Психология мотивации в структуре психологического знания
Как известно, научная психология начиналась в конце XIX века с исследования познавательных процессов и сознания: ощущений, восприятия, внимания, памяти. В начале XX века в перечне изучаемых проблем появились мышление, воля и эмоции. Еще позже, к концу 1930-х гг., появилась психология личности, которая сейчас развивается намного более быстрыми темпами, чем все остальные разделы психологии вместе взятые.
Психология мотивации развивалась в мировой психологии очень неравномерно, в отличие и от психологии познавательных процессов и психологии личности.
Исторически (и одновременно логически) первой парадигмой психологии мотивации было выведение поведения из внутренних причин, которые рассматривались как инвариантные, присущие природе человека источники энергии, которая затем трансформируется в поведенческие акты. К.Левин (2001) относил такое объяснение к аристотелевскому способу мышления в психологии, а Х.Хекхаузен (1986) обозначил его как объяснение «с первого взгляда». На этой основе строились практически все классические теории мотивации: теории Макдауголла, Фрейда, раннего Адлера, Хорни, Роджерса, раннего Маслоу. На первом, классическом этапе развития психологии мотивации (до 1930-х гг.) центральным вопросом психологии мотивации был вопрос о природе и содержании этих базовых тенденций; этот вопрос фактически совпадал с вопросом о природе человека, а мотивационные явления рассматривались как проявления этой природы, однако природа сводилась к биологической природе человека. На первом месте стоял вопрос о том, что же все-таки движет человеком: либидо, как утверждал Фрейд, стремление к преодолению сложностей и превосходству, как говорил Адлер, или биологические инстинкты, как говорили этологи и зоопсихологи.
Эта парадигма существовала задолго до возникновения научной психологии и безраздельно господствовала до 1930-х годов, когда с одной стороны бихевиористы, пытавшиеся максимально упростить картину движущих сил поведения, а с другой стороны Курт Левин, боровшийся против упрощения этой картины, сместили акцент сначала на внешние (средовые, ситуационные) причины («объяснение со второго взгляда», по Х.Хекхаузену) и затем — на взаимодействие внешних и внутренних причин («с третьего взгляда»).
Но это было не единственное парадигматическое изменение в психологии мотивации. За последние 100 лет психология мотивации развивалась в направлении от естественнонаучных (биологических) моделей мотивации к гуманитарным (социокультурным и антропологическим) моделям. Первые теоретические модели мотивации — модели Макдауголла, Фрейда, ранних бихевиористов — строились на принципиально естественнонаучной основе. Они не предполагали введения в психологию мотивации человека принципиально иных объяснительных принципов по сравнению с психологией мотивации животных. Поэтому в этот период, который можно назвать натуралистическим, психология мотивации развивалась вне контекста психологии личности, которой тогда еще не существовало.
Начало гуманитарной революции в психологии мотивации, которая, впрочем, отнюдь не разрушила до основанья естественнонаучные подходы, приходится на 1930-е годы, что совпадает со становлением психологии личности как особой предметной области общей психологии. В этот период были выдвинуты революционные идеи: переход от фрейдовского причинного объяснения к целевому у А.Адлера см. Adler, 1980), который В.Франкл (Frankl, 1970) позже сравнивал с коперниканской революцией; введение идеи коллективной ментальности как источника многих феноменов индивидуальной психологии у К.-Г.Юнга (1991); взгляд на мотивацию как на порождение системы «индивид—мир» у Г.Мюррея (Murray, 1938) и введение идеи контроля над мотивационными процессами через их опосредствование у Л.С.Выготского (1983).
Эти идеи, естественно, не были сразу же ассимилированы господствующей бихевиористской линией, однако получили дальнейшее развитие в послевоенный период: телеологическая перспектива получила мощное развитие в теории стремления к смыслу В.Франкла (1990) и теории метамотивации А.Маслоу (1999), социокультурная перспектива — в работах довольно разных авторов, наиболее наглядным из которых выступает, пожалуй, трактовка мотивов как культурных схематизмов у Р.д’Андраде (d’Andrade, 1992); перспектива «индивид-мир» получила изящное воплощение в экзистенциальной теории человеческих потребностей Э.Фромма (2001) и в «соотносительной» теории мотивации Ж.Нюттена (Nuttin, 1984), а идеи контроля над мотивацией оказались в центре внимания немецкой психологии мотивации в 1980-е-90-е гг., возродившей на новом уровне старую проблему воли (Хекхаузен, 2003).
