Ганна отпрянула, как от чего-то омерзительного. Какая она ему сестричка? Мгновенно перед нею выплыл диск из её детства.

Было наводнение. Семья Ганы переехала на время к брату Фёдора Тихону. В доме нищета, разболтанная куча детей-подростков. Павел пригласил своих товарищей человек десять. Все, как вороны, уселись на брёвнах во дворе. Павел подозвал Ганьку и дал ей вроде конфету в обвёртке: «Бери, конфета». Пятилетняя Ганнушка не хотела брать. Видела пошлую рожу не только Павла, но и его друзей. «Ешь, − сказал Павел. − Разверни и тут же разжуй и проглоти». Конфета нехотя была развёрнута и положена в рот. Что-то омерзительное и гадкое потекло вместе со слюной изо рта под дикий поросячий визг толпы, каждому было под пятнадцать лет. «Глотай, глотай», − орал Павел и дико визжал… Ганька выплюнула и тихо побрела к дому. В конфетную обертку Павел завернул мыло. Простое хозяйственное. Вскорости вся семья Ульяны вернулась в свою хату. Вода ушла; где обвалилась штукатурка на сплетённых прутьях, обмазали глиной, потом забелили…

Больше никогда Ганна эту рожу не видела… Говорили как-то в их семье, что ходит он по базару, смотрит где что плохо лежит. На одной ноге сапог, а на второй – валенок…

Ганна, не успев сесть за стол, сразу же Ивана взяла за руку: «Пойдём отсюда. Этих людей я не знаю и среди них я никогда не жила… Это родня, наверное, отчима. У меня есть другая семья: бабушка, дядя Андрей… Но они в Сибири. Я у них жила, училась… Потом Кузбасс, Кольчугино… Люди высокой культуры…»

Она ещё что-то хотела сказать, но не смогла. Плакала… И они быстро оделись и ушли. Мать Ивана осталась там «знакомиться» со сватьями…

Тогда Ганна так и не поняла этой комедии. Только ошарашенная думала: «Зачем, зачем они это ей устроили?» Только со временем пришло на ум: Хотели унизить. Показать её блестящему мужу, что вышла она из грязи, из бескультурья и пошлости… «Вот так тебе, поганка, не задирай нос перед батьком… Нас заставляли быкам хвосты крутить… − и он осёкся. − Какие хвосты? Лука старший и то не крутил те хвосты, бо по страшной бедности в семье никогда и быков-то не было…»

Зато Иван ахнул: «Вот это экзотика! Вот влип, так влип! Ничего себе с прекрасными манерами невеста! Эти юродивые, наверно, внесли немало пошлости и в её душу. Боже мой! Что я натворил? Лариса, светлая моя душа! Где твой отец-полковник, мать, умная женщина, врач-терапевт? Но поживём – увидим. А всё-таки мою жёнушку придётся везти в Гродеково. Или есть ещё возможность отказаться? Ведь меж нами ещё ничего не было… Но какая она однако артистка: какой взгляд, какие изысканные манеры, какая лёгкая милая улыбка? Кто её этому научил? Не эта же пошлая семья? Как такой ангел мог родиться в этом кодле? Ага, недаром же она и жила отдельно от семьи… Жила где-то в Сибири у бабушки, будем надеяться, что там ей дали нужное воспитание. Ведь работает она учительницей, а это говорит уже о многом…»

Слёзы у Ганны подступали к горлу, вроде душили её, но в темноте не было видно её лица. Да и текли ли те слёзы по щекам или нет? Она привыкла всегда молчать, никогда не могла постоять за себя: обидчику швырнуть в лицо грубое или резкое слово. Шла со своим будущим блестящим мужем вся униженная, будто обплёванная мерзкой роднёй Фёдора, её отчима, который ненавидел её с детства. Да и зачем она ему была нужна со своими убеждениями, если даже родная мать в ней видела какого-то врага, повернувшего жизнь вспять.

Провожать их на поезд пришла одна мать. Узнала день отъезда случайно, встретившись на базаре с матерью Ивана. Стояла до прихода поезда в стороне, словно чужая. Когда подошёл состав, Ульяна быстро подошла, достала из-под старого пиджака кусочек сала, подала Ганне: «Возьми». Больше ни одного слова у неё не нашлось. Не поблагодарила, что та была с шести лет батрачкой, что не было у неё детства, а был только труд и труд, тяжёлый, вырывавший печень. Никто ни разу не назвал её тепло, ни разу мать не положила ей руку ни на плечо, ни на голову; по-матерински, тепло, доверчиво… И сейчас не пожелала счастья…

Но адово терпение и муки остались позади. Пусть она не агностик, но знает, что самое трудное в её жизни больше не повторится. Пусть её жизнь не будет усыпана розами, да она к этому и не привыкла, но какая-нибудь орхидея или астра, пусть даже одуванчик, но зацветут у её ног…

