Шесть разновидностей заточения
Все живые существа состоят из пяти великих элементов и функционируют посредством пяти скандх. Их истинная природа — пробужденное состояние, проявляющееся как пять родов будд, однако их просветлённая энергия замутнена и искажена «пятью ядами», или «пагубами». Влияние этих «ядов» проявляется различными характерными способами, которые и образуют шесть миров сансарического существования.
Шесть миров символически представлены на «колесе жизни»: это три высших мира (богов, завистливых богов и людей) и три низших (животных, голодных духов и обитателей ада). Возможна и другая классификация: два высших мира (богов и завистливых богов), два низших (голодных духов и обитателей ада) и два промежуточных (животных и людей). В низших мирах негативная карма проявляется очень мощно, так что страдания там велики, а возможностей изменить тенденции, удерживающие существо заточенным в этом состоянии, предоставляется мало. В высших мирах страданий меньше, а свободы больше, потому что результаты позитивных действий перевешивают негативные кармические эффекты.
Где находятся эти шесть миров? Во внешнем смысле «шестью мирами» называются все возможные формы жизни, разделённые на шесть основных типов. Из них нам непосредственно знакомы только миры людей и животных. Некоторые люди верят в духов, но большинству современных жителей Запада мысль о реальном существовании живых созданий в небесных и адских мирах кажется весьма странной, хотя в прошлом дело обстояло иначе, но в буддизме это положение принимается на веру.
Все эти сверхъестественные существа принадлежат к изобильной и удивительной сокровищнице индийских мифов и легенд, составляющих основу всех индийских религий. На индийской мифологии основаны и описания соответствующих миров[80], [81]. Правда, к разочарованию любителей сказок, в буддистскую традицию подобных легенд вошло немного, ибо они относились к области сансарической драмы, а потому не связывались с учением Будды об освобождении от сансары. Система шести миров опирается не столько на мифологические рассказы о происхождении этих классов существ, сколько на характерную для каждого из них психологию.
Но некоторые мифы, проливающие свет на сущность этих миров, я всё же изложу. В конце концов, сам Будда никогда не отвергал индийского культурного наследия, а только возражал против некоторых подходов к его интерпретации, и традиционные индуистские верования по сей день составляют важную часть буддистского мировоззрения.
В рамках этого мировоззрения мир представляется немыслимо огромным и невообразимо протяжённым во времени. Он подразделяется на множество взаимопроникающих и взаимодействующих между собой уровней или планов. Формы жизни, недоступные нашим органам чувств, существуют рядом с нами — одновременно в том же пространстве, что и мы. Мир, в котором мы живём, определяется данными наших органов чувств, нашим восприятием и сознанием; будучи людьми, мы можем воспринимать мир только своим особым, человеческим способом. В физическом плане животные имеют с нами много общего, но даже они воспринимают своё окружение совсем по-иному. А обитатели прочих миров отличаются от нас настолько, что мы, как правило, вообще не замечаем их существования. Рассуждать о них мы можем только на основе известных нам фактов, а потому мы представляем себе эти существа в привычных обличьях, похожими на людей или животных; однако в мифах всех народов мира фигурируют сверхъестественные существа, способные изменять свой облик и проявляться в различных формах.
Сансара — это блуждание по кругу. На «колесе жизни» изображена картина не только человеческой жизни, но и жизни в целом, во всех её бесчисленных вариантах, возможных в пределах шести миров, — жизни, бесконечно переходящей от одной формы к другой, от одного типа сознания к другому. В обычном понимании шесть миров — это шесть типов существования, в которых могут перерождаться разумные существа. В этой жизни мы родились людьми, но теоретически плоды наших прошлых действий могли привести к перерождению в любом из прочих миров. Действиями, совершенными в прошлых жизнях, определяются наше физическое воплощение, соответствующие ему состояния сознания и тип мировосприятия. Тело, сознание и окружающая среда неразрывно связаны друг с другом. К примеру, мы не можем очутиться в теле животного, сохранив человеческое сознание: сперва мы должны приобрести сознание животного и начать воспринимать всё своё окружение с точки зрения, свойственной животным.
