекциях, она высказывается также и в этой книге.
Далее я хочу привести точные данные об отдельных главах настоящей книги.
Глава 1 «Диагноз нашего времени» была написана в январе 1941 г., прочитана в виде лекции на конференции Федерального союза в Оксфорде, а также в июле 1941 г. на летних курсах в Оксфордском университете, предназначенных для лиц, не являющихся студентами, затем в августе 1941 г.
[412]
на Международном форуме Совета сторонников мира в Вундбруке.
Глава II «Кризис оценок» написана в январе 1942 г. и представляет собой лекцию из цикла публичных лекций по вопросам «войны и будущего», прочитанных различными лекторами и организованных Лондонской экономической школой (Лондонский университет) в Кембридже.
Глава III «Проблема молодежи в современном обществе» написана в апреле 1941 г. в качестве приветственной речи конференции по новому образованию в Оксфорде; в мае 1941 г. прочитана как лекция в Ассоциации Масарика в Оксфорде; в июле 1941 г. - на конференции молодежных лидеров в Оксфорде, организованной министерством образования.
Глава IV «Образование, социология и проблема общественного сознания» прочитана как лекция в Нотгингемском университете, организованная совместно Институтом образования (Лондонский университет), Колледжем Голдсмита (Лондонский университет) и Ноттингемским университетом;
прочитана также в виде лекции для преподавателей университета в Ньюкасле, Дарем в мае 1941 г.
Глава V «Массовое образование и групповой анализ» перепечатана из книги «Образование для демократии», изданной Дж. Когеном и Р. Траверсом, Макмиллан, Лондон, 1939 г.
Глава VI «Групповая стратегия нацизма» Би-би-си, зарубежная редакция, 1941 г., перепечатана из газеты «The listener» за 19 июня 1941 г.
Глава VII «К новой социальной философии» - см. сноску на с. 503.
Я выражаю свою благодарность и признательность за разрешение на перепечатку г-дам Макмиллану и К% а также Британской радиовещательной корпорации (Би-би-си). Хочу также выразить признательность отделу научных исследований Лондонской экономической школы за предоставленную
помощь в моем научном исследовании.
[413]
Глава I Диагноз нашего времени
I. Значение новой социальной технологии
Давайте посмотрим на мир с точки зрения врача, пытающегося поставить научный диагноз нашей общей болезни. В том, что наше общество серьезно больно, сомнений нет. Коротко ситуацию можно охарактеризовать следующим образом: мы живем в век перехода от laissez-faire1 к планируемому обществу. Планируемое общество будущего примет одну из двух возможных форм: либо это будет диктатура с правлением меньшинства, либо новая форма правления, которая, несмотря на сильную власть, будет демократической.
Если этот диагноз окажется верным, то все мы будем в одной лодке - Германия, Россия, Италия, Великобритания, Франция и США. Несмотря на все еще существующие значительные различия, мы движемся в одном и том же направлении к своего рода планируемому обществу, и вопрос заключается в том, будет ли планирование хорошим или плохим: возникнет оно на базе диктатуры или на основе демократического контроля. Однако мой диагноз - это вовсе не пророчество. Ценность диагноза состоит главным образом не в предсказании как таковом, а в выяснении оснований данных утверждений, а также в актуальности анализа факторов, определяющих ход событий. Основные изменения, свидетелями которых мы сегодня являемся, в конечном итоге объясняются тем фактом, что мы живем в массовом обществе. Управление массами не может осуществляться без ряда изобретений и усовершенствований экономической, политической и социальной технологии. Под «социальной технологией»2 я понимаю совокупность методов, оказывающих влияние на поведение человека и служащих в руках правительства сильным средством социального контроля.
Что касается этих усовершенствованных социальных методов, то их характерная черта не только в том, что они в высшей степени эффективны, но и в том, что эта эффективность благоприятствует правлению меньшинства. Так, новая военная техника делает возможной большую концентрацию силы в руках меньшинства по сравнению с любым предшествующим периодом. В то время как в XVIII и XIX веках армии были вооружены винтовками, в наше время они оснащены бомбами, самолетами, газом и механизированной техникой. Человек, вооруженный винтовкой, представляет опасность лишь для нескольких человек, человек, вооруженный бомбой, угрожает жизни тысяч людей. Таким образом, модернизация военной технологии в наш век увеличивает шансы правления меньшинства.
