Сейчас почему-то перед глазами стоял один эпизод из её жизни, когда она ещё училась в вечерней школе.
Как-то по осени Иван вдруг пригласил её погулять в парке дома офицеров. Они уже были в «контрах». Спали больше месяца спина к спине. И тут вдруг такое предложение: «Давай сходим в парк. За Сашей присмотрит Надя. Я уже договорился с нею. Оденься только получше».
Принаряжаться здорово не во что было, кроме платья-пальто, в которое вставлялся впереди кусок красивого шёлка, как у Амалии манишка под костюм. Эта обновка была довольно нарядной и исключительно подходила к высокой красивой фигуре Ганы.
Они с мужем ходили по дорожкам парка. Ганна стосковалась по теплу, была в ударе, постоянно что-то весело говорила Ивану, он отвечал ей взаимностью. Это был незабываемый для неё вечер. Людей в парке было немного, но для этой пары никто и не был нужен. Они казались самыми счастливыми на всей земле. Ходили под руку, улыбаясь, и понимая друг друга, как стосковавшиеся после долгой разлуки люди.
Ганна заметила, что уже несколько раз им навстречу попадались две женщины: среднего роста, обе в кофейного цвета недорогих плащах. Обе примерно лет на пять старше Ивана. Не уроды, но и не красавицы. Так, вроде приятные на вид, но не броские. И почему-то, подходя к Ганне, они «съедали» её глазами. Почему? Да мало ли кому хочется поглазеть на других?
Но когда Ганна с мужем остановились около одной афиши, женщины подошли к ним, стали почти рядом. Сбоку. Неожиданно и одна из них подошла сзади Ганны и хлестнула её по красивому платью-пальто рукой. Ударила только по одежде. Ганна быстро повернулась назад: «В чём дело?» Но женщина уже ретировалась к подруге. И обе тут же ушли…
− Кто они? Кто? Твои знакомые? − спросила Ганна.
Иван только ответил:
− Вот дур… Вот друзья… − Потом добавил: − Понятия не имею… Ты не устала? Пойдём, наверное, домой…
Красота вечера стала гаснуть. Где-то остались смех и счастье Ганны. Падали тени заходящего солнца и её счастья. Домой шли теперь почти молча, вроде опомнившиеся двое людей, не имевшие право на счастье. Не дойдя до калитки дома два шага, Иван свернул к училищу: «У меня там есть дела. Пойду поработаю…» Домой пришёл в два ночи, как и обычно за последнее время. Разделся вроде бы уставший и повернулся лицом к стене. Ганна лежала и думала: «Что ж это было? Что? Одна из этих женщин была Лариса? Повёл меня показать ей. Однако, она мне не конкурент…» И ревности к этой загадочной женщине не было. Чем она его взяла? Чем? Писала на фронт три года, потом в Порт-Артур… Когда я ещё была совсем подростком… «Наверное, она имеет какое-то право на Ивана?..»
Но дней через десять после получения диплома приехал Иван: «Собирайтесь… Вложи всё в два чемодана…»
На новом месте жизнь вроде сразу же восстановилась в нужное русло: обеды, завтраки, стирка, мытье полов…
Ага, пошла ещё учителем начальных классов. По специальности, увы! Работать негде. Был жёсткий закон для выпускников: не работаешь год – диплом аннулируется. Пусть, мол, выпускники работают, а не прячут дипломы в сумочки рядом с губной помадой. Зато, если ты поступил учиться заочно, то хоть десять лет учись на одном курсе, повышай своё образование, хоть черепашьими шагами. Ганна сразу же съездила в край, отвезла свой диплом в пединститут и была зачислена на третий курс пединститута. Всё, диплом спасён. На третьем курсе она теперь может учиться хоть пять лет. Таковы были законы и заочникам: «Учись, двигайся, повышай своё образование…»
Да, Ганна знала, что бережёного – бог бережёт. Диплом Иван теперь не уничтожит. Не доверяла своему Аполлону. Всё может быть, всё… Люби, оберегай своего «хранителя семейного очага», но сама не будь дурой. В каждой горстке добра после большой бури есть всё-таки подвох. Но так ли это? Будет ли он ей другом дальше, не растопчет ли на жизненном пути, на её терренкуре?
В семье вроде всё дружно, с полным пониманием, но ходит она по-прежнему во всём старом. И вот ещё один эпизод… Один штрих произошел сразу, вскорости после её приезда.