В традиции неоднократно подчёркивалось, что данная объективная интерпретация шести миров служит мощным стимулом к практике дхармы[82]. Действительно, образ бесконечного цикла перерождений оказывает очень сильное впечатление на представителей культуры, признающей реинкарнацию. Но для тех из нас, кто не воспринял с детства эти идеи как часть культурного наследия, всякая попытка просто принять их на веру останется искусственной. Чтобы с пользой интегрировать их в своё мировоззрение, нам следует глубже проникнуть в их внутренний смысл. Многим западным буддистам нелегко свыкнуться с концепцией перерождения в шести мирах и вообще с идеей реинкарнации. Никто не в силах доказательно разъяснить нам, что происходит после смерти.
Но в наших силах исследовать собственное сознание при жизни и открыть все заключённые в нём миры. В наших силах выяснить, что на самом деле означает человеческая жизнь в данный конкретный момент времени, а это, в свою очередь, может подвести нас к убедительному, основанному на опыте «здесь и сейчас», представлению о том, что происходит после смерти.
Наблюдая за сознанием, погруженным в медитацию, мы можем отчётливо видеть, как рождается и исчезает каждая мысль, как действует закон причины и следствия и как состояния сознания сменяют друг друга, подобно жизням в круге перевоплощений. И нам становится ясно, что наше мнимое постоянство в действительности есть процесс непрерывных изменений. Если мы научимся наблюдать, как протекает этот процесс при жизни, не так уж трудно будет принять мысль о том, что он продолжается и после смерти. Наше собственное сознание — единственный объект, в действительности доступный познанию. Можно научиться видеть со всей несомненностью, как мы сами непрерывно творим собственный мир силой своего сознания и какую важную роль играют шесть миров в психологии нашей обыденной жизни. Выражаясь словами Мильтона, дух
...в себе
Обрёл своё пространство и создать
В себе из Рая—Ад и Рай из Ада
Он может[83].
Трунгпа Ринпоче всегда говорил о шести мирах как о состояниях сознания и подчёркивал, что очень важно понять их с этой точки зрения при жизни, пока у нас есть такая возможность. Он называл их «разновидностями заточения», «разновидностями смятения», «разновидностями безумия» и «воображаемыми мирами»[84]. Всё это различные стратегии игры, которую, по его словам, затевает «эго» перед лицом возможности пробуждения. Они рождаются из «ядов», и когда мы позволяем какой-либо из этих сильных эмоций возобладать над другими и над всей нашей жизнью, то оказываемся в связанном с нею мире. «Яд», терзающий обитателей того или иного мира, возникает из основополагающего страха потери «эго», который может проявляться шестью характерными способами. Каждый из шести миров покоится на присвоении, жажде удержания и отказе от освобождения.
Когда мы полностью погружаемся в переживание какой-либо интенсивной эмоции, весь наш мир окрашивается в её тона; в этом свете мы видим и своё окружение, и других людей, так что отличить внутреннюю реальность от внешней становится невозможно. Когда мы счастливы, наше счастье отражается на всех окружающих: другие люди, общаясь с нами, сами становятся счастливее, а мы радуемся любой, даже самой плохой погоде и видим красоту в любом окружении, даже самом уродливом. Точно таким же образом, когда мы охвачены гневом или ненавистью, всё вокруг становится враждебным, окружающая обстановка перестаёт приносить нам радость; окружающие люди кажутся нам агрессивными, мы замечаем в них только самое дурное; и даже неодушевлённые предметы реагируют на наше дурное настроение, то и дело ломаясь, путаясь под ногами и вызывая несчастные случаи. Таковы известные нам из повседневной жизни примеры обитания в небесном и адском мирах. Следующие далее описания шести миров могут показаться слишком близкими к крайности: каждый мир представлен в своих самых насыщенных, интенсивных проявлениях, не смягчённых характеристиками других миров. Но мы, люди, сталкиваемся с другими мирами только в рамках своей человеческой природы; можно сказать, мы видим только тени или отражения этих миров.
