Не каждый солдат мечтает стать генералом

Мама собрала мне в дорогу котомку с продуктами. Ехать два дня. Но в поезд попасть невозможно! Вагоны – битком, на крышах сидят. Кто в солдатской форме, кто в штатском. Билетов, конечно, никаких я не покупал. Походили мы, походили и ушли… Вернулся домой, а мама удивленно:

-Ты не уехал?!.

Штурмовал поезд я несколько раз. И только на третий день мой друг Борис затолкал меня в окно вагона. Я где-то пристроился стоя… В общем, как доехал до Омска, не знаю, но все же в военную школу попал.

В казарме полковой школы - двойные нары, узенький, с полметра, матрац. Выдали нам обмотки: сапог не было. Спишь ночью, вдруг тебя будят: подъем! Все вскакивают. У кого обмотки размотались, - мыть туалет. Я, правда, ни разу туалет не чистил: все успевал вовремя. Потом даже приспособился просыпаться за три минуты до побудки. Заранее одеваться нельзя, поэтому у меня уже все было нацелено – как и что буду одевать, как только прокричат команду «Подъем!». Я первым соскакивал и спокойненько одевался. Умывались, завтракали.

Потом нас гнали на улицу. Зима холодная, под тридцать. Старшина у нас был, вредный такой, все его прямо ненавидели. Казалось, он издевается над нами. Позднее мы поняли: он просто старался все делать по правилам, как полагается. Но тогда это казалось пыткой.

Мы маршировали, шли куда-нибудь в лесок. И вдруг старшина командует:

-Ложись на снег! Стреляй!

Ага, не успели вовремя!.. Обязательно находится хотя бы один, кто не успевал. Таких заставляли мыть полы. Из них потом дезертиры получались. У нас два дезертира было. Их нашли и отправили на фронт, в маршевую роту.

Раз не успеваешь – снимай рукавицы! И снова:

-Перезаряжай, пли!

А потом – бегом марш!

На обратном пути:

-Запевай!

А у ребят сил нет, чуть ли не слезы на глазах. Им кажется: старшина издевается!..

-Запевай!

Никто не запевает. Тогда:

-Бежа-ать!

Триста метров бежим.

-Запевай!

Все молчат. Впереди на дороге - куча песка.

-Песок в полу шинели нагружать и бежать!

И опять:

-Запевай!

Наконец кто-то начинает запевать. Остальные подпевают, как могут. Дисциплина!..

Кормили нас плохо, в основном, супом с кислой капустой. И вот как-то знакомый солдат мне говорит:

-Что ты здесь мучаешься? Мы завтра на фронт уходим. Давай к нам в роту, с нами пойдешь!

Я пришел к ним в назначенный срок, встал в строй, стою. Но старшина-то своих всех знает.

-А это, - говорит, - кто?..

Отвечаю:

-Солдат Зацепин!

-А откуда ты?

-Всегда тут был, товарищ старшина!

Как бы не так! Выгнал он меня в мою роту...

А настроение такое не только у меня было. Ребята говорили:

-Зря тут мучаемся, надо бежать на фронт!..

Тут пришел какой-то полковник и стал отбирать солдат с десятилеткой в офицерское училище. Через пару недель в первом пехотном Тюменском училище у нас с ним состоялся такой диалог:

-Ну, солдат Зацепин, - говорит, - будешь офицером?

-Никак нет, - отвечаю, - товарищ полковник!

-Как?!. Ты не хочешь стать советским офицером?!

-А разве позорно быть советским солдатом?

-Не разговаривать, молчать!

В офицеры попасть я боялся, как огня. Потому что хотел быть гражданским. Я знал, что офицерам уволиться из армии невозможно. Но что делать? Приказ есть приказ.

В училище жизнь уже немного другая, чем в части. Курсантам полагается по двадцать граммов сливочного масла, меню состоит не из одних кислых щей. Кто-то за обедом стал меняться: я тебе - масло, ты мне - компот. Я же не менялся, съедал за милую душу и то, и другое.

С месяц я там послужил, и война кончилась…

Там я познакомился и подружился с Эдуардом Сальницким. Он поляк по происхождению, очень милый, интеллигентный человек. Стал потом хорошим саксофонистом, классным аранжировщиком. Я как-то зашел в музвзвод, а Эдик там играл на кларнете. Потом он мне говорит:

-Тебе надо идти к нам в музвзвод! Поговори с капельмейстером прямо сейчас.

Капельмейстер мне сказал, что для этого надо хорошо играть на каком-нибудь духовом инструменте. И ничего не вышло…

А тут и война кончилась. Мы вышли во двор, и нам объявили, что Германия капитулировала. Какой-то особой радости в тот момент не было. Потому что на фронт не попали, долг свой не исполнили!.. Чуть позже мы все-таки осознали, что наступил великий момент, что для всех наших людей это счастье.

Началась демобилизация. Нам, курсантам, дали месячный отпуск, и я поехал в Новосибирск. Там сразу купил маленький аккордеон и кларнет и стал заниматься. Сижу во дворе на завалинке, по шесть часов играю то на кларнете, то на аккордеоне. Ходил и к преподавателю. И довольно быстро эти инструменты освоил.

Через месяц вернулся в училище и сразу - в музвзвод.

-Вот, - говорю, - я на кларнете могу!

Что-то поиграл, плоховато, правда, но это устроило. Но я еще пошел к начальнику клуба капитану Барабанову. Докладываю ему:

-Я, товарищ капитан, киномеханик!

Мне было известно, что киномеханик у них демибилизовался.

-Еще, – продолжаю, - на аккордеоне играю, на рояле.

Какой ценный кадр нежданно-негаданно свалися им на голову!..

Капельмейстер и начклуба пошли к генералу, начальнику училища, и стали решать, куда меня направить. Первый просит: в музвзвод, второй - в клуб. И клуб перетянул. Наверно, потому, что еще Ленин говаривал, мол, важнейшим из искусств для народа, батенька, является кино!

Меня из курсантов перевели обратно в солдаты, и дослуживал я солдатом.