Регулирующие механизмы как основания

Субъективно-личностных закономерностей

Функционирования мнемических

Способностей

Исследование мнемических способностей с помощью метода развертывания мнемической деятельности позволяет увидеть разные уровни реализации процессов запоминания и воспроизведения, которые, как показывают изложенные выше экспериментальные материалы, характеризуются разной степенью осознаваемо-сти, рефлексируемости, алгоритмизированности и произвольности. Ключевой структурой, обусловливающей выраженность тех или иных свойств мнемических процессов, являются регулирующие механизмы.

Регулирующие механизмы как системное взаимодействие внешней и внутренней регуляции обладают следующими свойствами:

• проявляются как следствие развития операционных механизмов;

• оказывают влияние на мнемический результат через управление процессом переработки информации;

• способны проявляться относительно независимо от операционной стороны мнемических способностей, но могут составлять неразрывное единство с процессом переработки информации.

Регулирующие механизмы представляют собой многоуровневое образование в континууме от доминирования внешней регуляции через домирование внутренней к системному взаимодействию внешней и внутренней регуляции в едином процессе обработки запоминаемой или воспроизводимой информации.

Исследования оперативных механизмов во взаимодействии с внутренней и внешней регуляцией показывают существование нескольких вариантов «механизменной» регуляции мнемических процессов:

1) неосознаваемая (относительно неосознаваемая) внешняя регуляция взаимодействует с неосознаваемой (относительно неосознаваемой) внутренней регуляцией, которые предопределяют стереотипизированный характер мнемического процесса по механизму единой установки;

2) неосознаваемая (относительно неосознаваемая) внешняя регуляция через цель деятельности детерминирует произвольную, осознаваемую внутреннюю регуляцию, обеспечивающую осознаваемое применение обработки запоминаемого материала;

3) осознаваемая внешняя регуляция через цель деятельности детерминирует произвольную, осознаваемую внутреннюю регуляцию, обеспечивающую осознаваемое (нестереотипизированное) применение операционных механизмов;

4) осознаваемая внешняя регуляция через цель деятельности детерминирует (произвольное запоминание или воспроизведение) стереотипизированное (неосознаваемое, относительно неосознаваемое) применение операционных механизмов. Исполнительная часть процесса запоминания совершается по механизму установки.

Первый и последний варианты взаимоотношений внешней и внутренней регуляции являются сущностным механизмом субъектных закономерностей. Второй и третий варианты характеризуют механизмы субъективно-личностных закономерностей.

Как показали исследования регулирующих механизмов с помощью метода развертывания мнемической деятельности, характер внутренней регуляции может кардинально изменяться в зависимости от параметров цели как результата познавательной активности.

Обратимся к анализу проблемы управления процессом запоминания и воспроизведения через призму классических данных.

Когда когнитивная психология провозгласила свои приоритеты, то сразу же возник вопрос о регуляции перехода информации из одного блока ее хранения к другому. В качестве регуляторных контролирующих процессов, ответственных за интерпретацию, отбор и передачу информации, рассматривались процессы внимания, распознавания образов и повторения. Большое количество исследований, посвященных распознаванию образов, особое внимание уделяли приемам использования контекста и параллельной переработки входящей информации. Прием использования контекста выполняет регулятивную функцию, по мнению ряда психологов когнитивного направления, в связи с тем, что информация, находящаяся в системе, создает ожидание относительно той информации, которая поступит в следующий момент. Это ожидание сужает число возможных эталонов, к которым может быть отнесен входной стимул. Оно приводит к сокращению числа необходимых сравнений, так как заранее известно, к какому классу объектов будет принадлежать стимул. Принцип использования контекста предполагает существование в системе распознавания образов механизма «обратной связи», обеспечивающего такую информацию о результатах прежних распознаваний, которую можно было бы использовать при опознании данного стимула.