Шесть миров имеют немало общего с пятью родами. В «Освобождении посредством слушания» пять мирных будд являются один за другим в течение пяти дней, и одновременно с каждым буддой возникает светящаяся цветная дорожка, ведущая к одному миров. Из сердца каждого будды исходит ослепительно яркий свет, и умершему предоставляется выбор между этим пронизывающим светом пробуждения и порождённым «ядами» более мягким, приглушённым и утешительным светом дорог, ведущих обратно в сансару. Здесь возникает очевидное затруднение: как соотнести шестичленную классификацию с пятичленной? Традиционно выделяют шестой «яд» — алчность, которая в пятичленной системе входит в категорию страсти. Обитатели ада ассоциируются с агрессией, голодные духи — с жадностью, животные — с невежеством, люди — со страстью, завистливые боги — с завистью, а боги — с гордыней. И всё же такая классификация не полностью совмещается с мандалой пяти будд, из-за чего в тексте трактата появляются необычные ассоциации, которые мы обсудим в разделах, посвящённых соответствующим мирам.
Кроме того, Трунгпа Ринпоче соотносил шесть миров с шестью бардо. Живые существа во всех мирах проходят через всё бардо, но можно провести и строгие соответствия между бардо и мирами. В этой системе каждое бардо предстаёт как концентрированная сущность соответствующего мира. Состояние «промежуточности» — это своего рода крайность: мы словно стоим на краю пропасти, готовясь прыгнуть в неизвестность, и ещё не знаем, убьёт ли нас этот прыжок или выпустит на свободу. Такое состояние наступает всегда, когда достигает кульминации какое-либо интенсивное эмоциональное переживание: перед нами внезапно открывается «просвет» — врата, ведущие к пробуждению. Войти в эти врата и пробудиться от сна, приковывающего нас к миру нашего обитания, или остаться в заточении у привычного нам образа мыслей — выбор за нами.
МИР ОБИТАТЕЛЕЙ АДА
Мир обитателей ада — низший из шести миров, порождаемый предельной агрессией. Его отличают крайняя напряжённость, ограниченность и замкнутость. Все «ядовитые» эмоции вызывают привыкание: стоит нам попасться в их капкан — и нам начинает казаться, что обойтись без них мы уже не можем, что именно они придают нашему существованию смысл. Избавиться от агрессии, в известном отношении, труднее всего, так как она придаёт нам чрезвычайную уверенность в собственной правоте. Во всех своих проблемах мы виним других людей, и реагировать на эти чужие ошибки иначе, чем гневом или ненавистью, мы не можем. Дав выход агрессии, мы получаем короткую передышку, но желанного результата не достигаем. Нам хочется уничтожить весь окружающий мир — ведь он причиняет нам столько боли! Но оказывается, что мир — это всего лишь зеркало, полное наших собственных отражений. Преломляясь в нём под разными углами, наша агрессия возвращается к нам в чудовищно преувеличенном и искажённом виде, порождая ужасные галлюцинации. В итоге мы погружаемся в состояние предельной замкнутости, в котором нет ни пространства для выхода на свободу, ни времени на передышку. Вот почему во всех традициях ад помещается под землей: тяжесть земли давит на его обитателей и стискивает их со всех сторон, лишая всякой надежды на спасение.
В некоторых религиях ад представляется огненным, но в буддизме говорится о двух преисподних — огненной и холодной. Каждая разделена на восемь областей, обитатели которых подвергаются мучениям различной степени. Описания этих адов настолько ужасны, что соотнести их с обыденной жизнью не так-то просто. Пребывая в мире людей, мы воспринимаем лишь слабые отблески других миров, просочившиеся сквозь фильтр нашей человеческой природы. Но каким бы чудовищным ни казался нам адский мир, связанное с ним состояние людям отлично известно. Мы часто сталкиваемся с такими его внешними проявлениями, как войны, терроризм, пытки или садизм, но все эти образы ада на земле — лишь проекции того ада, что царит в человеческом сердце.
Атмосфера огненных адов — жгучая ненависть и раскалённый гнев. Мы готовы сжечь весь мир силой своей ярости, но жжём лишь самих себя. Преисполнившись жажды мести, мы стремимся устрашить своего врага и лишить его воли, но вместо этого кошмары преследуют нас самих во сне и наяву. Человек, пребывающий в этом состоянии сознания, нередко не замечает собственной агрессивности и не осознаёт, как она отражается на окружающих; ему кажется, что страдает только он один, что именно он — жертва чужой враждебности. На любой его поступок мир отвечает такой же ненавистью, какая пылает в его собственном сердце. Кажется, сами стихии обратились против него: почва обернулась раскалённым докрасна железом, реки — расплавленным металлом, воздух — удушающим и жгучим ветром. Спасения нет нигде.
