Двести шагов в холодной ванне

Рассказывали, как однажды с группой известных поэтов куда-то поехал и Володя Высоцкий. И кто-то из мэтров сказал в интервью, мол, едем мы, поэты, и наш меньший (или младший, не помню) брат Высоцкий. Володю это сильно обидело: в писательских кругах его не считали поэтом…

А кто же тогда поэт?

Похожая ситуация была и с Леней Дербеневым. Союз писателей игнорировал «поэта-песенника»: не настоящая, видите ли, поэзия!.. Неправильно, когда говорят: текст песни. Или: слова песни. Конечно, когда речь идет о таких, например, «стихах», как «Раз, два, после пяти, мама, папа, прости! Я сошла с ума, мне нужна она!», то это даже не текст, а обыкновенная «рыба». То есть набор слов в соответствии с размером музыки. А Дербенев писал хорошие стихи.

Мы с ним долго и плодотворно работали и дружили. Но однажды у нас произошла глупая размолвка.

У меня были какие-то три иконы, не представлявшие ценности. Ко мне приходил аранжировщик, который однажды сказал:

-Это – просто доски, но, если хотите, я вам помогу достать настоящие.

А Дербенев услышал и потом говорит мне:

-Я хочу иконы купить! Ты этого музыканта хорошо знаешь?

-Ну, как знаю? Приходит записывать, аранжировку делать помогал, вроде нормальный человек…

Леня с ним встретился и купил на приличную сумму иконы. Потом кому-то показал одну, а она оказалась не настоящей.

Леня скандалил: надо все иконы проверять! Аранжировщик вроде деньги вернул. Но после этого Дербенев на меня очень обидился.

Я ему говорю:

-Леня, я ж тебе объяснял, что он просто знакомый, сам с ним разбирайся! Я ничего не гарантировал.

Когда я из Франции сюда приехал, он все еще дулся, и я работал с Ильей Резником. Потом позвонил ему, говорю:

-Ну, что, Леня, будем из-за этой ерунды таить обиды?..

И мы помирились, и продолжили работать.

Он был очень талантливый человек, прекрасно чувствовал музыку, хотя спеть никакую песню не мог. Но внутренний слух имел замечательный, попадал точно, делал все идеально. Ведь он же писал на готовую музыку. Говорил:

-А, мне все равно, какой размер!

Не помню, кто нас познакомил. Кажется, композитор Александр Флярковский. И первая наша песня «Костер на снегу» сразу оказалась удачной. Мы подружились. Хотя параллельно он работал со многими композиторами.

Первое время нашей работы он изрядно выпивал и курил. Прошло время - завязал. Специально съездил в Югославию к какому-то гипнотизеру. Тот его лечил от водки и курения. И научил: как только будет тянуть курить, - пейте горячую воду. Леня спрашивает:

-Ну, а если сегодня захочу курить, что мне делать?

Тот отвечает:

-А сегодня вы не захотите!

Так и вышло на самом деле.

Потом он ударился в мистику. Какие-то упражнения делал. В ванне с холодной водой - по двести шагов. Потом стал йогой заниматься. Я, кстати, тоже тогда увлекся йогой. Но делал только физические упражнения, а он ударился в духовную часть, в религию. Потом с йоги перешел в христианство, стал в церковь ходить.

Когда он уже бросил пить и курить, говорил мне:

-Саша, теперь представляю, как я тебе надоедал со своим куревом!

В «Бриллиантовой руке» сначала он написал другие стихи. «Пусть я пороха и не выдумал, пусть Америки не открыл вовек, но…я простой советский человек». Что-то в этом роде. В сценарии так и значилось: «Песня простого советского человека».

Я говорю:

-Леня, для кого ты пишешь? Для властей, что ли? Ты будешь петь такую песню?

Он:

-А Гайдай принял! Что ты ломаешься?

-Нам же нужен хит, - отвечаю, - чтобы людям нравилось!

Позвонила мне Вера, его жена:

-Саша, ну, что ты? Гайдай же принял, а ты!..

-Мы, что, - спрашиваю, - песню лично для Гайдая делаем?.. Если она потом не будет звучать, Гайдай скажет: «Что же вы песню такую сочинили?» А вы приняли слова! «Так надо было спорить! Надо было доказывать свое!»

Я позвонил Гайдаю:

-Леня, я тогда напишу другую музыку под эти слова. Не хочу эту мелодию отдавать с таким текстом!

Гайдай замялся:

-Ну, хорошо, пусть напишет что-нибудь другое!..

А потом, когда мы записывали уже с «зайцами», я Дербеневу говорю:

-Давай, если хочешь, запишем и с тем текстом!

Он:

-Ну, ладно, ладно!..

Он был очень веселым и остроумным, помнил массу анекдотов. Его, бывало, спросишь:

-Леня, а можешь, к примеру, рассказать про обои?

Он несколько секунд думал и тут же начинал рассказывать анекдот про обои. У него была огромная библиотека, он всю ее перечитал. И читал в два раза быстрее, чем я.

За год до смерти он выиграл автобусную поездку во Францию. По радио разыгрывался приз, надо было ответить на вопрос, в частности, как называется китайская водка? Он позвонил и первым ответил! И с женой поехал на автобусе в Париж. Потом проклинал, как это было мучительно - сидеть в одном положении столько времени, и поспать нормально невозможно! Пытался ложиться на пол…Приехал, позвонил мне. Мы встретились, я повозил его по Парижу.

Получилось почти буквально: «Увидеть Париж и умереть»...

А самолетов он страшно боялся. Мы как-то ездили в Таджикистан. (он же писал стихи и к фильму «Отважный Ширак», откуда песня «Волшебник-недоучка»). Так он приезжал поездом! Три дня в пути. Правда, тогда он еще выпивал. И когда он все-таки решил лететь со мной, я ему говорил:

-Сейчас такие самолеты, уже не разбиваются!

Но потом, когда мы сели, говорю:

-Смотри, Леня, крыло как-то подозрительно болтается!.. Бывает, оно обламывается, самолет начинает крениться, и тогда его уже выровнять невозможно…

Он:

-Ну, хватит, хватит!..

А я продолжаю:

-Чего ты боишься? Я, например, мечтаю умереть в самолете. Мгновенно! И никаких родственников не будет над твоим телом стоять!

-А пока падаешь?..

-Ты же почувствуешь невесомость! Мы же с тобой можем тридцать секунд полетать в невесомости, как космонавты! Это же прекрасно!..

А он опять:

-Хватит, хватит!..

И в иллюминатор на крыло косится…

РЫЖЕЕ ЧУДО ПО ИМЕНИ АЛЛА

В начале семидесятых мой приятель Виталий Клейнот, хороший музыкант, помогавший мне тогда делать аранжировки к таджикскому фильму «Отважный Ширак», говорит:

-В ДК Горбунова проходит финал смотра самодеятельности. Там будет певица Алла Пугачева. Послушайте ее, может, она вам понравится.

Я пошел туда. Пугачева, кажется, пела «Посидим-поокаем» и что-то еще. И она мне понравилась. И голос понравился, красивый, и эмоциональность.

Я подошел к ней, поздравил и предложил работать.

-Давайте, - сказал, - запишем одну песню, а потом для кино будем записывать!

Она сразу же согласилась. И мы записали первую песню «И кто виноват». Я был очень доволен, как она спела. Песню крутили по радио.

Работать с ней было приятно. Я ей звонил:

-Зайди, у меня к новому фильму две песни есть!

Сижу за роялем, играю мелодию, напеваю своим противным, скрипучим голосом. Она слушает, очень быстро запоминает, память у нее колоссальная! Потом садится за рояль, тут же сама играет эту песню, находит себе тональность - выше или ниже. Она говорит:

-А можно вот тут в припеве добавить еще что-то, чтобы ярче было?

Бывало, две-три ноты исправлю или показываю другие варианты: есть еще и такой запев, и такой припев. И мы вместе находим лучшее. Потом приходит Леня Дербенев, я записываю ему кассету. Он говорит:

-Ты запиши мне подлинней! Куплетов десять. Я включаю магнитофон, хожу, курю и слушаю. А когда отматываю назад – отвлекаюсь.

Иногда мы «рыбу» составляли. У него было три слова, из которых он делал «рыбу»: мой милый, дорогой, родной.

-Эти слова, - объяснял он, - меня не отвлекают. А то ты пишешь: «синее, синее небо, зеленая трава»… Это мешает!

Потом я делал аранжировку, и мы записывали. Иногда аранжировку делал вместе с другими музыкантами. Например, к «31 июня» втроем работали: объем был большой, сроки поджимали, а хотелось сделать как можно лучше. Сережа Рудницкий, руководитель ансамбля «Аракс» со своими музыкантами, Виталий Клейнот (он приглашал других музыкантов) и я.

И вот аранжировка есть, тональность подобрана. Тут я звал Аллу. Она приходила уже подготовленная. Мелодию знала, стихи ставила перед собой, чтоб не забыть. Она сначала напевала, мы записывали вчерне, чтоб послушать с пленки, как это все звучит.

-Нет, нет, - говорила она, - мне тут что-то надо найти, манеру другую!..

