Инфантильная травма и взрослая травма

Хотя многие взрослые люди страшатся возвраще­ ния их инфантильной травмы, для них невозмож­ но испытать в точности такое же переживание, ко­ торое было у них в детстве. В некоторых психоти­ ческих состояниях или в тяжелых алкогольных де- лириях для взрослых возможно близко

к тому ужасу и подавляющему состоянию, от кото­ рых, как мы можем предполагать, страдает ребенок.

312 Г

При длительном мучении и в других внешним или внутренним образом обусловленных панических состояниях, при которых имеет место комбинация страдания с полной беспомощностью и достижени­ ем кататоноидных состояний, существование трав­ матического состояния часто не может подвергать­ ся сомнению. Тем не менее, имеют место важные различия между этими состояниями и аналогичны­ ми состояниями у детей. Регрессия в аффектах — это часто встречающийся феномен, однако у взрос­ лых людей регрессия имеет место спорадически то тут, то там и не является полной. Взрослые люди могут блокировать эмоции и суживать познаватель­ ную способность. Поэтому для взрослого человека

невозможно испытывать такую полную регрессию в форме и природе аффектов и в психи­

ческом функционировании, чтобы пси­ хическое состояние инфантильной травмы.

Одной из причин такого отличия является струк­

тура взрослой психики. Она содержит все те ресур­ сы для предотвращения травмы, которые мы имели обыкновение описывать в качестве "стимульного барьера". Что касается переживания травмы, одна­ ко, крайне важное отдельное отличие было отмече­ но Петти личное сообщение). В травмати­ ческом состоянии взрослого человека сохраняется "наблюдающее эго". Следовательно, по мере раз­ вития функций самонаблюдения травматические переживания и "околотравматические" состояния могут быть использованы при развитии "сигналов травмы" 1967), максимального отклика при чрезвычайных обстоятельствах, мобилизирую- щего тревогу, который может позднее служить для предотвращения травмы. Сигналы травмы могут мобилизовывать защиты человека или могут быть

вторая— травма 313

вовлечены в получение им помощи от других лю­ дей (Petty et 1974).

Другое важное различие между инфантильной и взрослой формой психической травмы наблюдается в связи с ее отношением к аффектам. Для ребенка сами аффекты становятся подавляющими и травма­ тическими вследствие их примитивной природы и примитивного состояния психики ребенка. У взрос­ лого человека интенсивные аффекты сами по себе не порождают травму, и при определенных усло­ виях они могут даже желаться. Даже аффективные бури отличаются от психической травмы в том от­ ношении, что они несут в себе угрозу затопления, но в действительности не подавляют интегратив- ные и исполнительные функции индивида. И лишь подавление эго, капитуляция к полной беспомощ­ ности и безнадежности и продвижение к кататоно- идному состоянию делают ситуацию травматичес­ кой. Травматическое состояние нельзя ни прирав­ нять к интенсивным аффектам, которые могут по­ ложить ей начало, ни понять через них. Эйсслер (1966), по-видимому, имел в виду нечто подобное, когда сказал: "Тревога не может травматизировать психический аппарат в сколько-нибудь большей мере, чем это может сделать защитный механизм" (р.26). Данное утверждение справедливо, лишь если мы имеем дело со зрелым, взрослым типом аффекта.

Какова же тогда природа психической реальнос­ ти, субъективное переживание во взрослом трав­ матическом состоянии? В психоаналитической ли­ тературе встречается поразительно малое число субъективных сообщений о том, что же это такое жить в состоянии травмы. То, что доступно, обыч­ но имеет отношение к области внешних, бихевио- ральных или связанных с последействием данных.

314 Г.Кр

Фюрст (1967) сделал обзор и суммировал сообще­ ние Солнита и Криса, которые реконструировали "психическое содержание" травмы как "чувство бес­ помощности перед лицом непреодолимой опаснос­ ти" и описали травматическое состояние как "па­ рализующее, сковывающее действия или приводя­ щее в состояние беспомощности, в диапазоне от нечувствительности до эмоционального шторма в аффектах и поведении" (р.37). Это определение включает в себя дезорганизацию чувств, мыслей и поведения, а также физические симптомы, отража­ ющие автоматическую дисфункцию. Хотя Солнит и Крис сообщали о травматическом инциденте в жизни ребенка 3,5 лет, в их описании дается смесь состояний, которая соответствует взрослому типу психической травмы, как отличной от инфантиль­ ной травмы.

