Определение ситуации как конфликтной

Конфликт относится к тому типу ситуаций, к которому полностью применима теорема Томаса: если человек определяет ситуацию как действительную, то неза­висимо от ее реального содержания, она становится таковой по своим последстви­ям. Приложение этой теоремы к конфликтам означает, что если человек определя­ет ситуацию как конфликтную, она становится конфликтом, ибо в своих дальней­ших действиях в данной ситуации он основывается на том определении, на том зна­чении, которое он придал ситуации, соответственно развивая конфликтное взаимо­действие, оценивая действия партнера, выбирая стратегии поведения.

Сама объективная ситуация взаимодействия может содержать в себе разнооб­разные противоречия. Как отмечал Б. Ф. Ломов, «в общении возникают разные типы противоречий: между субъективными отношениями общающихся людей, между их

Человеческое действие — это скорее кон­струирование, чем реакция Г. Брумер

мотивами (и целями), между требованиями к личности со стороны других людей и ее возмож­ностями выполнить эти требования, между оцен­кой личности другими людьми и ее самооценкой, между содержанием общения и его формой и т.д.» (Ломов, 1984, с. 338). Противо­речие, однако, не тождественно конфликту. Противоречивая ситуация существует объективно, тогда как конфликт представляет собой результат ее восприятия и ин­терпретации участниками.

Созвучные идеи высказывал Ю. Н. Емельянов: «Человек отличается от живот­ного способностью не просто распознавать наличную ситуацию, а проектировать, создавать новые предметные и межличностные конфигурации» (Емельянов, 1987, с. 58). Из противоречивой ситуации человек может «сконструировать» конфликт, однако она может получить и другое развитие.

Данная точка зрения находит поддержку и в общепсихологическом понимании взаимодействия субъекта с ситуацией. Как известно, идея единства индивида и со­циальной среды как основополагающий психологический принцип была разработа­на Л. С. Выготским в его классической работе «История развития высших психи­ческих функций». Как подчеркивал А. Н. Леонтьев, «анализ деятельности и созна­ния неизбежно приводит к отказу от традиционного для эмпирической психологии эгоцентрического, "птолемеевского" понимания человека в пользу понимания "коперниковского", рассматривающего человеческое "Я" как включенное в общую си­стему взаимосвязей людей в общество» (Леонтьев, 1977, с. 229). С. Л. Рубинштейн сформулировал свою позицию по этому вопросу следующим образом: «...Строго го­воря, внутренние условия выступают как причины (проблема саморазвития, само­движения, движущие силы развития, источники развития находятся в самом про­цессе развития как его внутренние причины), а внешние причины выступают как условия, как обстоятельства» (Рубинштейн, 1973,с.290). А. В. ФилипповиС. В. Кова­лев, анализируя взгляды Рубинштейна и Леонтьева, приходят к выводу, что ситуа­ция должна пониматься как «продукт и результат активного взаимодействия лично­сти и среды»: «Субъективные факторы всегда включены в генезис ситуации в каче­стве ее неотъемлемого звена. Чтобы образовалась актуальная для субъекта ситуа­ция, недостаточно иметь определенные условия и обстоятельства. Необходимо иметь еще и определенного субъекта, со стороны которого должна присутствовать психологическая готовность (имеющая, в конечном счете, потребностный харак­тер) к включаемым в генезис ситуации объективным условиям и обстоятельствам» (Филиппов, Ковалев, 1986, с. 17). Применительно к ситуациям социального взаи­модействия данные рассуждения также находят поддержку в идеях интерсубъективного подхода (Хараш, 1979). Как указывает Ю. Н. Емельянов, «межличностная среда оказывает влияние на входящих в нее индивидов не с помощью каких-то объек­тивных, ей постоянно присущих свойств, а посредством диалектически обновляю­щихся качеств, обусловленных субъективными истолкованиями событий их участ­никами с последующими действиями, зависящими от этих истолкований» (Емелья­нов, 1986, с. 28).

