Объективно-субъективная природа конфликтов

Используя имеющиеся в психологии представления о критических жизненных ситуациях, обратимся к анализу возникновения конфликтов. Что происходит в душе человека, в результате чего возникает конфликт? Каким образом конфликт как осо­бое состояние взаимодействия возникает в процессе межличностного общения?

Лишь в самых ранних описаниях и исследованиях конфликта допускалось его возникновение, образно говоря, «без участия человека». К такого рода исключени­ям из общей тенденции относится, в частности, психоаналитическое представле­ние о бессознательных конфликтах, возникновение которых определяется закона­ми существования психики, над которыми человек не властен. Сюда же мы должны отнести эксперименты А. Лурия и Н. Миллера по созданию конфликта извне (само использование животных в части исследований Н. Миллера подчеркивает харак­терное для него «бессубъектное» понимание конфликта).

Остальные подходы, при всех различиях между ними, фактически сходятся в признании объективно-субъективной природы возникновения конфликтов.

Левин, выводивший конфликт из актуальной жизненной ситуации индивида, ха­рактеризовал его как воздействие на индивида противоположно направленных сил равной величины. Сами эти «силы» — это характеристики внешней ситуации, воз­действие которых является результатом субъективного восприятия индивидом сво­ей собственной ситуации.

Для Дойча конфликт является следствием объективного противоречия между интересами, однако «решающее условие вступления в конфликт — это... перцеп-

ция несовместимости... Психологической реальностью конфликт становится толь­ко в том случае, если он воспринят как конфликт» (Донцов, Полозова, 1980, с. 121).

По Мерлину, конфликт возникает только при определенных условиях; к внеш­ним условиям его возникновения относится невозможность удовлетворения моти­вов или отношений личности. Однако внешние условия ведут к возникновению кон­фликта только в том случае, если, а свою очередь, имеются внутренние условия раз­вития конфликта, если возникают противоречия между мотивами или отношениями или между возможностями и стремлениями. Необходимое дополнение — субъективная неразрешимость ситуации (т. е. определенная субъективная ее оценка чело­веком).

Учет субъективного фактора как обязательного условия возникновения конф­ликта вообще характерен для отечественной науки (например, у В. Н. Мясищева). И в последующие годы авторы первых же появившихся в отечественной литературе работ по проблемам конфликта также считали само собой разумеющимся, что обя­зательным моментом в возникновении конфликта является тот факт, что человек воспринимает ситуацию как конфликтную: «Чтобы конфликт стал реальным, учас­тники его должны осознать сложившуюся ситуацию как конфликтную. Именно восприятие, понимание реальности как конфликтной порождает конфликтное по­ведение» (Петровская, 1975, с. 132). «Момент осознания или восприятия ситуации как конфликтной чрезвычайно важен. Определение участником ситуации как кон­фликтной само по себе становится механизмом, отсекающим все "стратегии" пове­дения, не соответствующие этому состоянию системы и "включающим" те альтер­нативы, которые могут нужным образом структурировать взаимодействие при дан­ном состоянии» (Орлова, Филонов, 1975, с. 324).

Таким образом, психологи фактически сходятся в признании факторов восприя­тия (осознания) конфликтности ситуации (отношений) в качестве необходимого / обязательного условия возникновения конфликтов.

Даже среди социологов, тяготеющих к поиску объективных детерминант соци­альных процессов, существует явное совпадение позиций относительно преимуще­ственно психологической природы переменных, связанных с переходом от неконф­ликтного (или предконфликтного) состояния отношения к явному конфликту. «Классические» исследователи конфликта в своих рассуждениях не допускали того, что «конфликт наступает автоматически, вследствие внутренних противоре­чий», в соответствии с чем постулировали необходимость обнаружения факторов, способных преодолеть «инерцию прежних отношений» (Тернер, 1985, с, 193-195) и породить конфликт. Для сторонников диалектической теории конфликта Маркса и Дарендорфа детерминантой перехода к конфликту является осознание группой (или классом) своих интересов. Для Козера это сомнение в законности сложивше­гося положения отношений (в частности, распределения ресурсов), Социологи ис­пользуют и другие термины, общим объединяющим признаком которых является момент восприятия (осознания) сложившейся ситуации (системы отношений) как конфликтной.