Обитатели первого из восьми ярусов огненной преисподней сражаются между собой и убивают друг друга снова и снова. Нечто похожее мы иногда встречаем и в нашей жизни, когда человеку повсюду чудятся враги и слепая злоба заставляет его наносить удары во всех направлениях. С каждым следующим ярусом кошмарные видения становятся всё причудливей, доходя до немыслимых крайностей. Обитателей этих областей непрерывно терзают слуги Ямы — бога смерти, и на каждом следующем ярусе мучения становятся всё ужаснее. Но эти палачи — не самостоятельные существа, вроде чертей западной традиции, а проекции сознания, пожираемого ненавистью. Кроме тех, кто страдает в этой преисподней, других живых существ в ней нет. Чем сильнее жажда присвоения, тем ярче эти проекции, так что внешние обстоятельства полностью определяются внутренним состоянием.
В традиционных описаниях ярусы преисподней представляются как прилегающие друг к другу концентрические окружности, в центре которых находится самый нижний, самый ужасный из горячих адов. Там набитые раскалёнными углями рвы соседствуют с болотами, полными гниющих трупов, широкие дороги, вымощенные лезвиями, тянутся мимо лесов, где на деревьях вместо листьев — острые клинки и шипы, а реки бурлят кипятком. Издали кажется, будто по этим рекам можно выбраться из преисподней, и при виде их у страдальца, отпущенного наконец на свободу, пробуждаются надежда и радость. Но избавиться от жажды присвоения, ввергшей его в самую глубокую область ада, нелегко. Пускаясь в обратный путь по ярусам преисподней, существо раз за разом переживает одни и те же кошмары и погружается в страдания вновь и вновь, не в силах освободиться от снедающего его «яда».
Другой тип ненависти — ледяная злоба, подавленная или поставленная под жёсткий контроль, и исполненная гордыни, горечи и негодования, — ведёт в холодную преисподнюю. Человек, обуянный ненавистью в такой форме, не враждует с другими людьми открыто, а пытается уничтожить их ледяным презрением. Но в результате застывает только его собственное сердце, и человек начинает взирать на мир холодным взором ненавистника. Такой «замороженный» мир — это тоже ад, ад отчаяния, депрессии и злобы, направленной, в конечном счёте, на себя самого и коренящейся в ненависти к себе. Преисполнившись отвращения к себе, человек уже не представляет, как он может измениться к лучшему. Он словно превращается в ледяной столп; холод ненависти сковывает его; он не в силах ни выразить своих чувств, ни ответить на чувства других людей. Палачей в ледяном аду нет: существо, оказавшееся здесь, заточено в полном одиночестве. От чудовищного холода обнажённые тела страдальцев лопаются и покрываются язвами, подобными красным и синим цветкам лотоса, от которых и происходят названия некоторых областей ледяной преисподней. Как и в огненном аду, здесь царит ощущение несвободы и замкнутого пространства. Земля подобна холодному железу; вода застыла и обратилась в лёд; ветер режет острыми мечами. Всё вокруг твёрдое, жёсткое и острое. Обитателя холодного ада окружают ледяные стены, собственные отражения обступают его со всех сторон, и собственный голос возвращается к нему эхом.
Наконец, существуют призрачные ады, пребывание в которых длится гораздо меньше. Ады такого рода встречаются на земле повсеместно. Существо может оказаться заточенным в камне, дереве или озере, в огне или во льду, в любом неодушевлённом предмете. Страдания таких существ считаются результатом единичных действий или действий, совершённых за время одного воплощения, а не плодом долго накапливавшейся негативной кармы. Это представление, как и образ огненного ада, встречается не только в буддизме: многим народам Востока и Запада известны легенды о заточенных таким образом духах (наподобие Ариэля из шекспировской «Бури», которого затем освободил волшебник Просперо).
