Сознательное и подсознательное

Этот человек был одновременно и бизнесменом, и политическим деятелем, очень успешным и там, и тут. С улыбкой говорил, что бизнес и политика со­ставляли отличную комбинацию. И в то же самое время он был искренним человеком, немного стран­ным и суеверным. Всякий раз, когда у него появля­лось свободное время, он частенько читал Священ­ные Писания и повторял множество раз определен­ные слова, что, как он считал, принесут исцеление. И это приносило его душе покой. Преуспевающий политик и бизнесмен был престарелого возраста и очень богат, но не был щедр ни рукой, ни сердцем. Было ясно, что он хитер и расчетлив, и все же было в нем чувствовалось стремление к чему-то больше­му, чем материальный успех. Жизнь едва касалась его, поскольку он очень тщательно охранял себя от всякого притязания. Он сделал себя неуязвимым в физическом, так же как и в психологическом отно­шении. В психологическом отношении он отказы­вался видеть себя таким, каков он был, и мог впол­не это себе позволить. Но такое поведение начинало сказываться на нем. Когда он не был бдителен, у него появлялся взгляд загнанного в тупик человека. Материально был в безопасности, по крайней мере, пока оставалось существующее правительство и не было революции. Он также хотел сделать свой вклад ради собственной безопасности в так называемом духовном мире и именно поэтому играл с идеями, принимая их за что-то духовное, реальное. Он ни­кого и ничего не любил, разве что только его мно­гочисленное имущество. Он цеплялся за него, как ребенок цепляется за свою мать, потому что у него ничего иного не было. До него медленно дохо­дило, что он был очень несчастным человеком. Даже осознания этого он избегал как можно дольше. Но жизнь давила на него.

Когда проблема сознательно неразрешима, раз­ве подсознательное берется за нее и помогает ре­шать ее? Что такое сознательное и что такое под­сознательное? Есть четкая граница, где конец од­ного и начало другого? Есть ли у сознательного пре­дел, за который оно не может пойти? Может ли оно ограничить себя своими собственными границами? Является ли подсознательное чем-то отделенным от сознательного? Действительно ли они несхожи? Когда одно неэффективно, начинает ли функцио­нировать другое?

Что является тем, что мы называем сознатель­ным? Чтобы понять, из чего же оно состоит, мы должны понаблюдать, как мы сознательно подхо­дим к проблеме. Большинство из нас пробует ис­кать ответ на проблему. Мы заинтересованы в ре­шении, а не в проблеме. Мы хотим получить вывод, мы ищем выход из проблемы. Мы хотим избежать проблемы через ответ, через решение. Мы не на­блюдаем непосредственно саму проблему, а нащу­пываем удовлетворяющий ответ. Все наше сознатель­ное беспокойство в целом состоит из поиска реше­ния, удовлетворяющего умозаключения. Часто мы действительно находим удовлетворяющий нас ответ, и тогда мы думаем, что решили проблему. Факти­чески то, что мы сделали, это скрытие проблемы под умозаключением, удовлетворяющим ответом. Но про­блема осталась под грузом умозаключения, которое временно сгладило ее. Поиск ответа — это уклоне­ние от проблемы. Когда нет никакого удовлетворяю­щего ответа, сознательное или высшее мышление прекращает искать его. И затем так называемое под­сознательное, более глубинное мышление присту­пает к делу и находит ответ.

Сознательное мышление, очевидно, ищет выход из проблемы, а выход — это удовлетворяющее умо­заключение. Разве само сознательное мышление не состоит из умозаключений, активных или пассив­ных, и разве оно способно искать что-то другое? Разве поверхностный разум — это не склад умозак­лючений, являющихся остатками опытов, отпечат­ками прошлого? Конечно, сознательное мышление состоит из прошлого, оно основано на прошлом, поскольку память — это материал для умозаключе­ний. И с этими умозаключениями ум находит под­ход к проблеме. Он неспособен к рассмотрению про­блемы без призмы собственных умозаключений. Он не может изучать, молча осознавать саму проблему. Он знает только умозаключения, приятные или неприятные, и он способен только присоединить к себе последующие умозаключения, последующие идеи, последующие устоявшиеся мысли. Любое умо­заключение — это идея-фикс, и сознательное мыш­ление неизбежно будет искать умозаключение.