На этом втором этапе развития психологии мотивации, который можно назвать антропологическим, психология мотивации фактически совпадает с психологией личности. В 1930-1950-е годы было вообще невозможно отделить психологию мотивации от психологии личности: основная суть личности виделась в ее мотивационном ядре и, наоборот, психология мотивации фактически сводилась к универсальным базовым потребностям, которые образуют основу личности, к тому, что вообще движет человеком, какие у человека главные мотивы или движущие силы — достаточно бросить взгляд на теории позднего Адлера, Фромма, Маслоу, Роджерса, Мюррея, Франкла и других авторов. При этом очень мало и не систематично исследовали вопрос о том, как эти глобальные движущие силы преломляются в регуляции конкретной деятельности, конкретных действий.
Начиная с 1950-х гг. вопрос о том, какие вообще мотивы в принципе движут человеком, постепенно теряет свою актуальность благодаря накоплению большого количества данных о таких трансформациях исходных мотивационных тенденций в мотивы конкретных поведенческих актов, которые делают исходные побуждения (если они есть) полностью неузнаваемыми. Вклад в этот сдвиг интересов со статических к динамическим моделям мотивации внесли и необихевиористские исследования мотивационного обусловливания, и новаторские подходы школы К.Левина, и психодинамические работы, и принцип функциональной автономии мотивов Г.Олпорта (2002, с.302-329). Этот принцип заключается в том, что в процессе развития человека одни мотивы порождают другие мотивы, от более старых, древних отпочковываются новые, и эти новые мотивы становятся полностью функционально автономны от старых, старые на них уже больше не влияют. Это значит, что когда человек стал взрослым и у него сформировалась система мотивов зрелой личности, уже неважно, из какого корня все выросло, неважно, было ли в самом начале либидо или стремление к смыслу, поскольку прижизненно формирующиеся на его основе разнообразные мотивы утрачивают функциональную связь с ним. Главное — какая структура мотивов имеет место сейчас. Фокус внимания с генетического аспекта рассмотрения сместился на то, каким образом мотивы функционируют сейчас, как они влияют на поведение, как они сами трансформируются в нем и как они осуществляют свое мотивирующее действие.
Тем самым изменилась сама проблематика исследований мотивации. Если раньше основной задачей была классификация и диагностика того, какие у человека потребности, то уже в 1960—1970-е годы фокус внимания сместился на конкретные детальные механизмы трансформаций этих потребностей в ходе деятельности. Этот период отмечен новым расхождением психологии мотивации и психологии личности; психология мотивации изменила психологии личности с когнитивной психологией, результатом чего явились хорошо известные теории Дж.Келли, Л.Фестингера и других авторов, а также когнитивистские версии бихевиористского подхода к мотивации Дж.Роттера и раннего А.Бандуры, и теория мотивации достижения Д.Макклелланда, Дж.Аткинсона и раннего Х.Хекхаузена. К этому, ситуационо-динамическому этапу (середина 1950-х – конец 1960-х гг.) можно отнести также подходы Ж.Нюттена, А.Н.Леонтьева и Д.Н.Узнадзе, рассматривавших вопросы мотивации в контексте проблемы общей структуры и динамики человеческой активности.
Эти подходы стали отдавать должное тому обстоятельству, что в поведении собственно мотивационные образования смешиваются с представлениями, со смыслами, с условными связями, с привычками, с эмоциональными переживаниями. Фактически психологические структуры и процессы чисто мотивационной природы, такие как желания, стремления, хотения, не вычленимы из множества когнитивных и регуляторных механизмов, которые управляют, направляют, трансформируют, связывают между собой и т. д. На первый план стали выступать связи между различными элементами мотивационных систем, в частности, смысловые связи как основа для разворачивания мотивационных процессов (А.Н.Леонтьев, Ж.Нюттен, М.Босс).
Четвертый и пока последний этап психологии мотивации, который удается вычленить на сегодняшний день, вновь воссоединяет психологию мотивации с психологией личности, но несколько иначе. На первый план выступают проблемы, ранее поставленные в экзистенциальной философии и психологии и долгое время игнорировавшиеся главными направлениями академической психологии — проблемы выбора, свободы, воли, контроля над мотивацией, жизненных целей, перспективы будущего, саморегуляции в широком смысле слова, возможностей, автономии и самодетерминации (см. Леонтьев, 2000). Мотивация вновь рассматривается в антропологическом контексте, но понимается при этом гораздо шире, чем раньше, и если на втором, антропологическом этапе традиционно понимаемая мотивация рассматривалась как ядро широко понимаемой личности, то теперь уже личность выступает как ядро широко понимаемой мотивации. От когнитивных процессов, опосредующих механизмы мотивации, акцент смещается на сознание и личность в целом. К этому, личностному этапу развития психологии мотивации, начавшемуся в 1980-е годы, можно отнести прежде всего теорию временной перспективы в поздних работах Ж.Нюттена (Nuttin, 1984; 1985), модели волевой регуляции позднего Х.Хекхаузена, Ю.Куля, Ю.Бекмана, П.Голвитцера и др. (см. Хекхаузен, 2003), теорию самоэффективности позднего А.Бандуры и теорию внутренней мотивации и самодетерминации Э.Деси и Р.Райана. В отечественной психологии в этом русле находятся исследования мотивации и воли в парадигме смысловой регуляции деятельности, пик которых также пришелся на 1980-е годы (Б.С.Братусь, И.А.Васильев, Ф.Е.Василюк, Б.В.Зейгарник, В.А.Иванников, Д.А.Леонтьев, Е.В.Эйдман).
То, что представляет собой современная психология мотивации, трудно представить как целое себе в силу ее раздробленности, а также в силу того, что в ней сочетаются (как и в самой человеческой мотивации) как тенденции, направленные в перспективу будущего, так и тенденции, отражающие опыт прошлого. Несмотря на интенсивное и богатое развитие, в ней все еще доминирует аристотелево-картезианская картина мира, выражающаяся в преобладающем внимании к рациональным механизмам за счет иррациональных, засилии количественных методов в ущерб качественным, ригидной дихотомии внешнего и внутреннего, преимущественном внимании к структурам, а не связям между ними. Зоной ближайшего развития психологии мотивации мне представляются следующие основные идеи:
1. СООТНОСИТЕЛЬНОСТЬ — истоки человеческой мотивации находятся не во врожденных диспозициях или средовых факторах самих по себе, а в уникальных, гибких и в то же время императивных отношениях, связывающих индивида с миром.
2. ТЕЛЕОЛОГИЧНОСТЬ — человеческие действия всегда имеют смысл и направлены на цель. Даже если можно зафиксировать причинные детерминанты поведенческих актов, они в свою очередь тоже имеют свои детерминанты высшего порядка. Ответ на вопрос «по какой причине» может быть только половинчатым, окончательный ответ возможен только через ответ на вопрос «зачем», локализующий поведение в смысловом контексте.
3. СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ — очень большая часть содержания и структура мотивации человека усваивается им из коллективной ментальности социальной общности, к которой он принадлежит (см. подробнее Леонтьев, 1996; 1997).
4. ЛИЧНОСТНЫЙ ХАРАКТЕР — мотивация есть всегда мотивация личности, которая придает ей форму и управляет ею; даже в тех случаях, когда человек неспособен контролировать свою мотивацию, причину этого мы находим в личности.
На судьбу психологии мотивации повлияли и более глобальные процессы, происходившие с научной психологией в последней трети XX века. Изначально психология, философия и наука вообще начали возникать как системы конкурирующих учений. Возникают разные теории, дальше начинает разворачиваться естествоиспытательская работа, люди начинают познавательную деятельность, по мере которой возникает все больше конкретных знаний, сведений, с которыми приходится считаться представителям всех теорий. В результате возникает общее поле, частично общий язык. В науке сохраняется и много своеобразного, идущего от индивидуальности конкретного ученого, вокруг крупных ученых формируются школы, и в каждой школе есть свой язык, своя терминология, своя специфика, но, тем не менее, возникает язык общения между школами и общее поле все растет и растет. А дальше начинают нарабатываться все более сложные и совершенные методы, увеличивается массив данных, общее поле и язык становятся все более глобальными. Сегодня в области естествознания научные школы представляют собой не столько конкурирующие объяснения реальности, сколько определенные центры обучения, воспроизводства специалистов. Научные центры, коллективы, конечно, разрабатывают свои теории, но та сфера, в которой эти теории предлагают какие-то взаимоисключающие альтернативные объяснения, гораздо меньше, чем та сфера достоверного знания, о котором физики или биологи всех стран говорят на одном языке.
Психология — наука молодая, она этот путь еще не прошла полностью, поэтому расцвет целого ряда альтернативных теорий, который мы наблюдаем в середине XX века, отчасти напоминает Милетскую школу, с которой в античности начиналась философия и наука вообще. Однако уже к 1970-м годам начинается превращение психологи личности и мотивации из набора разрозненных школ, спорящих между собой, в общую научную индустрию. Возникает общий язык, методы, исследования и стремление к интеграции. Уже в 1960-е годы появились попытки интегрировать, соединить разные, раньше непримиримо друг к другу относившиеся школы, подходы к мотивации: пробовали соединять и бихевиоризм с психоанализом, и психоанализ с теорией информации, и многое другое. В 1970—1980-е годы мотивация стала предметом интенсивнейших экспериментальных исследований, в результате чего она стала терять свои собственные границы. Сейчас стоит вопрос, существует ли мотивация как отдельная область общей психологии; у меня есть в этом серьезные сомнения. Тем не менее, мотивационные структуры и процессы, являющиеся предметом психологического анализа, безусловно, существуют.