Ганне предложила уйти домой, но Иван упорно сидел: «Подождём. Всё-таки заявится он когда-то?»

И только в полдесятого вечера «преданный друг и заместитель» Ивана показался в дверях квартиры. Зашёл ещё один офицер, сосед. Галина Николаевна поставила на стол детскую тарелочку с остывшим картофелем, Иван достал вино. Вроде выпили, хоть и закусить нечем. Сосед принёс баночку горбуши, которую дома никто не ел. На месячный паёк её выдавали более 36 банок. Не маленьких, а литровых. Куда столько!? Эти консервы отдавали деревенским женщинам, которые приходили белить или стирать жёнам офицеров.

Поширяли вилками и в те консервы. Голод – не тётка. Гости изрядно проголодались, дома не обедали, предвидя богатый стол в доме капитана. В одиннадцать вечера ушли домой…

На второй день муж притащил огромные сумки из магазина. Сходил раз, потом другой раз. Пригласили двух деревенских женщин помогать готовить. Были приглашены офицеры батальона. Был приглашён и «любимый» капитан, заместитель со своей женой, Галиной Николаевной, которая, конечно, не явилась. Капитан пришёл один. Но все ахнули богатству стола. Тут были водка, коньяки и лучшие вина. Столы ломились от котлет, всяких колбас и сыров. В финале застолья подали огромный торт, который заказал Иван в Находке, и его привезли, кое-как подобрав коробку. Торт был огромный, килограмма на четыре и очень красивый…

Все ахнули, хоть и были слегка возбуждены от выпитого спиртного…

Ганна потом много думала по этому поводу: «Как это капитан, подчинённый мужа, решил поиздеваться над своим командиром? Значит, он его и в грош не ставил? Хотел, чтобы все в полку похохотали над офицером с орденами, но с тяжёлым хвостом… Он был для подлецов только сыном врага. Значит, ничтожеством. Пролазил к «избранным, чистеньким» с «позорным следом»… Только мерзавец, только негодяй может даже по чьей-то указке, решил унизить и поднять на смех человека, который был на десятки голов выше их… Фронтовика с редкими орденами, которому дважды присваивали героя, но Москва не утверждала это высокое звание. А кто там был в Москве? Карьеристы, боявшиеся фронта? А кто были офицеры в части? Как обычно, деревенские недоучки, боявшиеся гражданки, где нужно в поту зарабатывать на кусок хлеба. А в армии и зарплата, и паёк, и одежда мужу…

Без мужа Ганна окончила второй институт, первая во всей своей родне получила высшее образование, как и мечталось. Со временем обвесила квартиру коврами: ковры на стенах, ковры на полу, телевизор, холодильники, хрусталь. Красивые чайные и столовые сервизы. Иногда поездки по стране и на курорты. Всё это пришло само собой. Пусть и курорты были за свой счёт, но всё-таки были: и в Приморье, и на Кавказе. Где-то кануло в вечность её детство с земляным полом, с рушниками и домиком, сплетённым из хвороста. Где-то там, в Казахстане, заросло давно её поле, на котором сеяла она просо. Но там, наверное, осталась только гора, на которую она девчонкой взбиралась и смотрела вдаль. Впереди расстилалось огромное колхозное поле, потом дальше блестели воды Иртыша, по которым плыли белые пароходы. И ей казалось, что когда-нибудь один из них увезёт и её в неизвестную даль… Когда-нибудь… Так оно и случилось…

Но как-то Ульяна приехала к Ярыси в гости, то, конечно, побывала и у Ганны. Мать сидела на диване, рассматривала обстановку квартиры, поражаясь, как это её Галька, та белобрысая девчонка, которую ей подкинул нелюбимый барчук, превратилась в учителя и завуча огромной городской школы?