В психологии восприятия и памяти обсуждаются две возможности считывания, сканирования информации, расположенной на уровне иконической памяти. Сканирующий механизм последовательно сравнивает новые стимулы со всеми хранящимися в долговременной памяти эталонами. По мнению Р. Кладки, «существует другая возможность — параллельное сравнение, при котором одновременно производится множество отдельных сравнений, идущих бок о бок. В этом случае подлежащий распознаванию стимул может одновременно сопоставляться со многими внутренними кодами, и весь процесс займет не больше времени, чем одно такое сопоставление» [105, с. 70]. Аргументы в пользу существования принципа параллельного сравнения при распознавании образов были получены в экспериментах У. Найссера по нахождению букв или последовательности букв в длинных списках. Им было установлено, что хорошо натренированные испытуемые могут отыскивать в списках одновременно до десяти целей. При этом скорость поиска оказалась такой же, как и в случае поиска одной цели. По мнению Р. Клацки, этот результат говорит против процесса последовательного поиска. На наш взгляд, принцип использования контекста и проблема параллельного сравнения информации характеризуют в значительной степени закономерности функционирования операционных механизмов памяти, нежели ее регуляции.

Значительно ближе к проблеме регуляторных процессов подходит исследование роли внимания в переработке информации с точки зрения когнитивной психологии, которое помогает отбирать релевантную стоящей перед субъектом задаче информацию и блокирует иррелевантную информацию. Активные исследования в этом направлении шли с помощью методов дихотического прослушивания и слежения, предложенных Е.Черри в 1953 г. Результаты экспериментов, свидетельствующие о том, что информация, иррелевантная задаче, доходит до уровня кратковременной памяти, а затем блокируется, послужили основой моделей для объяснения процессов внимания: как жесткого фильтра (по Д. Бродбенту) и как аттеннюатора (по А.Трейсман). Авторы этих моделей искали объяснение в процессах внимания и наталкивались на затруднения. Так, если буквально следовать модели А.Трейсман, то получается, что существует ступень предварительного анализа входных сигналов как по физическим характеристикам, так и по содержанию сообщения, т. е. происходит распознавание смысла сообщения еще до того, как этому сообщению уделено внимание.

У. Найссер, пытаясь найти выход из этого положения, выделил особый класс процессов — процессы предвнимания. Благодаря предвниманию субъект имеет в своем распоряжении полное неизбирательное отображение действительности, обеспечивающее приспособительную реакцию на те или иные еще не распознанные критические изменения ситуации. Проблема предвнимания, на наш взгляд, характеризует многоуровневость закономерностей психического отражения, многоуровневость регулирующего механизма. Психика объективно обладает способностями отражать информацию с разными степенями осознанности. Именно регуляция, ее характер, развитость и развернутость «переводят» отражаемую информацию из одного уровня в другой: из менее значимого в более значимый, из менее актуального в более актуальный, из более «болезненного» для самооценки в менее «болезненный» и т. д.

Как видим, классическая когнитивная психология чрезвычайно упростила регулятивные процессы, проигнорировав мотива-ционно-эмоциональную сферу человека запоминающего. Кроме того, если посмотреть на понимание мнемических процессов в целом в рамках данного подхода, то станет очевидной абстрактно-методологическая оторванность этих конструкций от психологической реальности. Одним из примеров содержательной критики этих положений является работа У. Найссера [160], где он пытается анализировать процессы обработки информации во взаимодействии с особенностями стимула и его значимостью для субъекта. Основной тезис, который последовательно отстаивает У. Найссер, заключается в том, что в процессе познания субъекта являются ранее выработанные им антиципирующие схемы, которые заранее подготавливают его к тому, чтобы принять именно этот вид информации, а не какой-либо другой, и тем самым контролируют познавательный процесс. Поскольку схемы представляют собой антиципации, они и являются тем посредником, посредством которого прошлое воздействует на будущее: наличная информация определяет то, что будет извлечено в будущем. Мысль эта не нова, она встречается в ряде западных концепций и очень распространена у нас, однако чрезвычайно важна для данного контекста рассуждений, ибо признается по сути принципиальное отличие познания в условиях естественной целенаправленной деятельности.