Психическая травма как процесс

В травматическом состоянии имеет место психоло­ гический паралич, который начинается с фактичес­ ки полного блокирования способности ощущать эмоции и боль, а также другие физические ощуще­ ния, и прогрессирует к торможению других психи­ ческих функций. Сами находящиеся в травматичес­ ком состоянии субъекты способны наблюдать и опи­ сывать блокировку аффективных откликов — дан­ ное обстоятельство привело к использованию та­ ких терминов, как психическое оцепенение, "пси­ хологическая закрытость" (Lifton, 1967) и "аффек­ тивная анестезия" (Minkowski, 1946). Парадокс в травматическом состоянии заключается в том, что оцепенение и закрытость воспринимаются как об­ легчение от ранее болезненных аффектов, таких как

вторая травма 315

тревога; в то же самое время они также пережива­ ются как первая часть умирания, ибо вместе с аф­ фективной блокировкой происходит блокировка инициативы и всех способствующих сохранению жизни познавательных способностей. Сильное су­ жение, десимволизация и фрагментация психичес­ кого функционирования нелегко замечаются посред­ ством рефлексивного самоосознания, как это имеет место при "психическом оцепенении". Доступные нам описания были получены в ситуациях, кото­ рые не были всецело подавляющими. Например, Ясперс (1923) нашел личное описание солдата в период первой мировой войны: "Нам было прика­ зано ждать и наблюдать, хотя мы находились в не­ посредственной опасности. Наш разум застыл, оце­ пенел, стал пустым и мертвым". Это солдат далее сообщает, что "чувство застывает... Находящийся под угрозой человек становится оцепенелым, не­ возмутимым, беспристрастным — чувства медлен­ но вращаются в благотворном оцепенении, затем­ няются и скрывают от тебя наихудшее" (р.367).

Нижеследующая цитата взята из "Хроник Лод- зевского гетто" (Dobroszycki, 1984), официальной записи событий, в которой записывались "одни лишь факты" таким образом, чтобы они могли изу­ чаться нацистскими "властями". Они говорят сами по себе, показывая как психическое оцепенение, так и трудности исследователя, пытающегося выс­ казать некоторое обобщение, которое включало бы в себя опыт Холокоста:

Между прочим, заслуживает внимания

странная реакция населения на недавние собы­ тия. Нет ни малейшего сомнения в том, что это был глубокий шок, и однако вызывает изум-

316

ление безразличие, проявленное теми людьми

— исключая других людей, которые не были прямо затронуты этими событиями и которые сразу же возвратились к нормальной жизни,

у которых отнимались их любимые. Казалось, что события последних дней должны были бы надолго погрузить все население гетто в траур на длительное время, и однако сразу же после этих происшествий, даже во время акции пере­ селения, население было поглощено повседнев­ ными заботами — доставанием пропитания, пай­ ков и т.д. — и часто сразу же переходило от непосредственной личной трагедии к повсед­ невной жизни. Не является ли это некоторой разновидностью нервного оцепенения, безраз­ личия или симптомом заболевания, которое проявляет себя в притуплении эмоциональных реакций? После утраты своих близких люди постоянно ведут разговоры о пайках, картош­ ке, супе и т.д.! Это непостижимо! Почему на­ блюдается такое отсутствие теплоты по отно­ шению к тем людям, которых они любили? Ес­ тественно, то тут, то там видны матери, опла­ кивающие в том или ином углу своего ребенка или своих детей, увезенных из гетто, но в це­ лом царящий в гетто настрой не отражает ужас­ ных тяжелых испытаний последней недели. Печально, однако правдиво! (запись, сделанная Зелковичем, р.255).

По-видимому, когнитивное сужение, а не "оце­ пенение" объясняет редкость сообщений о психи­ ческом состоянии в травме. Те сообщения, которые мы смогли обнаружить, показывают, что на пике дистресса описания смещаются с чувств и пережи­

ваний субъекта на описание событий, как если бы они описывались третьим лицом. В личных описа­ ниях травматических состояний могут делаться крат­ кие упоминания о ранней фазе этого процесса как о болезненной или вызывающей испуг. В них может упоминаться некоторое оцепенение или деперсона­ лизация, однако данные истории неизменно пере­ ходят в описание Яркие примеры этого процесса представлены у Косински (1965). Шли- мэн дал несколько описаний кораблекрушения в своих "учебниках", однако этот необычно много­ словный человек описывает собственное травмати­ ческое переживание следующим образом: "Я упал, ударившись ртом о палубу, и сломал себе все пере­ дние зубы. Но мой ужас был столь силен, что я не замечал боли. Я собрался с силами и привязал себя веревками [к Я ожидал наступления смерти с каждой новой волной" (Niederland, 1965, р.382). В других версиях описывается несколько деталей обстоятельств кораблекрушения, но не дается ни­ какого описания его чувств, так как Шлимэн все­ гда перескакивает с этого предложения к потере сознания, а затем к спасению.