С агрессией связана приверженность извращённой логике, посредством которой человек всегда ухитряется оправдать себя и возложить вину на других. Убеждённость в том, что в наших страданиях повинны только внешние обстоятельства, становится настолько глубокой, что отказаться от неё кажется уже невозможным. Другие люди причиняют нам зло, — рассуждаем мы, — но спускать им это с рук нельзя: иначе они станут обращаться с нами ещё хуже, и мы возненавидим их навсегда и никогда больше не будем счастливы. Сделанного не воротишь, и мы не должны забывать об этом, не должны прощать. И вот мы исторгаем пламя жгучей ненависти, и оно возвращается к нам, отразившись от небес и земли. Мы испускаем волны холодной ненависти, и весь мир превращается для нас в ледяной ад.
Считается, что пребывание в адских мирах длится миллионы и миллионы лет по земному счёту. Агрессия порождает среду абсолютной несвободы, в которой мы чувствуем себя заточенными на веки вечные; надежда покидает нас, и нам кажется, что мы уже никогда не вырвемся из этой ловушки. Человеку, переживающему глубокое горе, кажется, что время почти не движется, — или, точнее, время теряет для него всякий смысл. Прошлое и будущее исчезают, остаётся только невыносимое настоящее, растянувшееся в вечность. Но привязанность живых существ к своей ложной индивидуальности так сильна, что может показаться неистребимой. Существо мечтает умереть и положить конец своим страданиям, но не может; его режут на части снова и снова, но оно неизменно оживает.
И всё-таки последствиям большинства дурных поступков рано или поздно приходит конец. Постепенно в потоке сознания взрастают семена добра, и у обитателя ада пробуждается раскаяние или сочувствие к товарищу по несчастьям. Даже крохотного проблеска сострадания достаточно, чтобы положить начало пути, который в конце концов приведёт к перерождению в одном из высших миров.
В каждом из шести миров Будда проявляется в форме, наиболее подходящей для общения с обитателями этого мира. В преисподней он принимает облик Дхармараджи — Царя Дхармы, как иногда называют Яму, Владыку Смерти. Согласно индийскому мифу, Яма был первым существом, перешагнувшим рубеж смерти. Поэтому он и стал проводником и судьёй всех умерших. В ипостаси Дхармараджи его изображают чёрным или темнокожим; в одной руке он держит сосуд с водой, а в другой — с огнём, с помощью которых он облегчает страдания существ, мучающихся в огненном и ледяном адах. Изыскам и тонкостям здесь не место: муки обитателей ада так ужасны, что помочь им может только прямая противоположность терзающего их «яда». Только после этого сердца их могут открыться учению Будды. На более глубоком уровне одновременная демонстрация огня и воды напоминает о чувстве контраста, которого начисто лишены обитатели ада. Они заточены в своих мучениях, потому что убеждены в их реальности; всё их существование свелось к огню или льду. Увидев в руках Будды огонь и воду одновременно, обитатель ада может хоть на мгновение усомниться в абсолютной реальности своего состояния: быть может, существует и нечто иное?
В «Освобождении посредством слушания» путь, ведущий в адские миры, появляется одновременно с Акшобхьей, буддой рода Ваджра, преображающим в амриту яд агрессии. Может показаться, что невероятная тяжесть негативной кармы, увлекающей существо в тот низший мир, не имеет ничего общего с пробужденными качествами Ваджры. Однако возможность прозрения и обретения ясности присутствует и в адских мирах. Всякий проблеск пробуждения связан с бардо, с чувством «разрыва», с утратой уверенности и определённости. Как область, в которой жажда присвоения и несвобода принимают крайние формы, адский мир ассоциируется с бардо умирания, когда растворяются все элементы и составные части «я». Обитатели ада отождествились с агрессией настолько тесно, что отказ от неё представляется им подобным смерти. Поэтому бардо умирания — это высшая точка пребывания в адском мире, самое напряжённое из возможных здесь переживаний. В этот момент предельной напряжённости между двумя полюсами возникает внезапная возможность прозреть нечто высшее, чем крайности сансарического существования и исчезновения «я».
