Общие закономерности восприятия интонации
Термин «интонация» столь многозначен, что всякий раз требует оговорок.
В прошлом в языкознании интонация понималась как мелодическая звуковысотная кривая речи. Но последующие фонетические исследования привели к расширению содержания понятия. Под интонацией в широком смысле слова стали понимать реальное звуковое воплощение
речевого высказывания. Весь комплекс звуковых изменений во времени, образующий интонацию, составляют следующие компоненты: звуковысотная кривая (движение основного тона или «мелодия» речи), изменения динамики и тембра во времени, определенный ритм звуковых смен или полиритмия различных сторон интонации. Ритмическая сторона интонации проявляется как в общей длительности элементов речи, в темпе, так и в соотношении длительностей звуков этих элементов друг с другом.
Ведущим компонентом в интонационном комплексе считается звуковысотная кривая. Отсюда — интонация в узком смысле.
Встречающиеся в музыкознании трактовки понятия интонации также, по-видимому, можно свести к широкой и узкой. Под музыкальной интонацией в широком смысле можно понимать реальное звуковое воплощение музыкального произведения, характеризующееся совокупностью разнообразных звуковых средств и их соотношениями в рамках синтаксического масштабного уровня. Интонацией в узком смысле слова будем считать звуковысотную кривую мелодии или вообще какого-либо голоса музыкальной ткани.
Зафиксированное в нотной записи произведение дает представление о музыкальной интонации как в широком, так и в узком значении. Строго говоря, нотная запись рисует лишь схему интонации. Она отражает многие наиболее существенные черты интонации, которая может быть условно названа интонацией композитора. То, что вносит в эту схематичную картину исполнитель, можно определить как исполнительскую интонацию.
В данном очерке термин «интонация» будет применяться во всех этих значениях. Однако уточняющие определения будут сопровождать термин только в самых необходимых случаях, когда значение его не подсказывается контекстом.
Остановимся коротко на некоторых наиболее общих закономерностях восприятия интонации в речи.
Восприятие речевой интонации может быть самым различным по степени осознанности. Чаще всего воспринимаются и осознаются только смысл речи, эмоциональный подтекст, образ, личность говорящего. Слушателю кажется, что и смысл, и эмоция, и характер пере-
даются непосредственно. Иллюзия непосредственности возникает потому, что именно эти стороны содержания являются обычно главной информацией, в передаче и приеме которой заинтересованы участники разговора. Звуковые же качества речи являются средствами передачи и как таковые лишь в редких случаях попадают в центр внимания.
Однако осознанность и глубина восприятия как содержательной, так и «формальной» стороны интонации и речи в целом могут изменяться в зависимости от установки слушателя и его опыта. Большая или меньшая степень сосредоточенности на тех или иных сторонах речи, на самом процессе восприятия зависит от целей, которые стоят перед слушателем в каждом конкретном случае. Иногда восприятие смысла является настолько важным, что слушатель схватывает только смысл и потом не может вспомнить, кто и как говорил. Иногда же слушают только голос — голос, отражающий характер человека, манеру говорить и т. п.
Конечно, в процессе восприятия в той или иной степени улавливаются все элементы речи, что воздействует на формирование впечатления от той или другой отдельной стороны целого. Так, смысловая сторона речи определяется не только конкретным словесным материалом и порядком его расположения во времени, но и интонацией, мимикой, контекстом, ситуацией. Вместе с тем при целенаправленном восприятии смысла слушатель или включает весь комплекс в смысловую сферу, или абстрагируется от несущественных для смысла сообщения сторон речи. И наоборот, — любуясь голосом говорящего, слушатель весь речевой комплекс оценивает как звучание голоса, как выявление тех или иных его особенностей, чарующих слух.
Установка, с которой слушатель воспринимает речь, может быть осознанной или подсознательной, точно так же, как процесс анализа речи и выделения ее отдельных компонентов или связей между ними осуществляется с точным знанием всего механизма или цели анализа или без такового.
Таким образом, в речевой практике обычно люди приобретают богатый опыт разнообразного по направленности слушания и различного по степени детальности и осознанности слухового анализа речи. Вместе с
тем наиболее типичным и привычным является восприятие, при котором нет осознанного анализа различных компонентов речи и улавливаются лишь смысловые, эмоциональные и характерологические компоненты содержания, которые обычно и имеют для слушателя наибольшую ценность. Такой тип восприятия можно назвать основным.
Что же касается более частных типов дифференцированного восприятия, то они присущи людям в разной степени, что зависит от жизненного опыта, в частности от профессиональных навыков. Актеры, музыканты, писатели слушают речь и слышат ее иначе, нежели фонетисты или психологи.
«...Какую ли речь ни услышу, кто бы ни говорил (главное, что бы ни говорил), уж у меня в мозгах работается музыкальное изложение такой речи»1,— сообщал М.П. Мусоргский в письме Н.А. Римскому-Корсакову.
Л.Н. Толстой писал о том, что, слушая речь деревенских детей, он видел внутреннюю сущность их душевных движений, их душевный облик. А вот как описывает Толстой обращение Багратиона к одному из солдат батареи Тушина в «Войне и мире»:
«— Чья рота? — спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: «Чья рота?», а в сущности спрашивал: «Уж не робеете ли вы тут?» И фейерверкер понял это»2.
Профессиональная направленность в восприятии речи, однако, в наибольшей степени сказывается тогда, когда речь становится объектом специального научного или художественного анализа; обычно же и актеры, и писатели, и психологи — люди, имеющие по роду своих занятий более специальное отношение к речи, чем другие, все же большей частью «слушают» ее смысл. М.П. Мусоргский в цитированном выше письме, рассказав о том, как в процессе работы над речитативной оперой «Женитьба» у него выработалась привычка слушать речь с музыкальных позиций, добавляет далее:
_______________________________________
1 М.П. Мусоргский. Избранные письма, стр. 52.