[414]
Аналогичная концентрация произошла и в области управления. Телефон, телеграф, радио, железные дороги, автомобили и, наконец, научное управление с помощью крупных организаций ускорили централизацию управления и контроля. Подобная же концентрация имеет место и в области формирования общественного мнения. В этом направлении действует механизированное массовое производство идей с помощью прессы и радио. Если добавить к этому возможность контролировать школу и всю сеть образования из единого центра, то станет ясно, что происшедший в недалеком прошлом переход от демократической формы правления к тоталитарной объясняется не столько изменением идей в умах человечества, сколько изменением самих принципов и методов управления обществом.
Новая наука о человеческом поведении дает в руки правительства знание о человеческом разуме, которое можно либо использовать для увеличения эффективности управления, либо превратить его в инструмент, играющий на эмоциях масс. Развитие социальных служб позволяет оказывать давление на нашу частную жизнь. Таким образом, появляется возможность сделать объектом общественного контроля психологические процессы, которые ранее считались сугубо личными.
Я уделяю так много внимания этой социальной технологии, ибо считаю, что она ограничивает возможности развития современного общества. Характер социальной технологии для общества даже более важен, нежели его экономическая структура или социальная стратификация. С ее помощью можно затормозить или изменить функционирование экономической системы, разрушить одни социальные классы и поставить на их место другие.
Я называю эти методы технологией, поскольку они сами по себе не могут быть ни хорошими, ни плохими. Все зависит от того, как захочет использовать их человек. Главная особенность современной технологии состоит в том, что в ней содержится тенденция к усилению централизации и, следовательно, к укреплению власти меньшинства и диктатуре. Имея в своем распоряжении бомбы, аэропланы и механизированную армию, а также такие средства связи, как телеграф и радио, крупные промышленные предприятия и иерархическую бюрократическую машину в целях производства и распределения товаров и управления людьми, можно с этих ключевых позиций принимать важнейшие решения. Постепенное установление этих ключевых позиций в современном обществе сделало планирование не только возможным, но и неизбежным. Все происходящие в обществе процессы и события - это не что иное, как результат естественного взаимодействия между малыми самостоятельными единицами. Отдельные индивиды и
[415]
небольшие предприятия сейчас уже больше не стремятся достичь равновесия с помощью конкуренции и взаимного приспособления. В различных областях социальной и экономической жизни существуют огромные комбинаты, сложные социальные единицы, которые недостаточно гибки, чтобы самим провести свою реорганизацию, и потому должны управляться из центра.
Значительная эффективность тоталитарного государства объясняется не столько его более эффективной и крикливой пропагандой, как обычно считают, сколько пониманием того, что массовое общество не может управляться грубыми доморощенными методами, которые годились в эпоху ремесленников. Террористическая эффективность тоталитарного государства заключается в том, что, координируя методы управления, оно порабощает большую часть населения и навязывает ему убеждения, мнения и поведение, не свойственные истинной природе гражданина.
При описании концентрации социальной технологии я сознательно ссылаюсь на изменения, характеризующие саму структуру современного общества. Это означает, что если искать главную причину того, что случилось в Германии, Италии, России и других тоталитарных странах, в изменении характера социальной технологии, то вопрос о том, когда та или иная группа в пока еще демократических странах прибегнет к такой технологии, является только вопросом времени и возможности. Такие катастрофы, как война, депрессия, рост инфляции и безработица, требующие применения чрезвычайных мер (т. е. концентрации максимальной власти в руках правительства), обязательно ведут к ускорению этого процесса. Еще до начала войны напряженность, вызванная существованием тоталитарных государств, вынуждала демократические страны принимать меры, схожие с мерами тоталитарных государств во время революции. Само собой разумеется, что тенденция к концентрации должна увеличиваться во время войны, когда становятся необходимыми мобилизация, распределение продовольствия и других товаров.
После такого описания социальной технологии вы можете по праву сказать: «Что за мрачная перспектива? Есть ли у нас какой-то выход? Или же мы просто жертвы слепого процесса, который сильнее всех нас?» Ни один диагноз не является совершенным, если он не предлагает какого-то лечения. Нужно изучать общество таким, как оно есть, для того, чтобы наметить меры, которые могли бы сделать его таким, каким оно должно быть. Дальнейшие исследования позволяют нам, к счастью, освободиться от чувства отчаяния и призывают нас к действию.