Таким образом, на основании проведенного анализа и используя существующие в психологии методологические представления для понимания психологической природы конфликта, можно сформулировать положение, что объективно существу-

юшие противоречия не однозначно детерминируют конфликтное взаимодействие участников ситуации, но, напротив, они сами «конструируют» конфликт, приписы­вая ситуации соответствующее значение. Отсюда — возникновение конфликтной ситуации не является простым следствием возникающих противоречий, но пред­ставляет собой следующий процесс:

внешняя ситуация àопределение ситуации àконфликтная ситуация

Интерпретируя внешнюю ситуацию как конфликтную, человек начинает вести себя по правилам конфликтного взаимодействия, трансформируя тем самым ситуа­цию в конфликт. При этом принципиальное значение имеют две точки перехода: какие факторы обусловливают восприятие актуальной ситуации как конфликтной и как после определения ситуации как конфликтной осуществляется переход к кон­фликтному взаимодействию.

В качестве главного признака, на основании которого человек определяет ситу­ацию как конфликтную, обычно рассматривается воспринимаемая несовместимость собственной цели и целей другой стороны. Напомним выводы работы У. Клара и его коллег о конфликте как когнитивной схеме: конфликт — это не просто свойство ситуации, но скорее выводы, делаемые на ее основе; при этом если ситуация опре­деляется как конфликтная, будут выбираться доказательства, поддерживающие эту схему (Klar, Bar-Tal, Kruglanski, 1988).

Несовместимость целей сторон как «ядерный» признак восприятия ситуации в качестве конфликтной многими авторами связывается с возникающим у человека ощущением угрозы: «...Конфликтная ситуация несет в себе угрозу для того или ино­го участника взаимодействия и требует мобилизации имеющихся в его распоряже­нии ресурсов, чтобы либо: а) добиться желаемой цели, если речь идет о стороне, выступающей как активное начало, либо б) обеспечить максимальную возможную защиту, если речь идет о пассивном участнике взаимодействия» (Орлова, Филонов, 1976, с. 324).

Таким образом, конфликт — это прежде всего воспринимаемая как угрожающая противоречивость/несовместимость целей сторон. Если ситуация уже определена как конфликтная, дальнейшее представление о ней будет формироваться с учетом этого определения, «подгоняться» под него.

Результаты исследования показывают, что категориальное знание обыденной психологии, здравый смысл «простых людей» содержит свое представление о конф­ликтной ситуации. Типичные описания происшедших ситуаций, которые дают учас­тники конфликта, сочетают в себе фактическую информацию и атрибутивные суж­дения, объясняющие события с точки зрения контекстных или личностных факто­ров. В этом находит отражение та имплицитная концепция, которая кладется ими в основу общего определения ситуации. При расхождении субъективной картины си­туации с имеющимися у человека представлениями о данном классе ситуаций воз­можна либо корректировка общей модели, либо «подгонка» ситуационной модели под общую, отвечающая известному явлению стереотнпизации (Гришина, 1990).

В поисках ответа на вопрос, какие признаки позволяют человеку «категоризировать» ситуацию как конфликтную, мы предлагали респондентам выбрать из общего набора описаний ситуаций те из них, которые, на их взгляд, являются конфликтны­ми. Затем задавался вопрос о причинах, по которым те или иные ситуации относи-

лисъ к разряду конфликтных. Как оказалось, ответ на данный вопрос вызывал яв­ные затруднения.

Если считать этот факт надежным результатом, то следует признать, что в дан­ном случае скорее имеет место «схватывание» ситуации в целом, тогда как ее опо­знание «по деталям» вызывает затруднение. В свое время Дж. Форгас провел ряд исследований по созданию эмпирических таксономии ситуаций. Сам автор считает наиболее впечатляющим открытием то, что первичным базисным основанием реп­резентаций социальных эпизодов неизменно являлись аффективные характеристи­ки: «Есть веские основания предположить, что в своих размышлениях относитель­но эпизодов взаимодействия и особенно при сравнении эпизодов между собой мы имеем тенденцию почти исключительно исходить из того, что мы чувствуем относи­тельно этого эпизода в сравнении с другим, а не из того, чем этот эпизод в действи­тельности является в терминах условий, действующих лиц, проблем, целей» (Forgas, 1981, р. 171). И далее; «Мы можем заключить, что когнитивные репрезентации эпизодов взаимодействия имеют аффективный характер. Похоже, что при размыш­лении об интеракции, первое, что немедленно приходит нам в голову, — это не ме­сто пребывания, время дня или участвующие партнеры, но скорее глобальная, це­лостная аффективная реакция на все эти вещи» (р. 173). По мнению Форгаса, эмпи­рические исследования по когнитивным репрезентациям эпизодов взаимодействия полностью подтвердили сделанное несколько десятилетий назад предсказание Мюррея: «Ситуации поддаются классификации в терминах различных типов эф­фектов, которые они производят (или могут производить) на субъекта в терминах их значения для его благополучия» (там же). Эмоциональное реагирование не тре­бует предварительного анализа. Простые реакции типа «нравится», «не нравится» или «страшно» в силу своего адаптивного характера часто возникают прежде осоз­нания или обдумывания происходящего (Майерс, 1997, с. 116).