МИР ГОЛОДНЫХ ДУХОВ
Мир голодных духов — это состояние крайней неудовлетворённости и невозможности осуществить свои желания. Страдания здесь не столь мучительны, как в мире обитателей ада (по крайней мере, голодные духи избавлены от ощущений абсолютной стеснённости и несвободы), но всё же очень сильны, ибо тяжесть негативных действий, повлёкших за собой перерождение в этом состоянии, велика.
Собственно «духи» — лишь один из множества классов существ, обитающих в этом мире. На санскрите существо этого класса называется претя, что означает просто «покойник». Первоначально «пре-той» называли дух умершего, над которым не совершили положенных погребальных обрядов и который из-за этого не может продолжить путь к месту своего перерождения или освобождения.
Он остаётся на кладбище или на площадке для кремаций, дожидаясь ритуальных подношений, которые освободят его. В несколько ином свете сущность прет представляет более поздний индийский миф, повествующий о боге Брахме, олицетворении творческой энергии желания. Силой мысли Брахма сотворил дочь — первую в мире женщину, и тотчас возжелал её, повинуясь побуждению своей природной сущности. Но, будучи также воплощением блага, истины и чистоты, он попытался побороть в себе это желание. Из капель пота, которыми покрылось его тело в этой напряжённой внутренней борьбе, возникли преты. В других вариантах мифа рассказывается о рождении других странных существ из осадка желания или гнева, преодолённых, но не уничтоженных без остатка. Иными словами, желание и гнев всегда порождают кармические последствия — духов, которые будут преследовать нас, пока мы не изживём эти последствия.
Термин «голодные духи» происходит от тибетского перевода этого санскритского слова (тиб. уi dvags)[85] и представляется мне весьма удачным, так как содержит в себе главную характеристику этого класса существ. В английском языке словом «дух» (ghost) обычно обозначается душа покойника, «застрявшая» между земной и загробной жизнью (подобно индийскому прете в первоначальном значении этого слова), поэтому следует помнить, что мир прет в буддизме — это не промежуточное состояние, а новая жизнь, новое перерождение. Но в остальном наше представление о духах достаточно хорошо согласуется с психологией буддийского мира прет. Все духи так или иначе голодны и не удовлетворены, они бесцельно блуждают в поисках того, что удовлетворило бы их жажду, и мучат других своими ненасытными желаниями.
Другой класс существ, обитающих в этом мире, — гандхарвы, таинственные сверхъестественные персонажи индийских мифов, связанные с луной и обладающие странной властью над женщинами. Они питаются только запахом благовоний и являются искуснейшими врачевателями, музыкантами и любовниками. Возможно, отождествление гандхарвов с духами умерших, ищущих чрево для нового перерождения, возникло именно из-за этих ассоциаций с женщинами. Сознание умершего, пребывающего в бардо существования, тоже называется «гандхарвой», и мир голодных духов соотносится именно с бардо существования. Гандхарвы в этом бардо пребывают вне контекста шести миров, ибо они ещё не переродились. Но если они пробудут в нём слишком долго, не входя в чрево, то в конце концов могут стать голодными духами в полном смысле этого слова.
В мире голодных духов обитают самые разнообразные существа — в сущности, почти все персонажи индийской мифологии, которых нельзя безоговорочно причислить к людям, животным или богам. Выделяется класс голодных духов, похожих на привидения западной традиции. Они блуждают около площадок для кремаций и в безлюдных местах; некоторые из них способны вселяться в трупы и возвращать им подобие жизни[86]; многие зловредны и порочны, причиняют вред другим живым существам, насылая несчастья, болезни и безумие. Некоторые из этих духов претерпели насильственную смерть и до сих пор не могут оправиться от боли и страха; другие вредят из желания отомстить за те страдания, которые перенесли в прошлых жизнях (таковы, к примеру, духи женского пола, вредящие детям и беременным женщинам).
Существует также весьма многочисленный класс вредоносных сущностей, вызывающих телесные и душевные заболевания. В тибетской медицине их нередко называют демонами и при диагностике и лечении болезней уделяют им большое внимание[87]. Между этими болезнетворными сущностями и их жертвами обязательно существует некая кармическая связь, тянущаяся из прошлого. Подобные связи могут возникать на основе мощной эмоциональной энергии или какой-либо фиксации, обретшей самостоятельную жизнь, а могут и порождаться страданиями, которые одно существо когда-то причинило другому.