[416]
II. Третий путь: воинствующая демократия
До сих пор я описывал социальную технологию. Подобно любой технологии она ни хороша и ни плоха сама по себе. Все зависит от того, как ее используют человеческие воля и рассудок. Если она предоставлена сама себе и развивается бесконтрольно, то ведет к диктатуре. Если же эту технологию постоянно контролировать и заставить служить добрым целям, если не технология господствует над человеком, а человек над технологией, то ее можно считать одним из самых великолепных достижений человечества. Однако мы сможем повернуть ход событий и предотвратить то, что случилось с Германией, Италией и Россией, только если будем бдительны и используем наши знания на благо всем. Принцип laisser-faire больше уже нам не поможет: мы будем вынуждены сознательно повернуться лицом к грядущим событиям, используя конкретные знания об обществе. Такой анализ необходимо начать с некоторых предварительных замечаний, которые, возможно, помогут нам определить нашу политику.
Во-первых, не всякое планирование - зло. Мы должны различать планирование ради подчинения и ради свободы и многообразия. В обоих случаях велика роль координации средств социальной технологии, таких, как образование, пропаганда, администрация. Существует также различие между координацией для достижения однообразия и координацией ради разнообразия. Дирижер оркестра осуществляет координацию между различными инструментами, и от него зависит достижение общего эффекта монотонности или разнообразия. Осуществляемая диктатором координация гусиных шагов -это наиболее примитивный пример правильного понимания значения координации. Истинная координация в социальной сфере означает увеличение экономии и более целесообразное использование социальной технологии. Чем больше мы думаем о лучших формах планирования, тем скорее приходим к выводу, что в наиважнейших сферах жизни надо намеренно воздерживаться от вмешательства и оставлять свободное поле для спонтанности, не искажая ее излишним управлением. Вы можете составить расписание для школы-интерната и прийти к выводу о том, что в определенные часы ученикам должна быть предоставлена полная свобода. И даже если вы остаетесь хозяином ситуации и решаете не вмешиваться в определенные сферы жизни, все равно вы во власти планирования. Такого рода намеренный отказ от вмешательства со стороны планирующего органа радикальным образом отличается от намеренного вмешательства, существующего в обществе типа laissez-faire. И хотя совершенно очевидно, что планирование вовсе не обязательно означает координацию
[ 417]
гусиных шагов, все же именно таким образом бюрократический и воинствующий дух тоталитарных государств искажает его смысл.
Есть очень простая причина, по которой в конечном итоге массовое общество не может выжить, если оно плодит лишь подчинение. Французский социолог Дюркгейм в книге «Разделение труда в обществе»3 впервые указал на то, что только очень примитивные общества могут существовать на основе гомогенности и подчинения. Чем сложнее социальное разделение труда, тем больше дифференциация его типов. Интеграция и единство большого общества достигаются не через единообразное поведение, а через взаимное дополнение функций. В индустриальном обществе людям свойственно держаться вместе, поскольку фермер нуждается в услугах промышленного рабочего, ученого, и наобороот. Кроме профессиональных различий существуют и индивидуальные особенности, необходимые для того, чтобы делать новые изобретения и контролировать развитие. Все это лишь подкрепляет наше утверждение о том, что бюрократическая и военная модель планирования должна быть заменена новой моделью планирования ради свободы.
Второе замечание заключается в том, что планирование не обязательно должно основываться на диктатуре. Координация и планирование вполне возможны на демократической основе. Ничто не мешает парламентскому механизму осуществлять необходимый контроль в плановом обществе.
Для успешного функционирования нового социального порядка нужно не только сохранить абстрактный принцип демократии, но и придать ему новую форму: необходимо добиться также соблюдения социальной справедливости, если мы хотим гарантировать действие нового социального порядка. Функционирование существующей экономической системы, если пустить ее на самотек, приведет в самый кратчайший срок к увеличению различий в доходах и благосостоянии между различными классами до такой степени, что это уже само по себе вызовет недовольство и социальную напряженность. Однако поскольку демократический порядок основывается на демократическом согласии, принцип социальной справедливости является не только этическим принципом, но и одним из условий функционирования самой демократической системы. Требование большей справедливости вовсе не обязательно подразумевает механическое понятие равенства. Разумные различия в доходах и накоплении богатства могут сохраняться в обществе с целью стимулирования лучших достижений, пока они не нарушают общих тенденций планирования и не вырастают до таких размеров, что препятствуют сотрудничеству между различными классами.