Раньше буллы паны, − сказала с удивлением Ульяна, они жили не так, как простые люди. А чем же теперь вы отличаетесь от панов? Да и паны того не знали, что теперь у вас есть. Нажимай только кнопки: тут и свет, тут и электроплита, тут и кино. В квартире тепло, ванна, горячая вода, туалет. Так мало вам всего этого: ещё и телефон. А какая обстановка! Господи, сколько книг и всякой дорогой посуды! И всё привезено из разных стран: немецкое, японское, турецкое, русское. Разве в мою молодость можно было подумать об этом? Недаром ты с детства так и рвалась к учёбе. А постель у тебя какая? Раньше спала на рваных пиджаках. Стремилась выйти замуж за офицера… А что он тебе дал? Сама всего достигла… Дивчата, глядя на тебя, вон тоже повыучивались. Работали на заводе: Ольга слесарем, Рая фрезеровщиком, жили в общежитии, а вечером учились на инженеров. И живут теперь не хуже тебя. Ольга главный инженер проектного института, Рая тоже инженер. Ярыся не захотела после техникума быть учителем, то уже при муже переучилась на технолога. И Ленька, её муж, не возражал учёбе, как твой Иван, а радовался. И мужья у них то капитан парохода, то инженер…

Много советы делали вреда для народа, но давали людям возможность учиться. А кто дурак, как наш Юрка, четыре года ходил в седьмой класс, то пусть идёт и кочегарит, может, где слесарем пристроится… Хочу тебе его привезти, может поможешь ему?

− Во-первых, Юрке я помогать не собираюсь, этому тунеядцу. Вымахал больше двух метрового роста, и я его ещё должна тянуть. С меня хватит и детства. Отправляйте его в армию, пусть набирается ума или в море кочегарить. Силы у него в десятки раз больше, чем у меня. И как это он у вас ходил четыре года в седьмой класс? Почему же мне запрещали учиться? Но не стала ждать ответа… А сказала: − А во-вторых, мы наверно отличаемся от бывших панов тем, что сейчас другое время, идёт генерация людей, с другой аурой, с другим умом, с другим биополем. Люди развитые и многое могут сделать. Эти люди не сидят сложа руки, они не только вздыхают на луну, но ещё и работают. Да за эти блага страна адекватно заплатила большой кровью. Сколько погибло народа, чтобы остальные могли это иметь? Наши дети не «крутят быкам хвосты», а сидят за партами в светлых, больших классах. Только у деда Тараса погибло четыре сына, двое внуков и невестка, жена Тихона, в годы войны. Поэтому живые должны жить: учиться, работать, что никак не мог понять Иван, ни его тугодумка − деревенская мать. Не учила ни Машу, ни Сашу, ни Анатолия… Всё выжидала эта деревенская тыква, чтоб упала с неба манна. У Саши муж алкаш, а она где-то работает уборщицей, а дома трое детей. Где-то пристроила Машу, а сын, как наш Юрка, тоже здоровый верзила и, кажется, алкаш…

Ульяна молчала. Знала, что дочь права и многое ей не простит… Не только сухость и грубость матери, но и её бесчеловечность, рабочую «упряжку».

Фёдор для Ульяны так и не стал родным человеком. Только другой раз горько подводила не математические, а жизненные аргументы: «Наверно Фёдор не попал по своей тупости в генерацию Ганны. Значит, судьба такая. Но у других мужики погибли на фронте, то и такого нет, без генерации. Как говорит Ганна адекватно, неоспоримо. У них теперь и слова какие-то стали: адекватно, генерация, резюме, не шторы на окнах, а портьера или драпри. Мабуть иностранные слова. Конечно, можно было иногда, и поберечь Фёдора, не «съедать» скандалами, как сказала бы Ольга, не вносить деструкцию в семью. Чёрт его знает, конечно, что это за деструкция? А деморализация? Это что ещё за червивое яблоко? Есть ещё и демонтаж… «Не устраивайте демонтаж глупостей…» Оказывается не так-то просто иметь умных дочерей, инженеров? Они всё меряют на свой аршин, и слова не то глупые, не то сильно учёные, не то заграничные.

Последнее время Фёдор стал жаловаться на боли в левом боку. А как-то сильно прихватило, то всё просил прощение. А за что? Сама почти всегда была виновата, ненавидела его всю жизнь. И Ганну никогда не жалела. А она вон как любит своего Сашу! Подумать только! Отдельная для него комната: ковёр на полу, ковёр на стене, шкаф для книг, стол и… драпри на окне… Рая тоже балует свою Алёнку. А про Ольгу и речь молчит. Её Марина мало того, что учится здесь в английской школе, но и летом посылают ещё и заграницу изучать английский язык, то в Лондон, то в Нью-Йорк… Слыханное ли дело!

