Работа с конфликтами в гуманистической психологии

Современные психотерапевтические направления, инспирированные развитием гуманистической психологии, во многом противопоставляют себя классическим под­ходам психотерапии. Подобно тому, как в свое время ученики и последователи Фрей­да уходили от него и создавали собственные теории и направления, часто в оппозиции к классическому психоанализу своего учителя, так и многие из тех, кто получил первый опыт работы с клиентом в психоаналитической парадигме, впоследствии не просто отказываются от нее, но и активно противостоят ей. Именно поэтому, видимо,

гуманистическое направление в психотерапии и считается наиболее разнородным, поскольку принадлежность к нему зачастую определяется даже не приверженностью каким-то определенным идеям, но противопоставлением себя динамическому и пове­денческому направлениям. Не отказываясь от методических приобретений психоана­лиза и признавая его терапевтические возможности, современные психотерапевты, однако, оспаривают психоанализ как теорию личности, опасаясь, что предлагаемая им модель человека серьезно ограничивает эффективность и развитие терапевтичес­ких стратегии. Изменяется само понятие сути психотерапии, пациент (более деликат­ное медицинское наименование больного) становится клиентом, слово влечение» ис­чезает в силу отказа от самой медицинской модели психотерапии, зато появляется понятие личностного роста и даже дебатируется само представление о психотерапев­тическом воздействии.

К. Роджерс, один из наиболее популярных в России представителей гуманисти­ческой психологии, пишет, что происшедшие в нем профессиональные изменения выразились в следующем: если в начале своей деятельности он задавал себе вопрос: «Как я смогу вылечить или изменить этого человека?», то впоследствии он ставил перед собой задачу: «Как создать отношения, которые этот человек может использо­вать для своего собственного личностного развития?» (Роджерс, 1994, с. 74). Одно из явных противопоставлений гуманистического подхода психоаналитическому связано с протестом против того элемента принуждения, который присутствует в его орто­доксальных формах. Роджерс пересказывает эпизод из собственного опыта, когда понравившийся ему пример беседы, э которой «психолог выглядел как проницатель­ный умный человек, быстро добравшийся до источников трудностей», через несколько лет показался ему «умным юридическим допросом, который убедил родителя в наличии у него неосознаваемых мотивов и вырвал признание его вины. Сейчас я знаю из собственного опыта, что такая беседа не принесет настоящей пользы ни родителю, ни ребенку. Этот случай заставил меня прийти к выводу, что я дол жен отказаться от любого подхода, который является принудительным или подталкивающим клиента, причем не из теоретических соображений, но потому, что такие подходы только с виду эффективны» (Роджерс, 1994, с. 52).

Традиционные направления психотерапии (прежде всего психоаналитической ориентации) опираются в планировании процесса работы с клиентом на своего рода диагноз — оценку поведения и переживаний клиента в прошлом и настоящем. Тера­певты, работающие в гуманистической (и прежде всего экзистенциальной) психологии, предпочитают обходиться без диагноза, а зачастую считают его и просто вредным. Типичные возражения против диагноза связаны с его потенциально искажаю­щим влиянием на понимание реальных проблем клиента за счет неизбежной их «типи­зации», с «объектным» взглядом на клиента, с «классификацией» его проблем и т. д. Когда Р. Мэй занимался проблемой тревожности, он провел полтора года в постельном режиме в туберкулезном санатории. Именно в это время он познакомился с дву­мя замечательным и работами по тревожности Фрейда и Кьеркегора. И хотя Мэй вы­соко оценил фрейдовские описания тревожности как возврата вытесненного, как ре­акции Эго на потерю, это были лишь теории, Кьеркегор описывал тревожность как борьбу живого существа против несуществования — и это было именно то, что непосредственно переживал сам Мэй в его борьбе со смертью или сперспективой остаться пожизненным инвалидом, то, через что проходил он сам и его товарищи, другие паци-

енты. Если Фрейд описывал психические механизмы возникновения тревожности, то «Кьеркегор описывал то, что непосредственно переживается человеческими суще­ствами в кризисе — а именно кризисе жизни и смерти, реальном для нас, пациентов, но кризисе, который, я полагаю, в своих существенных проявлениях не отличается от других кризисов людей, которые приходят за терапией... Фрейд писал на техничес­ком уровне, где его гений был высочайшим, и, возможно, больше, чем кто-либо в его время, он знал о тревожности. Кьеркегор, гений другого рода, писал на экзистенци­альном, онтологическом уровне; он знал тревожность» (May, 1983, р. 14-15).