[418]
Стремление к большей справедливости имеет тс преимущество, что оно вполне осуществимо с помощью существующих средств реформирования общества: налогообложения, контроля за инвестициями, государственного механизма управления и расширения социальных служб; оно не нуждается в революционном вмешательстве, которое неизбежно порождает диктатуру. Изменения, происходящие в результате реформ, обладают по сравнению с революционными изменениями тем преимуществом, что могут рассчитывать на помощь бывших ведущих демократических групп. Если новая система начинает с разрушения прежних ведущих групп общества, то она опрокидывает также все традиционные ценности европейской культуры. Жестокие преследования либеральной и консервативной интеллигенции, а также церкви направлены на то, чтобы уничтожить последние остатки христианства и гуманизма и тем самым обречь на неудачу все попытки установления мира на земле. Если новое общество хочет жить долго и быть достойным всех предыдущих усилий человечества, то новое руководство должно смешаться со старым. Лишь совместно они смогут вдохнуть новую жизнь в те элементы традиционной культуры, которые представляют ценность и могут развиваться путем творческой эволюции.
Совершенно очевидно, однако, что новый социальный порядок не может быть достигнут только благодаря более искусному и гуманному применению социальной технологии. Для этого необходимо духовное руководство, которое представляет собой нечто большее, нежели систему решений технических вопросов. Система либерального общества типа laissez-faire могла предоставить окончательное решение случаю, чудодейственным самоуравновешивающим силам экономической и социальной жизни. Поэтому век либерализма характеризовался плюрализмом целей и ценностей и нейтральным отношением к основным жизненным проблемам.
Либерализм типа laissez-faire принял нейтралитет за терпимость. Ни демократическая терпимость, ни научная объективность не означают, однако, что мы не должны иметь собственного .мнения о том, что считать истинным, или что нам не следует вступать в дискуссию относительно истинных ценностей и целей жизни. Терпимость предполагает лишь то, что каждый должен иметь законную возможность изложить свои доводы, и вовсе не означает, что никто не должен им верить. Позиция нейтралитета в нашей современной демократии зашла так далеко, что мы, руководствуясь одной только справедливостью, разуверились в собственных целях, перестали думать о том, что нужно мирное урегулирование, что надо спасти свободу и сохранить демократический контроль.
Наша демократия должна стать воинствующей, если она хочет выжить. Есть, конечно, основополагающее различие
[419]
между воинственным духом диктатора, стремящегося навязать своим гражданам всеобщую систему ценностей и надеть на них смирительную рубашку социальной организации, с одной стороны, и воинствующей демократией - с другой, которая стала таковой, только защищая процесс социальных изменений и те основные добродетели и ценности, которые являются основой мирного функционирования социального порядка, - братскую любовь, взаимопомощь, порядочность, социальную справедливость, свободу, уважение к личности. Новая воинствующая демократия вырабатывает новое отношение к ценностям. Оно будет отличаться от релятивистской позиции laissez-faire предыдущего века и будет согласовываться с теми основными ценностями, которые приняты в традиции западной цивилизаций.
Угроза нацизма больше чем что-либо другое заставила нас осознать тот факт, что демократии имеют общий набор основных ценностей, унаследованных от классической античности и в еще большей мере от христианства, и что не представляет особого труда определять их и следовать им. Но воинствующая демократия воспримет от либерализма веру в то, что в высокодифференцированном современном обществе - независимо от тех основных ценностей, относительно которых необходимо будет общее демократическое согласие, целесообразно оставить за другими, более сложными ценностями свободу экспериментирования и индивидуальность выбора. Синтез этих двух принципов найдет отражение в нашей системе образования, так что основные ценности и добродетели будут воспитываться у детей с помощью всех имеющихся в нашем распоряжении средств, в то Бремя как более сложные вопросы будут оставаться открытыми, дабы избежать пагубных последствий фанатизма.