Читатели или слушатели таких описаний, по кон­ трасту, ошибочно ожидают, что повторный рассказ о данном событии приведет к возрастанию боли, страдания и дистресса. Они также опасаются, что такое описание будет становиться непереносимым, и они далее не смогут эмпатически сопереживать. В действительности аудитория, которой сообщает­ ся об огромных бедствиях или умерщвлениях (на-

Я благодарен Хэндлер, которая оказала мне огромную помощь в поиске психиатрических автобиографичес­ ких и функциональных описаний травматических состояний.

318 Г

пример, в кинокартине Поля убийства, в которой описывается геноцид в Камбодже) испытывает ог­ ромный дистресс, так как люди не способы развить интрапсихическую блокировку. Художественные изображения исторических катастроф ограничиваются очень сжатым описанием данных событий с мини­ мальным изображением этих ужасных обстоятельств; аудитория не может смотреть в лицо реалистичес­ ким, детальным описаниям данных событий. Уце­ левшие люди обычно говорят: "Действительность была много-много хуже!" Фрейд (1930) затронул некоторые из этих моментов, когда писал:

Можно сколько угодно ужасаться положе­

нием рабов на античных галерах, крестьян во время Тридцатилетней войны, жертв святой ин­ квизиции, евреев, ожидающих погрома. Но мы не в состоянии сопереживать этим людям, мы лишь гадаем о тех переменах, которые произош­ ли в восприимчивости к ощущениям счастья и несчастья (вследствие врожденной тупости или постепенного отупления, безнадежности, гру­ бых или утонченных наркотиков). Предельные страдания запускают в ход определенные за­ щитные механизмы (р.89).

Я полагаю, что "определенные защитные меха­ низмы" — это дереализация, деперсонализация и, возможно, другие состояния измененного сознания, каждое из которых может проистекать из перехода ко сну ребенка в травматическом состоянии. Этот механизм также может лежать в основе того, что следует после воздействия блокировок: прогрессив­ ный отказ от самосохраняющих инициатив через сужение и прогрессивную блокировку психических

функций, таких как воображение, ассоци­ ации, решение проблем, и так далее. Человек в та­ ком состоянии может осознавать беспомощность своей ситуации и думать: "Я должен умереть", — короткая мысль, которая может высказываться со злостью и горечью. И другие мысли могут прихо­ дить в голову — например, предчувствие неперено­ симого страдания, связанного с возвращением ужа­ са психической травмы детства, — и они могут раз­ рушать функциональное торможение действия. Ре­ зультатом может быть целенаправленная или дела­ емая наобум попытка действия. Таковы спазмы де­ ятельности при нахождении в кататоноидном со­ стоянии. Воспоминание о непереносимом инфан­ тильном состоянии может в последний момент мобилизовать адаптивное действие. Часто, однако, такие вспышки деятельности лишены планирова­ ния и даже психических содержаний и являются рефлексивными по своей природе и самодеструк­ тивными по результату.

По мере развития состояния психической трав­

мы имеет место возрастающее охватывание, с соб­ ственной капитуляцией перед смертью до точки как психологической, так и физиологической необрати­ мости. Многие из последействий психической трав­ мы возникают в результате такого погружения в ран­ ние стадии психогенной смерти. Неоднократно опи­ сывались проблемы массивной психической трав­ мы, возникающие в результате столкновения со смертью и последующих вытекающих из этого со­ бытий, которые разрушали целые сообщества лю­ дей. (Обзор этой литературы был дан Норре[1971], а также в трудах [1967, 1976, 1979а,

320 Г

Катастрофическая психическая травма и трансы Катастрофическая психическая травма определяет­ ся как капитуляция перед тем, что воспринимается

как неминуемая опасность внешнего или внутрен­ него происхождения. Именно психическая реаль­ ность этой капитуляции перед тем, что восприни­ мается человеком в качестве непереносимой ситуа­ ции, которой нельзя избежать и из которой нет выхода, заставляет человека капитулировать и от­ казываться от сохраняющей жизнь активности.