Таким образом, если принять вывод Форгаса о том, что «люди реагируют на си­туации не столько в терминах объективных черт и описательных характеристик ситуации, но в терминах их чувств и эмоций по поводу события» (Forgas, 1981, р. 171), то они скорее «чувствуют», что это конфликтная ситуация, нежели «осоз-

Рис. 6-2. Признаки конфликта в «естественном» категориальном знании

нают» ее таковой. Самый простой ответ одного из наших респондентов на постав­ный вопрос звучал весьма определенно: «Это конфликт, потому что это конфликт». Возможно, это и есть самая простая «рабочая формула» конфликта в «наивной психологии».

Вернемся к опросу наших респондентов. Настойчивые попытки выяснить, какие именно моменты в предложенных ситуациях побудили их рассматривать ситуацию как конфликтную, дали следующий результат. Практически с одинаковым «весом» с точки зрения частоты упоминания «ядро» конфликта для «наивных испытуемых» образовали три признака:

1. Поведенческие проявления участников ситуации («борются друг с другом», «хотят добиться своего», «стремятся доказать свою правоту», «пишет жало­бы», «борется за свой интерес» и т. д.).

2. Противоречие между участниками ситуации (в терминологии наших респон­дентов «разные интересы», «разные цели», «несовместимые позиции», «стре­мятся к разному», «разногласия», «разного хотят» и т. д.).

3. Аффективные проявления участников ситуации («переживает», «страдают», «испытывает нервное напряжение», «настроен враждебно» и т. д.) (рис. 6-2).

Таким образом, с точки зрения «наивных испытуемых», опирающихся на здравый смысл, конфликт — это ситуация, в которой имеет место противоречие между участниками, проявляющееся в их противодействии друг другу (противостоянии, противоборстве) и сопровождающееся аффективными проявлениями. На уровне «естественного» категориального знания эти признаки дифференцируют конфликт от других социальных ситуаций, образуют категорию явлений, имеющих значение «конфликтной ситуации». Данное представление совпадает с суждениями ученых, получающих тем самым дополнительную поддержку своим взглядам.

Факторы определения ситуации как конфликтной

Чем более общие «параметры» человека мы рассматриваем, тем большего типового, схожего в его поведении, восприятии, реакции с другими мы будем находить. Так, на уровне «общечеловеческого измерения» люди могут испытывать общее чувство страха в похожих обстоятельствах и переживать его схожим образом (проявляя это в одних и тех же признаках). Каждое последующее «измерение» будет ока­зать влияние и накладывать свои ограничения на наши реакции. Например, при­лежность к определенной культуре, возрастной категории, полу, профессиональной группе делает наше восприятие и оценку тех или иных обстоятельств специфическим, особенным. Наконец, если мы обратимся к внутреннему миру человека, его психологическим особенностям, то на этом уровне восприятие людьми внешних ситуаций и событий становится еще более тонким и индивидуализированным, единичным.

Определение ситуации, с одной стороны, опирается на саму «определяемую» ситуацию, с другой — на существующие у субъекта индивидуальные когнитивные репрезентации ситуаций разного типа. Таким образом, определение ситуации де-

терминировано как внешней реальностью, так и внутренним субъективным миром человека, причем сила влияния обоих «источников» может различаться в зависи­мости от ситуации.