Она думала, искала. Например, как спеть «Волшебника-недоучку»? Всю петь детским голоском или только часть? И так попробовала, и по-другому. Ктати, один раз чуть ошиблась при записи «Волшебника». Там по аранжировке был лишний такт, которого она не ожидала, и вступила раньше. И хихикнула. А я это все оставил. Даже интереснее получилось. Будто так и задумано.

Или вот она записала «До свиданья, лето». Мы слушаем: там три раза повтор последней строчки, и у нее каждый раз эта фраза звучит по-разному. Алла говорит:

-Вот первая - хорошо, а вторую я, может быть, перепою.

Было жалко стирать. И она сделала несколько дублей. Послушали, отобрали лучшее.

У нас хватало времени: студия-то была моя. Никто не гнал, мы могли выбрать самое лучшее. Я брал из одного дубля один кусочек, из другого – другой, потом все это сводил. Она слушала и, бывало, говорила:

-Вот этот куплет мне очень не нравится! Я бы его перепела...

И перепевала.

Шлифовать – так до золотого блеска!

Она была худенькая, очень скромно одета. Очень талантливая! Я таких просто не видел.

Алла была в то время в разводе, у нее росла дочь. Потом она вышла замуж за музыканта Павла Слободкина. У нее еще не было пластинок, она была, как сейчас говорят, не раскрученная. Но мне было безразлично: известна певица или нет. Главное - поет прекрасно и к делу серьезно относится. Поэтому работал с ней с большим удовольствием.

Тогда еще не было такой техники, как сейчас. Например, дабл трек – двойное звучание. Раньше надо было спеть два раза, потом делали наложение, получается очень красиво. Так вот, большинство певиц не могли два раза спеть одинаково! То чуть короче, то чуть длиннее. А у Пугачевой всегда все точно, без ошибок!

ПРИШЛА И ГОВОРИТ

Однажды, когда мы уже записали с ней примерно песен пятнадцать, произошел такой случай. Она пришла и говорит:

-Александр Сергеевич, у меня, к сожалению, только пятнадцать минут!

А раньше такого не было. сколько надо, столько и работали. Я говорю:

-Алла, если ты плохо запишешь, будет не только для меня плохо, но и для кино, для песни, да и для тебя ведь тоже не очень хорошо…

В итоге мы просидели полтора часа, хотя никто ее не заставлял.

Вообще звездность (даже не по отношению к Алле, а абстрактно), как и полагается болезни, подкрадывается к человеку незаметно и начинает его разрушать. Мало кто имеет иммунитет против звездности и остается самим собой. Прививок же против нее пока не изобрели…

Потом Алла спела «Арлекино» (это не моя песня), выпустила пластинку. Потом на фильме «Женщина, которая поет» произошла наша размолвка.

Как-то она пришла и сказала:

-Я написала пять песен. Не можете ли мне помочь их записать?

Я говорю:

-Конечно. Для тебя - пожалуйста!

Хотя ни для кого я не делал записей в своей студии: для меня время дорого. Ведь надо потратить несколько дней! Но для нее – исключение.

А я как раз работал над этим фильмом, где кроме музыки, было шесть-восемь песен. Мы записали их с Аллой. А потом она пришла с просьбой записать ее собственные песни.

-Знаете, Александр Сергеевич, - сказала она, - под моей фамилией это никто не возьмет, поэтому я придумала псевдоним - Борис Горбонос. Я тогда песни и на радио протолкну, и пластинку выпущу. А так скажут: «Пугачева – не член Союза композиторов, зачем нам ее песни!»

От членства в Союзе композиторов, действительно, зависело немало. Я ее понимаю. Но потом она сделала все иначе. Сказала, что автор песен – восемнадцатилетний парализованный мальчик, прикованный к постели. Написал вот эти песни, надо ему помочь. Ведь для него это глоток воздуха, смысл жизни!..

Звучало красиво и душещипательно.

Но эту я историю узнал позднее. А пока записал все фонограммы для Аллы. Она спела. Одну песню - на свои слова. Я сделал сведение, дал ей пленки, и на этом, казалось бы, все должно было закончиться. Но нет! Только начиналось.

На «Мосфильме» она договорилась с режиссером нашей картины, и он пообщал вставить эти песни в фильм.

Я же ничего не ведал! Прихожу как-то на «Мосфильм» и вдруг узнаю, что эти песни уже отсняты и вставлены в картину!

Говорю:

-Я категорически против!

Во-первых, так не принято. Если ты композитор картины, то ты пишешь музыку и песни сам. Если приглашают еще кого-то, то обязательно с твоего согласия.

Во-вторых, тут получается, мягко говоря, не очень честно. Ведь Алла никому не сказала, что это ее песни. Речь шла об инвалиде, несчастном мальчике!..