Другая явная оппозиция — это отказ от ориентации на поиск причин переживае­мых человеком трудностей в его прошлом и перенос акцента на «здесь – и - теперь», на значение непосредственного переживания настоящего. Для большинства сегодняш­них психотерапевтических школ внимание к актуальным отношениям, взаимодей­ствию, переживаниям человека не означает, однако, отрицания значимости прошло­го опыта. Если в классической психотерапии (особенно построенной по медицинской модели) психотерапевтический процесс фактически представляет собой процесс ак­тивного воздействия терапевта на клиента, то в психотерапиях современной ориента­ции (например, в экзистенциальной психотерапии) психотерапевтический процесс — это то, что происходит в самом клиенте, в его душе. Одну из своих книг Дж. Бюдженталь начинает следующим образом: «Я слушал в течение более тридцати лет, более пятидесяти тысяч часов мужчин и женщин, которые говорили о том, чего они хотят от жизни. Инженеры, полицейские, проститутки, адвокаты, учителя, администрато­ры, домохозяйки, секретарши, студенты колледжа, няньки, доктора, монахини, так­систы, министры и священники, наемные солдаты, рабочие, профессора, клерки, ак­теры и многие другие приглашали меня побыть рядом с ними, когда исследовали глубины своей души (курсив мой. — Н. Г.), чтобы найти то, к чему они сильнее всего стремятся; когда они преодолевали боль и воспаряли от радости этих поисков, когда они испытывали страх и находили в себе мужество для этой личной одиссеи» (Бюдженталь, 1998, с. 20).

Это выражение «побыть рядом с ними», а также подчеркивание не просто актив­ности клиентов в психотерапевтическом процессе, но их самостоятельной и соб­ственной жизни, при фрагменте которой присутствует психотерапевт, очень харак­терно для профессиональной и личной позиции Бюдженталя. Но в чем же тогда роль терапевта? Если психотерапевтический процесс — это не процесс воздействия психо­терапевта на клиента, а то, что происходит в самом человеке, если терапевт просто находится «рядом», то в чем тогда его функция? Роль психотерапевта в том, чтобы способствовать процессу, идущему внутри клиента, стимулировать его, побуждать к «исследованию» собственного опыта.

Одна из наиболее впечатляющих особенностей подобных подходов заключается в том, что человек должен отказаться от влияния на другого, от попыток его изменить. Склонность к влияниям на других является одним из свойств человеческой природы. «Я думаю, в нашей культуре все подвержены следующему штампу: "Каждый человек должен чувствовать, думать и верить так же, как я". Мы обнаруживаем, что нам очень трудно позволить детям, родителям или супругам чувствовать по-другому в отноше­нии каких-либо проблем. Мы не позволяем нашим клиентам или студентам отличать­ся от нас или реализовывать их жизненный опыт по-своему. Как нация мы не можем позволить другой нации думать или чувствовать иначе, чем мы» (Роджерс, 1994, с. 62).

И хотя Роджерс пишет о своей культуре, пожалуй, речь идет о достаточно рас­пространенных свойствах человеческой натуры. Желание, чтобы другие разделяли наши мнения или наши чувства, на мой взгляд, совсем не обязательно является признаком нашего догматизма или приверженности стереотипам. Согласие с нами, разделение нашего опыта — это признание нашей модели, нашего способа суще­ствования в этом мире, самой нашей личности, экзистенциальную потребность в котором испытывает каждый живой человек. Напротив, столкновение с иными мо­делями жизни, иными способами восприятия или просто иными оценками и пред­ставлениями может порождать тревожность или даже неуверенность. Отсюда вы­текает одно из требований к профессиональной позиции психотерапевта, отказыва­ющегося от права воздействия на других, — это не искажение своим опытом непо­средственного переживания клиентом его ситуации. Как пишет А. Маслоу о «под­линных» отношениях с другими: «...Им можно позволить оставаться самими собой» (1995, с. 162).

В этом случае психотерапия превращается в подлинный диалог человека с самим собой, а психотерапевт — в посредника, помогающего человеку найти путь к самому себе.