Чем более определенной является внешняя ситуация, тем более однотипные реакции она вызывает. В случае возникновения опасности самые разные люди, не­зависимо от их индивидуальных особенностей, отношения к жизни, убеждений и вкусов, часто поддаются панике, спасаются бегством, переживают эмоциональные потрясения. Хотя в их поведении и можно увидеть индивидуальные особенности, ситуация, в которой они оказались, настолько однозначна, что фактически не ос­тавляет места разным субъективным интерпретациям. Если же внешняя ситуация является менее определенной, ее восприятие в большей степени зависит от инди­видуальных особенностей участников. Например, начальник устраивает своим под­чиненным «разнос»: для одного из них это «справедливая критика», для другого — ничего не значащее «сотрясение воздуха», а третий кипит от возмущения и с трудом сдерживается, чтобы не отреагировать на неприемлемое для него поведение руководителя.

В зависимости от того, какой вклад вносит сама внешняя ситуация в возникно­вение конфликтов и какую роль играют в этом субъективные факторы, все конф­ликты можно условно расположить в некоем континууме.

На одном его полюсе будут находиться конфликты, вызываемые исключительно внешними причинами: ситуация объективно оказывается столь конфликтогенна, что индивидуальные особенности людей фактически не имеют значения, и эта си­туация вызывает у них одинаковую реакцию. Теоретически можно допустить, что все 100% людей будут воспринимать эту ситуацию как конфликтную. На противо­положном полюсе, напротив, будут располагаться конфликтные ситуации, вызван­ные исключительно субъективными факторами: сами по себе они не содержат ника­кого конфликте генного начала, но порождены субъективной склонностью людей видеть в этих ситуациях конфликт. Ведь, условно говоря, может существовать че­ловек, для которого все 100% его жизненных ситуаций — конфликтные (рис. 6-3).

Рис. 6-3. Объективно-субъективная природа конфликтов

Влияние ситуационных факторов — 100%, личностных — 0. 3) Влияние личностных факторов — 100%. ситуационных —0.3) Конфликты, вызванные в большей мере факторами внешней ситуации. 4) Конфликты, вызванные в больше» мере субъективными факторами. 5) Конфликты, в возникновении которых играют роль как факторы ситуации, так и особенности человека.

Чем ближе к «ситуационному» полюсу, тем больше конфликты вызваны фактора­ми самой ситуации (и меньшую роль играют индивидуальные особенности людей). И наоборот, чем ближе к «личностному» полюсу, тем большее значение приобретает человеческий» фактор (и меньшее — «объективные» особенности ситуации).

Большинство конфликтных ситуаций, однако, возникают как в результате нали­чия «объективного» конфликтогенного начала во внешних условиях ситуации, по­зволяющих увидеть в ней конфликт, так и вследствие индивидуальных особеннос­тей людей, «видящих» в ней конфликт.

«Объективные» факторы определения ситуации

Объективными мы обычно называем те обстоятельства, которые считаем неза­висимыми от себя. В контексте нашего обсуждения в качестве объективных факто­ров, обусловливающих наше восприятие ситуации и ее определение, выступают особенности самой этой ситуации, которые на уровне «общечеловеческого» изме­рения вызывают однотипные реакции у людей.

Уже отмечалось, что чем более очевидны, выражены характеристики самой си­туации, тем меньше возможностей она оставляет для индивидуальной ее оценки, тем более типовые реакции вызывает. «Чем более субъективно значимо событие (например, за счет осознания его опасности) и чем более определенным оно являет­ся для субъекта (например, за счет интенсивности воздействия), тем больше вклад этого воздействия в актуализацию программы активного поведения» (Китаев-Смык, 1983, с. 70).

В теоретических разработках это свойство ситуации часто обозначается как «сила». «Сильные» ситуации более жестко и однозначно детерминируют поведение участников взаимодействия, «слабые» допускают большую свободу в ее интерпре­тации и, следовательно, избираемых стратегиях поведения. К самым «сильным» в этом смысле ситуациям относятся любые экстремальные ситуации. Достаточно вспомнить психологические описания паники или другие проявления толпы, а так­же, например, многочисленные данные о влиянии на агрессивное поведение людей экстремальных факторов окружающей среды.