2 Л.Н. Толстой. Собрание сочинений, т. 4. М., 1961, стр. 243—244.
«Теперь отдохнул — этого уж нет, а то просто беда покоя нет»1.
В некоторых случаях дифференцированное восприятие речи является настолько непривычным, что даже не может осуществляться. Как показывают психологические и педагогические исследования, у детей, например, звукоразличению, анализу звуковой стороны речи предшествует большая подготовительная работа, при которой в благоприятных ситуациях звучание отдельных фонем постепенно как бы отделяется от слов и воспринимается как таковое2.
Все эти примеры показывают, что в восприятии речи проявляется один из общих законов психологии — объективированность восприятия. Мы видим самый предмет, а не отражение на сетчатке, слышим смысл речи, а не ее акустические процессы, ощущаем вкус и запах самой пищи, а не раздражение осязательных или обонятельных нервов. Первое и последнее звено в этом акте (предмет, явление — и его отражение в мозгу) слиты воедино. В неразвитых формах восприятия эта целостность преобладает, в патологических случаях разрушается, в совершенных, контролируемых формах сочетается с дифференциацией элементов. Однако во всех случаях она является определяющей закономерностью. Это вовсе не значит, что при целостном восприятии все отдельные звуковые компоненты речи пропадают для слушателя совсем. Они не осознаются, «не замечаются» им, но не проходят бесследно, хотя, конечно, тренированный слух улавливает в речи гораздо больше оттенков мысли и чувства, чем слух, не опирающийся на опыт звукового анализа.
Важно подчеркнуть, что навыки регулирования направленности восприятия, приобретаемые в жизненной практике в целом, обладают известной самостоятельностью и, будучи освоены, могут применяться к разным объектам восприятия. Практика речевого общения больше, чем что-либо другое, способствует их перенесению
___________________________________________
1 М.П. Мусоргский. Избранные письма, стр. 52.
2 См.: А.К. Маркова. Формирование обобщенного умственного действия звукоразличения. «Доклады АПН РСФСР», 1958, № 2, стр. 57—60; Л.Е. Журова. Развитие звукового анализа слов у детей дошкольного возраста. «Вопросы психологии», 1963, № 3, стр. 21—32.
на музыкальное восприятие и развитию на слуховой основе. Научившись вычленять в речевом потоке смысловое и эмоциональное начало, дифференцировать словесный и звуковой материал речи, человек с большей, чем при отсутствии этих условий, легкостью может овладеть и навыком дифференцирования каких-либо других звуковых компонентов, например динамики и высоты или тембра и высоты, что чрезвычайно важно для развития собственно музыкального интонационного слуха.
Таким образом, в самой речевой практике благодаря многообразию функций речи, условий и задач общения приобретаются способности к звуковому анализу и создаются условия для специфически музыкального слышания. Переход от восприятия интонации речи к слуховой оценке интервалики музыкальных интонаций представляет собой огромный качественный скачок в развитии слуха. Но он подготовлен различием форм восприятия речи и может рассматриваться как одна из ступеней постепенно поднимающейся лесенки совершенствования слуха. Кроме того, развитию дифференцированного восприятия помогает и то, что в жизненной практике речевые звучания часто сопоставляются с неречевыми.
Остановимся еще на одной общей закономерности, проявляющейся в восприятии речи и имеющей большое значение для музыкального восприятия. Она связана с тем, что при всем богатстве информации, которую могут нести звуки, — о чем говорилось уже во втором очерке — слух все же в большей степени, чем зрение, дает сознанию материал, требующий дополняющей работы воображения. И вот это-то общее свойство слуховых раздражителей (способность активизировать воображение) речь усиливает и дублирует для своих специфических целей. Интонация почти всегда связана со словами, а последние опираются на образы, нередко в высшей степени обобщенные. В самом звучании строчки «Мороз и солнце; день чудесный!» нет ни холода, ни света, ни эмоциональной оценки. И то, и другое, и третье, как и все остальное, возникает в сознании читателя или слушателя во многом благодаря тому, что интонация опирается на соотнесенность слов с обозначаемым ими кругом реальных предметов, явлений, образов, понятий, эмоций, стилистических оттенков.
Но в гораздо большей степени работа фантазии, творческого воображения усиливается в тех случаях, когда восприятие речи не подкрепляется знанием смысла слов, например при слушании незнакомой иностранной речи. Тогда она направлена на определение смысла высказывания по одной лишь интонации. Речь иностранца сохраняет для восприятия почти всю информацию характеристического типа. Она говорит о возрасте, о голосе, об эмоциональности и т. д. Она несет и следы смыслового содержания высказывания, которые в самом общем виде могут быть с той или иной степенью приближения угаданы слушателем.
Итак, интонация речи при восприятии требует от слушателя большой творческой работы, так как, во-первых, речь представляет собой одну из форм звуковых сигналов и, следовательно, подчиняется общим закономерностям восприятия звуков; во-вторых, — будучи связана со словами, то есть с опосредствованным знаковым способом отражения мира, интонация и сама по себе способна включать механизм ассоциаций; лишившись же опоры на слова, или при ослаблении, уменьшении смысловой ценности слов, она «старается» компенсировать недостаток семантической информации собственными силами, рассчитывая на догадку слушателя.
С этой точки зрения речь является для музыки прототипом обобщенного отражения действительности, сочетающего опосредствованную передачу информации с конкретной, непосредственной.
Только что рассмотренная особенность речевой интонации тесно связана с принципом контекстной, ситуационной обусловленности речевой интонации, имеющим, на наш взгляд, большое значение и в музыке. К его анализу целесообразно обратиться перед описанием важнейших функций интонации.