Клиент-центрированная терапия.«Клиент-центрированной», или «направлен­ной на клиента», терапией Роджерс называет такую психотерапию, которая имеет сво­ей целью «реализацию существующих у потенциально компетентного клиента способ­ностей, а не искусную манипуляцию более или менее пассивной личностью» (Хресто­матия по гуманистической психологии, 1995, с. 46). Использование понятия «клиент» принципиально. Термин «пациент» несет на себе отпечаток медицинской традиции име­нования больного, нуждающегося в помощи квалифицированного профессионала. Клиент — это человек, имеющий проблемы, но способный понимать их и работать над ними вместе с терапевтом.

Фундаментальные положения своего терапевтического подхода Роджерс опре­деляет следующим образом:

1. «Этот новый подход в значительно большей степени опирается на стремление человека к развитию, здоровью и адаптации. Терапия — это обретение (кли­ентом) свободы нормально расти и развивался.

2. Эта форма терапии больше опирается на чувства, чем на интеллектуальное осознание ситуации.

3. Новая терапия больше занимается непосредственной ситуацией, нежели
прошлым человека.

4. Этот подход в большей степени опирается на терапевтические взаимоотно­шения как опыт роста и развития» (там же).

Процесс терапии, по Роджерсу, включает в себя следующие важные моменты:

1) клиент приходит за помощью;

2) определяется ситуация;

3) поощрение свободного выражения;

4) консультант воспринимает и проясняет ситуацию;

5) постепенное выражение позитивных чувств;

6) обнаружение позитивных импульсов;

7) появление инсайта;

8) прояснение возможностей выбора;

9) позитивные действия;

10) расширение понимания ситуации;

11) растущая независимость;

12)уменьшается потребность в помощи (там же, с. 51).

Общий процесс изменений, происходящих с клиентом в ходе психотерапии, который Роджерс понимает как «переход от неподвижности к изменчивости, от за­стывшей структуры к потоку, от статики к динамике» (Роджерс, 1994, с. 178), вклю­чает семь основных стадий.

Роджерс следующим образом описывает индивида, находящегося на начальной стадии этого процесса. Для него характерно «нежелание сообщать что-либо о са­мом себе», «чувства и личностные смыслы не осознаются», «близкие отношения в общении кажутся опасными», «не воспринимается и не признается существование проблем», «нет желания изменяться». И, наконец, заключительная характеристика — «общение с самим собой блокируется», т. е. в используемых нами терминах человек не способен к диалогу с самим собой.

На второй стадии, которая наступает, когда человек чувствует принятие себя психотерапевтом, «выражение чувств перестает быть статичным в высказываниях, не относящихся к себе», «проблемы воспринимаются как внешние по отношению к себе», «отсутствует чувство личной ответственности за проблемы», «чувства могут быть высказаны, но не осознаны как таковые, как принадлежащие этому человеку», «противоречия могут быть выражены, но они почти не осознаются как таковые» и др. Роджерс отмечает, что эти стадии описывают целостный процесс изменения человека от одного полюса континуума к другому и психотерапия не обязательно включает в себя прохождение всех этих стадий. Она начинается с той стадии, на которой находится сам человек, обратившийся за помощью. Например, многие из клиентов начинают со второй стадии, а для того, кто находится на первой стадии, с точки зрения Роджерса, вообще добровольное обращение к психотерапевту мало­вероятно.

На третьей стадии наблюдаются «высказывания о своих переживаниях как объек­тах», «высказывания о себе как об объекте, отраженном прежде всего в других», «часто выражаются или описываются чувства или личностные смыслы, отсутству­ющие в настоящий момент», «имеется признание противоречий в опыте» и др.

На четвертой стадии «клиент описывает более сильные чувства, не относящи­еся к настоящему», «временами чувства выражаются как существующие в настоя­щем, иногда они прорываются почти против желания клиента», «чувства принима­ются открыто, но в очень малой степени», «опыт истолковывается клиентом более свободно», «клиент с беспокойством осознает противоречия и несоответствия между опытом и "Я"» и др. Если клиент чувствует принятие психотерапевтом выражаемых им чувств, его поведения и переживаний, то он движется в своих изменениях к следу­ющей стадии.

На пятой стадии «чувства выражаются свободно, относятся к настоящему момен­ту», «переживаются почти что полностью», «чувства все более принадлежат клиенту, и у

него растет желание слиться с этими чувствами, быть действительно самим собой», способы истолкования опыта становятся намного свободнее», «происходит все более ясное осознание противоречий и несоответствий в своем опыте», «наблюдается все воз­растающая личная ответственность за встающие проблемы» и др.

На шестой стадии «чувство в настоящем переживается сразу, непосредствен­но во всем его богатстве», «принимается непосредственность переживания и чув­ство, составляющее его содержание», «клиент субъективно живет в этом опыте, а не просто проявляет свои чувства по отношению к нему», «переживание на этой стадии является реальным процессом», «внутренняя коммуникация относительно свободна и не заблокирована», «активно переживается несоответствие между опы­том и его осознанием, пока оно не переходит в соответствие», «момент полного чув­ствовании становится ясным и определенным объектом для обозначения» и др.

На седьмой стадии «наблюдается растущее и длительное ощущение принадлеж­ности чувств, принятых клиентом, а также имеющее основу доверие к процессу, происходящему в нем», «переживание почти не связано структурой и стало процес­сом, т. е. ситуация переживается и толкуется как новая, а не как бывшая в про­шлом», «внутренняя коммуникация становится недвусмысленной, чувства имеют соответствующее им обозначение, для новых чувств вводятся новые обозначения», клиент чувствует, что может выбрать новые способы существования» и др. (Роджерс, 1994, с. 178-203).

Это превосходное описание постепенного развития диалога в общении человека с самим собой. Пройдя этот путь изменений, клиент оказывается, по выражению Роджерса, «в новом измерении», «живет полной жизнью в своем "Я" как постоянно текущем и изменяющемся процессе», когда «внутренняя коммуникация между различными аспектами его "Я" не заблокирована» (там же, с. 204). Характерно, что для выделения стадий терапевтического процесса Роджерс пользуется критерием изме­нений, постепенно происходящих в клиенте, а, к примеру, не задачами или действиями терапевта на разных этапах психотерапии. Такой подход соответствует его пониманию сути клиент-центрированной терапии, при которой именно клиент направляет ее процесс. Условиями эффективной психотерапии Роджерс считает конгруэнтность тера­певта в отношениях и взаимодействии с клиентом, безусловное положительное отно­шение к клиенту него эмпатическое понимание.

Чем более клиент воспринимает терапевта как настоящего, искреннего человека, обла­дающего эмпатией, относящегося « нему бе­зусловно положительно, тем более он уходит от статичного, жесткого, бесчувственного, безличного типа функционирования; тем бо­лее он способен двигаться по направлению к текучей, изменчивой, наполненной диффе­ренцированные и чувствами жизнедеятельно­сти. Следствием этого движения является из­мене нив личности и поведения в направлении физического здоровья, зрелости, более реа­листичного отношения к себе, другим и свое­му окружению. К. Роджерс

Тот же принцип используется Роджерсом в работе с межличностными и даже меж­групповыми отношениями. Он считает, что главным препятствием, создающим ин­терперсональные трудности, является оценочная, одобряющая ил и не одобряющая позиция по отно­шению к другим людям. Возможности преодоле­ния этих трудностей он видит, соответственно, в процессе понимания другой стороны. Его рассуж­дения сводятся к следующему. Чем более конгру­энтен человек в обращении к другому, тем более понятно будет его обращение партнеру и тем бо­лее ясным будет его ответ. Собственная конгруэн­тность позволяет ему лучше понять ответ партне­ра, который, в свою очередь, чувствует эмпатичес­кое понимание себя и вследствие этого испытыва-

ет расположение к собеседнику, его барьеры в общении и защиты ослабляются, что приводит к соответствующим ответным реакциям и т.д. Роджерс, правда, оговарива­ется, что этот позитивный процесс может быть нарушен, если в сообщении содержит­ся угроза, тогда это провоцирует появление защиты, что приводит к нечетким, дву­смысленным ответам и возникают обратные эффекты. Тем не менее он считает воз­можным на основании предложенного понимания сформулировать закон межлично­стных отношений: «Чем более конгруэнтны опыт, его осознание и сообщение о нем одного индивида, тем в большей степени последующие отношения будут включать: тенденцию к взаимному общению со все увеличивающейся конгруэнтностью, тенденцию к более адекватному взаимному пониманию сообщений, улучшение психологи­ческой согласованности и действий обоих партнеров, взаимная удовлетворенность отношениями. И наоборот, чем больше в общении неконгруэнтности опыта и осоз­нания, тем в большей степени последующие отношения будут включать: дальнейшее общение того же качества, нарушение точного понимания, ухудшение психологичес­кой согласованности и действий обоих партнеров, взаимную неудовлетворенность отношениями» (Роджерс, 1994, с. 407).

Закон межличностных отношений Роджерса невольно вынуждает к сопоставле­нию его с другим, ранее приводившимся законом межличностных отношений Дойча. И в той и в другой формулировке на основании исходной ситуации прогнозируется развитие общения. Однако в том, что считается исходной точкой, главным, «ядер­ным» фактором, обнаруживаются разные методологические установки авторов. Если для Дойча это ситуация конкурентного или кооперативного взаимодействия, попадая в которую человек соответственно и строит свое дальнейшее взаимодействие с людь­ми, то для Роджерса это субъективный мир человека.

Таким образом, усиление личной конгруэнтности и конгруэнтности в общении с другими является основным направлением преодоления внутренних и внешних конф­ликтов. Психотерапевтический процесс — это прохождение клиентом через стадии «разблокирования» внутренней коммуникации между разными частями своего «Я», развитие диалога в общении человека с самим собой. Терапевт в клиент-центрированной терапии — это человек, вступающий в равноправные личностные отношения с клиентом, которому он помогает найти путь к самому себе.

Гештальт-терапия.Гештальт-терапия, как и другие направления гуманистичес­кой психологии, разделяет идеи феноменологического подхода, акцентирующего внимание на непосредственно переживаемом субъективном опыте человека. Основа­тель гештальт-терапии Ф. Перле использовал понятие гештальта, закономерностей его образования и завершения для описания жизнедеятельности человеческого орга­низма. При этом он исходил из представления о существовании мощного механизма саморегуляции организма, поддерживающего равновесие как в отношениях человека с окружающим миром, так и в его собственном внутреннем мире. Это касается прежде всего мотивационной сферы человека, удовлетворения его потребностей. «Каждый орган чувств, движения, мысли подчиняет себя возникающей потребности и готов быстро перемениться, как только эта потребность удовлетворена и затем отступает на задний план. Как только наступает следующая потребность, в здоровом человеке все они служат ей, напрягают все силы для завершения этого гештальта. Все части тела вре-

менно идентифицируют себя с временно возник­шим гештальтом» (Перле, 1995, с. 98).

Этот процесс обусловлен законами динамики гештальта.

Возможно, наиболее интересным и важным свойством гештальта является его динамика — потребность сильного гештальта к заверше­нию. Каждый день мы испытываем эту динами­ку многократно. Лучшим названием незавер­шенного гештальта является неоконченная ситуации. Ф. Перлс

Идеи саморегуляции и равновесия естественно переходят в идею гармонии существования челове­ка. Здоровых людей отличает способность к реа­лизации, осуществлению «Я», к тому, чтобы оста­ваться самими собой. Не следование этому — отказ от удовлетворения собственных потребностей, от собственных ценностей, в конечном счете от собственного «Я» — чревато невротическими расстройствами. Акцент в гештальт-психологии делается на взаимодействии противоречащих друг другу и даже противостоящих, полярных сто­рон «Я». Человеку свойственно испытывать противоречивые чувства и желания, не­обходимость сосуществования разных «Я» является одной из неизбежностей нашей жизни. Тема «нападающего» и «защищающегося» — одна из доминантных в гештальт-терапии. Осознание этих противоположностей и ранее недифференцированных час­тей своего «Я» — это путь к лучшему пониманию себя и формированию и завершению гештальтов.

Центральными для гештальт-терапии являются следующие идеи. Во-первых, это представление о целостности организма и, соответственно, его целостной реак­ции на какие-то события внешней или внутренней жизни, «Гештальт является недели­мым феноменом. Это сущность, которая есть и которая исчезает, когда целое разру­шается на компоненты» (Перлс, 1995, с, 57). Следовательно, в любом аспекте поведе­ния человека проявляется его целостное существование. Во-вторых, это приоритет «здесь – и - теперь», непосредственного переживания человеком настоящего. Фокуси­рование на настоящем никак не обедняет информацию о психической жизни субъек­та: с точки зрения гештальт-терапии, неоконченные ситуации из прошлого как неза­вершенные гештальты неизбежно выявляются как часть переживания в настоящем. И в этом смысле мы лучше поймем прошлое человека и реальное влияние этого прошло­го на его жизнь, анализируя его настоящее. В-третьих, это отказ от традиции кау­зального подхода, поиска причин тех или иных переживаний или проблем человека. Законы формирования гештальта исключают возможность установления однознач­ных связей между какими-то явлениями психической жизни и вызвавшими их собы­тиями. Вместо поиска причин и ответа на вопрос «почему человек действует тем или иным образом» внимание переносится на то, «как» человек действует, переживает, реагирует и т. д., т. е. на то, что происходит «здесь – и - сейчас».

Таким образом, наблюдения за поведением человека в настоящем, за разными ти­пами его реагирования на окружение, за разными языками его переживаний (вербаль­ными и невербальными его проявлениями) позволяют выявить проблемы, рассогла­сования, возникающие в связи с реализацией человеком адекватной саморегуляции. Сточки зрения гештальт-терапии, существует несколько основных механизмов нару­шения естественной саморегуляции. Например, человек усваивает образцы, нормы, стандарты поведения, идеалы, ценности и убеждения, предлагаемые ему другими людьми (в первую очередь, родителями), и стремится реализовать их в Я-концепции, фактически навязанной ему окружением. Однако эта концепция противоречит его истинному «Я», и это рассогласование приводит к невротическим нарушениям. Те же

нарушения возникают при действии другого механизма — отчуждении присущих человеку качеств, если они не соответствуют его представлениям о себе. Идет ли речь об этих или других, описанных в гештальт-терапии механизмах нарушения внутренней гармонии, следствием их действия становится утрата целостности личности, ее фрагментированность. Восстановление целостности, гармонии личности, ее интегрированности является основной целью гештальт-терапии.

Подобно тому, как Роджерс рассматривает прохождение клиента через различные стадии в его движении к аутентичности, Перле выделяет разные уровни с точки зрения процесса развития человека. С помощью гештальт-терапии клиент переходит от механического клишированного и ролевого существования (приводя примеры которого, Перле ссылается на описания игр Э. Берна) к осознаванию их фальшивого и манипулятивного характера, к переживанию своего рода тупика, осознанию необходимости перемен, внутреннего смятения, отчаяния и затем к аутентичности личности, к своему подлинному «Я». Главным механизмом этого возвращения человека к себе самому является осознавание. Неслучайно «Практикум по гештальт-терапии» (Перле, Гудмен, Хефферлин, 1995) начинается с упражнений, направленных на «чувствование актуального». В ситуации психотерапевтической работы терапевт побуждает клиента к осозна­ванию происходящего с ним в данный момент и к постоянному расширению пространства этого осознавания. Психотерапевт видит, где возникает рассогласование (например, за счет несовпадения вербального и невербального сообщения), где клиент избегает встре­чи с настоящим, уходит от него, и побуждает его к продолжению движения. Однако главным действующим лицом этого процесса остается сам человек. Как говорит Перле, «я не могу осознать ваше осознание, я могу только косвенно участвовать в этом процес­се» (Перле, 1995, с. 75).

Используемые в гештальт-терапии приемы часто именуются играми. Все они так или иначе направлены на усиление осознавания человеком своего подлинного «Я» через актуальное переживание его проявлений, внутренних противоречий, ниусиление внутренней коммуникации и завершение гештальта (неоконченных ситу­аций). Феноменология, описанная гештальт-терапией и являющаяся предметом ей работы, знакома психотерапевтам и не может не признаваться ими.

Проиллюстрируем это примером из описания психотерапевтического случая И. Ялома. Речь идет о его «Лечении от любви». Семидесятилетняя пациентка Ялома жалуется на то, что в течение восьми лет не может избавиться как от наваждения от мыслей и переживаний, связанных с ее терапевтом, с которым у нее был роман. Вне­запность и интенсивность их интимных отношений резко контрастировали для паци­ентки с неожиданностью и необъяснимостью разрыва. Все ее попытки восстановить этот дорогой для нее контакт терпели неудачу. Они ненадолго встретились только пос­ле ее попытки суицида, но эта встреча ничего для нее не прояснила. Восемь лет она живет мыслями и воспоминаниями о нем, и все ее попытки освободиться от наважде­ния терпели неудачу. Как пишет Ялом, «навязчивость получает энергию, отнимая ее у других областей существования» (Ялом, 1997, с. 30). В терминологии гештальт-тера­пии речь идет о неоконченной ситуации, незавершенном гештальте, ибо самым мучи­тельным для пациентки Ялома была необъяснимость происшедшего и потребность понять его. В нашей работе был аналогичный пример. За консультацией обратилась одна из участниц групповых занятий. За несколько месяцев до этого она рассталась со своим возлюбленным. Причиной их разрыва стала случайная и незначительная