То, что сами ситуации могут «навязывать» свое «определение», легко проиллюс­трировать примерами из повседневного опыта. Несколько человек, образуя верени­цу, стоят в затылок друг другу лицом по направлению к какой-то двери или окну. Что это за ситуация? Задавая этот вопрос студентам во время занятий, я ни разу не видела затруднений или ошибок в ответе — конечно, это очередь. В комнате боль­шого размера симметрично расставлены столы, за ними сидят молодые люди лицом к одной из стен этой комнаты, на которой висит доска. Перед ней стоит человек и, обращаясь к присутствующим, что-то рассказывает. Это занятие, лекция, урок. Ка­ким образом мы узнаем, что это за ситуация? По разнообразным признакам, в кото­рые входят и особенности пространства, и особенности расположения в нем людей, и особенности их поведения и т. д. А теперь представьте себе — психологи легко поймут этот пример, — что в этой аудитории проводится социально-психологичес­кий тренинг, в соответствии с чем ее пространство организовано иначе: убраны сто­лы, люди сидят либо парами или небольшими группами, либо образуют общий круг. Человеку, незнакомому со спецификой подобных занятий и случайно заглянувше­му в эту аудиторию, уже трудно будет ответить на вопрос, что это за ситуация.

Общее в нашем реагировании связано с тем, что наши знания-представления о ситуациях могут быть в большей или меньшей степени типичными, совпадающими с аналогичными знаниями-представлениями о ситуациях других людей. Это «надын­дивидуальное» представление обычно называют «разделяемым» знанием. (Именно предположение о некотором обязательном «разделяемом» знании, общем в воспри­ятии ситуаций, делает возможным использование психологией разнообразных ме­тодов диагностики личности через выявление индивидуальных способов восприя­тия ситуаций и их сопоставление с нормативными, например в клинической диагно­стике личностных отклонений. Многие психологические тесты, например рисуноч­ный тест Розенцвейга направлены на решение именно этой задачи.)

Согласно А. Шюцу, «обыденный здравый смысл несет в себе черты коллективно разделяемого опыта, у части людей создается понимание общества и той действи­тельности, в которой мы живем, посредством общих категорий культуры. Поэтому такое понимание не только является принадлежащим отдельному индивиду, но сви­детельствует о компетентном понимании у этого индивида как участника опреде­ленного культурного круга» (Бекк-Виклунд, 1992, с. 79). МакКолл предлагает раз­личать общее знание, требующееся отдельному индивиду для участия в коммуника­ции, и разделяемое знание, необходимое для эффективности взаимной коммуника­ции (McCall, 1987, р. 71).

«Надындивидуальные» представления о ситуациях, отражающие реалии повсед­невной жизни людей, были проиллюстрированы в исследовании Фюрнхама, где было показано, что ситуация сама по себе содержит определенные возможности для индивида, может быть релевантна одним и нерелевантна другим его целям. В ходе процедуры исследования субъектам было необходимо передать кому-то сообщение или, наоборот, выслушать кого-то, другими словами, осуществить коммуникацию определенного рода, например, «убедить коллегу помочь вам в важном проекте», «выслушать знакомого, который переживает разрыв дружеских отношений», «сооб­щить кому-то, кого вы знаете, о смерти кого-то из его родителей» и др. Для этого им предлагался набор ситуаций («позавтракать вдвоем в маленьком спокойном ресто­ране», «позвонить человеку из дома» и др.).

Результаты исследования показали, что люди предпочитают вполне определен­ные типы ситуаций для достижения той или иной цели, т. е. считают одни типы ситу­аций подходящими и уместными для одних целей, а другие нет. Значит, по мнению автора, «они имеют ясную идею норм, ограничений и преимуществ определенных социальных ситуаций для получения или передачи информации» (Argyle, Furnham, Graham, 1981, р. 111-112).

Таким образом, наше представление о социальных ситуациях взаимодействия содержит общее «коллективно разделяемое» знание, позволяющее людям прихо­дить к согласию относительно характера ситуации.

Применительно к конфликтам это означает, что представления людей о конф­ликтах (так же как и о любых других ситуациях), наряду с индивидуальным, лич­ным компонентом, содержат и общее, разделяемое с другими знание. Социальная ситуация за счет своих собственных характеристик может соответствовать общим, «разделяемым» представлениям о конфликтах и, следовательно, определяться как конфликтная большим числом людей, вызывая у них типичные реакции.