Суть обновленной модели У. Найссера может быть выражена в тезисах:

• В каждый момент субъект имеет конструктивную антиципацию определенного вида информации, которую он способен воспринять как наличную.

• Субъект исследует эту информацию посредством поисковой активности — деятельности, которая направляется и контролируется антиципирующей схемой, включающей в себя как планы перцептивных действий, так и готовность к восприятию вполне определенных видов оптической стимуляции.

• Полученная в процессе поисковой активности информация об объекте изменяет исходную антиципирующую схему.

То, что У. Найссер называет схемой, представляет собой «сцепление» определенных действий операционной стороны и некоторых действий регулирующей стороны мнемических способностей.

Заслугой когнитивной психологии, таким образом, является отнюдь не описание или объяснение регулятивных процессов, а постановка проблемы собственно психологических принципов функционирования памяти.

Решающий перелом во взглядах на понимание принципов организации человеческой памяти произошел на рубеже 30-х гг. XX в. (по крайней мере, в отечественной психологии) и связан с работами Л. С. Выготского, А. Н.Леонтьева, А. Р.Лурия. Говоря об «ору-дийности» памяти благодаря вспомогательным средствам, Л. С. Выготский сформулировал положение о преднамеренной произвольной регуляции поведенческого акта. По мнению Л. С. Выготского, «самая сущность человеческой памяти состоит в том, что человек активно запоминает с помощью знаков. О поведении человека в общем виде можно сказать, что его особенность в первую очередь обусловлена тем, что человек активно вмешивается в свои отношения со средой и через среду изменяет свое поведение, подчиняя его своей власти» [57, с. 85 — 86]. А.Н.Леонтьев значительно конкретизировал эти общеметодологические положения Л. С. Выготского и впервые обозначил «стимул-средство» не только как способ запоминания, а в первую очередь как регулирующий мне-мическое поведение прием, как акт регуляции. А. Н.Леонтьев обозначил три признака этих регулирующих запоминание приемов: произвольность, непрямой, опосредствованный акт по своей структуре, содержательно регулирующий прием есть проявление определенной культуры [128]. Необходимо заметить, что А. Н.Леонтьев рассматривал стимулы-средства как внешние вспомогательные стимулы (и поэтому идет речь о культуре) и интериоризирован-ные приемы. Таким образом, в основе регуляции памяти Л. С. Выготский и А.Н.Леонтьев рассматривают внешние и внутренние средства для овладения памятью, хотя и не называют их внешней и внутренней регуляцией.

Проблема произвольности — непроизвольности регулирующих действий наиболее доказательно исследована в школах П. И. Зин-ченко и А. А. Смирнова. Они обозначали эту проблему как принцип зависимости запоминания от места запоминаемого объекта в структуре деятельности. Главная задача одного из циклов исследований П.И.Зинченко заключалась в том, чтобы экспериментально доказать сам факт зависимости непроизвольного запоминания от организации деятельности человека. Основной методический принцип экспериментов П. И. Зинченко был в известном смысле противоположен требованиям, предъявляемым к методикам в когнитивной психологии. Во всех своих экспериментах П.И.Зинченко пытался не изолировать определенный материал от деятельности, а, напротив, включить этот материал в какую-либо деятельность, например в познавательную или игровую. Важно лишь, чтобы эта деятельность не была мнемической, поскольку в мнемической деятельности экспериментатор сталкивается с произвольным запоминанием и соответствующими этой форме запоминания специальными мнемическими действиями по организации материала (смысловая группировка, выделение опорных пунктов в тексте, соотнесение запоминаемого материала с чем-нибудь ранее известным либо соотнесение отдельных частей материала друг с другом). Включение того или иного материала в деятельность было первой характеристикой его мнемического приема. Вторая черта заключалась в том, что один и тот же материал должен был выступить в двух ипостасях: один раз — в качестве объекта, на который направлена деятельность субъекта, другой раз — в качестве фона, т. е. объекта, который непосредственно не включен в выполняемую субъектом деятельность. Результаты, полученные П.И.Зинченко, широко известны: «Деятельность с объектами является основной причиной непроизвольного запоминания их. Это положение подтверждается не только фактом высокой продуктивности запоминания карточек и чисел там, где они были предметом деятельности испытуемых, но и плохим их запоминанием там, где они были только фоновыми раздражителями. Последнее свидетельствует о том, что запоминание нельзя сводить к непосредственному запечатлению, т.е. к результату одностороннего воздействия предметов на органы чувств вне деятельности человека, направленной на эти предметы» [93, с. 151].

Вдумаемся еще раз в этот фундаментальный вывод. П.И.Зинченко говорит о том, что:

1) операционная сторона памяти взаимодействует с функциональными механизмами (непосредственным запечатлением) на разных уровнях (осознаваемом и неосознаваемом);

2) когда имеет место осознаваемая обработка материала, можно говорить о включении регулирующих механизмов, о произвольном управлении деятельностью со стороны целей субъекта системой функциональных, операционных и регулирующих механизмов;

3) существует четкая зависимость запоминания в количественном и качественном выражениях от уровня организации целенаправленной деятельности субъекта:

а) запоминание с опорой на функциональные механизмы при минимальной активности (целенаправленности, осознанности, произвольности) субъекта (непосредственное запечатление);

б) запоминание благодаря взаимодействию функциональной и операционной сторон при безусловной активности субъекта на уровне обработки материала (при целенаправленности, осознанности, произвольности действий с материалом, но нецеленаправленном, непроизвольном запоминании) — опосредствованное, но непроизвольное запоминание.

Эта ситуация создает впечатление «разомкнутости» регулирующих механизмов, когда имеет место внешняя регуляция, присутствуют какие-то действия внутренней регуляции, но взаимодействие не объективируется. Возникает закономерный вопрос: в какой мере внешняя регуляция (мотивы, эмоции и т.д.) может оказывать влияние на мнемический процесс, когда цель запомнить отсутствует? Работы, способные прояснить проблему, касаются изучения специфических особенностей памяти в ситуации конфликта между неосознаваемыми мотивами личности и осознаваемыми целями действий. Безусловно, наиболее яркими работами в этой области остаются исследования З.Фрейда о механизме вытеснения, лежащего, по его мнению, в основе забывания тех или иных значимых для личности событий. Из анализа конфликтных ситуаций наглядно проступает закономерность вытеснения из сознания объектов, связанных с неприятными событиями. До сих пор исследователи этой проблемы не могут дать однозначного ответа, хуже забываются неприятные события или нет. Если рассматривать данную проблему в контексте анализа конкретной целенаправленной деятельности, то можно иначе ответить на вопрос: неприятные события забываются, вытесняются из памяти, из сознания личности тогда, когда существует конфликт между неосознаваемыми мотивами деятельности личности и осознаваемыми целями действия. Именно с таким конфликтом мы сталкиваемся в классическом примере З.Фрейда, когда он из-за ссоры с одним семейством неосознанно обходит дом, в который отправился с целью приобретения шкатулки для своей знакомой [238]. Следует заметить, что подобный конфликт представляет одно из условий забывания неприятного.

Конфликт, описанный З.Фрейдом, демонстрирует превращение субъективно-личностного уровня детерминации в субъектный. У З.Фрейда имела место некая мотивация по отношению к своей знакомой, которая трансформировалась в осознанную конкретную цель (субъективно-личностные тенденции), требующую определенной исполнительской деятельности со своими операционной и регулирующей сторонами (скорее всего, это субъектные тенденции, но могут проявиться и субъективно-личностные). И уже на уровне реализации цели актуализируется другой мотив, рождающий отрицательный эмоциональный настрой по отношению к месту приобретения шкатулки, ибо мотив «избегания встречи с семейством», соотнесенный с целью, требующей противоположного действия, т. е. не избегания, а встречи, детерминировал приобретение целью негативного личностного смысла. Само рождение мотива неудовольствия в связи с чем-либо носит субъективно-личностный характер (эмоции хотя бы частично, но отражаются в ситуации), но дальнейшее развитие событий идет в рамках субъектных тенденций: неосознаваемого желания избежать неприятной встречи. Динамику взаимоотношений субъектных и субъективно-личностных тенденций можно изобразить в виде схемы 9.

Схема 9. Взаимоотношения субъективно-личностных и субъектных

тенденций в ситуации, описанной З.Фрейдом

Как видим, и когнитивная психология, и деятельностная парадигма в отечественной психологии памяти, и классический психоанализ анализировали при обсуждении регуляции степень осо-знаваемости — неосознаваемости и (или) произвольности — непроизвольности влияния мотивации на мнемические процессы. В контексте наших рассуждений эта проблема может быть сформулирована как проблема закономерностей взаимоотношений внешней и внутренней регуляции, или, другими словами, проблема формирования и функционирования регулирующего механизма.

Исследования регуляции мнемических процессов, выполненные в разных парадигмах, демонстрируют безусловное наличие трех направлений детерминации происхождения регулирующих механизмов.

Во-первых, это детерминанты внутренней регуляции или операциональной составляющей регулирующего механизма. Действия отражения условий запоминания и воспроизведения, антиципации, планирования, принятия решения, контроля, оценки и коррекции являются следствием развития логического, вербального, понятийного, абстрактного мышления. Развитие вербального интеллекта (осознаваемого, управляемого, рефлексируемого уровня обработки информации) способствует развитию опосредствованного запоминания, сущностью которого являются операционные механизмы. Таким образом, уровень развития интеллекта субъекта мнемической деятельности «проецируется» на состояние регулирующих механизмов его мнемических способностей.

Во-вторых, это происхождение совокупного влияния мотивов, эмоций, волевых качеств, Я-концепции на систему действий внутренней регуляции. Строго говоря, проблема детерминации внешней регуляции соразмерна постановке проблемы происхождения индивидуального своеобразия личности.

В-третьих, это детерминация системного взаимодействия операциональной регуляции и интенционной, которая реализуется через процессы целеобразования. Регулирующий механизм мне-мических способностей становится таковым в том случае, когда эти три составляющие (действия внутренней регуляции, цели и внутренняя регуляция) находятся в системном взаимодействии. На наш взгляд, именно системное единство операциональной и интенционной сторон регулирующего механизма дает возможность утверждать наличие субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей, которые проявляются в изменении субъектно стабильного характера запоминания или воспроизведения. Если сущность субъектных закономерностей заключается в стабильных, повторяющихся алгоритмах обработки запоминаемого материала, реализующихся в независимости от сознания личности, то сущность субъективно-личностных закономерностей заключается в изменении стереотипного порядка, запоминания и воспроизведения. Эти изменения происходят вследствие изменения уровня реализации регулирующих механизмов, операциональная сторона которых становится осознаваемой и управляемой. При этом состояние интенционной стороны регулирующего механизма может быть как осознаваемым, так и неосознаваемым. Таким образом, сущность субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей может быть представлена в двух вариантах симпто-мокомплексов ее основных свойств:

J) осознаваемость внешней регуляции, процессы целеполага-ния или трансформации цели, произвольный, осознаваемый характер процессов внутренней регуляции, произвольный, осознаваемый (относительно осознаваемый) характер запоминания или воспроизведения;

2) неосознаваемость внешней регуляции, процессы целепола-гания или трансформации цели, произвольный, осознаваемый характер внутренней регуляции, произвольный, осознаваемый (относительно осознаваемый) характер запоминания или воспроизведения.

Наши исследования с помощью метода развертывания мнеми-ческой деятельности доказывают, что действия внутренней регуляции с трудом объективируются в экспериментальных условиях. Наиболее отчетливо проявлялись действия планирования, контроля и коррекции при запоминании самого сложного материала. Остальные действия требовали для их анализа дополнительных вопросов со стороны экспериментатора. Внешняя регуляция не проявлялась и не могла проявиться, ибо данная экспериментальная процедура этого не предусматривала. Цели мнемической деятельности по возможности также были унифицированы с помощью инструкции. Учитывая эти обстоятельства, встала задача исследовать взаимодействие внешней и внутренней регуляции с помощью иных исследовательских процедур, предусматривающих задейство-ванность интенционной регуляции с помощью экспериментального материала*.

Полученные результаты подтверждают наличие субъектных и субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей. В качестве субъектных закономерностей можно выделить повторяющиеся, устойчивые, не регулируемые сознанием трансформации текста, детерминированные знаниями испытуемого в области истории и уровнем репрезентации информации в памяти субъекта. В данном исследовании с наибольшей отчетливостью проявились две тенденции и при отсроченном, и при непосредственном воспроизведении:

сокращение оригинала;

изменение последовательности изложения по сравнению с оригиналом.

В наиболее явной форме субъективно-личностные закономерности проявились в 16,7 % случаев. Представители данной группы пытались выстроить текст по законам собственной логики. Они сознательно «перестраивали» рассказ. При этом все отмечали, что данная форма для них наиболее приемлема. Приблизительно третья часть выборки (30 %) трансформировали смысл оригинала под влиянием своих профессиональных знаний, опыта, не осознавая этого. Большинство испытуемых (53,3 %) изменили оригинал, трансформировав часть его деталей. Опрос показал, что процесс замены или сокращения деталей практически не осознается. В основном изменяли или исключали из рассказа имена, названия, место действия. Так, граф Пурталес был заменен на графа П., графа Пурсалеса, Портлеса, Парафильса, Поурлеса. Вместо «под ломами дюжих дворников с жалобным хрустом погибала драгоценная коллекция антиков...» писали: «дворники метлами крушили мебель, погибала антикварная коллекция»; «под ломами дворников уже трещали старинные антики»; «рушилось убранство комнат»; «дворники сметали все это в кучи»; «под ломами дворников погибала старинная мебель»; «орудуют дворники железными ломами»; «какой-то дворник все внутри ломал»; «дворники топорами рушили антикварную мебель» и т.д. Кайзера трансформировали в царя, кайзера Вильгельма, короля; Цольре — в Цолье, Циглера, Цольнера, Цолъге, Цольте. В качестве места действия вместо Иссакиевской площади в Петербурге назывались русская площадь, Москва, Пруссия, Германия.

В каждом из этих изменений наличествуют субъектные привнесения. Здесь проявились аналогии, схематизация, многочисленные и разнообразные по видам ассоциативные связи. Большим ассоциативным изменениям подверглись прилагательные — русские аналоги немецких четырех F: освежающая, благочестивая, веселая, вольная. Вместо этих слов назывались: «освободительная, свежесть, вольный, весенний, бодрый, ранний, свежий, легкая, быстрая, победоносная, свобода, выбор, безумное, война гнева, война вольных просторов; бодрости и веселья, сильная, великая, светлая, освобождающая, благородная, священная, быстрая». Наибольшим изменениям подверглось слово «благочестивая», которое никто из испытуемых не воспроизвел. Часть испытуемых (16,7 %) данное прилагательное просто убрали из рассказа, остальные заменили на «благородная».

Указанные выше трансформации, судя по результатам опроса испытуемых, не осознаются. Вместе с тем направленность на обработку текста, стремление применить те или иные способы запоминания являются осознаваемой и управляемой тенденцией. (76,7% испытуемых целенаправленно повторяли текст, т.е. сознательно контролировали процессы циркуляции информации.) Двое испытуемых отметили стремление к произвольному ассоциированию рассказа. Все испытуемые применяли опорные пункты: имена, непонятные связки, фамилию «Маяковский». Все участники эксперимента активно структурировали текст, пытаясь установить связи между частями отрывка. Двое испытуемых использовали мнемический план как совокупность опорных пунктов в целях наиболее полного и последовательного воспроизведения. 63,3 % испытуемых схематизировали текст, значительно упрощая оригинал, 50 % — перекодировали, опираясь на фонетические особенности слов, 80 % — представляли материал в образной форме. Треть испытуемых активно привносили в оригинал что-либо от себя.

Ответы испытуемых на вопросы показывают наличие сознательного контроля и процесса запоминания, и процесса воспроизведения. Можно ли сложившуюся ситуацию обозначить как проявление субъектных тенденций или как проявление субъективно-личностных? Субъектные тенденции характеризуются стереоти-пизированным характером мнемических процессов, которые детерминируются субъектными особенностями. В данной ситуации трудно отдифференцировать стандартное и нестандартное для данной личности мнемическое поведение. Судя по результатам непосредственного и отсроченного воспроизведения, а также по результатам опроса, данная ситуация демонстрирует тесное переплетение субъектных и субъективно-личностных тенденций, с более заметной долей первых. Осознание, безусловно, присутствовало, но это было осознание необходимости регуляции процессов запоминания и воспроизведения. Данная экспериментальная процедура не позволяет исследовать специфику субъектных и субъективно-личностных закономерностей, ибо не предполагала дополнительных исследований мнемических способностей участников эксперимента.

Однако в двух случаях есть основания говорить о доминирующей роли системного взаимодействия операциональной и интен-ционной сторон регулирующих механизмов. Испытуемый К. (21 год) уже при первом воспроизведении кардинально изменил текст в рассказ про пьяную оргию в первый день войны: «Первый день войны, вакханалия. С крыш летели бронзовые бурцевалы, вздыбившие свои копыта над северной столицей, падали, выбивая копытами камень из мостовой... Пьяный воздух. Война! Война гнева, Вольных просторов, Бодрости и Веселья». В качестве точки отсчета испытуемый избрал момент падения с крыши бронзовых коней. Этот процесс испытуемый не осмысливал, а «ощутил как падение в замедленной киносъемке». Опрос показал, что испытуемый сразу же переформулировал цель запомнить и воспроизвести в другую: рассказать о катастрофе, крушении. О характере внешней регуляции можно судить только по результатам опроса, которые содержат некоторую информацию о мотивах самоутверждения в глазах экспериментатора, которые детерминировали вышеуказанную произвольную активность. В данном случае показателем субъективно-личностных тенденций является переформулированная цель.

Испытуемая Р. (19 лет) очень подробно воспроизвела оригинал, практически без ошибок и трансформаций. Опрос после эксперимента показал, что текст испытуемой не понравился: «Какой смешной набор фраз». Никакого желания запоминать и воспроизводить не было. Но она уже согласилась участвовать в эксперименте и «надо было что-то делать». Испытуемая, судя по ее словам, заставила себя найти смысл в рассказе и начала его запоминать с помощью представлений, опираясь на мнемический план и структурирование. Таким образом, испытуемая Р. произвольно включила в процесс запоминания операционные и регулирующие механизмы, заставив себя принять цель, сформулированную экспериментатором. Произвольная активность по активизации регулирующих механизмов свидетельствует в пользу субъективно-личностных тенденций, хотя особенности внешней мотивации остались не до конца ясными. Для того чтобы проверить, в какой мере подобные субъективно-личностные тенденции являются устойчивыми и повторяющимися процессами, произвольно регулируемыми личностью, была проведена серия экспериментов, где использовались разные варианты экспериментального материала и условий исследования. Проанализировав динамику характера воспроизведений с помощью этих показателей и опираясь на результаты опроса, можно сказать, что такое образование, как «схема» воспроизведения (в понимании Ф.Бартлетта), является действительно стабильным образованием. Схема формируется еще на этапе чтения текста и оформляется при первом воспроизведении, а затем незначительно видоизменяется сначала за счет увеличения, а затем — уменьшения припоминаемых деталей. Схемы отличаются некоторыми индивидуальными особенностями: количеством основных и второстепенных деталей, характером связей между компонентами, количеством и содержанием привнесений.

В основном схема оставалась стабильной в течение всего эксперимента. Изменения носили непроизвольный характер, касались в основном деталей (текст был простым и по форме изложения, и по содержанию) и имели четкую детерминацию. Например, четверо испытуемых-психологов Александра Михайловича заменили на Александра Романовича. Здесь, безусловно, сработал механизм непроизвольной готовности к определенному сочетанию имени-отчества, т.е. механизм профессиональной установки. В других случаях имели место привнесения, характеризующие цвет, форму, размеры дома и т. д. Дважды детерминация этих привнесений имела субъективно-личностный характер. Одна испытуемая сказала, что хотела бы жить в таком доме, он ей понравился. Положительная эмоция по отношению к воображаемому дому перенеслась на отношение к тексту, и дом в результате стал «красивым, кирпичным». Другая испытуемая для того, чтобы запомнить текст, произвольно создала у себя установку на необходимость запоминания: «Представила, что я директор этой фирмы и настроила себя на то, что мне нужно запомнить информацию, важную для фирмы». В двух последних случаях явственно прослеживаются произвольные изменения внешней регуляции запоминания и воспроизведения, которые изменяли личностный смысл данной заметки для испытуемых.

Таким образом, в этой серии экспериментов отчетливо проявилось происхождение схемы как индивидуально-своеобразного явления процессов воспроизведения: схема представляет собой феноменологию системного взаимодействия операционных и регулирующих механизмов с разной мерой их участия. Схема представляет собой соединение субъектного и субъективно-личностного, формирующееся с элементами произвольности и непроизвольности и выполняющее роль регулятора процесса воспроизведения.

Для того чтобы приблизиться к пониманию закономерностей ее формирования, т. е. закономерностей соединения субъектного и субъективно-личностного в запоминании и воспроизведении, было решено исследовать запоминание уже готовой схемы (экспериментального материала, упрощенного до схемы происхождения человекообразных обезьян). Нас интересовал вопрос: каким изменениям (субъектного или субъективно-личностного характера) может подвергнуться схема, в которой практически нечего схематизировать. Проблема может заключаться в применении способов ее запоминания, которые в соответствии с нашей гипотезой должны каким-либо образом регулироваться. В эксперименте принимали участие 12 человек (6 мужчин и 6 женщин) в возрасте от 29 до 42 лет, разного уровня образования и разных профессий. Эксперимент проходил в два этапа: непосредственное и отсроченное воспроизведение. После второго воспроизведения испытуемых детальным образом опрашивали относительно характера запоминания, эмоциональных отношений к материалу и т.п.

Результаты данного эксперимента свидетельствуют о том, что и в данном случае имел место индивидуализированный порядок запоминания и воспроизведения, т. е. схема, представляющая собой совокупность ключевых, по мнению испытуемых, понятий, которая почти без изменений проявилась и во втором воспроизведении. Схема запоминания и воспроизведения оказалась зависящей от уровня образования и профессии испытуемых и не зависящей от их половой принадлежности. Все наши испытуемые сознательно обрабатывали материал, произвольно его запоминали и произвольно воспроизводили. Испытуемые со средним образованием и далекие от проблем естествознания пытались обрабатывать материал на перцептивном уровне. Они сразу же заменили наиболее сложные названия обезьян на более простые и включили в схему (вместо или рядом с современными шимпанзе) человека. Проанализировав характер воспроизведений материала, а также результаты опроса, мы пришли к выводу, что имеющие место закономерности запоминания и воспроизведения носят субъектный характер. В данном случае наблюдалась осознаваемая внутренняя регуляция, осознаваемая обработка материала, присутствовали некоторые незначительные трансформации схемы как порядка воспроизведения, и все это происходило на фоне осознаваемой или относительно осознаваемой мотивации, но назвать эти тенденции субъективно-личностными нельзя. Можно сказать, что в данном случае мы наблюдали произвольную реализацию субъектных тенденций. Принципиальным моментом, который мог изменить субъектный характер тенденций, была цель. Судя по самоотчетам испытуемых, они приняли цель, поставленную экспериментатором, и не пытались ее изменить в соответствии со своими индивидуальными стремлениями или взглядами. Таким образом, в серии экспериментов, о которых было сказано выше, испытуемые субъектно функционировали, т. е. выступали субъектом мнемической деятельности: проявляли активность, произвольность и осознанность при о