О дальнейшем психологическом анализе деятельности
Речь будет идти не столько о проблемах, которые в рамках психологического анализа деятельности до сих пор не рассматривались, сколько о проблемах хотя и разрабатываемых, но место которых в общей системе представлений о движении деятельности, сознания и личности осталось недостаточно эксплицированным. К их числу принадлежит, в частности, проблема психологии общения.
Проблема общения осознается сейчас как важнейшая не только для социальной и педагогической психологии, но и для психологии теоретической. Становится все более очевидным, что содержание этой проблемы не совпадает ни с психологией речи, ни с более широкой теорией циркулирования знаковой информации вообще. Иногда она рассматривается как схватывающая совокупность отношений «субъект—субъект», в отличие от отношений «субъект—объект». Таким образом, получается, что жизнь индивида выступает двояко: как субъекта общения и как субъекта предметной деятельности. Вместе с этим высказывается мысль, что анализ общения раскрывает социальную обусловленность образа жизни индивида более непосредственно и полно, чем анализ его деятельности.
Эти положения представляются убедитель-
ными: ведь индивид действительно выступает во взаимосвязи не только с предметным миром, но и с другими людьми; верно и то, что именно в общении индивид усваивает общественный опыт и в этом процессе «социализируется». Если, однако, войти в более подробное рассмотрение соотношения предметной деятельности и общения, то оно выступит существенно иначе.
Прежде всего нужно дать отчет в содержании самого понятия общения. Если иметь в виду человеческое общение (а только о нем будет идти речь), то этот термин в широком смысле означает процессы, которые необходимо связывают людей друг с другом в их коллективной деятельности, в производстве. При этом не только отношения индивидов к предметному миру не существуют вне общения, но и само общение порождается развитием этих отношений.
На этапах становления общества трудовая деятельность людей и их общение в широком смысле непосредственно слиты между собой: предметная орудийная деятельность, включенная в предметное же общение. Их неотделимость, конечно, сохраняется и при дальнейшем развитии. Поэтому предметная деятельность и общение в указанном смысле отнюдь не могут пониматься как образующие разные сферы жизнедеятельности человека: одна, связывающая его с предметным миром, другая — с другими людьми.
Более сложной становится проблема, если иметь в виду общение в узком смысле, а именно общение на тех ступенях исторического и онтогенетического развития, когда оно приобретает самостоятельный характер, может отделяться от предметных действий, и его главной формой становится общение посредством языка. Как же возникает и развивается такое общение?
Чтобы освободиться от чисто гипотетических построений, относящихся к глубокой истории, обратимся к гораздо более доступным данным исследования онтогенетического развития. Как известно, в детской психологии долгие годы господствовал тот взгляд, что развитие у ребенка человеческих форм общения начинается с развития речи. Слушая взрослого, ребенок овладевает словесной речью — сначала пассивно, а затем и активно, начиная с немногих слов, число которых постепенно возрастает, он переходит от «слов-предложений» к фразам, которые усложняются и грамматизируются; вместе с развитием речевых операций у него развиваются словесные значения. Все эти процессы детально изучались, но именно как процессы речевые, точнее — речемыслительные. Главная трудность состояла в объяснении их становления, что и порождало либо спиритуалистические концепции, допускавшие спонтанное открытие ребенком сигнификативной функции слова (В. Штерн говорил об «озарении»), либо к упрощенным концепциям, объясняющим формирование речи по аналогии с формированием двигательных навыков.
Упускалось важнейшее: развитие симпраксического общения ребенка, в процессе которого только и возможно формирование словесной речи. Оно стало изучаться главным образом в последние десятилетия. Благодаря этим исследованиям (их обзор я здесь
опускаю) выявилось решающее значение того обстоятельства, что пробуждающаяся активность ребенка по отношению к окружающему предметному миру с самого начала является опосредствованной действиями взрослого. Когда младенец еще не способен осуществить предметного действия и оно замещается у него диффузными попытками, то взрослый, воспринимая эти попытки как выразительные движения, отвечает на них действиями: приближает предмет к ребенку, встряхивает погремушкой, подносит ребенка к окну и т. д.