Ещё одна разновидность демонов — ракшасы, плотоядные и кровожадные духи ночи. Ракшасов описывают как гигантских злобных чудовищ, исполненных алчности и похоти; это воплощённые силы зла, подобные демонам западной традиции. Там, где в переводах буддийских текстов говорится о богах и демонах, под последними обыкновенно имеются в виду ракшасы. Трунгпа Ринпоче говорил, что демоны олицетворяют всё, от чего нам хотелось бы избавиться, а боги и богини — всё, что мы хотели бы привлечь в свою жизнь. Но некоторые ракшасы стоят на более высоком уровне, ближе к второстепенным божествам или завистливым богам, и к этому классу принадлежит немало существ, не столь вредоносных и мятущихся, как голодные духи низшего уровня.
Иные из них наделены великим могуществом, которое могут обращать во благо, если захотят; но и они одержимы эгоистическими желаниями, а потому коварны и непредсказуемы.
Местные тибетские предания о сверхъестественных существах тесно переплелись с индийскими, как происходило и в других областях распространения буддизма. Ничто не мешает и нам представить по примеру тибетцев, что мир голодных духов населён всевозможными существами «маленького народца», фигурирующими в западных легендах: гномами и гоблинами, великанами, вампирами и всеми «призраками, и упырями, и длинноногими тварями, и всякой тварью, скачущей в ночи»[88].
Все эти бесчисленные духи обитают на земле и под землей, в море и в воздушных просторах. Они, как мы видим, весьма многообразны, однако для всех голодных духов в традиции принято стандартное изображение, в своём роде карикатурное и отражающее основное свойство их натуры — голод. У них крошечные рты, длинные тощие шеи и огромные вздутые животы, символизирующие не только крайнюю степень голода, но и жадность.
Неспособность утолить голод проявляется у голодных духов по-разному, в зависимости от того, что именно они воспринимают в искажённом свете: внешний мир, своё внутреннее состояние или же и то, и другое.
В первом случае духи тщетно рыщут в поисках пищи и питья. Одни словно бы видят пищу вдалеке, но стоит им приблизиться, как мираж исчезает. Другие садятся за накрытый стол, но стоит им прикоснуться к пище, как появляются чудовищные стражи и гонят их прочь.
Голодным духам второй категории пища и питье доступны, но рот и глотка у них такие маленькие, а желудок такой огромный, что им никогда не удаётся съесть и малой доли того, что могло бы их насытить. Своими длинными цепкими пальцами они лихорадочно хватают и тащат в рот всё, что подвернётся под руку, но муки голода терзают их всё сильней и сильней.
Голодные духи третьей группы подвержены разнообразным внешним и внутренним галлюцинациям, не позволяющим извлекать из пищи пользу. Одних пища и питье жгут изнутри огнём; у других они превращаются во рту в отвратительные вещества (кровь, гной, мочу) или несъедобные предметы (железо, солому); третьи вынуждены глодать собственную плоть.
Господствующее в этом мире субъективное переживание — всепоглощающее ощущение нехватки, чувство нищеты в сочетании с алчностью. Парадокс в том, что голодные духи окружены богатством и роскошью: у них есть всё, чего они только могут пожелать, но голод не даёт им насладиться этим изобилием. У них чрезвычайно силён инстинкт самосохранения, не позволяющий расслабиться и испытать чувство свободы и открытости. Голодные духи одержимы удовлетворением своих потребностей, а потому не способны ни сопереживать другим страдающим существам, ни проявлять хотя бы зачатки щедрости. К рождению в таких условиях приводят исключительная алчность, скупость и скаредность.