Когда ум не может найти удовлетворяющее умо­заключение, сознательное мышление прекращает поиск, и, таким образом, оно становится спокой­ным. И успокоенному поверхностному уму подсоз­нательное подсовывает ответ. Наконец, действитель­но ли подсознание, глубинное мышление отличает­ся по своей характеристике от сознательного мыш­ления? Разве подсознательное также не состоит из расовых, групповых и социальных умозаключений, воспоминаний? Конечно, подсознательное — это так­же результат прошлого, времени, только оно по­давлено и находится в ожидании. И когда его при­зывают, оно подбрасывает свои собственные скры­тые умозаключения. Если они удовлетворительны, поверхностный ум принимает их, он устало откла­дывает проблему, которая постепенно разъедает ум. За этим следуют болезнь и безумие.

Поверхностное и глубинное мышление не раз­личаются. Оба они состоят из умозаключений, вос­поминаний, оба они есть результат прошлого. Они могут добыть ответ, умозаключение, но неспособны разрешать проблемы. Проблема разрешается толь­ко тогда, когда и поверхностное, и глубинное мыш­ление затихают, когда они не проецируют положи­тельные или отрицательные умозаключения. Освобождение от проблемы возникает, только когда це­лостный ум совершенно спокоен, непринужденно осознавая проблему, поскольку только тогда нет того, кто порождает

проблемы.

Чувство собственности

Он привел с собой свою жену, так как сказал, что у них общая проблема. У супруги были яркие глаза, и она была маленькой, бодрой и довольно-таки встревоженной. Это были простые, дружелюб­ные люди. Он хорошо говорил по-английски, а она только старалась понять и задавать несложные воп­росы. Когда что-то было ей неясно, она обращалась к мужу, и он объяснялся с ней на их языке. Он рас­сказал, что они женаты уже более двадцати пяти лет, у них несколько детей, и что их проблема — не дети, а противоречия между собой. Он объяснил, что у него была работа, приносящая скромный до­ход, и продолжил, рассказывая, как трудно жить спокойно в этом мире, особенно когда вы женаты. Рассказчик добавил, что не жалуется, но это имен­но так. Он делал все, что должен был делать насто­ящий муж, по крайней мере, надеялся, что это так, но не всегда это было легко.

Они не знали как начать говорить о главном, и поэтому рассказывали о несущественном в их про­блеме: об образовании детей, о браках дочерей, о трате денег на церемонии, о недавней смерти в се­мье и так далее. Они чувствовали себя непринужденно и не торопились, поскольку было приятно по­говорить с кем-то, кто будет слушать и кто, воз­можно, в состоянии понять.

Кто захочет слушать о неприятностях другого? У нас так много собственных проблем, что мы со­вершенно не имеем времени на проблемы других. Чтобы заставить другого слушать, вам придется зап­латить или деньгами, или молитвой, или верой. Профессионал выслушает, это его работа, но не принесет никакого длительного облегчения. Мы хо­тим освободиться от собственного груза свободно, непринужденно, без каких-либо сожалений впослед­ствии. Очищение путем признаня зависит не от того, кто слушает, а от того, кто желает открыть свое сердце. Открыть сердце важно, и оно найдет кого-то, возможно, даже нищего, которому сможет излить себя. Разговор с целью углубления в себя никогда не сможет открыть сердце. Он замыкает, зажимает и совершенно бесполезен. Быть откры­тым — значит слушать не только себя самого, но и каждое влияющее явление, каждое движение внут­ри вас. Это возможно, а может, и нет — сделать что-то ощутимое по поводу того, что вы слышите, но сам факт того, что вы открыты, приводит к есте­ственному взаимодействию. Такое слушание очи­щает ваше собственное сердце, отмывая его от про­дуктов ума. Слушать умом — это домысел, в этом случае ни для вас, ни для другого никакого облегче-ния не будет. Или это просто продолжение боли, что является глупостью. Неторопливо они добирались-таки до сути.

«Мы пришли, чтобы поговорить о нашей про­блеме. Мы ревнуем, я — нет, но она — да. Хотя она раньше не была так открыто ревнива, как теперь, но намек на это был всегда. Я не считаю, что я когда-либо давал ей какую-нибудь причину ревно­вать, но она находит причину».

Вы думаете, что есть какая-нибудь причина для того, чтобы ревновать? Есть ли причина для ревнос­ти? И исчезнет ли ревность, когда причина станет известна? Разве вы не заметили, что даже когда зна­ете причину, ревность продолжается? Давайте не бу­дем искать причину, а начнем понимать саму рев­ность. Как вы говорите, можно уцепиться почти за что угодно, чтобы стать завистливым. Зависть — вот что нужно понять, а не то, из-за чего она появляется.

«Ревность была во мне долгое время. Я не очень хорошо знала своего мужа, когда мы поженились, ну, вы знаете, как это все происходит. Ревность по­степенно появлялась, подобно дыму на кухне».

Ревность — один из способов удержать мужчину или женщину, не так ли? Чем больше мы ревнуем, тем больше чувство обладания. Обладание чем-то делает нас счастливыми. Назвать что-то или кого-то, даже собаку, исключительно нашей собственно­стью означает почувствовать себя приятно и ком­фортно. Быть единственными в нашем обладании придает нам гарантию и уверенность в нас самих. Иметь что-либо значит для нас быть важным. Имен­но за эту важность мы цепляемся. Мысль о том, что Mы владеем не карандашом или домом, а челове-к°м, заставляет нас чувствовать себя еще более сильными и удивительно удовлетворенными. Зависть воз­никает не из-за кого-то другого, а из-за ценности, важности нас самих.

«Но я не важна, я никто, мой муж — это все, что у меня есть. Даже мои дети не в счет».

У всех нас есть только одно, за что мы держим­ся, хотя оно принимает различные формы. Вы дер­житесь за мужа, другие — за детей, а третьи — за веру. Но намерение то же самое. Без объекта, за который мы держимся, мы чувствуем себя безна­дежно потерянными, не так ли? Мы боимся почув­ствовать себя в полном одиночестве. Этот страх и есть ревность, ненависть, боль. Между завистью и ненавистью нет большого различия.

«Но мы любим друг друга».

Тогда как вы можете ревновать? Мы не любим, и это неприятная часть во всем. Вы используете вашего мужа, как и он использует вас, чтобы быть счастли­выми, иметь сотоварища, не чувствовать себя одино­ко. Вы можете не обладать многим, но, по крайней мере, у вас есть кто-то, кто вам нужен. Эту взаимную потребность и использование мы называем любовь.

«Но это ужасно».

Это не ужасно, только мы никогда не присмат­риваемся к этому. Мы называем это ужасным, даем этому название и быстро отворачиваемся, что вы и делаете.

«Я знаю, но я не хочу понимать. Я хочу, чтобы во мне все продолжалось так, как есть, даже при­том, что это означает остаться ревнивой, потому что я не могу в жизни понять ничего другого».

Если бы вы поняли еще кое-что, вы больше не ревновали бы вашего мужа, не так ли? Но вы бы уцепились за другую вещь так, как сейчас цепляе­тесь за вашего мужа, так что вы ревновали бы тоже. Вы хотите найти замену вашему мужу, а не освобо­диться от ревности. Все мы такие: прежде, чем мы бросаем одну вещь, мы хотим быть полностью уве­ренными относительно другой. Когда вы совсем не­уверенны, тогда только нет места для зависти. За­висть появляется тогда, когда есть уверенность, когда вы чувствуете, что у вас есть что-то. Исключитель­ность — это чувство уверенности. Иметь — значит быть завистливым. Чувство собственности порож­дает ненависть. Мы на самом деле ненавидим то, чем обладаем, что проявляется в ревности. Где есть обладание, там никогда не может быть любви. Об­ладать — значит уничтожить любовь.

«Я начинаю понимать. На самом деле я никогда не любила своего мужа, верно? Я начинаю пони­мать». И она зарыдала.