Таким образом, возникновению конфликта неизбежно предшествует субъек­тивное отражение характеристик социального взаимодействия. Именно восприя­тие ситуации как конфликтной «делает» конфликт — «запускает» для субъекта не­обходимость реагирования в виде выбора соответствующей стратегии конфликтно-

го взаимодействия (или ухода от него) и его последующего развития. Субъектив­ен, в происхождении конфликта проявляется в невозможности однозначно связать его возникновение с определенным набором объективных факторов. Любой из нас может привести примеры ситуаций, когда конфликт развивается, казалось бы, без видимых причин. С другой стороны, наличие целого ряда объективно конфликтогенных факторов может и не привести к возникновению конфликта.

Внимательный читатель мог заметить постепенный переход от общего тезиса об объективно-субъективной природе конфликтов как таковых к его конкретным проявлениям в области интерперсонального взаимодействия.

Действительно, наш дальнейший анализ предполагает поиск ответов на вопросы, как вообще воспринимаются и тем или иным образом оцениваются «объективные», «внешние» факторы ситуации и что определяет оценку данной конкретной ситуации как конфликтной. Поскольку, на наш взгляд, психология сегодня обладает большими возможностями дать ответы на поставленные вопросы именно в области интерперсонального взаимодействия, мы начнем наш анализ с этой области, исходя при этом из возможности приложения полученных выводов к внутриличностным конфликтам — конфликтам человека «с самим собой».

Восприятие ситуации

Психологи, занимающиеся проблемой социального познания, ищут ответы на главные с их точки зрения вопросы: какие социальные факторы оказывают влияние »процесс познания (социальная обусловленность процесса познания) и какова сте­пень этого влияния; как человек «работает» с социальной информацией (анализ самого процесса познания социальных объектов); как эти процессы реализуются на уровне обыденного сознания, когда «простой человек» познает социальный мир (Андреева, 1997).

Применительно к обсуждаемой нами теме — поскольку мы пришли к выводу, что важнейшим фактором возникновения конфликтов является восприятие ситуации как конфликтной, — важно было бы понять, как человек воспринимает и анализирует ситуацию, сложившуюся в его отношениях с людьми, по каким признакам уценивает ситуацию как конфликтную и какие факторы на это влияют.

Ответить на эти вопросы совсем не просто. Такой «объект», как социальные ситуации, даже не всегда включается исследователями в область социальной перцепции, занимающуюся восприятием социальных объектов, а понимание того, как человек воспринимает ту или иную социальную ситуацию (прежде всего в отношениях с другими людьми) часто подменяется изучением того, как он воспринимает окружающих его людей (что является отражением наибольшей «продвинутости» именно проблематики восприятия людьми друг друга).

Однако, как подчеркивают исследователи, если мы привыкли в своих научных построениях разделять социальный мир на людей и ситуации, это не означает, что «наивный» здравый смысл также организован вокруг таких единиц социальной категоризации, как «люди» и «ситуации». В серии исследований (Н. Кантор) было показано, что описания ситуационных прототипов, выполненные испытуемыми, включа-

ют характеристики и людей, и их социального поведения, типичного для этих ситу­аций. Отсюда авторы делают вывод, что наиболее богатые, жизненные и полезные социально-когнитивные структуры, скорее всего, сложны по своей природе и пред­ставляют собой некие «амальгамы обобщений», формирующиеся применительно к «людям-в-ситуациях» (Cantor, Mishel, Schwartz, 1982).

Например, в ходе одного эксперимента студентов просили как можно быстрее представить себе (сформировать образы) или различные типы людей, или различ­ные типы «людей-в-ситуациях», или различные ситуации, опираясь на некоторые общие ориентиры. Образы людей могли включать такие компоненты, как физиче­ский облик, личностные характеристики, мнения, аттитюды, убеждения и типичное поведение, действия и интеракции, предпринимаемые человеком. В соответствии с инструкцией предполагалось, что образ ситуации может содержать информацию о вещах типа физической обстановки и окружения, этикета, ожиданий и правил, ре­гулирующих поведение человека в данной ситуации, действий и интеракций, осу­ществляемых в ситуации. Относительно образа «человек-в-ситуации» говорилось, что это может быть физический облик человека, поведение, действия и интерак­ции, которые он осуществляет, а также способ, которым он думает и/или чувству­ет в данной конкретной ситуации.

Выяснилось, что образы «человека-в-ситуации» не только оказываются более пол­ными, но и формируются гораздо быстрее, чем изолированные образы человека. На основании этого авторы делают вывод, что сложные прототипы «человек-в-ситуации» могут быть центральными в повседневном категориальном знании «наивного» наблюдателя о людях и ситуациях. «В голове» человека есть знание и о людях, и о ситуациях, просто прототипы людей более доступны для понимания и поэтому чаше используются, чем структуры знаний о ситуациях. Возможно, преимущественная ориентация на личностные черты связана с тем, что именно они воспринимаются как наиболее надежная основа для предсказания поведения других (Fiske, 1993). Это означает, что, по-видимому, знание о ситуациях обычно встроено в персонологические термины.

Что означает на языке социальной психологии познания восприятие ситуации как конфликтной? Это означает, что, оценивая конкретную ситуацию через ее срав­нение с образцами различных ситуаций социального взаимодействия, имеющимися в его опыте, человек относит ее к категории «конфликт».

Категоризация — это способ систематизации индивидом окружающей среды в соответствии с потребностью в уменьшении ее субъективной сложности. Дж. Брунер еще в 1958 году писал: «Наиболее очевидным обстоятельством… является то, что восприятие или регистрация объекта или события в окружающей среде включа­ет в себя акт категоризации» (Tajfel, 1980, р. 114). Социальная категоризация — это «процесс упорядочивания окружающей среды в терминах категорий, т. е. через группировку людей, объектов и событий так, как если бы они были подобны или эквивалентны одно другому в их отношении к индивиду», а ее значение определяет­ся тем, что, по выражению Г. Тэджфела, «социальная категоризация лежит в серд­це здравого смысла, повседневного знания и понимания» (там же, р. 107).

Особая роль категоризации связана с тем, что объект восприятия (идет ли речь о ситуации или социальном явлении, человеке или предмете) оценивается и наделя­ется тем или иным смыслом в зависимости от своей категориальной принадлежнос-

ти. Тем самым категоризация становится основой дальнейших действий, их регуля­тором. Образующиеся категории — это активные конструкции, основа, на которой базируется повседневное социальное взаимодействие. Как и любой акт категориза­ции, социальная категоризация имеет два аспекта — индуктивный и дедуктивный, соответственно отражающие приписывание объекта или события к определенной категории на основе имеющейся информации и создание заключений о природе объекта или события на основе свойств категории.

Таким образом, на основе категоризации и интерпретации социальных ситуаций индивид создает собственные «когнитивные соответствия» этих ситуаций. При этом «ситуационные модели», по мнению ряда авторов, являются «личностно окра­шенными», будучи скорее образами «человека-в-ситуации», а не самой ситуации.

Применительно к конфликтам это означает, что социальный прототип конфлик­та будет представлять собой такую же «амальгаму», сочетающую характеристики людей и их социального поведения, типичного для данных ситуаций. Другими сло­вами, описание конфликтной ситуации также скорее будет напоминать прототип «люди-в-ситуациях».

Определение ситуации

Результатом восприятия (построения образа) ситуации и ее интерпретации («объяс­нения» на основе категоризации) становится «определение ситуации». Брунер, из­лагая суть своего «нового взгляда» на когнитивные процессы, писал, что восприя­тие представляет собой своеобразный процесс принятия решения (Андреева, 1979, с. 34). Применительно к восприятию ситуаций этим решением становится «опреде­ление», которое дает ситуации человек.

Приоритет в четкости постановки и формулировки этого понятия отдается аме­риканскому социологу У.Томасу (хотя и сами явления, обозначенные им как «опре­деление ситуации», и их значимость неоднократно отмечались разными авторами). Специалистам в нашей стране он, в основном, известен как один из авторов знаме­нитой книги «Польский крестьянин в Европе и Америке», написанной совместно с эмигрировавшим из Польши в Америку социологом В. Знанецким. В основу этой работы положены результаты исследований, проводившихся Томасом и Знанецким в течение нескольких лет и посвященных изменениям, происходящим с семьями и общинами польских крестьян, которые в результате иммиграции в Америку и Гер­манию включаются в новую для них систему индустриальных отношений. Важным источником информации для авторов стали включенные в книгу сотни страниц их семейной переписки, отражающей жизнь нескольких десятков семейных «кланов» польских эмигрантов.

