Ленин о предмете отдельной науки

Одним из источников несостоятельности прежних представлений о предмете психологии было неумение вы­делить психологические явления из множества других, с которыми они смешаны в конкретном объекте. Вопрос, таким образом, тесно связан с общим представлением о предмете отдельной науки и его отличии от конкретных объектов, стороной которых он является. Этот вопрос получает четкое разъяснение у В. И. Ленина.

В ряде работ у В. И. Ленина имеются указания и рассуждения о том, что каждый предмет имеет много раз­ных сторон и каждая такая сторона составляет предмет особого изучения отдельной науки. В. И. Ленин дает чет­кие указания на то, как следует рассматривать эти сторо­ны, чтобы избежать произвольности выбора какой-ни­будь одной стороны и эклектического сочетания разных (и тоже произвольно выбранных) сторон. Одно из заме­чаний по этому вопросу мы находим уже в «Философских тетрадях»[28] (1914—1916); значительно подробней они раз­виты в замечательном выступлении на «Дискуссии о профсоюзах» (1921).

В этом выступлении, поясняя различие между диалек­тикой, формальной логикой и эклектикой, В. И. Ленин разбирает следующий пример: «...приходят два человека и спрашивают, ... что такое стакан ... Один говорит: "это стеклянный цилиндр"... Второй говорит: "стакан, это — инструмент для питья..." ... Стакан есть, бесспорно, и стеклянный цилиндр, и инструмент для питья. Но ста­кан имеет не только эти два свойства или качества или стороны, а бесконечное количество других свойств, ка­честв, сторон, взаимоотношений и "опосредствовании" со всем остальным миром. Стакан есть тяжелый предмет, который может быть инструментом для бросания. Ста­кан может служить как пресс-папье, как помещение для пойманной бабочки, стакан может иметь ценность как предмет с художественной резьбой или рисунком, совер­шенно независимо от того, годен ли он для питья, сделан ли он из стекла, является ли его форма цилиндрической или не совсем, и так далее и тому подобное.

Далее. Если мне нужен стакан сейчас, как инструмент для питья, то мне совершенно не важно знать, вполне ли цилиндрическая форма его и действительно ли он сделан из стекла, но зато важно, чтобы в дне не было трещины, чтобы нельзя было поранить себе губы, употребляя этот стакан, и т. п. Если же мне нужен стакан не для питья, а для такого употребления, для которого годен всякий стек­лянный цилиндр, тогда для меня годится и стакан с тре­щиной в дне или даже вовсе без дна и т. д.»[29]

Стакан как метательный снаряд есть предмет балли­стики, как помещение для пойманной бабочки — пред­мет снаряжения энтомолога, как художественная вещь — предмет прикладного искусства, как товар — предмет по­литической экономии, как инструмент для питья — пред­мет домашнего обихода и т.д. Таким образом, одна и та же вещь может стать предметом изучения разных наук: баллистики, энтомологии, искусства, технологии произ­водства, политической экономии и т. д. Стакан — кон­кретный объект, а изучающих его наук много, собствен­но, неограниченно много. И каждая наука изучает не «просто стакан» и не «весь стакан», т. е. все его «сторо­ны», а только одну из них (определенную совокупность свойств и закономерностей), которую отдельная наука и делает предметом своего изучения.

В замечании на книгу Аристотеля «Метафизика» В. И. Ленин так и пишет: «Книга 13, глава 3 разрешает эти трудности превосходно, отчетливо, ясно, материа­листически (математика и другие науки абстрагируют одну из сторон тела, явления, жизни)»[30].

Нетрудно понять глубокую справедливость ленинско­го указания для любого конкретного объекта и для каж­дой науки: одним и тем же объектом могут заниматься многие науки и каждая выделяет из него одну, «свою» сто­рону. Поэтому неправильно указать на какой-нибудь объ­ект (вещь, процесс, явление) и сказать: вот предмет мое­го изучения. Это неправильно потому, что ничего не говорит о главном — что же собственно в этом объекте может и должна изучать именно данная наука.

Ленинское различение отдельного объекта и его разных сторон, каждая из которых составляет предмет отдельной науки, сразу обнаруживает ту ошибку, которая содержит­ся в традиционных определениях предмета психологии: «явления сознания», «поведение» — это конкретные объ­екты, а не предмет изучения какой-нибудь одной науки. Непосредственно, интуитивно представляется убедитель­ным, что и в явлениях сознания, и в поведении есть не­что, что должна изучать психология. Но эта специфиче­ская сторона не выделена, и мы остаемся при глобальном, нечленораздельном указании на конкретный, многосто­ронний объект. А та сторона его, которая составляет пред­мет психологической науки и в изучении которой ника­кая другая наука не может ее заменить, так и остается невыделенной. По сути дела, предмет психологии не толь­ко не определялся, но собственно даже и не указывался! А указание на объект (вещь, процесс, явление) создавало реальную опасность думать, будто психология изучает весь этот объект (всю психику, все поведение).

Но разве явления сознания или поведение изучает только психология? Возьмем любой психический про­цесс, например восприятие или мышление, разве их изу­чает только психология? И теория познания, и физиоло­гия, и педагогика, и эстетика, и история развития (человеческого общества, ребенка) — все эти науки, каж­дая со своей стороны, тоже исследуют восприятие, мыш­ление и другие психические процессы. Те же вопросы и можно и нужно поставить в отношении чувств, вообра­жения, воли, памяти и т. д. Чем же должна заниматься психология во всех этих видах психической деятельно­сти в отличие от других наук, которые тоже изучают их (или имеют на это не меньшее право)? Очевидно, про­стого указания на так называемые психические процес­сы совершенно недостаточно для выделения предмета психологии, т. е. того, что в этих процессах может и долж­на изучать психология.

С еще большей очевидностью эти соображения относятся к поведению. Разве его не изучают этика, био­механика, кибернетика, педагогика, нейрофизиология, социология, эстетика и т. д.? Конечно, изучают, каждая со своей стороны. В чем же тогда собственно психологи­ческая «сторона» поведения? Пока она не выделена, по­ведение включает (может быть, вернее было бы сказать, скрывает в себе) «предмет психологии», но непосредст­венно его не составляет. А «просто поведение» и, в еще меньшей степени, «все поведение» таким предметом не является. Если же психологическую «сторону» поведения выделить из всех других его сторон, то это и будет озна­чать, что вовсе не все поведение составляет предмет пси­хологии[31].

Что составляет психологическую сторону явлений сознания и поведения? Сама постановка такого вопроса означает, что мы нуждаемся не только в определении предмета психологии, но и в четком указании признаков, по которым можно было бы опознать и выделить собст­венно психологические явления. До сих пор даже психо­логические явления лишь интуитивно угадывались, но из таких же «непосредственных явлений» иного рода не вы­делялись и как предмет научного исследования остава­лись неизвестными.