И она теперь отдаст тепло своей души мужу. Каждый день у них на столе будет еда, а у неё сносная одежда. «Дай бог, чтоб это было так. Да, наверное, будет так, ведь Иван такой сильный и умный, а главное добрый и человечный. А она будет делать всё, чтоб ему было тепло жить на этой земле. Он заслужил это и она тоже. Иван прошел сквозь огни и смерти, чтоб они встретились. Так в добрый путь, тебе голубушка Ганна, в добрый путь, будь счастлива, ты это счастье заслужила…» − так сама себе говорила эта страдающая душа, обиженная не богом, а семьёй… И сев в поезд на свои места, Ганна доверчиво склонила голову майору на плечо… Тот сидел вроде совсем чужой… Всю дорогу молчал, а она тоже молчала, отдав свою судьбу этому видному офицеру… Иван только сказал: «Я боюсь, что твои сёстры все выйдут замуж не любя за офицеров…»

Подвёл свой резюме, по-видимому, вспомнив их «свадьбу» и ряд сидевших за столом на одной скамейке молодых девчонок. Мол, будут пристраиваться, как ты, чтоб жить, если не легко и беспечно, то всё-таки сносно, ничего не делая… Ганна промолчала… Говорить что-то о своей семье ей не хотелось да и не стоило. Тоня уже работала в сберкассе за стойкой, даром хлеб не ела. Ярыся училась в Спасском педучилище, хотела быть учителем, как Ганна. Ольга в тринадцать лет была уже студентка лесного техникума в Лесозаводске. Она в год заканчивала по два класса: четвёртый и дома самостоятельно изучала пятый. Весной сдавала экзамены сразу за два класса. Шестой и седьмой… Так что вряд ли её сёстры будут искать лёгкую жизнь. С детства, как и она, Ганна, приучены к большому труду. Добьются своего…

Забегая наперёд можно сказать, что Ярыся не стала работать в школе, но получила высшее образование, будучи уже замужем. И муж у неё был не офицер, а старший механик большого судна. Ольга в шестнадцать лет работала уже мастером на заводе, в семнадцать – инженером. А через три месяца – главным инженером. Получала зарплату почти в десять раз больше, чем отец. Выписывала на заводе лес, сама там строгала рамы и двери, и с её помощью построены были родителям сначала отличная летняя кухня, а потом и дом. С коридором, кладовой, хорошей кухней и двумя спальнями. Но это её не устроило. Они вместе с Раисой хотели уехать во Владивосток и поступить в политехнический институт. Но у Ольги не было аттестата за среднюю школу. В институт принимали только с аттестатом за среднюю школу. Наверное, чтобы человек, окончивший среднее специальное заведение, работал, а не рвался в институт. И Ольга, когда Рая училась в десятом, тоже пошла в вечернюю школу в десятый, чтобы получить нужный документ. Вместе потом уехали во Владивосток, жили в общежитии, Ольга работала на заводе слесарем, Рая – фрезеровщиком. Ещё до окончания института уже работали инженерами. Рая вышла замуж за инженера, Ольга за моряка, капитана большого парохода. И только у Тони муж был офицер. Но об этом будет сказано дальше… Надя работала кондитером, а муж её инкассатором…

Глава 21

Да, у Ганны началась новая взрослая жизнь. Пусть и не очень яркая, не было дорогих шёлковых халатов и хорошей тёплой шубы, а только её модное драповое польское пальто, но был завтрак и ужин. Жизнь со своими колоритными днями тёплыми взаимоотношениями двух почти незнакомых друг другу людей. Конечно, и в яркой жизни бывают тёмные пятна. И иммунитет выработать к этим пятнам не так-то просто и быстро. Вон на солнце и то они есть. А в жизни человека либо что-то не получается, либо отсутствует.

Во-первых, её импозантному мужу нужно было красиво подавать обеды, но не только эффектно разложить на тарелочках, но должна быть вкусная и разнообразная еда. Она с рождения склонная к эпикурейству, к комфорту и красоте, не сразу научилась готовить. Мать её совершенно не научила готовить еду. Ганна не могла сварить простой гороховый суп, который, оказывается, любил Иван. Какие там компоты и кисели? А второе? Да тут чёрт ногу сломит, а не приготовит, чтоб не подгорело, да ещё и всякие подливки сделать…

Пришлось сразу же обращаться за советами к пожилой хозяйке. Но Ганна не умела и шить. А нужны были ночные сорочки, новые наволочки, простыни, пододеяльники… Себе белые с оборочками фартучки… Но не святые делают горшки. Спокойно. Адово терпение и старание, и алгоритм горохового супа будет решён, не альманах издавать. Твоя жена, Иван, не агнец – не кроткий ягнёнок. Вложит максимум старания, чтоб понравился тебе обед. Эврика! Знаем, как сварить и рассыпчатую гречневую кашу!