На основании своих исследований Томас и Знанецкнй пришли к выводу, что для понимания поведения людей их индивидуальные представления, вытекающие из индивидуального восприятия окружающей социальной реальности, гораздо важ­нее объективно измеряемых социальных фактов, описывающих эту реальность. Принципиальная позиция авторов звучит следующим образом: «Мы должны поста­вить себя в позицию субъекта, который пытается найти свой путь в этом мире, и мы

должны прежде всего помнить, что среда, которая влияет на него и к которой он пытается адаптироваться, это не объективный мир науки, это ЕГО мир, природа и общество, какими он видит их, а не как их рассматривает ученый. Индивидуальный субъект реагирует только на свой опыт, и его опыт — это не то, что абсолютно объективный наблюдатель может обнаружить в части мира, доступной индивиду, но только то, что сам индивид там находит» (Thomas,Znaniecki, 1958, р. 1846-1847).

В соответствии с этим «программным» положением Томас и Знанецкий разви­вают свое понимание ситуации и способов ее описания, а также указывают на то, какие данные необходимо принимать во внимание, чтобы понять, как у человека на основе опыта возникает «определение ситуации». Общий анализ ситуации, как счи­тает Томас, должен идти по двум аспектам — как ситуация описывается в объек­тивных верифицируемых терминах и как она определяется самой личностью.

ТЕОРЕМА ТОМАСА Если ситуации определяются как реаль­ные, они становятся реальными по своим последствиям.

Результатом развития этих идей стала формулировка так называемой теоремы Томаса. Она звучит следующим образом: «Если ситуации определяются как реаль­ные, они становятся реальными по своим послед­ствиям».

Томас иллюстрирует это положение следую­щим примером. Параноик, впоследствии став­ший пациентом одной нью-йоркской больницы, убил нескольких человек. Они имели привычку разговаривать сами с собой на улице, и по движениям их губ параноик пришел к выводу, что они оскорбляют его, называя обидными прозвищами. Описывая исто­рию этого человека, Томас подчеркивает; «Поскольку он определял ситуацию как реальную, она на самом деле оказалась реальной по своим последствиям» (Thomas,1923).

Следствием «определения ситуации» ста­новится поведение, которое человек строит в соответствии со своим определением.

Классическим примером практической реализации теоремы Томаса является случай, описанный Р. Мертоном под характерным названием «Самовыполняющее­ся пророчество», Речь идет о ситуации биржевого краха в Нью-Йорке в 1929 году, с которой началась Великая Депрессия 30-х годов. Проведенное исследование пока­зало, что в банках были наличные деньги, но люди этому не верили, и поскольку все одновре­менно стали забирать свои деньги, банки один за другим обанкротились. Таким образом, «люди оп­ределили ненастоящую ситуацию как истинную, в результате же на практике она и оказалась ис­тинной» (Монсон, 1992, с. 180). Термином «самодостаточность пророчества» Мертон предложил обозначать «степень вклада, вносимого людьми в создание таких жизненных обстоятельств, которые подтвердят их ранее существовавшие гипотезы об окружающем мире» (Андреева, 1997, с. 20).

Другой впечатляющей иллюстрацией, хорошо знакомой психологам, является знаменитый эксперимент Ф. Зимбардо, о котором он вспоминает следующим обра­зом (Zimbardo, 1982).