Отличительные черты мира голодных духов можно обнаружить во всех областях человеческой жизни: материальной и эмоциональной, интеллектуальной и духовной. Они не имеют никакого отношения к внешним условиям жизни: склад ума, типичный для голодного духа, может быть и у миллиардера. Люди, которые нажили состояние, трясясь над каждым грошом, зачастую не способны наслаждаться своим богатством по-настоящему: они всё время стремятся увеличить его и боятся потерять. Другие проявления этой тенденции в материальном мире — избыточное потребление и навязчивая страсть к коллекционированию. Поначалу приобретение желанных предметов доставляет удовольствие, но какое-то время спустя покупки превращаются в самоцель. Подлинного удовлетворения они больше не приносят — напротив, только возбуждают голод. Одежда без дела пылится в шкафах, а коллекция прекрасных произведений искусства томится под замком, не радуя даже глаз самого коллекционера.
Многие из нас с жадностью голодных духов поглощают ощущения, хотя такую привычку отследить и опознать труднее: ведь ощущения так эфемерны и мимолётны, почти что абстрактны! Такова, например, охватывающая нас временами страсть к красоте: упиваясь сочностью красок или ароматом цветка, мы глубоко вдыхаем, как будто пытаемся закрепить ощущение, вобрать его в себя и овладеть им всецело.
Столь же ненасытны голодные духи и в эмоциональной сфере. Встречаются такие люди, которые изо всех сил стремятся завязать дружбу с каждым новым знакомым, затем какое-то время требуют к себе безраздельного внимания, но довольно быстро теряют интерес и переходят к новому увлечению. Другие переживают столь же быстротечные любовные увлечения и никак не могут найти подходящего партнёра и успокоиться. Тип «вечного студента», постоянно стремящегося к новой информации, но не применяющего свои знания на практике, — образец голодного духа в сфере идей. В духовной сфере та же тенденция проявляется у людей, которые беспрестанно примеряют на себя всевозможные пути духовного развития, но так и не решаются остановиться на чём-то одном. Во всех этих случаях поиск, надежда и ожидание оказываются важнее достижения. Трунгпа Ринпоче говорил, что к миру голодных духов принадлежит, в сущности, любой процесс обучения и любая разновидность голода, будь то стремление к знанию, опыту или даже просветлению.
Различные психологические проявления мира голодных духов можно соотнести с традиционными тремя категориями искажённого восприятия. Некоторым людям кажется, что они станут совершенно счастливы, если найдут идеальное место жительства или место работы. Они подобны тем голодным духам, которые никак не могут найти себе пищу или для которых она оказывается миражом. К той же категории относится вечный поиск любви или совершенства. Голодные духи, которых отгоняют от накрытого стола чудовищные стражи, подобны тем людям, которые в глубине души не считают себя достойными искомой цели. В действительности им никто не мешает, но они сами измышляют всевозможные препятствия на пути к исполнению своих желаний.
Люди, не сталкивающиеся с внешними препятствиями, но и не получающие никакой выгоды от своих приобретений, подобны духам с огромными животами и крошечными ртами. Они покупают и накапливают всевозможные вещи, которые не приносят им ни пользы, ни удовольствия. Они поглощают гигантские объёмы информации, но не могут её переварить. Пытаясь сохранить какое-то впечатление на будущее, мы не даём себе вкусить его в полной мере в настоящий момент. Студент, торопящийся записать слова лектора, не успевает вникнуть в их смысл, а турист, деловито фотографирующий прекрасные виды, не успевает насладиться живой реальностью разворачивающейся перед ним сцены. Всё, что мы воспринимаем органами чувств, есть пища для всего нашего существа, но для того чтобы пища приносила нам пользу, она должна усваиваться полностью и правильно.
Не выполняя своей истинной функции, то есть не обеспечивая питание организму, пища причиняет только вред. Эту ситуацию и олицетворяет собой третья категория голодных духов. Если желание становится самоцелью, то, получив желаемое, мы тотчас теряем к нему интерес или вдруг понимаем, что оно нам не нужно, что на самом деле мы хотели чего-то совсем другого. Так пища во рту голодного духа обращается в солому. Иногда достигнутая цель оборачивается тяжким бременем, подобным железной глыбе, а иногда даже начинает казаться тошнотворной и отвратительной, как гной. Если мы будем злоупотреблять дарами и возможностями, которые предлагает нам жизнь, оскверняя их жадностью и скупостью, то в конце концов можем почувствовать себя обманутыми; мы дойдём до грани отчаяния, и горечь разочарования ст<