Но в институте Ганне оказалось учиться значительно тяжелее, чем в вечерней школе. Физически тяжелее.
Вставала чуть свет, готовила завтрак себе и сыну, набивала портфель книгами и тащила на себе Сашу в садик. А то детское заведение было далеко. Проходила несколько улиц, потом полигон училища, где работал муж, и только за ним детский садик. Приходилось сына тащить на себе, чтобы потом без опоздания добраться до института к восьми утра. Уставала до безумия. Похудела. А вечером опять нужно было бежать за ребёнком. Иван по-прежнему спал лицом к стене, а она к нему спиной. Приходил домой где-то в час или два ночи, но приходил, чтоб утром все соседи видели, что выходит из дома. Но пируэты в его поведении иногда проявлялись. «Тореадор» не знал, может даже слова коррида, но не смешил, как скоморох, Ганну. Нет! Он её просто огорошивал, как там на Второй Речке, когда сравнил её с блошкой на жирном теле. Всё Ганна могла простить Ивану, стереть, как с компьютера, все обиды, все слова мужа, все его поступки, но только не эту блошку. Наверное, потому, что вся её жизнь была в огромном труде. И вот вам тоже обидное, свалившееся, как с потолка на голову, когда Ганна уже успешно училась на своём физмате: «Смотри, как ты похудела. Шея стала такая тоненькая… Но ты ведь не женщина в постели, а доска…» Да, этот арлекин-шут, паяц и грубиян знал чем её поддеть и обидеть… Скушай, голубушка, нового вида эклер или хотя бы грузинский хачипур – корж вместо хлеба. Да, ореол славы Иван, наверное, отдавал женщинам не таким, как Ганна. Она, если и не знала об этом, то догадывалась. Да, постель для неё была не главным атрибутом семейной жизни. Она предельно была чиста душой и телом. Постель была для неё как аппендикс у человека. Для неё это аксиома. Её Аполлон – бог солнца нужен был ей как свежий воздух после удушья, как великий друг, человек, который должен был идти рядом. Её могучая и нерушимая стена. Любимый, отдававший ей тепло своей души, её отдушина в трудной её жизни. Она хотела бы стоять перед ним на коленях и, положив на его красивые музыкальные руки голову, просто излить свою уставшую душу с какими-то эфемерными чувствами. И так лежать, отдохнуть, наверное, заплакав, целовать его руки… Милые, родные его руки, которые принадлежали только ему, с нежной кожей и с лёгким запахом сигарет… Хотелось, чтобы он снова ей спел про чёрные очи, а провожая на службу, обнять у порога, а потом приготовить обед, но такой, чтобы она услыхала его похвалу. Это был бы пик её счастья. А постель? Нет, нет… Она, Ганна, была по-девичьи скромна и всегда стыдлива… Постель? Да, наверное, она нужна, особенно мужчине, но это не главное… И постель должна быть скромной, красивой и человечной, какой её создал бог, а не развратные люди…
Калейдоскоп событий не прошёл. Для Ивана они нахлынули зубастыми пантерами, неожиданно ударили во фланг, и с правой стороны, и с левой. И его фланговый – Лариса не могла, как не странно, защитить от этих ударов. Оставила полностью незащищённым: выкручивайся сам. Внешние неощутимые токи – флюиды Ларисы не действовали в мирное время. По сути дела он не флегматичный, пусть и не холерик, но имел сангвинический темперамент. Быстро владел сменой эмоций, трезво отдавал отчёт всё-таки своим и чужим действиям. А они посыпались одно за другим и апелляции не подлежали. Какой тут ягуар или чёрт действовал – Иван не знал. Но петарды со взрывчаткой сыпались одна за другой. Всё, что творилось в училище, «Аполлон – бог солнца» скрывал от Ганны.