Основные проблемы нашего времени могут быть сформулированы в виде следующих вопросов: существует ли возможность планирования, основанная на сотрудничестве и все же оставляющая простор для свободы? Может ли новая форма планирования отказаться от вмешательства за исключением тех случаев, где свободное регулирование ведет не к гармонии, а к конфликту и хаосу? Есть ли форма планирования, приближающая нас к социальной справедливости, постепенно ликвидирующая растущие различия в доходах и благосостоянии общественных слоев? Существует ли возможность преобразования нашей нейтральной демократии в воинствующую? Можем ли мы изменить наше отношение к оценкам таким образом, чтобы стало возможным демократическое соглашение по основным проблемам, в то время как более сложные из них останутся делом свободного выбора?
[420]
III. Стратегическая ситуация
Наш диагноз был бы неполным, если бы мы изучили все возможности лишь абстрактно. Любой социологический или политический анализ должен уделять особое внимание конкретной ситуации. Какова же эта стратегическая ситуация? Существует целый ряд сил, которые, по-видимому, действуют в указанном мной направлении. Во-первых, усиливается разочарование в методах laissez-faire. Постепенно растет понимание того, что они были разрушительными не только в экономической области, где вызвали цикличность производства и массовую безработицу, но и в политической, где они частично несут ответственность за теперешнее состояние либеральных и демократических государств. Принцип laissez-faire, предоставляющий вещам идти своим ходом, не может конкурировать с эффективным сотрудничеством, так как развитие осуществляется слишком медленно, зависит от импровизации и поощряет излишние расходы, присущие бюрократической системе. Во-вторых, растет разочарованность в фашизме, который оказался достаточно эффективным, но его эффективность от дьявола. В-третьих, серьезные сомнения вызывает коммунизм, даже в умах тех людей, для которых он, как доктрина, означал панацею от всех пороков капитализма. Эти люди не только вынуждены взвешивать шансы коммунизма на его внедрение с помощью революционных методов в западных странах с их дифференцированной социальной структурой, но и могут закрывать глаза на некоторые изменения, произошедшие со времени смерти Ленина в период господства Сталина. И чем больше они вынуждены признать, что то, что случилось, было неизбежным компромиссом с реальностью, тем больше они вынуждены учитывать наличие подобных явлений где-либо еще. Существующие факты свидетельствуют о том, что коммунизм является действенным и способен на большие достижения, пока речь идет о государстве народных масс. Ошибки в расчетах появляются тогда, когда обнаруживается, что ни диктатура, ни государство не собираются отмирать. Маркс и Ленин верили в то, что диктатура является лишь переходной стадией, которая исчезнет с установлением нового общества. Сегодня мы знаем, что это было типичным заблуждением XIX века. Когда Маркс разрабатывал эту идею, можно было указать на судьбу абсолютизма, который повсюду медленно уступал место демократии. Однако этот процесс в свете нашего анализа объясняется тем фактом, что в XIX веке социальная технология была еще весьма неэффективной и сильные мира сего вынуждены были вступать в компромисс с низшими слоями. В современном тоталитарном государстве, где весь аппарат принадлежит одной-единственной партии и
[421]
ее бюрократической системе, мало шансов на то, что она отдаст свою власть добровольно.
Итак, остается возможность того, что в результате общих опасений и разочарований все более будет развиваться реформистский подход. Война создала объединенный фронт, своего рода естественный консенсус, необходимый для таких реформ. В конечном счете именно от нас зависит, сможем ли мы использовать преимущества этого единодушия. В данный момент вопрос состоит в том, понимаем ли мы глубокий смысл так называемых чрезвычайных мер. Это шаг по направлению к необходимой координации социальной технологии, которая находится в нашем распоряжении, без отказа от демократического контроля, основанного на сотрудничестве всех партий. Конечно, многие из этих чрезвычайных мер не могут и не должны оставаться постоянными. Однако некоторые из них должны продолжать свое действие, поскольку являются выражением того факта, что насущные потребности общества всегда и везде должны главенствовать над привилегиями отдельных индивидов. С другой стороны, если мы хотим сохранить великие традиции западной цивилизации, то мы должны энергично защищать те права индивида, от которых зависит истинная свобода.