Оценка ситуации как ситуации неминуемой опас­ ности и капитуляция перед ней дает начало трав­ матическому процессу. Аффективным откликом на сигнал о неизбежной опасности является страх, боязнь или тревога. Аффективным откликом на восприятие неизбежной опасности является ката- тоноидная реакция.

Имеют место, как упоминалось ранее, сходства между травматическими кататоноидными реакция­ ми и различными каталептическими состояниями, включая "животный гипноз". Понимание трансов уместно в терминах покорного поведения и других самолимитирующих состояний. Это часть феноме­ на, в котором мы может понимать травму как трансо- вое состояние и как команду. Недавно проведен­ ные исследования, например, обнаружили, что у вьетнамских ветеранов с посттравматическим стрес­ совым расстройством имеет место крайне высокая гипнотическая внушаемость и очень глубокие руб­ цы памяти (imagery scores) (Struttman and Bliss, 1985). Данное состояние нахождения в трансе и способности повиноваться приказам превосходно и в деталях описано Филиппом Мюлером, уцелев­ шим узником "зондер команды" Аушвица

вторая- травма 321

1985). Он рассказывал, что после того как их привели в камеру для сжигания крематория Аушвица и приказали снять одежду с сотен трупов, лежащих в этой камере, то затем случилось следую­ щее:

Когда мы сняли одежду с некоторых из них, затем поступила команда поддерживать огонь в печах. Внезапно ко мне подбежал эсэсовец и закричал: "Убирайся отсюда! Иди ворошить тела!" Что он имел в виду, говоря мне "Воро­ ши тела"? Я вошел в камеру крематория. Там находился еврейский узник Фишель, который позднее стал начальником команды. Он взгля­ нул на меня, и я увидел, как он ворочал длин­ ным прутом внутри печи. Он сказал мне: "Де­ лай как я, или эсэсовец тебя убьет". Я взял стальной прут и стал делать то же, что и он. Я слушался приказаний Фишеля. В тот момент я находился в шоке, как если бы я был загип­ нотизирован, и был готов выполнять все, что мне говорилось. Я был столь лишен собствен­ ного рассудка, столь подавлен ужасом, что де­ лал все, что говорил мне Фишель (р.52).

Кататоноидная реакция на опасность имеет древ­ нее филогенетическое происхождение. Миллер утверждает, что имеют место два базисных эффекта страха:

Первым является тенденция сохранять непод­ вижность, которая достигает своей крайней формы в прикидывании мертвым у определен­ ных животных, и иногда порождает результа­ ты, напоминающие податливую уступчивость кататоников. Вторым является паттерн испу-

322

га, отступления, убегания и вокализации. Оба этих несовместимых паттерна, по-видимому, активируются страхом, и поведение может бы­ стро смещаться от одного к другому, как в слу­ чае напуганного животного, которое то зами­ рает на месте, то внезапно стремительно убега­ ет, ища спасения

Кататоноидная реакция может быть вызвана эк­ спериментально у большинства, если не у всех животных (Tomkins, 1962), и у многих из них она становится конечной реакцией хронической порож­ дающей тревогу ситуации, из которой животное не может спастись 1967).

Первая реакция молодых позвоночных животных на опасность — "замереть" и лежать неподвижно, в особенности когда матери нет рядом — может быть интересной преамбулой к исследованию раз­ вития аффектов у людей. Человеческий младенец утратил эту фундаментальную, сохраняющую жизнь реакцию. Трагический пример такой утраты наблю­ дался во время нацистского периода. Когда семьи прятались от преследования, неконтролируемый плач ребенка часто подвергал опасности всю груп­ пу. Среди тех разновидностей травматизации, ко­ торые приобретают качество ночного кошмара, встречаются травмы некоторых выживших людей, которые, будучи младенцами или маленькими деть­ ми, были почти до смерти задушены своими мате­ рями, чтобы дети не выдали их присутствие.

Продвижение от возбужденной тревоги к пассив­ ной капитуляции и кататоноидной реакции проис­ ходит перед лицом неизбежной и угрожающей жиз­ ни опасности. Таким образом, влияние нарастания защитной и экспрессивной функции тревоги до точ-

— травма 323

ки торможения, с капитуляцией к деструкции, яв­ ляется травматическим и порождает нарушение в овладении аффектом и его перенесением (Greenacre, 1958).