Открывается удивительная, на первый взгляд даже парадоксальная, картина становления у ребенка специфически человеческих форм общения. Как и в филогенезе, они возникают в ходе развития практических связей с предметным миром, но только связи эти реализуются ребенком, так сказать, «чужими руками» — руками взрослого. Конечно, его непосредственные связи с окружающими сохраняются; возникает лишь новая их мотивация, которая переходит в сферу субъектно-объектных отношений. Этот факт можно считать сейчас установленным. Показано, например, что появление в поле восприятия младенца нового предмета вызывает у него обращение ко взрослому и осуществление зрительного указательного жеста в форме переноса взора со взрослого на предмет (Дж. Брунер).
Замечательная черта этих ранних процессов общения состоит в том, что входящие в их структуру действия взрослого безмерно превосходят не только двигательные, но и чувственно познавательные возможности ребенка и что именно действия взрослого открывают ему предметы в их человеческом значении. Нужно только подчеркнуть, что первоначально это еще «несловесные» значения и что процесс в целом протекает в форме своеобразно разделенной совместной внешней деятельности с вещественными объектами. Со стороны становления собственно общения главное событие, происходящее в этом процессе, состоит в том, что в нем формируются активные указательные жесты, т. е. первые выделения целей, зачатки предметного сознания. Вербализация этих жестов соответственно и выражается в появлении у ребенка первых «слов-предложений», которые, как известно, тоже выполняют прежде всего целеуказательную функцию.
С точки зрения генетического анализа деятельности это значит, что словесное общение возникает в форме действий, отделенных от побуждающих их предметных результатов. Достижение последних опосредствуется человеком, который и становится прямым объектом словесных действий («воздействий»). Вначале способы, средства таких действий крайне бедны; затем наступает период, когда происходит необычайно быстрое овладение ими. Это линия развития речевых операций, линия развития собственно речи. Но существует и еще одна линия, которая для психологического понимания проблемы общения является главной, решающе важной. Она выявляется в анализе трансформации субъектно-субъектных связей.
Генетическими предпосылками общения являются его естественные, инстинктивно-эмоциональные формы. Но вот что замечательно—
не их развитие порождает специфически человеческие формы общения. Последние возникают в субъектно-предметной деятельности, в результате трансформации в предметной деятельности субъекта, внутри которой выделяются особые действия, направленные на другого человека, ее участника. Так обстоит дело не только исторически, но и в своеобразных условиях онтогенеза, в которых этот процесс лишь маскируется.
Подобная трансформация деятельности заключается в том, что субъектно-объектные отношения лишь опосредствуются субъек-тно-субъектными.
Но субъектно-субъектные отношения продолжают существовать и как особые, самостоятельные. Первично они реализуются в, так сказать, натуральных, прямых формах. Другой человек выступает в них как конкретизация особой потребности субъекта. В этом и заключается специфическая мотивация этих отношений. Таким образом, в ходе становления человеческих форм общения возникает их дифференциация, но она прежде всего происходит внутри самой сферы субъектно-субъектных отношений.
Образ мира
Как известно, психология и психофизиология восприятия характеризуются, пожалуй, наибольшим числом исследований и публикаций, необозримо огромным количеством накопленных фактов. Исследования ведутся на самых разных уровнях: морфофизиологическом, психофизическом, психологическом, теоретико-познавательном, клеточном, феноменологическом («фенографическом» — К- Хольцкамп)1, на уровне микро- и макроанализа. Изучаются филогенез, онтогенез восприятия, его функциональное развитие и процессы его восстановления. Используются самые разнообразные конкретные методы, процедуры, индикаторы. Получили распространение разные подходы и интерпретации: физикалистские, кибернетические, логико-математические, «модельные». Описано множество явлений, в том числе совершенно поразительных, остающихся необъясненными.
Но вот что знаменательно, по признанию самых авторитетных исследователей, сейчас не существует никакой убедительной теории восприятия, способной охватить накопленные знания, наметить
1 Н о I z k a m р К. Sinnliehe Erkenntnis: Historischcn Upsprung und gesellshaftliche Function der Wahrnehmung. Frankfurt/Main, 1963.
концептуальную систему, отвечающую требованиям диалектико-материалистической методологии.
В психологии восприятия, по существу, в неявной форме сохраняются физиологический идеализм, параллелизм и эпифеномена-лизм, субъективный сенсуализм, вульгарный механицизм. Не ослабевает, а усиливается влияние неопозитивизма. Особенно большую опасность для психологии представляет редукционизм, разрушающий сам предмет психологической науки. В результате в работах, претендующих на широкий охват проблемы, торжествует откровенная эклектика. Жалкое состояние теории восприятия при богатстве накопленных конкретных знаний свидетельствует о том, что сейчас создалась острая необходимость пересмотреть то принципиальное направление, в котором движутся исследования.
Конечно, все советские авторы исходят из фундаментальных положений марксизма, таких, как признание первичности материи и вторичности духа, сознания, психики; из положения о том, что ощущения и восприятия являются отражением объективной реальности, функцией мозга. Но речь идет о другом: о воплощении этих положений в конкретном их содержании, в практике исследовательской психологической работы; об их творческом развитии в самой, образно говоря, плоти исследований восприятия. А это требует коренного преобразования самой постановки проблемы психологии восприятия и отказа от ряда мнимых постулатов, которые по инерции в ней сохраняются. О возможности такого преобразования проблемы восприятия в психологии и будет идти речь.
Общее положение, которое я попытаюсь сегодня защищать, состоит в том, что проблема восприятия должна быть поставлена и разрабатываться как. проблема психологии образа мира. (Замечу, кстати, что теория отражения по-немецки Bildtheorie, т. е. теория образа.) Марксизм так и ставит вопрос: «...ощущение, восприятие, представление и вообще сознание человека, — писал Ленин, — принимается за образ объективной реальности»2.
Ленин сформулировал и чрезвычайно важную мысль о принципиальном пути, по которому должен идти последовательно материалистический анализ проблемы. Это путь от внешнего объективного мира к ощущению, восприятию, образу. Противоположный же путь, подчеркивает Ленин, есть путь, неизбежно ведущий к идеализму3.
Это значит, что всякая вещь первично положена объективно — в объективных связях предметного мира; что она — вторично — полагает себя также и в субъективности, чувственности человека, и в человеческом сознании (в своих идеальных формах). Из этого нужно исходить и в психологическом исследовании образа, процессов его порождения и функционирования.
Животные, человек живут в предметном мире, который с самого начала выступает как четырехмерный: трехмерное пространство и
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 282—283.
3 Там же, с. 52.
время (движение), которое представляет собой «объективно реальные формы бытия»4.
Это положение отнюдь не должно оставаться для психологии только общефилософской предпосылкой, якобы прямо не затрагивающей конкретно-психологическое исследование восприятия, понимание его механизмов. Напротив, оно заставляет многое видеть иначе, не так, как это сложилось в рамках буржуазной психологии. Это относится и к пониманию развития органов чувств в ходе биологической эволюции.
Из приведенного марксистского положения вытекает, что жизнь животных с самого начала протекает в четырехмерном предметном мире, что приспособление животных происходит как приспособление к связям, наполняющим мир вещей, их изменениям во времени, их движению; что, соответственно, эволюция органов чувств отражает развитие приспособления к четырехмерности мира, т. е. обеспечивает ориентировку в мире, как он есть, а не в отдельных его элементах.
Я говорю это к тому, что только при таком подходе могут быть осмыслены многие факты, которые ускользают из зоопсихологии, потому что они не укладываются в традиционные, по сути атомарные, схемы. К числу такого рода фактов относится, например, парадоксально раннее появление в эволюции животных восприятия пространства и оценка расстояний. То же относится к восприятию движений, изменений во времени — восприятию, так. сказать, непрерывности через прерывность. Но, разумеется, касаться этих вопросов подробнее я не буду. Это разговор особый, узкоспециальный.
Обращаясь к человеку, к сознанию человека, я должен ввести еще одно понятие — понятие о пятом квазиизмерении, в котором открывается человеку объективный мир. Это — смысловое поле, система значений.
Введение этого понятия требует более подробного разъяснения.
Факт состоит в том, что когда я воспринимаю предмет, то я воспринимаю его не только в его пространственных измерениях и во времени, но и в его значении. Когда, например, я бросаю взгляд на ручные часы, то я, строго говоря, не имею образа отдельных признаков этого предмета, их суммы, их «ассоциативного набора». На этом, кстати сказать, и основана критика ассоциативных теорий восприятия. Недостаточно также сказать, что у меня возникает прежде всего картина их формы, как на этом настаивают гештальтпсихологи. Я воспринимаю не форму, а предмет, который есть часы.
Конечно, при наличии соответствующей перцептивной задачи я могу выделить и осознать их форму, отдельные их признаки — элементы, их связи. В противном случае хотя все это и входит в фактуру образа, в его чувственную ткань, но фактура эта может свертываться, стушевываться, замещаться, не разушая, не искажая предметности образа.
Высказанный мной тезис доказывается множеством фактов, как
4 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 181.
полученных в экспериментах, так и известных из повседневной жизни. Для психологов, занимающихся восприятием, нет надобности перечислять эти факты. Замечу только, что особенно ярко они выступают в образах-представлениях.
Традиционная интерпретация состоит здесь в приписывании самому восприятию таких свойств, как осмысленность или категори-альность. Что же касается объяснения этих свойств восприятия, то они, как об этом правильно говорит Р. Грегори5, в лучшем случае остаются в границах теории Г. Гельмгольца. Замечу сразу, что глубоко скрытая опасность состоит здесь в логической необходимости апеллировать в конечном счете к врожденным категориям.
Защищаемая мной общая идея может быть выражена в двух положениях. Первое заключается в том, что свойства осмысленности, категориальности суть характеристики сознательного образа мира, не имманентные самому образу, его сознанию. Они, эти характеристики, выражают объективность, раскрытую совокупной общественной практикой, идеализированной в системе значений, которые каждый отдельный индивид находит как «вне-его-существующее» — воспринимаемое, усваиваемое — и поэтому так же, как то, что входит в его образ мира.
Выражу это иначе: значения выступают не как то, что лежит перед вещами, а как то, что лежит за обликом вещей — в познанных объективных связях предметного мира, в различных системах, в которых они только и существуют, только и раскрывают свои свойства. Значения, таким образом, несут в себе особую мерность. Это мерность внутрисистемных связей объективного предметного мира. Она и есть пятое квазиизмерение его!
Подведем итоги.
Защищаемый мной тезис заключается в том, что в психологии проблема восприятия должна ставиться как проблема построения в сознании индивида многомерного образа мира, образа реальности. Что, иначе говоря, психология образа (восприятия) есть конкретно-научное знание о том, как в процессе своей деятельности индивиды строят образ мира — мира, в котором они живут, действуют, который они сами переделывают и частично создают; это — знание также о том, как функционирует образ мира, опосредствуя их деятельность в объективно реальном мире.
Здесь я должен прервать себя некоторыми иллюстрирующими отступлениями. Мне припоминается спор одного из наших философов с Ж. Пиаже, когда он приезжал к нам.
— У вас получается, — говорил этот философ, обращаясь к Пиаже, — что ребенок, субъект вообще, строит с помощью системы операций мир. Как же можно стоять на такой точке зрения? Это идеализм.
— Я вовсе не стою на этой точке зрения, — отвечал Ж. Пиаже, — в этой проблеме мои взгляды совпадают с марксизмом, и совершенно неправильно считать меня идеалистом!
5 Грегори Р. Разумный глаз. М., 1972.
— Но как же в таком случае вы утверждаете, что для ребенка мир таков, каким строит его логика?
Четкого ответа на этот вопрос Ж. Пиаже так и не дал.
Ответ, однако, существует, и очень простой. Мы действительно строим, но не Мир, а Образ, активно «вычерпывая» его, как я обычно говорю, из объективной реальности. Процесс восприятия и есть процесс, средство этого «вычерпывания», причем главное состоит не в том, как, с помощью каких средств протекает этот процесс, а в том, что получается в результате этого процесса. Я отвечаю: образ объективного мира, объективной реальности. Образ более адекватный или менее адекватный, более полный или менее полный... иногда даже ложный...
Позвольте мне сделать еще одно, совсем уже другого рода от- ступление.
Дело в том, что понимание восприятия как процесса, посредством которого строится образ многомерного мира, каждым его звеном, актом, моментом, каждым сенсорным механизмом вступает в противоречие с неизбежным аналитизмом научного психологического и психофизиологического исследования, с неизбежными абстракциями лабораторного эксперимента.
Мы выделяем и исследуем восприятие удаленности, различение форм, константность цвета, кажущееся движение и т. д. и т. п. Тщательными экспериментами и точнейшими измерениями мы как бы сверлим глубокие, но узкие колодцы, проникающие в недра перцепции. Правда, нам не часто удается проложить «ходы сообщения» между ними, но мы продолжаем и продолжаем это сверление колодцев и вычерпываем из них огромное количество информации — полезной, а также малополезной и даже вовсе бесполезной. В результате в психологии образовались сейчас целые терриконы непонятных фактов, которые маскируют подлинный научный рельеф проблем восприятия.
Само собой разумеется, что этим я вовсе не отрицаю необходимости и даже неизбежности аналитического изучения, выделения тех или иных частных процессов и даже отдельных перцептивных явлений в целях их, исследования in vitro. Без этого просто не обойтись! Моя мысль совсем в другом, а именно в том, что, изолируя в эксперименте изучаемый процесс, мы имеем дело с некоторой абстракцией, следовательно, сразу же встает проблема возвращения к целостному предмету изучения в его реальной природе, происхождении и специфическом функционировании.
Применительно к исследованию восприятия это есть возвращение к построению в сознании индивида образа внешнего многомерного мира, мира как,он есть, в котором мы живем, в котором мы действуем, но в котором наши абстракции сами по себе не «обитают», как не обитает, например, в нем столь подробно изученное и тщательно измеренное «фи-движение»6.
Здесь я снова вынужден сделать отступление.
6 Грегори Р. Глаз и мозг. М., 1970, с. 124—125.
Многие десятки лет исследования в психологии восприятия имели дело по преимуществу с восприятием двухмерных объектов — линий, геометрических фигур, вообще изображений на плоскости. На этой почве возникло и главное направление в психологии образа — гештальтпсихология.
Сначала было выделено как особое «качество формы» — Gestaltqualitдt; потом в целостности формы увидели ключ к решению проблемы образа. Были сформулированы закон «хорошей формы», закон прегнантности, закон фигуры и фона.
Эта психологическая теория, порожденная исследованием плоских изображений, сама оказалась «плоской». По существу, она закрыла возможность движения «реальный мир - психический гештальт», как и движения «психический гештальт — мозг». Содержательные процессы оказались подмененными отношениями проективности, изоморфизма. В. Келер издает книгу «Физические гештальты»7 (кажется, впервые о них писал К. Гольдштейн), а К. Коффка уже прямо заявляет, что решение контраверзы духа и материи, психики и мозга состоит в том, что первичным является третье и это третье есть Gestalt — форма. Далеко не лучшее решение предлагается и в лейпцигском варианте гештальтпсихологии: форма есть субъективная априорная категория.
А как интерпретируется в гештальтпсихологии восприятие трехмерных вещей? Ответ прост: он заключается в переносе на восприятие трехмерных вещей законов восприятия проекций на плоскости. Вещи трехмерного мира, таким образом, выступают как замкнутые плоскостями. Главным законом поля восприятия является закон «фигуры и фона». Но это вовсе не закон восприятия, а феномен восприятия двухмерной фигуры на двухмерном фоне. Он относится не к восприятию вещей трехмерного мира, а к некоторой их абстракции, которая есть их контур*. В реальном же мире определенность целостной вещи выступает через ее связи с другими вещами, а не посредством ее «оконтуривания**.
Иными словами, своими абстракциями гештальттеория подменила понятие объективного мира понятием поля.
В психологии понадобились годы, чтобы их экспериментально разъединить и противопоставить. Кажется, лучше всего это сначала проделал Дж. Гибсон, который нашел способ видеть окружающие предметы, окружающую обстановку как состоящую из плоскостей, но тогда эта обстановка стала призрачной, потеряла для наблюдателя свою реальность. Удалось субъективно создать именно «поле», оно оказалось, однако, заселенным призраками. Так в психологии восприятия возникло очень важное различение: «видимого поля» и «видимого мира»8.
В последние годы, в частности в исследованиях, проведенных на кафедре общей психологии, это различение получило принципи-
7 Kцhler W. Die physischen Gestalten in Ruhe und stationдren Zustand. Brounschweig, 1920.
* Или, если хотите, плоскость.
**Т. е. операции выделения и видения формы.
8 G i b s о n J. J. The Perception of the Visual World. L.; N. Y., 1950.
альное теоретическое освещение, а несовпадение проекционной картины с предметным образом — достаточно убедительное экспериментальное* обоснование9.
Я остановился на гештальттеории восприятия, потому что в ней особенно отчетливо сказываются результаты сведения образа предметного мира к отдельным феноменам, отношениям, характеристикам, абстрагированным из реального процесса его порождения в сознании человека, процесса, взятого в его полноте. Нужно, следовательно, вернуться к этому процессу, необходимость которого лежит в жизни человека, в развитии его деятельности в объективно многомерном мире. Отправным пунктом для этого должен стать сам мир, а не .субъективные феномены, им вызываемые.
Здесь я подхожу к труднейшему, можно сказать, критическому пункту опробываемого мною хода мысли.
Я хочу сразу же высказать этот пункт в форме тезиса категоричного, сознательно опуская все необходимые оговорки.
Тезис этот состоит в том, что мир в его отдаленности от субъекта амодален. Речь идет, разумеется, о том значении термина «модальность», какое он имеет в психофизике, психофизиологии и психологии, когда мы, например, говорим о форме предмета, данной в зрительной или в тактильной модальности или в модальностях вместе.
Выдвигая этот тезис, я исхожу из очень простого и, на мой взгляд, совершенно оправданного различения свойств двоякого рода.
Один — это такие свойства неодушевленных вещей, которые обнаруживаются во взамодействиях с вещами же (с «другими» вещами), т. е. во взаимодействии «объект — объект». Некоторые же свойства обнаруживаются во взамодействии с вещами особого рода — с живыми чувствующими организмами, т. е. во взаимодействии «объект — субъект». Они обнаруживаются в специфических эффектах, зависящих от свойств реципирующих органов субъекта. В этом смысле они являются модальными, т. е. субъективными.
Гладкость поверхности предмета во взаимодействии «объект — объект» обнаруживает себя, скажем, в физическом явлении уменьшения трения. При ощупывании рукой — в модальном явлении осязательного ощущения гладкости. То же свойство поверхности выступает в зрительной модальности.
Итак, факт состоит в том, что одно и то же свойство — в данном случае физическое свойство тела — вызывает, воздействуя на человека, совершенно разные по модальности впечатления. Ведь «блес-кость» не похожа на «гладкость», а «матовость» — на «шерохова-
* Удалось найти и некоторые объективные индикаторы, рас-.членяющие видимое поле и предметы, картину предмета. Ведь образ предмета обладает такой характеристикой, как измеряемая константность, т. е. коэффициент константности. А ведь как только ускользает предметный мир, трансформируясь в поле, так поле это обнаруживает аконстантность. Значит, можно измерением расчленить предметы поля и предметы мира.
9 Логвиненко А. Д., Столин В. В. Исследование восприятия в условиях инверсии поля зрения.— Эргономика: Труды ВНИИТЭ, 1973, вып. 6.
тость». Поэтому сенсорным модальностям нельзя дать «постоянную прописку» во внешнем предметном мире. Я подчеркиваю, внешнем, потому что человек, со всеми своими ощущениями, сам тоже принадлежит объективному миру, тоже есть вещь среди вещей.
У Энгельса есть одна примечательная мысль о том, что свойства, о которых мы узнаем посредством зрения, слуха, обоняния и т. д., не абсолютно различны; что наше я вбирает в себя различные чувственные впечатления, объединяя их в целое как «совместные» (курсив Энгельса!) свойства. «Объяснить эти различные, доступные лишь разным органам чувств свойства... и является задачей науки...»10.
Прошло 120 лет. И наконец, в 60-х гг., если я не ошибаюсь, идея слития в человеке этих «совместных», как их назвал Энгельс, расщепляющихся органами чувств свойств превратилась в экспериментально установленный факт.