Как-то Иван сказал: «Давай сходим к морю. (Тянет всё-таки его к воде) Ты никогда не видела бескрайней морской пустыни. Это очень впечатляющее зрелище. Море от нашей части километрах в трёх. Зато прогуляемся…» И они пошли. Иван почему-то всю дорогу молчал. Шёл впереди как будто, куда-то спешил. Дороги не было, шли по стерне. Устали. Иван показал одни выступ скалы над водой: «Присядем здесь. У ног бьётся вода, за спиной скала. Уютно. Хочется сидеть и ни о чём не думать». Они зацарапались на эту скалу, сели. Иван снова угрюмо молчал. Она тоже, поражённая бесконечным простором моря, сидела подавленная, как-то нехорошо было на сердце. Подумалось: «Это от перенапряжения нервов… Но зачем он приволок меня сюда? Зачем» На рейде показался большой океанский пароход. Он остановился и стоял, как страж, грозный, нерушимый. Стоял и стоял, не собираясь уходить, прямо напротив них.
Иван недовольно произнёс: «Ладно, иди домой, а я ещё посижу…» Вернулась уставшая: «Зачем ходила? Да, пустыня морская впечатляет, но как-то было неприятно от этой прогулки… Какие-то неясные мысли вроде надавили на мозг, но какие? Сама ещё не могла понять. Молчание Ивана или тот грозный, как гидра, застывший пароход? Она не могла разобраться в своих чувствах. Но в дальнейшем они больше никогда не ходили к морю. Полковые офицеры с семьями выезжали на машинах, отдыхали, раскладывали костры, летом и купались… Но они с Иваном больше ни разу не были у того моря и не сидели на скале, у ног которой грозно бились и бились волны, готовые проглотить человека и унести в свою «экзотическую» с экспромтом волну…
Да, Ганне, очень доверчивой и даже наивной, всегда казалось, что Иван только её, только с ней он может жить семейной жизнью. Ведь он её никогда не может оставить… Но не знала она, да и не хотела знать почему Иван остался там на берегу один? А один ли? Как легко сорваться со скалы и прямо в бушующий поток моря? А как-то обратила внимание на пистолет, висевший в кобуре на стене спальни. Откуда у него он? Никогда у него не было пистолета, а почему сейчас? Офицерам их не выдавали: ни в Гродеково, ни на Второй Речке, ни в Уссурийске. Откуда он у него? Ей и в голову не приходили мысли, что именно этот пистолет он направил в её лицо, а не служебный во время патрулирования по городу. За выстрел из служебного – дай объяснение. Именно с этого он хотел «уложить» свою «блошку на жирном теле» прямо около дома. И никто не узнает. Откуда он это грозное оружие взял, и для кого? Наверное, для неё… Конечно, для неё. А, может, и для себя? Но она не хотела об этом думать. Слишком устала от всяких семейных «экзотик» и экстремальных жизненных перипетий. Не хотелось даже вспоминать о том, что пришлось ей переживать: «Уладилось и, слава богу». Она вычеркнула из своего сердца всё негативное, хотелось быть прежней, какой выходила замуж: ласковой, доброй и заботливой… Пережитое пусть сгинет в пропасти, утонет там, в море, сброшенное со скалы… Она не будет вспоминать о нём, имеют же право её нервы на отдых? Хотя иногда думала всё-таки: «Зачем Иван водил её к морю? Зачем? Что он хотел? Ведь как там просто скинуть в воду? Или прыгнуть ей или ему? А ведь цель какую-то он имел? Но какую? Отделаться от неё или избавиться от себя? Он всегда тосковал об отце, говорил, что он для него всегда был примером в жизни, самым любимым им на земле человеком… За что его забрали больного, который питался через трубочку, вставленную в гортань!? Иван видел, как продвигаются другие по службе, а его, который в войну «пер» вперёд и только вперёд, сейчас «Затёрли» в штрафном полку, где даже подчиненные не ставили его ни в грош, ни в копейку…
Ганна стала откладывать свою зарплату, чтобы купить себе пальто, шапку и тёплые ботинки. Деньги у Ивана брала только те, что положены были на алименты. Получая северный паёк, который не могли донести двое солдат, а подвозили на газике, то этих денег на питание было достаточно. Иван не возражал её покупкам, но не хотел, чтобы Ганна имела хотя бы хоть какие-нибудь сбережения. Почему? Добрый человек даже врага не ударит в лицо. Улыбнись солнцу и небу, но улыбнись и врагу, особенно, если в этом мире остаёшься один.
Научись выживать сама, а у неё есть ещё и сын… Иван холодно относился к сыну, вроде он ему чужой: «Почему беленький? В тебя или в прохожего молодца?»