Стерн (1953) утверждал в своей ранней работе, что специфическая опасность автоматической тре­ воги заключалась в том, что она могла вызвать тя­ желое состояние стресса — неврогенный шок и смерть. Позднее Стерн (1968а, писал о смысле и физиологическом аспекте такого завершения в тре­ воге, о котором мы склонны думать как о страхе смерти, но который в действительности является смертельным страхом. Он постулировал, что пси­ хическая репрезентация угрозы умирания была ос­ нована на инфантильном переживании, названном им "биотравмами". У людей, которые перенесли тяжелую травматизацию в младенчестве и детстве, смертельный страх связан с чувствами беспомощ­ ности, неподвижности и удушья, которые считают­ ся причинами подавляющей природы автоматичес­ кой тревоги, кастрационного страха, страха расчле­ нения и утраты своей психики. Возможно, этот страх также представляет из себя то, что Мелани Кляйн (1946), связывая его с представлением о "распаде­ нии на мелкие кусочки", называла "психотической тревогой". Это непереносимое чувство является тем, что вызывает, или, более само является первой травматического процес­ са. Оно дает начало сериям бессознательных пато­ генных реакций, которые представляют собой син­ дром травмы. Смертельный страх взрослого чело­ века — чувством надвигающейся аннигиляции, обездвиживанием, удушьем — Стерн интерпрети­ ровал как повторное переживание младенческой паники и тотальной стрессовой реакции, которая

324 Г

возникла в результате отсутствия незаменимой ма­ тери. Чрезмерная травматизация, с переживанием младенцами враждебного отвержения, патологичес­ ки усиливает обычно встречающиеся биотравмы, происходящие в результате нормальных фрустра­ ций и (Stern, 1968а, При этих усло­ виях реакция на аффект становится постоянно чрез­ мерной.

Вдобавок к остаточным идущим из детства воз­ действиям интенсивные аффекты также разруши­ тельны для взрослого функционирования. Арнольд (1950) высказывает характерное утверждение: "Ин­ тенсивная тревога препятствует мышлению, а так­ же действию, вследствие ее физиологических (сим­ патическая нервная система) воздействий. Гнев раз­ рушителен, потому что ведет к интенсивной пара­ симпатической стимуляции, результатом которой становится нарушение координации" (р.ЗО).

Имеют место удивительные сходства между пси­ хическим состоянием в травме и психическим со­ стоянием некоторых суицидальных пациентов (Shneidman, 1976а). Такое обнаружение не долж­ но нас удивлять в свете возможного продвижения психического травматического состояния к психо­ генной смерти. И действительно, некоторые попыт­ ки самоубийства и неоднократные самоповрежде­ ния могут представляться средством прекращения травматического состояния (Simpson, 1976). Когда наступает психическое оцепенение и человек осоз­ нает наличие у себя чувства "омертвелости" и не­ которые сопровождающие реакции сужения, депер­ сонализации и т.п. — в особенности когда имеет место чувствительность к потенциально возможно­ му летальному исходу травматического состояния,

— попытка самоубийства или самоповреждения

вторая— травма 325

может (парадоксальным образом) быть спаситель­ ной для жизни в том отношении, что посредством этого человек утверждает свою власть над ситуаци­ ей таким образом прерывая состояние беспомощ­ ности и капитуляции. Некоторые из внезапных вспышек активности в кататоноидном состоянии представляют собой тот же самый тип протеста в последнюю минуту, так как именно процесс психо­ логической капитуляции является летальным.

Другое поразительное сходство между суицидаль­ ными пациентами и пациентами в травматическом состоянии заключается в тяжелом сужении психи­ ческих функций, которое включает в себя блоки­ ровку и диссоциацию от своего прошлого. Неспо­ собность описать психическое состояние в психи­ ческой травме часто в ретроспективе обусловлено тяжелым торможением психических функций, ко­ торое сокращает до минимума самонаблюдение и познавательную способность. Шнейдмэн (1975b) подчеркнул этот момент в отношении суицидаль­ ных пациентов, говоря о том, что они не в состоя­ нии написать "полной и проясняющей" записки Он даже утверждал, что если бы они могли это сделать, они бы не убили себя.