Ознакомившись с данным анализом стратегической ситуации, можно возразить, что политическое единство, порожденное войной, не может длиться долго после того, как исчезнет угроза со стороны общего врага. Преимущество военного критического положения с точки зрения планирования состоит в том, что оно создает единство целей. Мой ответ гласит, что каким бы ни был исход этой войны, нам грозит опасность социального и экономического хаоса, которая, возможно, придет на смену угрозе фашистской агрессии. Эта опасность может, конечно, привести к сотрудничеству между группами и партиями, если они под давлением существующего положения окажутся в состоянии отреагировать на нее творчески и на более высоком моральном уровне, основываясь на лучшем понимании ситуации, чем это требуется при нормальных условиях. Если это произойдет, то будет достигнуто сотрудничество и согласие по некоторым основным долгосрочным проблемам, и можно будет планировать переход к более высокой стадии цивилизации. Как в жизни индивида, так и в жизни нации в час кризиса обнаруживается особая жизнеспособность. Теперь мы должны подготовить почву для полного понимания важности текущего момента.
Необузданная критика форм свободы и демократии, имевшая место в последние десятилетия, должна прекратиться. Даже если мы признаем, что свобода и демократия несовершенны до тех пор, пока экономическое неравенство мешает
[422]
реализации социальных возможностей, будет все же безответственным не осознавать, что они представляют собой колоссальное достижение, с помощью которого мы добиваемся общественного прогресса. Прогрессивные группы в обществе будут тем охотнее выступать за реформы, чем очевиднее становится тот факт, что современные революции ведут к фашизму и шансы революции значительно уменьшаются,когдаобъединенная партия возьмет в свои руки ключевые позиции и сможет предотвратить любое организованное сопротивление.
Печальный опыт последних нескольких лет научилнастому, что диктатура может править даже против воли большей части населения. Причина этого заключается в том, что технология революции очень сильно отстает от технологии управления. Баррикады, символы революции - это реликвии тех времен, когда их воздвигали против конницы. Отсюда следует, что эволюционные методы обладают несомненным преимуществом. Что касается правящих классов, то можно надеяться на то, что более разумные из них в изменившихся условиях предпочтут постепенный переход от современной неплановой фазы капитализма к более демократическому планируемому обществу, которое будет представлять собой альтернативу фашизму. Хотя фашизм формально не лишает собственности правящие классы, государственное вмешательство растет и постепенно подчиняет их. Для этих классов стратегическая проблема состоит в том, чтобы расколоть свои ряды и отделить потенциальных фашистов от тех, кто наверняка пострадает от фашистского эксперимента.
Я считаю, что новый общественный порядок может быть создан, а диктаторские тенденции современной социальной технологии подлежат контролю, если у нашего поколения хватит смелости, воображения и желания, чтобы справиться с этими тенденциями и направить их в нужное русло. Это надо сделать немедленно, пока эта технология еще эластична и не монополизирована одной-единственной группой. От нас зависит, сможем ли мы избежать ошибок демократий прошлого, которые в силу незнания этих основных тенденций не смогли предотвратить возникновение диктатуры. Историческая миссия нашей страны состоит именно в том, чтобы на основе давних традиций демократии, свободы и добровольных реформ создать общество, которое будет жить под
знаком нового идеала: «Планирование ради свободы».
Глава II. Кризис оценок
Планирование и религиозный опыт
Совершенно очевидно, что сегодня невозможно быть последовательно религиозным без интеллектуального знания, без контакта с политическим действием; в то же время суще-
[523]
ствует опасность применения научного и технического подхода непосредственно к человеческим отношениям. Трудность нашего века заключается в том, что мы понимаем необходимость планирования, но знаем и то, что просчеты в планировании могут иметь плачевные последствия. Вопрос о том, насколько общественные институты могут подпитывать религиозный опыт, всегда был открытым. В наш век планирования, когда число институтов увеличивается и деятельность их координируется, проблема становится еще более острой. С другой стороны, даже те, кто смотрит на планирование глазами инженера и склонны думать, что их подход к социальным делам всеохватывающ, понимают, что чисто технический и функциональный подход несовершенен и что общество, движимое чисто утилитарными мотивами, лишается внутренней динамики. Во времена мира и процветания казалось, что можно жить только Голливудом и мороженым, однако теперь, когда человечество борется не на жизнь, а на смерть за сохранение цивилизации, даже инженер понимает, что основы общества следует искать в более глубоких пластах человеческой души, чем он когда-либо думал. Особенно важно, чтобы наша страна осознала эту проблему, так как именно на ее долю выпала миссия возглавить освободительное движение всех угнетенных народов.