Групповые факторы определения ситуации

Тот факт, что большинству людей в данной культуре приходится сталкиваться с теми же самыми проблемами, наводит на мысль, что эти проблемы порождены спе­цифическими жизненными условиями, су­ществующими в данной культуре. К.Хорнн

Наша принадлежность к определенному социальному и культурному слою объективно оказывает влияние на то, «в каких наиболее типичных стрессовых или конфликтных ситуациях мы оказываемся, а также как мы справляемся с ними» (Хьелл, Зиглер, 1997; с. 31).

Даже психоаналитики с их приверженностью к преимущественно интрапсихическому объяснению конфликтов человека по мере отхода от ортодоксального пси­хоанализа обращаются к культурным факторам их возникновения. Хорни пишет, что хотя «судьбой отдельного человека является иметь деспотическую или "жертвующую собой ради детей" мать, но тот или иной тип матерей определяется данными культурными условиями» (Хорни, 1993, с. 8).

Тема «культурного» происхождения проблем человека далее становится ведущей у многих психологов. Мэй на примере анализа появляющихся у невротиков проблем показывает их изменение во времени. Пациентов Фрейда с их сексуальными проблемами сменили невротики с повышенной агрессивностью. Тридцатые — начало сороковых годов были отмечены появлением у пациентов тревоги как общей черты характера. Сменившая ее проблема идентичности уступила место переживаниям людьми чувства апатии, связанной с утратой или обесцениванием смысловых основ существования. Мэй, правда весьма критически, но все же упоминает точку зрения, в соответствии с которой в наше время слово «невроз» должно быть заменено на «соционоз» (Мэй, 1997, с. 19-23).

В наше время человек, раздираемый пси­хологическими страстями, несет в себе бремя сотрясающих его эпоху конфликтов. Р. Мэй

В рамках интеракционистской традиции выполнено немало исследований, основанных на том предположении, что индивиды, живущие или функционирующие в условиях, гомогенных по значимым физическим, биологическим, социальным, культурным характе­ристикам, будут в определенной степени разделять общие представления о мире и проявлять сходство в восприятии общих ситуаций (Stokols, 1981). Это справедливо для индивидов, принадлежащих к одной и той же культуре, к одной и той же субкультуре, к одной и той же рабочей группе, к одной и той же паре и т. д. (Magnusson, 1981 с. 28).

Традиционными в этом отношении являются попытки изучения зависимости вос­приятия тех или иных ситуаций от факторов культуры. Например, в исследовании Магнуссона и Статтин были выявлены отчетливые культурные различия в восприятии разных ситуаций (например, «быть одному дома», «быть одному в лесу» и др.) с точки зрения вызываемой ими тревожности (Magnusson, 1981, р. 29) (рис. 6-4).

Психологическая диагностика профессиональных групп также исходит из предположения о переживании лицами одной и.той же профессии общих ситуаций. Так, в серии работ К. Маслач показано, как представители так называемых «помогаю­щих» профессий постоянно оказываются в ситуациях, вызывающих эмоциональный стресс, что постепенно может приводить к развитию у них «синдрома выгорания» (Maslach, 1982).

Приведем пример нашего исследования, в котором были получены аналогичные данные об общности ситуаций, переживаемых членами организаций, находящими­ся в одной и той же организационной позиции.

В трех разных организациях был проведен анкетный опрос рабочих и работни­ков среднего руководящего звена (всего было опрошено 304 человека). Среди про­чего были получены двусторонние (руководители по отношению к рабочим и рабо­чие по отношению к руководителям) оценки одной и той же системы взаимоотно­шений и степени ее конфликтности. Если бы речь шла просто об обусловленности реакций людей объективными факторами, то оценки одной и той же ситуации раз­ными категориями работников в рамках одной организации должны были бы быть близки друг к другу. Однако, сопоставив данные, полученные в разных организаци­ях, мы обнаружили совпадение оценок не по «общему пространству жизни» в орга­низации, но по принципу позиции, занимаемой работниками в организации, т. е, категории, к которой они относились. Опрос рабочих трех совершенно разных орга­низаций продемонстрировал значительное совпадение «профилей конфликтности» их отношений с руководителями. Оценки тех же отношений со стороны руководи­телей не совпадали с оценками их подчиненных, но обнаруживали несомненную близость между собой (рис. 6-5). Аналогичные данные получены и при двусторон­ней оценке (рабочими и руководителями) социально-производственной ситуации по другим параметрам (не по частоте конфликтов): хотя между оценками рабочих и руководителей может быть обнаружена известная близость, мнения рабочих трех разных организаций оказались значительно ближе друг другу (это же касается и позиций, которых придерживаются их руководители).