«Несколько лет назад я был суперинтендантом тюрьмы. Я прибыл в Стенфордскую окружную тюрьму, экспериментальную тюрьму, созданную психологами для исследования динамики отношений между заключенными и охранниками. Наша мни­мая тюрьма славилась "хорошими охранниками" и "хорошими заключенными"; мы

знали, что это так, потому что мы ее таким образом и устраивали. Для роли тюрем­щиков или заключенных отбирались только нормальные, здоровые, законопослушные добровольцы. Жребием, с помощью подброшенной монеты, они делились на противоположные стороны, таким образом в действительности не было никаких причин, чтобы человек стал именно заключенным или тюремщиком. Но, как в пье­сах Пиранделло, иллюзия, которую мы создали, вскоре слилась с реальностью. Наша мнимая тюрьма стала слишком реальной. Охранники, которые были, как пра­вило, спокойными и миролюбивыми людьми, стали проявлять садизм и жесткость. Заключенные, выбранные за их "нормальность" на основе разнообразных личност­ных тестов, стали проявлять в своем поведении различную патологию. Сам факт пребывания заключенных в тюрьме оправдывал деградацию охранников. Заключен­ные заслужили то, что они получили, потому что они "нарушители порядка" и "опасны". Самое худшее обращение с заключенными имело место, когда тюремные начальники спали или были заняты чем-то другим, когда охранник был наедине с заключенным — тогда "эксперимент" приостанавливался и личностные мотивы брали верх. Представьте себе, каждый знал, что это начиналось как эксперимент, но воспоминание об этом с каждым прошедшим днем становилось все менее жи­вым». (Отметим особо этот весьма впечатляющий факт: участники эксперимента как бы начинают превращать эту ситуацию в настоящую.) «Заключенных будили несколько раз за ночь, ссылаясь на необходимость переклички, но в действительно­сти эти ночные уловки использовались охранниками, чтобы им не было скучно. Ког­да родители и друзья приходили их навестить, большинство заключенных выгляде­ли плохо и ужасно себя чувствовали. Навещавший их священник однажды видел, как заключенный потерял самообладание и истерически разрыдался...

Я считал себя "либеральным администратором"; действительно, некоторые ох­ранники жаловались, что я слишком мягок с заключенными. На пятую ночь все мы были вовлечены в процесс эскалации власти над страдающей беспомощностью и усиления контроля над людьми (скорее, чем за научными переменными)». Зимбардо признается в том, что и он сам, «бесстрастный исследователь», оказался эмоцио­нально вовлеченным в эту ситуацию. Поняв, что «импульс места взял верх над на­шим здравым смыслом и чувствительностью», он остановил эксперимент за неделю до запланированного дня окончания. Эта история убедительно иллюстрирует «оп­ределение ситуации»: участники эксперимента, зная, что ситуация, в которую они включены, нереальна, искусственна, постепенно начинают вести себя так, как если бы она была реальной; и в своих действиях и переживаниях они превращаются в надзирателей и заключенных.

Можно привести и другие примеры, иллюстрирующие главный вывод Томаса и Знанецкого: «Мы не можем пренебрегать смыслом, значениями, которыми эти объек­ты обладают для осознающего индивида, поскольку именно эти значения детерми­нируют поведение индивида» (Thomas, Znaniecki, 1958, р. 1849). Сегодня это зву­чит довольно привычно и даже банально, но не будем забывать, что это написано в 1928 году.

Положение, что субъективные представления оказывают зачастую более силь­ное влияние, чем объективные факторы, легко иллюстрируется и вполне согласует­ся с эмпирическими данными психологии.

Например, в одном психологическом эксперименте испытуемым сообщалось, что изучается влияние алкоголя на поведение людей. Сначала спрашивали о том, как, по их мнению, меняется поведение человека в состоянии опьянения, а затем им предлагали выпить небольшое количество прозрачной жидкости. В первом случае испытуемым говорили, что это водка, хотя на самом деле это была вода, во втором — наоборот, И каждый раз в поведении людей в большей мере проявлялось влияние их представлений, чем реальных фактов: испытуемые становились более развязны­ми и агрессивными, если думали, что пили водку, и проявляли меньше агрессии, если им говорили, что это вода (хотя им и давался алкоголь).

Социальные психологи могут привести огромное число примеров влияния уста­новки на восприятие. Если мы наделяем белых или черных, китайцев или евреев определенными чертами, то независимо от того, верны наши представления или нет, они будут влиять на наше поведение в отношении этих людей. Или, например, вера в существование сверхъестественных существ. Реальны ли они? Если под сло­вом «реальны» понимать физическое существование, то большинство из нас отве­тили бы на этот вопрос, вероятно, отрицательно. Однако в социальном смысле, если люди верят в то, что они реальны, то они будут реальными, так как могут вли­ять на их поведение (Vander Zanden, 1987, р. 63).