Она как-то пошла в сарай, чтоб наколоть дров. Вошёл Михаил:
− Давай я наколю тебе. Иван ведь всё-таки – сволочь. Видишь, какая у меня широкая и сильная ладонь? Посадил бы я тебя на неё и пылинки все сдувал. А что Ивану от тебя надо? Наде говорю, чтоб тоже пошла учиться. Не в десятый, куда ей до него? Всего четыре класса прошла, но все коридоры. Однако всё равно пусть бы подучилась. Рожать она у меня не может… Вон ребёнка собираемся брать…
А твой Иван всё-таки сволочь. Привёз какую-то Ларису ещё с того училища, сержантского. Сейчас она здесь преподаёт русский и литературу. У них с Иваном сильно тёплая дружба. Сядут голубчики на диване и пожимают друг другу руки, никого не стесняясь. И у Ивана в этом году ЧП за ЧП. Сначала украли автомат. Спёр кто-то из учебки. Зачем? Не знаю сам. Хотели уже судить. Переискали все кабинеты, казармы и дворы. Как корова языком слизала. А потом обнаружили в Ленинской комнате за знамёнами…
Потом узнали, как мы с ним получали аттестаты. А он, дурак, ещё подал документы в академию. Там глянули на его бумажки, и «топай, подполковник до своей хаты». Об этих аттестатах знал весь округ, а у Ивана ещё и отец в тридцать седьмом году, как враг народа, умер в тюрьме под следствием. А про аттестат так и говорить страшновато. Сотни, а может, и тысячи выдано было таких документов по всему округу, а только две подписи: директора и учителя истории. Директора школы не судили, так как многих офицеров не погладили бы по головке. Дали бы пинка, и вали из армии.
А на Ивана сделали запрос в Спасское педучилище, оказывается, он его не закончил. И за пистолет, направленный в тебя, давали хорошую чистку. А тут ещё эта Лариса… Спрашивали у меня: учишься ты или нет? Потом и на тебя сделали запрос в институт. Ты, оказывается ещё и комсомольский вожак там. Надо же? Секретарь комсомольской организации в институте! Звучит здорово… Ну ты и даешь! Молодчина!
А у Ивана недавно выкрали из сейфа секретнейшие документы. Всполошилась не только вся часть, но и округ. Полетели бы тут и начальник училища, и кое-кто из округа… Из Москвы должна была вылететь комиссия и трибунал. Решили открыть кабинет и всем уйти – может подкинут. Да, документы положили в стол, трибунал отменили. Спасли многих, но Ивана ждёт штрафной полк где-то в горах. Его направляют командиром запасного батальона, без солдат. Не доверяют даже роту солдат. Вот такие-то Ганнушка, пироги. Конечно, кто-то действовал против твоего красавца: может это кто-то снизу решил занять его место, может и полковник, начальник училища, действовал, так как, наверное, побаивался Ивана, потому что, говорят, у него нет нужного образования… Может и враг потянул к нему свою поганую лапу. Но я думаю, что не последнюю скрипку играла и Лариса. Скорее, что она всё-таки ему за что-то отплатила… Да и вообще, кто она такая? Каким мёдом мазана? В общем, Ивана твоего переводят. Да, вот ещё. У тебя есть сестра, так её парень учится у нас на офицера. Иван и начал строить ему всякие придирки. Парень оказался не дурак, а толковый и написал в округ, что Иван будущего офицера обложил матом и обозвал шантрапой…
Знаешь, когда конь спотыкается на одну ногу, то может увязнуть всеми копытами…
Конечно, Иван ничего не сказал Ганне о его ударах судьбы, а только выплеснул, как факт итог: «Переводят в другую часть. Всё, что брал в училище: кровать, стол и стулья нужно сдать. Так и сделал. В комнате осталась только детская кроватка. Ганна не говорила ни слова. Забирай. Не умру. Буду спать на полу, как в детстве…
Однако на второй день ещё до отъезда мужа ей снова привезли и кровать, и стол, и стулья… Кто пожалел её? Может Михаил уладил дело, но скорее всего начальник училища.