Таким образом, между факторами объективной ситуации и их восприятием воз­никла опосредующая переменная — позиция индивида относительно этой ситуа­ции, его место в системе взаимоотношений с соответствующими правами, обязан­ностями, степенью ответственности и т. д., которая оказала более сильное влияние на его оценку ситуации, чем объективные аспекты самой этой ситуации.

Описанные выше факторы «среды», относятся ли они к культурному, или орга­низационному пространству, будут оказывать влияние на то, какова структура ти­пичных, повседневно окружающих человека обстоятельств и какие из них с боль­шей вероятностью будут интерпретироваться как стрессовые, конфликтные.

Многочисленные данные относятся к влиянию возраста и пола на преимуще­ственный характер конфликтов.

Например, можно говорить о наличии разных возрастных проблем и соответствен­но о структуре потенциальных конфликтных ситуаций, связанных с возрастом. Изве­стно, что в общем жизненном цикле человека различаются отдельные возрастные стадии, смена которых — переходные периоды — может проходить достаточно бур­но, сопровождаться трудностями и эмоциональными переживаниями, сопутствую­щими возникновению качественных перемен в жизнедеятельности личности.

Возрастные периоды, помимо особенностей психического и личностного разви­тия, различаются еще и по характеру проблем, встающих перед индивидом, по тому, какие типичные трудности, критические ситуации или кризисы переживает человек в том или ином возрасте.

Конфликты раннего детства были предметом наиболее пристального внимания в психоаналитической традиции: описывая конфликтную природу человека, психо­аналитики придавали проблемам детства особое значение. В предисловии ко второ­му изданию своей работы «Конфликты детской души» К. Юнг пишет о множествен­ности возможных подходов к этой проблеме: фрейдовской психологии с ее принци­пом удовольствия, адлеровской психологии с позиции принципа власти, с точки зрения развития логических процессов у ребенка, наконец, с религиозно-психоло­гических позиций и развития у него понятий о Боге. Сам Юнг считает свой подход психобиологическим, основанным на развитии у ребенка сексуального интереса, а также на значении мышления и понимания в решении душевных конфликтов. На­пример, четырехлетняя Анна проявляет интерес к проблеме смерти и тому, что про­исходит с человеком после нее, переживает рождение брата, страх смерти матери, обдумывает и обсуждает проблемы происхождения детей, отношений родителей и т. д. Она фактически пытается создать собственную концепцию жизни, ищет отве­ты на появляющиеся у нее вопросы и старается как-то разрешить возникающие при этом противоречия. Проблема смерти и рождения находит у Анны логически при­емлемую для нее интерпретацию: после смерти человек становится ангелом, а за­тем — ребенком. Рождение братика требует новых объяснений, к которым добавля­ется детская ревность, потребность в осмыслении своего нового опыта и места в системе семейных отношений и подтверждении материнской привязанности и т. д.

(Юнг, 1995). Многие работы психоаналитиков, подобно работе К. Юнга, содержат примеры прекрасных описаний проблем детской души и отношений детей с миром взрослых.

Из других периодов детства наиболее часто предметом внимания психологов становился подростковый возраст, в котором конфликты приобретают особое зна­чение.

Общеизвестно выражение «трудности переходного возраста», ставшее устойчи­вым штампом обыденной речи, используемым для характеристики проблем подрост­кового периода. Левин считал подростка маргинальным человеком, находящимся между двумя группами, вышедшим из мира детства и не пришедшим в мир взрос­лых. В этом образе отчетливо видна и «переходность» подростка, и сущность его психологических проблем: он уже не хочет быть ребенком, но еще не может быть взрослым в глазах окружающих, да и своих собственных. Именно это главное про­тиворечие подросткового периода развития и приводит к типичным трудностям, пе­реживаемым в это время, прежде всего, к проблемам в отношениях со взрослыми, неадекватным поступкам вплоть до девиантного поведения, направленного на под­тверждение своей «взрослости». Причем, по Левину, эти конфликты и их протека­ние зависят от того, насколько резкими являются границы между этими двумя группами — миром взрослых и детей.

В любом случае одной из главных особенностей поведения подростка становит­ся его эмансипация, отдаление от родителей и растущая ориентация на мир сверст­ников и их групповых отношений.

Конфликты в этом возрасте могут являться естественным следствием интенсив­ного, но не всегда адекватного овладения подростками новыми для них формами социального взаимодействия, но могут обладать и своего рода самоценностью.

М. В. Розин, изучавший подростковую субкультуру, отмечает особую роль кон­фликтов в этом возрасте: «Семенные конфликты для подростка не побочные след­ствия неформальной жизни, а предмет гордости. Неформалы постоянно пересказы­вают друг другу свои домашние приключения, и чем они серьезнее, тем сильнее поднимается статус подростка в неформальной группе. Конфликты нужны подрост­ку также, как длинные волосы или клепаная куртка, чтобы демонстрировать их пе­ред сверстниками» (Розин, 1990, с. 92).

Образ родителей может включать в себя разные характеристики — они «ограни­ченные», «не понимающие своих детей», «мещане» или «добрые», «заботливые» и т.д. Неизменным, однако, остается общий принцип: «Родители всегда мешают жить». Сам подросток при этом в собственном описании предстает «пассивным в конфликте с родителями, он живет так, как ему представляется правильным, не задевает родителей, пытается отстраниться от них, разграничить сферы жизни, роди­тели же оказываются активной, нападающей стороной, пытаются с помощью силы изменить своего ребенка» (там же, с. 93). По мнению автора, одна из причин подоб­ных конфликтов для ребенка — это потребность в событийности.

Как известно, детский и подростковый возраст в прошлом были объектом осо­бенно пристального внимания психологов.

Меньшая изученность старших возрастов не исключает, однако, возможности прийти к определенным заключениям о потенциальных причинах конфликтов, ха­рактерных для данной возрастной категории. Примечательно, что одну из глав сво-

ей книги о возрастных проблемах людей Г. Шихи называет «Предсказуемые кризисы зрелого возраста». Какие же это кризисы? Это отдаление от дома после восемнадцати лет, поиск своего места в жизни двадцатилетними, осмысление сделанного и новые искания в тридцать, середина жизни между тридцатью пятью и сорока пятью годами, когда постепенно начинают уходить молодость и физические силы, меняются привычные роли и, наконец, старший возраст, где человека ожидают удовлетворенность прожитой жизнью или новые кризисы (Шихи, 1999).

Эмпирические доказательства возрастной предрасположенности человека к «проблемности» тех или иных аспектов своего взаимодействия с окружающими часто приводятся в социально-психологических исследованиях отношений в группах или организациях. Например, в проведенном нами масштабном исследовании в производственных коллективах (в котором участвовали более трех тысяч человек) были выявлены бесспорные различия в оценках частоты конфликтов между работниками разных возрастов: на общем фоне явно выделялась самая молодая группа работников, для которых были характерны причины конфликтов, очевидно связанные с проблемами их адаптации к производству и социальной ситуации в группе.

В том же исследовании были получены данные о влиянии фактора пола на предрасположенность к оценке тех или иных аспектов своего взаимодействия с другими как конфликтных. Так, в нашем исследовании женщины в производственных коллективах были склонны считать свои отношения с коллегами более конфликтными в тех аспектах, которые прямо касались их личных потребностей (зарплата, распределение премий, время отпусков, сменность работы и т. д.), тогда как мужчины отмечали повышенную конфликтогенность организационных проблем (распределение обязанностей, производственные трудности и др.). Частоту конфликтов с руководителем мужчины оценивали как более высокую, связывая при этом причины возможных конфликтов с нарушением должностных инструкций (например, с необходимостью выполнения функций, не входящих в прямые обязанности), производственными трудностями, условиями труда и перспективами роста.

Основываясь на приведенных данных, можно сказать, что в каждой культуре и в каждом социальном слое существуют имплицитные представления о природе конфликта, которые определяют наше восприятие тех или иных ситуаций как конфликтных. Этнографические описания изобилуют забавными примерами коллизий, возникающих между исследователями и местными жителями на почве несовпадения культурных обычаев, норм поведения, ритуалов и т. д. Вспомним уже приводившийся пример исследования, в котором было показано, что содержа