Итак, смысл нашего вопроса заключается в следующем: что может быть сделано для восстановления движущих сил общественного развития, прежде чем все общество будет разрушено? При каких условиях планирование может стимулировать свободное раскрытие этих сил и способствовать проникновению духовного начала в жизнь общества?
В отношении уместности планирования глубинного религиозного опыта возможны следующие подходы: а) абсолютно враждебное отношение, считающее вредным любое планирование и институционализацию; б) противоположная точка зрения, согласно которой выжить можно лишь при условии, если подходить к решению проблем наступательно, с помощью строгой регламентации, ортодоксального контроля и казуистики; в) точка зрения, согласно которой условия процветания глубинного опыта поддаются планированию.
3) Смысл планирования ради свободы в случае религиозного опыта
Я думаю, что первые два подхода мало что нам дают, поскольку наш идеал — это планирование ради свободы, т. е. планирование общественного развития ради спонтанности жизни. Поэтому представляется куда более важным применить различные значения третьего подхода к религиозному опыту.
[524]
Планирование глубокого религиозного опыта может означать просто-напросто то, что, планируя остальные сферы жизни, мы оставляем религии свободное поле деятельности, позволяя ей развиваться стихийно. Это не означает laissez-faire, поскольку предполагает тщательное наблюдение за условиями, способными препятствовать религиозному опыту и религиозной практике.
Следующий подход считает неверной точку зрения, согласно которой создание (духовного) вакуума автоматически вырывает из души религиозный опыт. Силой, стимулирующей этот опыт, является традиция. Если вы разрушите социальные рамки традиции, то тем самым вы уничтожаете условия религиозного опыта. Для тех, кто придерживается этой точки зрения, чрезвычайно важно перечислить основные элементы традиции. Что есть традиция - уважение ко всему старому и привычному, подражание или духовная зараза или же это до сих пор не исследованная передача неосознанной творческой энергии, приобретающей особую форму и смысл в различные периоды человеческого существования?
Существует еще мнение, что одной традиции недостаточно. Она существует не в вакууме, а связана с определенными социальными условиями. Эти условия необходимо поддерживать для сохранения традиции. Так рассуждают те, кто желает сохранить крестьянство, поскольку оно обладает определенной религиозной традицией, или же те, кто противится нарушению уединения маленькой мастерской и возникающему скоплению масс, ибо в таком качестве массы начинают вести себя как толпа.
Можно, однако, утверждать, что сохранение религиозного опыта зависит не от непосредственного окружения и социальных групп, а от всей структуры общества, поскольку именно она благоприятствует глубинному опыту или подавляет его. Именно семья, церковь, школа, деловая жизнь и общественное мнение, фабрика и мастерская, искусство и литература, а также их взаимоотношения питают этот опыт или подавляют его.
И, наконец, можно считать, что наибольшее значение имеет личностное воодушевление и поэтому задача состоит в том, чтобы создать для этого условия. Мы должны построить такое общество, в котором большое значение имеют межличностные отношения, дающие простор для свободного чувства товарищества, к которому личность как таковая оказывается сопричастной; общество, в котором человек, имеющий настоящее призвание, имеет возможность его реализовать и в котором отдается должное людям, обладающим качествами лидера. Социологическая проблема заключается в следующем: возможно ли это в искусственных условиях больших
[525]
городов, где люди представляют собой аморфные массы, где добрососедство утратило свое значение, где люди не знают судьбы своих товарищей и история жизни индивида теряет свой парадигматический смысл? Этот глубочайший смысл религиозной истины был, впрочем, при более естественных условиях, выражен на примерах жизни святых, мудрецов и мудрых правителей, так же, как истории жизни Христа или Иова легче запоминаются, чем просто предписания, максимы или теологические рассуждения. Это относится также и к ситуациям, теряющим свою символическую ценность в шумном переполненном людьми большом городе, где мы, как правило, имеем дело с абстрактными деловыми целями или формами наслаждения, редко выражающими глубинный общий опыт. В более примитивных обществах такие важные события, <