Признание специалистами эвристичности и статуса концепта «определение си­туации» проявилось в том, что его включают в учебники по социальной психологии (Vander Zanden, 1987). А соответствующая ему феноменология и понимание обра­за восприятия как «ориентировочной основы поведения» позволяет утверждать, что «образы» людей, групп, социальных явлений становятся регуляторами поведе­ния человека, более значимыми, чем сами объекты. «Определение ситуации» вы­полняет функцию категоризации применительно к социальным ситуациям, отвечая тем самым потребности человека в уменьшении сложности окружающего мира.

То, как мы воспринимаем отдельные параметры социальных ситуаций и форми­руем на их основе целостный образ, определяющий отношение к ним и соответству­ющее поведение, — одна из самых интересных, важных, но мало изученных про­блем социальной психологии. Особенное значение она имеет для нестандартных, непривычных для человека условий. Сталкиваясь с затрудняющей его ситуацией, человек старается в первую очередь отнести ее к определенному типу, о котором он имеет более-менее ясные представления.

Стремление человека к «определению ситуации», снижающему дискомфорт от чувства неопределенности, можно проиллюстрировать примерами, заимствован­ными из художественных текстов.

Так, в «Анне Карениной» Л, Толстого Каренин в начале романа своей жены с Вронским, задумавшись о ее жизни, внутреннем мире, мыслях и желаниях, испы­тывает смятение, пока не находит подходящего ответа. «"...Вопросы о ее чувствах, о том, что делалось и может делаться в ее душе, это не мое дел о, это дел о ее совести и подлежит религии", — сказал он себе, чувствуя облегчение (курсив мой. — Я. Г.) при сознании, что найден тот пункт узаконений, которому подлежало возникшее обстоятельство».

Еще один пример: Р, Музиль в романе «Человек без свойств» описывает ситуа­цию, когда прогуливающаяся в уличной толпе пара становится свидетелем транс­портного происшествия, в результате которого пострадал человек. Дама чувствует

«что-то неприятное под ложечкой, что она была вправе принять за сострадание; это было нерешительное, сковывающее чувство. Господин после некоторого молчания сказал ей: "У этих тяжелых грузовиков, которыми здесь пользуются, слишком длинный тормозной путь". Дама почувствовала после таких слов облегчение (кур­сив мой. — Н. Г.) и поблагодарила спутника внимательным взглядом. Она уже не­сколько раз слышала это выражение, но не знала, что такое тормозной путь, да и не хотела знать; ей достаточно было того, что сказанное вводило этот ужасный случай в какие-то рамки и превращало случившееся в техническую проблему, которая ее непосредственно не касалась».

Нетрудно заметить, что в приведенных фрагментах «облегчение» становится основной характеристикой состояния персонажей, наступающего, как мы бы сказа­ли, после «определения ситуации». Напомним, что Дж. Брунер в своем «новом взгляде» на восприятие подчеркивал, что «восприятие есть всегда процесс приня­тия решения» (Андреева, 1997, с. 34), а «принятие решений» в нашем случае и озна­чает «определение ситуации», снимающее напряжение его поиска.

Основой «определения ситуации» является содержание обыденного знания, здравый смысл человека. С точки зрения этнометодологии, здравый смысл включа­ет в себя собственно знания, представляющие собой типизации (идеальные соци­альные типы, привычные правила действий в определенных ситуациях, принципы действий), их значения, создаваемый ими контекст, то, что по выражению этноме-тодологов, составляет «объем знаний под рукой», а также практический разум, отож­дествляемый с процедурами интерпретации, функционированием здравого смысла (Бекк-Виклунд, 1992, с. 86-88). По Сикурелю, «интерпретация — это постоянный процесс, где структурное сходство контекста с другими известными событиями ("чувство социальной структуры") активизирует различные мыслительные схемы и типизации. Такой сплав с намерениями индивида конструирует новую действи­тельность и новое знание» (там же, с. 98).

Таким образом, человек не просто реагирует на ту или иную ситуацию, но «опре­деляет» ее, одновременно «определяя» себя в этой ситуации, тем самым фактичес­ки создавая, «конструируя» тот социальный мир, в котором живет.