Я имею в виду исследование И. Рока11
В его опытах испытуемым показывали квадрат из твердой пластмассы .через уменьшающую линзу. «Испытуемый брал квадрат пальцами снизу, через кусок материи, так что он не мог видеть свою руку, иначе он мог бы понять, что смотрит через уменьшающую линзу... Мы... просили его сообщить свое впечатление о величине квадрата... Некоторых испытуемых мы просили как можно точнее нарисовать квадрат соответствующей величины, что требует участия как зрения, так и осязания. Другие должны были выбрать квадрат равной величины из серии квадратов, предъявляемых только зрительно, а третьи — из серии квадратов, величину которых можно было определять только на ощупь...
У испытуемых возникало определенное целостное впечатление о величине квадрата... Воспринимаемая величина квадрата... была примерно такой же, как и в контрольном опыте с одним лишь зрительным восприятием».
Итак, предметный мир, взятый как система только «объектно-объектных» связей (т. е. мир без животных, до животных и человека), амодален. Только при возникновении субъектно-объектных связей, взаимодействий возникают многоразличные и к тому же меняющиеся от вида к виду* модальности.
Вот почему, как только мы отвлекаемся от субъектно-объектных взаимодействий, сенсорные модальности выпадают из наших описаний реальности.
Из двойственности связей, взаимодействий «О—О» и «О—S», при условии их сосуществования, и происходит всем известная двойственность характеристик: например, такой-то участок спектра электромагнитных волн и, допустим, красный свет. При этом не нужно только упускать, что та и другая характеристика выражает «физическое отношение между физическими вещами» 12.
10 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 548. 11 Рок И., Харрис Ч. Зрение и осязание.— В кн.: Восприятие. Механизмы и модели. М., 1974, с. 276—279. * Я и имею в виду зоологический вид. 12 Map кс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 62.
Дальнейший естественно возникающий вопрос — это вопрос о природе, происхождении сенсорных модальностей, об их эволюции, развитии, о необходимости, неслучайности их меняющихся «наборов» и разных, говоря термином Энгельса, «совместностей» отражаемых в них свойств. Это не исследованная (или почти не исследованная) проблема науки. Что же является ключевым подходом (положением) для адекватного решения этой проблемы? Здесь я должен повторить свою главную мысль: в психологии она должна решаться как проблема филогенетического развития образа мира, поскольку:
(1) необходима «ориентировочная основа» поведения, а это образ;
(2) тот или иной образ жизни создает необходимость соответствующего ориентирующего, управляющего, опосредствующего образа его в предметном мире.
Короче. Нужно исходить не из сравнительной анатомии и физиологии, а из экологии в ее отношении к морфологии органов чувств и т. п. Энгельс пишет: «Что является светом и что — несветом, зависит от того, ночное это животное или дневное»13.
Особо стоит вопрос о «совмещениях».
1. Совмещенность (модальностей) становится, но по отношению к чувствам, образу; она есть его условие*. (Как предмет — «узел свойств», так образ — «узел модальных ощущений».)
2. Совмещенность выражает пространственность вещей (как форму существования их).
3. Но она выражает и существование их во времени, поэтому образ принципиально есть продукт не только симультанного, но и сукцессивного совмещения, слития**. Характернейшее явление совмещения точек обзора — детские рисунки!
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 603.
* Б. М. Величковский обратил мое внимание на одно исследование, относящееся к раннему младенческому возрасту: Aronson E., Rosenbloom S. Space perception in early infancy: perception within a common auditory visual space. — Science, 1972, v. 172, p. 1161 — 1163. В одном из экспериментов изучалась реакция новорожденного на наклоняющуюся и говорящую мать. Факт состоит в том, что если звук идет с одной стороны, а лицо матери находится с другой, то реакция отсутствует. Подобные данные, как психологические, так и биологические, позволяют говорить о восприятии как процессе становления образа. Мы не можем начинать с элементов восприятия, потому что становление образа предполагает совместность. Одно свойство не может характеризовать предмет. Предмет -- это «узел свойств». Картина, образ мира возникает, когда свойства «завязываются узлом», с этого начинается развитие. Сначала возникает отношение совместности, а затем расщепляемости совместного с другими свойствами.