Только вот о Ярысе страшно подумать. Сделали операцию, потом облучили… Останется ли жива? А у неё две девочки: Лариса и Нелюшка. Тоня в Белоруссии, муж офицер. Едут на несколько лет в Германию. Потом им должны дать где-то в Москве квартиру…»

Но Ярысю родня всё-таки потеряла. Оплакивала не только Ульяна самую любимую дочь, но и сёстры, особенно Ганна. И только Юрий, по-видимому, не очень страдал за сестрой. Но в семье не без урода… А Фёдора в живых уже тоже не стало. Но могилка была ухожена: оградка выкрашена, цветочки, у изголовья деревцо… Жаль, что кусаем поздно локти, а их не достать… Ульяна ходила на могилку, красила ограду и плакала… Прости, прости Фёдор… Но ходила тайно от дочерей, стыдно, наверное, было… Завещала похоронить рядом с ним. Так и сделали… Жизнь даёт свои персонажи гениев и дилетантов; ставит нам свои катаклизмы: одним приоритет, другим боль и слёзы. Негативное убирает с лица земли… Но так ли? Под её могучую руку попадают безжалостно люди, которым положено долго жить, и долго выполнять свои дела на земле. Но как жаль, что жизнь бывает жестокой, очень жестокой, и она преждевременно забирает лучших, самых лучших, таких как Ярыся и Иван…

Глава 26

1961 год… Ганна после курорта в Кисловодске, где купила за полную стоимость сама путёвку, решила повидать ту хату, где родилась, в которой жила когда-то большая семья деда. Это для неё было что-то украинское, сказочное и загадочное. Сколько раз она видела в мечтах и во сне это огромное поместье деда!

Остановилась у тётки Марийки, которая в то время жила на Украине, недалеко от деревни Старой Осоты. Отдохнула денёк, накупила подарков материному брату Тихону и жене Ефима, Кристине. С тёткой Марийкой побывали везде в гостях и, наконец, добрались до нужной деревни, до того места, где раньше было подворье деда Тараса. Сразу охватило горькое разочарование. Ни хаты, ни всех построек, по-видимому, давным-давно не было. Время и жизнь всё сметают до обидного с земли. На месте подворья деда теперь стояла небольшая хата, но с хорошей тесовой крышей и новым садом. Ни цветочка во дворе, только зелёная травка обрамляла жильё.

Жильё – это глаза и душа хозяйки. Видно, что хозяева были всё-таки не тунеядцы, но какое-то у них было негативное отношение к красоте. Украинской красоте: со своими пивныками и мальвами. Ни забора, ни ворот. А где же не только мальвы, но и астры, георгины? И самое удивительное, что когда они проходили по деревням мимо десятков домов, то везде видели пустоту в палисадниках. Около многих хат и палисадников-то не было, как здесь. Дома стояли сиротливо без дворов, только сад и огород. Больше ничего. В чём дело? Не было и широких улиц: авеню. Так, тропинки между домами или пыльные поганенькие дороги не для машин, а телег. А где же тот диамант – образ, бриллиант украинской хаты?

Грустно, пустынно и нелюдимо: ни детских площадок, ни скамеечек для стариков… Обеднели вкусы украинцев или красота и уют стали символом больших утрат? Люди избегают смотреть на эту яркую красоту, красоту, которую рождает земля, но которая так жестоко проглотила тысячи тысяч безвинных людей?

Ганна и Марийка остановились около дома. Из двери коридора вышла дородная, лет пятидесяти, женщина. Красивая, в ярком сарафане, хоть рисуй с неё картину. Увидев пришедших, ахнула: «Ой, Марийка, якими судьбами ты оказалась около моей хаты!»

И пошло как обычно при встрече:

− Как Васыль, как дочки? Куда направили после институтов? Вроде в Киеве работают врачами? Это гарно. Дуже гарно… а это кто же с тобой? − спросила она, глядя бесцеремонно, по-хозяйски на Ганну.

А когда узнала, что та приехала специально с Дальнего Востока повидать хату, где родилась, спросила: