Наступило спокойствие за последние годы.

Через два месяца приехал муж. Он сел на стул рядом с Ганой, которая всегда гнулась над книгами. Положил снова ей на два месяца деньги, а рядом отрез габардина, чудесного, голубоватого и прекрасный отрез шёлка на платье: «Это тебе…»

Ганна молча посмотрела на подарок, иронически слегка улыбнулась и пальцем, одним только пальцем, отодвинула дорогой подарок от себя. Пахнуло далёким детством, когда отчим ей тоже приносил шёлк на платье после пятого класса. «Бери, дурочка, тряпку и гни спину на всю семью…»

Иван, молча, забрал отрезы, встал и, не прощаясь, ушёл. Вернее – уехал. Снова на два месяца…

Ганна зашла как-то в ювелирный магазин и удивилась, что три серебряные чайные ложечки она сможет купить за половину своей стипендии. Так и сделала. После второй стипендии на её кухонном столе была большая серебряная ложка и вилка. А ещё через месяц красовался ажурный для Саши серебряный с позолотой подстаканник. Под новый год купила и себе… Только немножко подешевле. «Теперь, если поэкономить на еде, то куплю ещё и шёлк, чтоб обшить ватное одеяло…» И оно было обновлённое жёлтым переливающимся шёлком. Она не сибарит, но очень любит красивое. Оно же и создаётся для людей, для их, если не комфортной жизни, то чтобы умели ценить прекрасное и сами не были затёртым быдлом.

Иван во второй раз приехал вечером. Сам был возбуждённым. Разговорчивым. Привёз бутылку шампанского и закуску. Мол, зашёл в магазин купить папирос, а меня окружили какие-то ворюги. Пришлось для защиты брать бутылку шампанского. Нападут – будет чем защищаться. Увидели мой «фугас» − отстали. Так это или нет, конечно, нет…

Ужинали вместе, Ганна убрала посуду, расстелила постель и легла, как привыкла, более чем за два года, спиной к Ивану. Но под шёлковым одеялом спали вместе… Иван не просил прощение. Но был свой, как когда-то. А она была покорной женой…

«Боги, я молюсь вам и небесам, что вы мне отдали хоть на время моего мужа, моего Ивана… Пусть где-то остаются его женщины-хищницы, добывающие для себя счастье, пусть изнывает Лариса, может больше достойна, чем она, Ганна, этого упрямца или негодяя, но сегодня мой Аполлон со мной… Он повернулся спиной к стене…»

На этот раз Иван увеличил ей алименты в полтора раза. Утром Ганна провожала его до калитки: «Почему он такой худой? Питается, конечно, в столовой. А там острое: перец, горчица…»

Весной умер Сталин. За три дня до его смерти по радио сообщили, что у него инсульт. Три дня шла жуткая, давящая до одурения траурная музыка из всех даже уличных репродукторов. В церкви звонили, призывали всех богов за его спасение. Народ плакал: «Что теперь будет?» Многие родились при Сталине, при нём росли и учились. На фронтах шли бои под призывы: «За Родину, за Сталина, за мать…» Шли, не анализируя, кто развязал войну, и можно ли было избежать варварства и кровопролития?.. В правительстве началась неразбериха. На пост стал Маленков, который круто повернул свои оглобли: «Не нужно больших строек, хотя кое-что можно и оставить. Народ ходит босой и раздетый, не то, что на западе.

Женщинам нужно выпускать красивые кофточки, и чтоб они на них не висели как на корове седло…» И пошло, поехало. Как бомбы стали рваться над страной всякие изречение «умников».

Ворвался в высшую корону власти и Хрущев, когда-то на попойках танцевавший перед Сталиным арлекином. Сталин его считал паяцем, шутом, поэтому, наверно, и уцелел. Сталин не убрал его, как других. Хрущев стал усиленно строить дома-хрущёвки и выращивать кругом кукурузу. Засевали огромные плантации этой культурой, а она не росла, сгорала. Климат был не по ней. Сеяли ведь, не считаясь с климатом. Из армии сотнями демобилизовывали офицеров: «Зачем содержать на шее государства здоровых нахлебников? Пусть трудятся в гражданке…»

Каждый офицер держался за свой пост и свои пагоны. Где-то не справлялся – штрафной полк или демобилизация… О Сталине стали писать всякие небылицы. Даже уже в нашем веке в газете появилась статья: «Да Сталин ли умер, вернее, его ли отравили в 53 году?» У Сталина было несколько двойников. У настоящего Сталина при медобследовании ещё в 1904 году отмечали врачи, что второй и третий пальцы на ноге были срощенные. Говорилось и о левой руке, и о локтевом и плечевом суставах, о разной толщине ног… И такие «деятели», как Берия и Маленков?! Именно они в марте 1953-го «остановили» правление предполагаемого очередного, видимо, ставшего неуправляемым двойника. Итак, вскрываемое посмертно телу Сталина не принадлежало: На его теле дефектов не было. Значит, хоронили двойника. Если верить версиям, то настоящий Сталин был отравлен ещё 23 декабря 1937 года, а его талантливый двойник – 26 марта 1947 года. И периодическая смена «сталиных» у руля страны двойниками могла стать трафаретной. И правление Сталина могло практически быть бесконечным, это, конечно, предположение, но чем чёрт не шутит… , особенно в лице таких деятелей, как Берия и Маленков. Именно они «остановили» правление, ставшего неуправляемым, двойника… Чтоб было время поделить власть. Поговаривали, что ещё после смерти Ленина могли убрать настоящего Сталина, а поставить двойника… Итак, кто же умер в 53 году: Сталин или двойник двойника? Да и в годы войны кто находился в Москве и выступал перед бойцами, уходившими на фронт?..

Глава 25

Ганна закончила институт. Вроде нужно радоваться. Интермедия учёбы была позади. Все экстравагантные выкрутасы событий замкнули свой эллипс или круглое кольцо, окружность. Тёмные эльфы-хранители подземных сокровищ закончили хитросплетения своих сказок. Теперь покой, покой и покой… Хотя нервы, до сих пор напряжённые до предела, стали сдавать… Фу, чёрт! Нужно держать себя в руках… Ведь вокруг полное одиночество, только маленький щебетунчик, сын… Ганне при распределении предлагали немало школ: «Выбирайте… Есть места завучей, директоров школ. У вас стаж педагогический до института три года. Рядовыми учителями идут те, кто не работал в школе… Дадут сразу и квартиру со всеми услугами… Но какие у вас планы на дальнейшее? Вы, кажется, не едете к мужу?»

Да, стоит ли клеить разбитый стакан? Хоть какой универсал-мастер не склеит, всё равно останутся рубцы, швы… Пусть решает Иван сам, а она торопиться не будет, тем более, что там школа только начальная. По её диплому нет работы. Не хотелось думать о прошлом, всяких инверсиях её семейной жизни.