** Никто из нас, вставая из-за письменного стола, не отодвинет стул так, чтобы он ударился о книжную витрину, если знает, что витрина находится за этим стулом. Мир сзади меня присутствует в картине мира, но отсутствует в актуальном зрительном мире. От того, что у нас нет панорамного зрения, панорамная картина мира не исчезает, она просто иначе выступает.
Общий вывод: всякое актуальное воздействие вписывается в образ мира, т. е. в некоторое «целое»14.
Когда я говорю о том, что всякое актуальное, т. е. сейчас воздействующее на перцептирующие системы, свойство «вписывается» в образ мира, то это не пустое, а очень содержательное положение; это значит, что:
(1) граница предмета устанавливается на предмете, т. е. отделение его происходит не на чувствилище, а на пересечениях зрительных осей. Поэтому при использовании зонда происходит сдвиг чувствилища*. Это значит, что не существует объективации ощущений, восприятий! За критикой «объективации», т. е. отнесения вторичных признаков к реальному миру, лежит критика субъективно-идеалистических концепций. Иначе говоря, я стою на том, что не восприятие полагает себя в предмете, а предмет — через деятельность — полагает себя в образе. Восприятие и есть его «субъективное полагание». (Полагание для субъекта!);
(2) вписывание в образ мира выражает также то, что предмет не складывается из «сторон»; он выступает для нас как единое непрерывное; прерывность есть лишь его момент**. Возникает явление «ядра» предмета. Это явление и выражает предметность восприятия. Процессы восприятия подчиняются этому ядру. Психологическое доказательство: а) в гениальном наблюдении Г. Гельмгольца: «не все, что дано в ощущении,, входит в «образ представления» (равносильно падению субъективного идеализма в стиле Иоганнеса Мюллера) ; б) в явлении прибавок к псевдоскопическому образу (я вижу грани, идущие от подвешенной в пространстве плоскости) и в опытах с инверсией, с адаптацией к оптически искаженному миру.
До сих пор я касался характеристик образа мира, общих для животных и человека. Но процесс порождения картины мира, как и сама картина мира, ее характеристики качественно меняются, когда мы переходим к человеку.
У человека мир приобретает в образе пятое квазиизмерение. Оно ни в коем случае не есть субъективно приписываемое миру! Это переход через чувственность за границы чувственности, через сенсорные модальности к амодальному миру. Предметный мир выступает в значении, т. е. картина, мира наполняется значениями.
Углубление познания требует снятия модальностей и состоит в таком снятии, поэтому наука не говорит языком модальностей, этот язык в ней изгоняется.
В картину мира входят невидимые свойства предметов: а) амо-
14 Uехkl 1 1 V., Кгiszat G. Streifzьge durch die Umwelten von Tieren und Menschen. Berlin, 1934.
* При ощупывании зондом некоего объекта чувствилище перемещается с руки на кончик зонда. Чувствительность там... Я могу перестать ощупывать зондом этот предмет ... чуть-чуть продвинуть руку по зонду. И тогда чувствилище возвращается на пальцы, а кончик зонда теряет свою чувствительность.
** «Эффект туннеля»: когда нечто прерывает свое движение и, как следствие своего воздействия, оно не прерывает своего бытия для меня.
дальние — открываемые промышленностью, экспериментом, мышлением; б) «сверхчувственные» — функциональные свойства, качества, такие, как «стоимость», которые в субстрате объекта не содержатся. Они-то и представлены в значениях!
Здесь особенно важно подчеркнуть, что природа значения не только не в теле знака, но и не в формальных знаковых операциях, не в операциях значения. Она — во всей совокупности человеческой практики, которая в своих идеализированных формах входит в картину мира.
Иначе это можно сказать так: знания, мышление не отделены от процесса формирования чувственного образа мира, а входят в него, прибавляясь к чувственности. [Знания входят, наука — нет!]
Некоторые общие выводы.
1. Становление образа мира у человека есть его переход за пределы «непосредственно чувственной картинки». Образ не картинка!
2. Чувственность, чувственные модальности все более «обезраз- личиваются». Образ мира слепоглухого не друг