И по студии поползли слухи, мол, черствый Зацепин не хочет помочь парализованному таланту! А я помалкиваю, что знаю правду, Аллу не выдаю… Она же приклеила себе усы и сделала фотографию, будто это и есть Горбонос. Годы спустя выяснилось, что всю эту авантюру придумал Стефанович, ее муж в тот период (по крайней мере, он так написал в своей книге).

А тем временем литературный редактор почти перестал со мной здороваться: потому что я такой мерзавец, не хочу помочь инвалиду…

Мне было очень обидно. Я ей подарок сделал – записал песни (запись в студии, кстати, - дорогое удовольствие), а она в благодарность обманула меня, да еще и спекулирует на вымышленной чужой беде!..

Пошел к Сизову, директору «Мосфильма», говорю:

-На самом деле ситуация выглядит иначе. Никакого Горбоноса не знаю! Между нами – это псевдоним Пугачевой. Никакого мальчика-инвалида нет! Если нужно, могу работать на фильме, скажем, с Флярковским, с Эшпаем, с другим каким-нибудь моим коллегой-композитором, но Горбоноса не знаю и не хочу делить с ним свою музыку. Я ухожу с картины!

-Тогда нам придется закрыть картину, - говорит Сизов. – Ведь все песни уже сняты, переснимать - у нас денег нет…

-Ну, пусть Горбонос и записывает песни! – отвечаю. - Без меня.

-Но мы только что закрыли одну картину. Сейчас – вторую?.. У нас так скоро зарплату будет нечем платить!..Вы же наш работник, войдите в положение!..

Мне бы, наверное, еще в самом начале этой интриги надо было стукнуть кулаком по столу и сказать:

-А подайте сюда режиссера! Почему он позволяет такое вытворять на картине при живом-то композиторе?..

Но я, пластилиновая ворона, не стукнул.

А Сизов продолжал меня уговаривать. Пообещал, что Горбоноса не будет в титрах рядом со мной, лишь в самом конце появится: «такие-то песни написаны Горбоносом».

В итоге я согласился. «Мосфильм» мне был дороже.

Хотя в душе еще оставалась обида на Аллу. Почему она не объяснила все нормально?!. Конечно, не хотелось бы вставлять в свой фильм четыре чужие песни, но можно же было по-человечески найти компромис!.. Одна ее песня потом отпала: Пугачева исказила стихи, и поэтесса запретила ей выпускать их в таком виде, и песню вырезали. Кстати, и слова другого поэта она изменила. В оригинале было: «Той женщине, которую люблю», а она переделала и прозвучало - «которая поет». Но автор ей разрешил.

Во время всех этих перипетий мы с Аллой не виделись. И на следующий фильм «31 июня» я ее уже не пригласил. Позвал Таню Анциферову. Хотя некоторые мелодии были написана для Пугачевой...

После разлада с Аллой я записал несколько песен с Софией Ротару. Соня мне всегда нравилась. Скромная, с прекрасным вкусом, всегда хорошо одевалась, пела очень приятно. На запись приходила всегда абсолютно подготовленная. Я был очень доволен!

Спустя какое-то время мы где-то встретились с Пугачевой. Алла говорит:

-Александр Сергеевич, давайте простим друг друга!

А за что?..

-Ладно, - говорю, - я не злопамятный…

Потом она стала петь в основном свои песни.

Лет пять назад я приезжал как-то в Россию и пришел к Алле. У меня была песня для нее. Встретила меня радушно. Поговорили о жизни, Филипп поставил песню, она послушала.

-Филипп, - говорит Алла, - перепиши, мне нравится! Резник напишет мне стихи.

Я и Филиппу показал одну песню, но ему она не понравилось. Он дал мне три своих кассеты, чтобы я понял, в каком стиле ему нужно.

Через год приехал в Москву и снова зашел к ним, говорю:

-Алла, у тебя песня лежит, ты, наверно, ничего с ней не будешь делать. Я ее заберу.

-Да, да, - говорит, - сейчас не до этого! То одно, то другое...

В прошлом году принес Киркорову несколько песен. Он поставил, слушает.

-О! - говорит. - Одна лучше другой! Алла слышишь?!

А она спокойным голосом:

-Нет, Филипп, ты сейчас уже в другом стиле поешь, это тебе не подходит.

Он:

-Ну, смотри, а вот эта?!.

-Нет, - отвечает она.

Все, приказ свыше! Тема закрыта.

Больше я ей ничего не показывал.

А отношения у нас остались нормальными. Алла спела на моих юбилейных вечерах в зале «Россия». И Филипп тоже очень хорошо там спел. Я им очень благодарен.