Формирование структуры «фигура /фон -предписывает, что только одно событие мо­жет занимать передний план, определяя си­туацию. Иначе возникает конфликт и заме­шательство. И формирование структуры «фигура/фон», которая является наиболее сильной, временно примет контроль за всем организмом. Таков основной закон саморе­гуляции организма — ни специфическая по­требность, ни инстинкт, ни намерение или цель, ни свободное желание не окажут ника­кого влияния, если они не поддерживаются возбужденным гештальтом. Если появляется более чем один гештальт, единый контроль и действие находятся в опасности. В нашем примере с жаждой это не жажда, которая ищет воду, но весь организм. Я ищу это. Жажда направляет меня. Если появляется более чем один гештальт, развивается рас­кол, дихотомия, внутренний конфликт, ос­лабляющий потенциал, необходимый для за­вершения неоконченной ситуации. Если воз­никает более чем один гештальт, человек начинает «решать», часто доходя до «реше­ния» играть мучительную игру нерешитель­ности. Если желает возникнуть более чем один гештальт и природа будет предоставле­на самой себе, тогда не будет решений, но произойдет предпочтение. Такой процесс представляет порядок, а не конфликт. Не су­ществует иерархии "инстинктов", есть иерархия появления более безотлагательно­го гештальта. После завершения этот геш­тальт отступает на задний план, освобождая передний план для появлении другого гештальта или необходимости. После того как один гештальт удовлетворен, организм мо­жет иметь дело со следующей настоятельной фрустрацией. Всегда первым целом — са­мое важное. Когда звонок, срочные письма или семинарские занятия требуют моего вни­мания, эта работа остается на заднем плане. Она не исчезает, она забывается или подав­ляется. Она сохраняется в живости обмена структура «фигура/фон». Когда эта книга выступает на передний план, я почти не об­ращаю внимания на беспорядок на столе или красоту ландшафта за окном. Любое вмеша­тельство в гибкое взаимодействие передне­го плана — фона вызывает невротические или психологические феномены. Передний план и фон должны легко взаимозаменяться, а соответствии с потребностями моего суще­ствования. Если этого не происходит, мы на­капливаем незаконченные ситуации, фикси­рованные идеи, ригидные структуры хара­ктера. Ф. Перлс

ссора, после чего он перестал звонить ей. Она счи­тала, что он должен позвонить первым, но он не делал этого, а время шло. Рассказав об этом, она спросила, не стоит ли ей позвонить ему. Однако, отвечая на вопрос о том. хотела бы она восстано­вить отношения с этим человеком, она задумалась, а потом достаточно уверено ответила отрицатель­но. «Я с самого начала чувствовала, что это не на­долго, — сказала она. — Кроме того, у него тяже­лый характер, и я устала от этого». Что же тогда не позволяет ей забыть эту ситуацию? Незавершен­ность. Обсуждение ситуации показало, что неза­вершенность связана со случайным поводом их разрыва и недостающим—для женщины — фраг­ментом в ситуации разрыва их отношений, а имен­но отсутствием заключительного объяснения, ко­торое и должно было бы, по ее мнению, стать осно­вой последующего разрыва. Разрыв произошел, но это объяснение не состоялось, и теперь она чув­ствует потребность в этом фактически уже не нужном разговоре, единственный смысл которого в том, что он «завершит гештальт».

Теоретическое понимание личностного кон­фликта как дезинтеграции личности и возможнос­ти ее преодоления через внутренний диалог на­шло прямое выражение в хорошо известных при­емах в практике гештальт-терапии. Психотера­певт предлагает клиенту провести диалог между разными частями своей личности — между «напа­дающим» и «защищающимся» «Я», диалог с соб­ственными чувствами или воображаемым собесед­ником. Имитируется ситуация разговора, в про­цессе которого клиент пересаживается со своего «горячего» стула на противостоящий и обратно и пытается максимально отождествить себя с раз­ными фрагментами своего «Я». Противополож­ность «нападающего» и «защищающегося» — час­то анализируемый в гештальт-группах пример противоположности — как правило, интерпрети­руется как хорошо известное в психологии проти­востояние «требующего», указующего, «родитель­ского» и инфантильного, слабого начала. Человек должен попытаться максимально пережить эти оба аспекта своего «Я», осознать то, что обычно

отвергается как неприятное или даже неприемлемое, так как только осознание от­крывает путь к их интеграции в личности. Воссоздание сторон конфликта и их диалог,

инициируемый методиками гештальт-терапии, совсем не предполагает, что «носи­тель» этого конфликта должен сделать выбор между ними: «Цель диалога заключает­ся в том, чтобы "закончить" в настоящем ситуации, не законченные в прошлом, то есть "оживить" процесс формирования и завершения гештальта. Разрешение конф­ликта может потребовать компромисса между двумя группами потребностей или одобрительного принятия отрицательного компонента своего "Я"» (Рудестам, 1990, с. 159).

Рудестам (1990, с. 159-160)приводит пример диалога по методике «двух стуль­ев»: женщина стремилась к интимным отношениям с мужчиной, но как только их отношения действительно стали многообещающими, она сразу же их прервала.

З а щ и щ а ю щ и й с я. Я очень одинока, мне так хочется, чтобы меня кто-нибудь ждал дома.

Н а п а д а ю щ и й. У тебя есть дети, этого достаточно для тебя.

З а щ и щ а ю щ и й с я. Мне хорошо днем, пока я занята делом, и хорошо ночью, когда я очень устаю, но...

Н а п а д а ю щ и й. Не будь ребенком. Ты должна стать более независимой.

З а щ и щ а ю щ и й с я. Но я не хочу быть независимой! Я хочу иметь рядом мужчину, который бы заботился обо мне и принимал решения за меня, и...

Н а п а д а ю щ и й. Решение, ха! Где ты видела таких мужчин? Разве они мо­гут принимать решения? Они все слабаки — ты кончишь свои дни, ухаживая за ними!

З а щ и щ а ю щ и й с я. Но я хочу! Пауль был прекрасен, он брал ответ­ственность на себя, и проблемы становились такими простыми... я любила его, пока...

Н а п а д а ю щ и й. Да, пока! Пока ты не добилась того, что он не мог и шагу ступить без тебя. В тебе нет ничего хорошего для мужчин.

З а щ и щ а ю щ и й с я. Но я хочу, чтобы было! Я ненавижу себя, когда веду себя с мужчинами подобным образом. Я ненавижу себя, когда не могу уде­лить им время.

Н а п а д а ю щ и й. Забудь их, детка; оставь их в покое. С ними со всеми что-то не так.

Приведенный пример — не частная иллюстрация. Принцип инициирования, организации внутреннего диалога человека является одним из основных в гештальт-терапии, которая в целом диалогична, то есть ориентирована на диалог человека с самим собой. Одним из примеров этого является сама автобиографическая работа Ф. Перлса «Внутри и вне помойного ведра», где он — автор — периодически вступа­ет в диалог с самим собой, в котором части его «Я» спорят друг с другом, наступают друг на друга, критикуют и защищают автора, который, в свою очередь, наблюдает за ними, прислушивается к ним, прекращает их полемику и т. д. Это стремление слышать «внут­ренний голос» или, точнее, «внутренние голоса», характерно для гештальт-терапии, являющейся одним из ведущих направлений современной гуманистической психо­логии.

Экзистенциальная психотерапия.Экзистенциальное направление в психоло­гии и психотерапии не имеет столь явно очерченных границ, как ранее упоминавшие-

ся подходы. Под определение, приводимое в учебнике К. Холла и Г. Линдсея (1997, с, 310), — «Экзистенциальную психологию можно определить как эмпирическую науку о человеческом существовании, использующую метод феноменологического анализа» — подпадают многие современные направления психотерапевтической ра­боты. На этом основании авторы «Психотерапевтической энциклопедии» полагают, что экзистенциальная психотерапия — это «собирательное понятие для обозначения психотерапевтических подходов, в которых делается упор на "свободную во